Текст книги "Старые черти"

Автор книги: Кингсли Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

4

– Я спросила у Анжелиной подруги, что это, – вещала Дороти, – и она сказала, что это блюдо маори – ну, знаете, тех людей, которые первыми приплыли туда на лодках. Очень цивилизованный народ. У них столько разных вещей! Например…

Ее муж, который сидел за дальним концом стола в кухне Софи, посмотрел на часы.

– Дорогая, две минуты, – предупредил он.

– А что случится через две минуты? – спросил Питер. – Я сгораю от любопытства.

Честно говоря, ему было неловко просто сидеть молча. Присутствие Питера, как все понимали без слов, обусловливал заведенный порядок, согласно которому он должен повсюду следовать за женой – на случай если та вдруг решит поехать домой или куда-нибудь еще. Мюриэль сохраняла за собой право брать такси, когда пожелает, но никогда не предупреждала об этом Питера – ей не нравилось чувствовать себя связанной. Сегодня ему повезло: Мюриэль находилась там, куда ушла раньше, хотя пока он ее не видел.

– Увидишь, если не уйдешь, – услужливо ответил Перси.

– Похоже, что не уйду. Завершение разговора с Гвен может занять всю ночь.

– Что? А, вот чем занята Мюриэль!

– А ты как думаешь?

– Никак я не думаю, Питер. У меня были здесь дела, я и сейчас занят, но ненадолго. Да, в отличие от некоторых, мне повезло с женой – такую покладистую еще поискать надо.

Питер не нашелся с ответом. Он много лет сталкивался с Перси, не замечая в нем ничего особенного, и сейчас тоже не разглядел в его лице и позе и намека на иронию. Конечно, Перси – настоящий валлиец, подумал Питер. Пока он неторопливо размышлял над словами Перси, дверь медленно открылась. В кухню вошел Чарли и остановился у порога, обеспечив себе быстрое отступление.

– Я иду спать, – объявил он.

– Хорошо, – сказал Питер.

Остальные промолчали. Софи, которая сидела рядом с Дороти в своем обычном качестве официальной слушательницы, обернулась и, перекрывая поток информации о финансировании медицинской службы в Новой Зеландии, сказала:

– Шан в маленькой комнате.

– Что она там забыла? – поинтересовался Чарли слегка сварливо – он был не в духе уже довольно долго, с тех самых пор как они с приятелями зашли в гости к Малькольму.

– Поднялась туда, чтобы поспать.

– А дома этого нельзя было сделать?

– Шан больше незачем возвращаться домой, у нее ничего не осталось. Ты же понимаешь.

– Понимаю, пока она ничего от меня не требует.

– Просто оставь ее в покое, – сказала Софи.

Разговор между супругами несколько помешал Дороти, но вскоре поток ее красноречия набрал прежнюю силу. С нарочито любезной улыбкой Софи повернулась к приятельнице, Чарли прошел на середину кухни.

– Алун в потрясающей форме, – заметил он.

Перси окинул его ясным взглядом и промолчал. Питер что-то пробормотал.

– Оказался на высоте. В подобных случаях раскрываются его лучшие качества – я имею в виду как он убедил старину Малькольма, будто все его тревоги по поводу… э-э… личной жизни совершенно беспочвенны! Хотел бы я знать, что они сказали друг другу. А ты? – продолжал Чарли.

– Я думаю, ты торопишься с выводами, – заметил Питер, косясь на Перси.

– Возможно. Сначала его зовут к телефону, а потом он вдруг предлагает навестить старину Малькольма, известного полуночника и гуляку. Хм. Чувствую, не к добру все это.

Пока Чарли произносил последнюю фразу, Перси снова взглянул на часы, не спеша подошел к жене и встал за ее спиной.

– Они даже сохранили свою кухню, – говорила Дороти. – Анжелина подруга как-то приготовила для нас маорийское блюдо. Там сырое…

По-прежнему неторопливо Перси чуть наклонился вперед, подхватил ее под мышки и потянул вверх – резко, но без особых усилий. Дороти встала с легкостью гвоздя, поддетого гвоздодером.

– Ну, пошли, милая, – приговаривал Перси, ведя жену к выходу.

Софи поднялась и последовала за ними. Через некоторое время из прихожей донесся голос Перси: «Вот и все, плевое дело». Хлопнула передняя дверь.

– Впечатляющее зрелище, – признал Чарли.

– Никогда раньше не видел.

– Да, впечатляет. Иногда Дороти идет своим ходом, не дожидаясь, пока ее вытащат из-за стола. Зависит от кондиции.

– Да, должно быть, так оно и есть в конечном итоге.

– Я, наверное, лягу спать, – сказал Чарли Софи, когда та вернулась в комнату.

– Конечно, милый. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, конечно. Превосходно.

– Я ненадолго. Шан наверху, если что.

– Не волнуйся. – Чарли чмокнул жену в щеку и, на миг оживившись, посмотрел на Питера: – Увидимся. Я сейчас немного перебрал.

Едва он ушел, а Питер задумался о том, что теперь делать, как на кухню вошла Мюриэль, и сразу за ней – Гвен, которую он почти не видел с тех пор, как заехал к Норрисам. Обе женщины держали пустые бокалы и на какой-то миг показались Питеру ужасно похожими друг на дружку: довольно коротконогие, они двигались легко и плавно, опустив плечи и подняв голову. Обе одинаково покрутили острыми носами в поисках вина, но все стоявшие на виду бутылки были пустыми. Не говоря ни слова, Софи достала литровую бутыль рислинга из картонной коробки рядом с огромным, размером с караульную будку, холодильником. Желая помочь, Мюриэль, окутанная сигаретным дымом, деловито сняла со штопора забытую пробку. Гвен вооружилась фруктовым ножом и атаковала фольгу вокруг горлышка новой бутылки. Все молчали, пока вино не разлили по стаканам.

– Ушла наша Дороти, – произнесла наконец Мюриэль. – Давно пора было, скажу я вам.

– Стук захлопнувшейся двери прозвучал для нас музыкой, – добавила Гвен.

Мюриэль устроилась на своем прежнем месте.

– Юный Перси не очень-то и спешил на выручку, правда?

– Наверное, решил часок отдохнуть, – предположил Питер, который все еще находился под впечатлением четких и решительных действий Перси, и более того: завидовал его непробиваемой невозмутимости. – Вполне разумно, на мой взгляд.

Три женщины молча посмотрели на него: Софи взглянула мельком, торопясь к двери, Гвен смотрела чуть дольше, а Мюриэль не сводила с него глаз до тех пор, пока не поставила бокал на стол.

– Питер, дружище, у тебя тоже есть возможность немного отдохнуть, – сказала она. – Мы с моей подругой Гвен собираемся поболтать по душам, и вряд ли ты сможешь внести ценный вклад в нашу беседу, так что поезжай домой, хорошо? Чего тебе здесь околачиваться?

Она улыбнулась, вернее, дернула уголками рта и приподняла брови.

Питер предполагал, что его попросят подождать, пока Мюриэль выпьет последний бокал, потом – еще один, на дорожку. В таком случае, как бы радостно Питер ни улыбался всем подряд, у нее был бы повод объявить, что он своей раздражительностью испортил ей приятный вечер. Или что он силком вытащил ее из гостей, где она хорошо проводила время. Естественно, Питер был не готов, что его выставят из дома Софи.

– Э-э… ничего, – промямлил он. – Я могу…

– Нет-нет, не буду тебя задерживать! – Мюриэль шаловливо рассмеялась. – Судя по твоему виду, старина, тебе не помешает лечь спать пораньше! Конечно, сейчас не так уж и рано, но тут каждая минутка дорога.

После слабых протестов Питера выпроводили из кухни. Гвен прощально шевельнула пальцами, жеманно хихикнув, и он почувствовал мимолетный прилив жалости к Малькольму. В гостевом туалете Питер вновь подумал, что, если бы в семье была вторая машина, которую они – вернее, Мюриэль! – вполне могут себе позволить, подобные ситуации не возникали бы. Хотя это всего лишь капля в море. Все равно случались бы вечера вроде сегодняшнего, когда Мюриэль надо забирать, потому что она слишком много выпила или собирается выпить. Ну, тогда бы она ему и звонила или… Господи, о чем он думает? Как будто она согласится ограничить свою свободу и отказаться от возможности его третировать! Должно быть, он забылся. Размечтался, как бывало и раньше.

В прихожей Питер едва не налетел на Софи с бирюзовым шарфом на голове, удивился и от неожиданности спросил:

– Ты куда-то уходишь?

Он вдруг вспомнил, что минуты две назад слышал телефонный звонок.

– Да. А что? – Софи всегда разговаривала довольно резко, и требовалось совсем немного, чтобы ее голос зазвучал по-настоящему сердито.

– Полагаю, с Чарли все будет в порядке?

– А что?

– Ну…

Питер выразительно мотнул головой, словно напоминая Софи, что на правах старого друга знает о нервных срывах у ее мужа.

– Думаю, ему ничего не грозит, в доме еще три человека.

– Да, конечно.

– Можешь тоже остаться, раз уж так за него волнуешься.

Он вновь покачал головой, на сей раз отрицательно, втайне подозревая, что она его дразнит.

– Знаешь, мне тоже иногда нужно отдохнуть.

Прежде чем Питер успел ответить, Софи ушла на кухню.

5

Входная дверь хлопнула во второй раз. Гвен и Мюриэль подняли головы.

– Питер в каком-то странном настроении, – сообщила Софи.

– Думаю, выпивка не пошла ему впрок, – сказала Мюриэль. – Ему вообще нельзя пить.

– Как мило, что он вступился за Перси, – заметила Гвен. – Сразу видно, что у него есть чувство сострадания!

– Казалось бы, он-то должен понимать, что другим тоже нужна передышка! – проворчала Софи и торопливо продолжила: – Я на полчаса забегу к Рианнон, хорошо? Вы же еще посидите?

Она добавила, что еда в холодильнике, хотя закусок на столе гостьям хватило бы часа на два, даже если бы они жевали без перерыва.

– Если хотите, оставайтесь на ночь, кровать…

Ее перебила Мюриэль, сказав, что вызовет такси. Вмешалась Гвен и объявила, что сама отвезет Мюриэль домой. Они препирались до самого ухода Софи, но все же успели поблагодарить ее за гостеприимство и передать привет Рианнон. Убедившись, что они остались вдвоем, Гвен повернулась к Мюриэль, сосредоточенно нахмурив брови:

– Так, что мы говорили… Ага, берешь банку – только хорошей торговой марки! – смешиваешь со столовой ложкой йогурта…

– …добавляешь немного порезанной петрушки…

– …и все спрашивают, есть ли там цикорий и не сельдерей ли ты туда положила… И хотят узнать рецепт, интересуются, обжаривала ли ты овощи на сливочном масле, и так далее. Я обычно отвечаю, что готовлю по-старинному, это единственно правильный способ.

Мюриэль рассмеялась куда веселее, чем обычно смеются при обсуждении кулинарных методов.

– Точно, и им нечем крыть. Конечно, когда дело доходит до куриного бульона, шотландской похлебки или супа вообще, нет ничего лучше бульонных кубиков и капельки спиртного, точно тебе говорю. Банка супа из бычьих хвостов, бульонный кубик, ложка виски – и все. Проще простого. И не только просто, – добавила она с вызовом. – Гораздо вкуснее.

– Когда я оглядываюсь на прошлое, – Гвен положила подбородок на руку с зажженной сигаретой и принялась разглядывать свежее винное пятно на скатерти, – то вспоминаю всю эту возню с кастрюлями. Я вечно что-нибудь готовила – в дело шли даже малюсенькие обрезки мяса – и еще убеждала себя, что цыплячий остов в десять раз лучше самого цыпленка… Ты не поверишь, Мюриэль, но было время, когда я брала у мясника кости, якобы для собаки, и варила их с говяжьими хрящами. И ради чего? Зачем?

Мюриэль сочувственно кивнула. Обычно они с Гвен не шли дальше взаимной вежливости, даже когда Мюриэль не считала Гвен пронырой, а та, в свою очередь, не думала о Мюриэль как о странной и громогласной особе, однако ночные посиделки объединяют людей, особенно тех, кто дольше всех продержался за выпивкой. Впрочем, сегодня эта причина была не единственной.

Гвен немного помолчала, затем как бы случайно заметила:

– Все равно никто не замечает, я уж не говорю о том, чтобы ценить…

– Не смеши меня.

– Я говорю, что они даже не замечают.

– Конечно. Надо ведь хотеть знать, а они не хотят. Свое драгоценное внимание уделяют другим вещам.

– Ненавижу, как…

– Чего ты хочешь? Чтобы они удосужились взглянуть, что творится в их собственном доме и на ком все держится? Да никогда в жизни. К чему им это? Они ведь победили.

На этой стадии уже не оставалось сомнений в том, что «они», о которых сейчас говорили, не имеют ничего общего с теми, кто спрашивал у Гвен, какие овощи она положила в готовку. Впрочем, темы, которая интересовала обеих больше всего, женщины пока не коснулись, выжидали. Не торопили время, как говаривают в Южном Уэльсе в подобных случаях.

Гвен не выдержала первой.

– Конечно, она еще очень даже ничего. Не красавица, да я никогда и не считала ее красивой, но эффектная.

Она не назвала имя не из-за приписываемой валлийцам уклончивости, а потому, что мысли о Рианнон постоянно крутились в голове.

Судя по тому, как быстро Мюриэль подхватила разговор, она думала о том же.

– Еще бы, небось потратила целое состояние на косметические салоны, массажи, санатории и бог знает что еще. И дома палец о палец не ударит. Всегда так было.

– Верно, но гладкую кожу из баночки с кремом не добудешь, и манеру держаться тоже – это врожденное. А что касается…

– Да она тарелку за собой не помоет!

– Если говорить о том, как она общается с людьми, – тут я со многими не соглашусь. В разговоре…

– Жеманничать в ее-то возрасте!

– Не спорю, с ней можно просто поболтать, она очень приятная собеседница, но все это на уровне обычного трепа. Сплошная банальщина. Конечно, я не прошу, чтобы за кофе обсуждали Витгенштейна, [39]39
  Витгенштейн, Людвиг Йозеф Иоганн (1889–1951) – австро-английский философ, один из самых ярких мыслителей XX в.


[Закрыть]ни в коем случае, и она, нужно отдать ей должное, мила и дружелюбна, только потом себя спрашиваешь: а что же она сказала? Собственно, от нее не ждешь блистательного…

Выслушав это пространное выступление, Мюриэль наконец поняла, что Гвен имеет в виду.

– Честно говоря, я всегда считала ее занудой.

– Ну…

– Слушай, разве она… разве ты не была… вы не были…

– Где я не была?

– Как же называлось то заведение у дороги… ты должна знать… по-моему, политехнический институт, да?

– Университет, – с некоторой холодностью поправила Гвен.

– Да, точно. Вы вроде с ней вместе там учились, лет сто назад?

– Вообще-то да, учились. Давным-давно, как ты говоришь.

Гвен попыталась вспомнить, где училась сама Мюриэль. Если бы в университете или другом приличном месте, то наверняка бы уже этим козырнула. Скорее всего в педагогическом колледже или в таком же непритязательном образовательном учреждении – там всегда были одни завистницы. До нее никак не доходило, куда клонит Мюриэль.

– Вряд ли это кому-нибудь интересно, – добавила она.

– Извини, я просто хотела узнать, как она училась.

– Да?

Пока длилось короткое молчание, Мюриэль пару раз рыгнула, а Гвен вспомнила, что ее собеседница училась в художественной школе, которая предположительно и несла ответственность – по крайней мере отчасти – за вкус Мюриэль в выборе картин. Гвен почувствовала себя увереннее и продолжила:

– Раз уж ты спросила… э-э… довольно интересно. Она посещала все лекции, что вполне разумно, если ты не уверена в своих способностях, писала все эссе – прилежная девочка! – и наверняка бы получила диплом, пусть и без отличия, если бы не…

– Ясно. А что она изучала?

– Она занималась… – довольно уверенно начала Гвен, но дальше пришлось импровизировать, – биологией, насколько я помню, и дополнительно – ботаникой, а может, наоборот. Вроде бы на первом курсе она изучала английский.

– Не слишком-то впечатляющая карьера, как я понимаю.

– Училась она добросовестно, но ничем не интересовалась. Выполняла обязательные задания, и все, хотя других возможностей всегда хватало. Она никогда не участвовала в… э-э… полуночных спорах. А ведь в университете это чуть ли не главное.

Мюриэль небрежно махнула рукой, словно отказываясь признать значимость данной стороны жизни.

– Зато, смею заметить, преподаватели в ней души не чаяли.

– Если ты имеешь в виду, что там было…

– Нет-нет, ничего предосудительного, я не о том. Девушке не нужно заходить слишком далеко, чтобы понравиться преподавателю. Вполне достаточно приятных манер.

– Ну… – начала Гвен и замолчала.

Ей почему-то остро захотелось вступиться за Рианнон. Может, из-за неприятных глубоких морщин на верхней губе Мюриэль? Гвен разглядела их примерно полминуты назад, как раз тогда, когда обнаружила, что волнение супружеской измены уже почти выветрилось под влиянием спиртного и болтовни. Впрочем, это отнюдь не означало, что она хочет вернуться домой. И, конечно, Гвен подспудно осознавала: она еще не скоро смирится с тем, что получилось (да и то еле-еле) у них с Алуном. Конечно, она сама во всем виновата: не усвоила урок в молодости, слишком быстро напилась в тот день и вообще рискнула связаться с подонком. В прошлом Гвен так и не определила для себя, как относиться к Алуну: презирать его или считать очаровательным негодяем? Что ж, по крайней мере благодаря событиям памятного дня – того самого, когда открыли памятник Бридану у церкви Святого Догмайла, – проблема разрешилась сама собой. Ладно, ни к чему вспоминать об этом снова и снова.

Судя по всему, Мюриэль тоже решила взять паузу. Склонившись над столом, она спичкой рисовала узоры на пепле в объемистой пепельнице из синего стекла и тихо присвистывала сквозь зубы, вероятно, подыскивала новую тему для беседы – как вскоре выяснилось, безрезультатно.

– Им не важно, умная ты или дура, или ни то ни другое, – сказала она. – Им плевать, что ты думаешь, говоришь и какая ты на самом деле.

– Они ничего не замечают. – Гвен решила, что может поддержать разговор.

– Поначалу думаешь, что им интересно. Во всяком случае, я так считала. «Любимая, скажи, о чем ты думаешь, нет-нет, продолжай, я хочу знать». А потом, когда начинаешь рассказывать… Я долго не замечала, как на тебя смотрят пустыми глазами. Оказывается, они слушают только из вежливости. Можешь нести любую чушь, им все равно. Совсем как в одной из стран соцлагеря, о которой я недавно читала, по-моему, в Венгрии. Никто тебя там не услышит, пока не выйдешь на площадь. Или в Польше. А потом они удивляются, когда ты начинаешь орать и швырять в них что ни попадя! Вот смешно, только что пришло в голову: это как меньшинства понимают, что законным путем ничего не добьешься, и начинают взрывать электростанции. Конечно, я не призываю ничего взрывать, но, видит Бог, я понимаю, что людей на это толкает.

– И еще они не сердятся в ответ. Тут с ума сходишь от злости, а они совершенно спокойны, словно хотят показать, что ты ведешь себя по-детски глупо, а вот они – взрослые и рассудительные.

– Не забывай, что когда ты, скажем, опаздываешь – это одно, а вот когда они – это совсем другое. Ты злишься, когда они поздно возвращаются; нет чтобы спросить, какое важное дело их задержало. И это после того, как ты полночи не смыкала глаз!

– Точно! А еще они идут в клуб с таким видом, словно их туда силком тащат! – с удовольствием подхватила Гвен. – Будто бы мы не догадываемся!

– Ума не приложу, зачем мы вообще с ними разговариваем?

– Я тоже никак не пойму.

– Козлы, – подытожила Мюриэль, – а те, что притворяются нормальными, хуже всех.

– Согласна. Хотя иногда думаю, что мы с ними слишком суровы.

– Так им и надо, мерзавцам.

На кухне было очень тихо. Даже в восьмидесятых годах в Южном Уэльсе вели размеренный образ жизни – рано уходили на работу (если таковая имелась), рано возвращались домой, рано встречались в пабе, рано ложились спать, и это придавало ночным посиделкам дополнительную привлекательность. Со словами: «Давай еще по одному, на дорожку», – Мюриэль наполнила бокалы. Гвен охотно согласилась, жестом показав, когда ей хватит, – она всегда так делала, когда наливали. Вдруг на Мюриэль снизошло вдохновение, она закурила и с жаром начала новую тему.

– Может, у нас и не очень правильная жизнь, – сказала она тоном строгого судьи и демонстративно махнула рукой, – но все же намного лучше того, что выпало на долю моей родительницы, особенно под старость. Ни машин, ни вечеринок, ни телевизора. В те времена у стариков только и было что кресло, клюка и кот.

– Да ладно тебе, – ответила Гвен так резко, что Мюриэль слегка вздрогнула. – Я как-то видела твою мать, и, насколько помню, она ждала, что за ней заедут на машине и отвезут играть в бридж. Причем в руках у нее был джин с тоником. Клюка и кот, скажешь тоже!

Если Мюриэль почувствовала неловкость и перегруппировалась, то ничем этого не выдала.

– Хорошо, ей повезло. Тысячам других женщин – нет. Видишь ли, я говорю о довоенном времени. Совершенно другой мир. Другое отношение. – Мюриэль говорила быстрее и сосредоточеннее, чем раньше, как будто решила высказать наболевшее, и, видимо, уже давно. – Например, к супружеской жизни. Сейчас принято думать, что те поколения не обсуждали подобные темы. Вероятно, так оно и было, они действительно не углублялись в подробности, но можно говорить о чем-то до посинения и в конечном итоге не узнать ничего нового. Не приблизиться к пониманию, – произнесла Мюриэль с нажимом и торопливо продолжила: – Моя мать часто говорила о неприятной стороне замужества. Вернее, не говорила, просто упоминала, называя ее именно так. А теперь представь, как над тобой будут потешаться в наши дни, если скажешь что-нибудь подобное. Все будут. Только мне интересно, сколько женщин не согласятся с тобой совершенно искренне.

Мюриэль замолчала, хотя явно не из-за того, что ей было нечего сказать. Гвен бросила на нее ободряющий взгляд и приготовилась внимательно слушать, готовая при первой же возможности пересказать этот разговор Рианнон: не только из внутренних побуждений, но и в качестве компенсации за свое предательство. Кроме того, любая достоверная информация об отношениях этой супружеской четы будет по достоинству оценена другими женами.

По-прежнему торопливо, Мюриэль продолжила с того места, на котором остановилась:

– И все потому, что у них нет времени привыкнуть. Принято считать, что это наладится само собой; думаю, у многих так и происходит, но не у всех. А говорить с ними бесполезно – они ничего не замечают, а если замечают, то думают, это женские капризы, или способ самоутвердиться, или что она мстит за какую-то провинность. В общем, все заканчивается либо ссорой, либо надеждой на то, что следующий раз будет лучше, но, как ни смешно, ничего не меняется. А потом… потом оказывается, что уже слишком поздно. Знаешь, как бывает: разговариваешь с кем-нибудь и не можешь вспомнить имя этого человека, и продолжаешь разговор в надежде, что вспомнишь или он сам представится. Ну и тогда уже ничего не исправишь. А вот некоторым везет: у них после двадцатилетнего перерыва все хорошо. Шан говорила мне, что до сих пор общается со своим бывшим, хотя он перебрался в Торонто черт знает сколько лет назад.

Гвен по-прежнему молчала. С большой неохотой она решила, что не будет пересказывать Рианнон откровения Мюриэль, разве что сделает один-два намека, уклонившись от дальнейших расспросов под предлогом амнезии. Кстати, вполне вероятно, что утром она и вправду ничего не вспомнит, так что и до одного-двух намеков дело не дойдет. Вероятно, Мюриэль рассчитывала на нечто подобное и на следующий день снова замкнется в себе. А ее последние две фразы явно из серии полубредовых замечаний под утро, когда уже сил нет бодрствовать. Об этом можно и рассказать.

– Вызови мне, пожалуйста, такси, – попросила Мюриэль, когда молчание затянулось на целую минуту. Она говорила намного сдержаннее, чем раньше. – Телефон у меня в сумочке, она где-то здесь.

«Вот мы и вернулись на круги своя», – подумала Гвен, поднимая сумку, но решила, что больше не будет сердиться на Мюриэль за ее громкий голос и прибабахи, если, конечно, вспомнит почему.