Текст книги "Старые черти"

Автор книги: Кингсли Эмис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Еще секунду назад мешать его воспоминаниям о том дне было рано, теперь – уже поздно. Так или иначе, она все равно не знала, что сказать, и потому просто кивнула.

– Замечательно! – Его неловкость куда-то исчезла. – После твоих слов все кажется намного лучше! Спасибо, что не забыла меня, ведь твоя жизнь полна другими событиями.

Малькольм посмотрел на нее с нежной улыбкой и кивнул, показывая, что пора возвращаться. По небольшому склону они стали спускаться вниз, к церковным воротам, и Малькольм дружески обнял Рианнон за талию.

– Да, я на целый день одолжил машину у своего приятеля Дуга Джонсона. Я тогда брал ее в первый раз и немного волновался. Надеюсь, это было не слишком заметно.

– Я ничего не заметила, – сказала Рианнон.

– Мы заехали заправиться, а у хмурого парня с бензоколонки не оказалось сдачи с пяти фунтов.

– Да, конечно. – В сложившихся обстоятельствах Рианнон подтвердила бы, что помнит высадку генерала Тейта у валлийского селения Фишгард в тысяча семьсот девяносто седьмом году.

– Едва мы проехали ярдов десять, как начался сильнейший ливень и мне пришлось остановиться – «дворники» плохо работали.

– Помню.

– Думаю, я даже смогу назвать точную дату. Австралийцы играли в Кардиффе и…

Внезапно он замер и уставился перед собой. Рианнон поняла – произошло что-то ужасное. Она беспомощно опустила взгляд на почерневший могильный камень и прочитала о некоем Томасе Годфри Причарде, который покинул земную юдоль семнадцатого июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года, оставив неутешных родных и близких. Когда Рианнон вновь подняла глаза, Малькольм пристально смотрел на нее.

– В том году Дуг Джонсон все лето был во Франции, – сказал он. – Проходил учительскую практику. Он просто не мог одолжить машину ни мне, ни кому-нибудь еще. Должно быть, это случилось в какой-то другой день.

– М-м-м… – Лишь усилием воли Рианнон не отвела взгляд.

– Наверное, мы добрались до побережья автобусом. Ты сказала, что помнишь тот день, но это невозможно.

– Да.

– Ты забыла, да? Как мы обедали, и как поднялись к церквушке, и то, что я тебе сказал, – вообще все.

Сбежать было невозможно, уклониться от ответа – тоже. Неприкрытое разочарование Малькольма стало последней каплей в череде сегодняшних неловкостей. Она закрыла лицо руками, отвернулась и заплакала.

Малькольм тут же забыл о собственных чувствах.

– Что с тобой? Что случилось?

– Я такая глупая, совершенно безнадежная и никчемная! Всегда думаю только о себе и не замечаю других людей. Подумать только, не могу даже вспомнить замечательный день, когда мы встречались, а это ведь совсем не сложно!

Малькольм обнял ее, она уткнулась лбом в его плечо, по-прежнему закрывая лицо руками.

– Любая, у кого есть хоть капля мозгов, вспомнила бы, а я не могу. Очень хочу, но не получается.

– Не говори глупости. Ты же не думаешь, что я приму твои слова всерьез? Так мило, что ты расстраиваешься из-за подобной мелочи! Подумаешь, забыла, я сам плохо помню ту поездку, перепутал дни. Но ты же помнишь, что приезжала к Пул-Глен?

– М-м-м…

– Может, помнишь, как мы были здесь вместе? Хотя бы смутно?

– М-м-м… – Может быть, сейчас она даже не врала.

– А мои слова? Я…

Рианнон не смогла ответить утвердительно.

– Нет. – Она сокрушенно покачала головой. – Прости.

– Не извиняйся, милая Рианнон, не нужно. – Малькольм посмотрел поверх ее головы в сторону берега. – Ты так расстроилась из-за того, что все забыла, а для меня это почти то же самое, как если бы ты вспомнила.

Возникла некоторая натянутость, но по крайней мере все встало на свои места. Рианнон достала салфетки, расческу и начала приводить себя в порядок, а Малькольм пустился в рассказ о том, что эту церковь построили предположительно в двенадцатом веке и на южной стене алтаря и на парапете вокруг верхушки церковной башни сохранились рельефные изображения представителя славного рода Корси и его супруги. Как раз то, что Рианнон хотелось услышать, без всякой иронии. Увидев, что она готова ехать, Малькольм окинул бухту прощальным взглядом.

– Когда-то там стояли дома, до того как море поднялось, – сказал он. – Целая деревня.

Рианнон слышала, что когда-то море покрывало болота, а потом отступило. Должно быть, это произошло в другое время.

– Наверное.

– Говорят, что два раза в год во время отлива, когда вода спокойная, сквозь нее можно разглядеть улицы, даже дома. И церковь.

– Ты по-прежнему пишешь стихи?

– Ты помнишь! – Малькольм счастливо улыбнулся. – Да, конечно. И думаю продолжать. К счастью, у меня еще есть что поведать миру.

Прежде чем он успел сказать, что именно, Рианнон выпалила в приливе внезапного вдохновения, удивившего ее саму:

– Где-то здесь был очаровательный розовый сад с кирпичной оградой и перголами над тропинками. Он принадлежал какой-то богатой семье, но после обеда туда пускали всех желающих. Не знаю, открыт ли он сейчас.

– Ну-ка, ну-ка… Может, Мансел-Холл? За Суонсетом?

– В этот раз меня не поймаешь. Я не совсем…

– Да, я понял, что ты имеешь в виду, – Брин-Хаус, точно. Дом из местного камня, облицованный кирпичом. Здесь недалеко. Хочешь туда поехать?

– М-м-м… Помнишь, мы как-то ездили туда летом, день еще тогда был непогожий?

Тот непогожий день ей запомнился: холодный и пасмурный, хотя почти без дождя.

– Думаю, да, – вполне ожидаемо ответил Малькольм. – Помню. Давай сейчас съездим, посмотрим. Как знать, может, тот сад пробудит новые воспоминания.

– А вдруг его больше нет? С тех пор многое изменилось.

– Все равно поедем, хорошо?

Голос вновь звучал мечтательно, как будто Малькольм чувствовал, что нашел частично предопределенный путь, – вернее, они вместе нашли. Поймав его взгляд, Рианнон поняла, что опасность еще не миновала, но решила: делать нечего, пусть говорит. Она взяла Малькольма за руку и не отпускала до самых ворот. За церковной оградой Рианнон вновь сжала его ладонь – в знак утешения, или извинения, или чего-то, что сошло бы за понимание, или просто как человек, который дает понять другу: что бы ни случилось, мы переживем это вместе. Малькольм ответил на пожатие, но молчал, пока они не миновали болота, а потом впервые в жизни заговорил о каких-то пустяках.

6 – Малькольм, Мюриэль, Питер, Гвен, Алун, Рианнон

1

– Отель «Библия и Корона», Таркин Джонс слушает.

Тарку было свойственно называть свое заведение именно так, хотя (вернее, потому что) оно не предоставляло гостям стол и ночлег и никто, кроме владельца, не воспринимал его как гостиницу. Все с готовностью соглашались, что это характеризует самого Таркина, но, как подчеркнул однажды Чарли, трудно сказать, с какой стороны. Гарт добавил, что это очень по-валлийски, и возражений не последовало.

В другое время Малькольм охотно поразмышлял бы на эти темы, особенно – на последнюю, но только не сегодня. С неестественной четкостью он представился полным именем.

– Кто? – рявкнула трубка.

Повторив свое имя еще отчетливее, Малькольм спросил, не здесь ли мистер Алун Уивер, и получил в ответ продолжительное молчание, которое нарушали доносящиеся издали женские возгласы притворного удивления и резкий звук, похожий на сигнал судейского свистка. Малькольм терпеливо ждал. Он раза два глубоко вдохнул и сказал себе, что нисколько не сердится. Алун подошел через несколько минут и буркнул что-то невнятное, как человек, не ждущий хорошего от незапланированного телефонного звонка. Малькольм снова представился и спросил:

– Много там народу сегодня?

– Почти все разошлись. Вообще-то я был почти один. Обычно я здесь в это время не бываю.

Отвечая на незаданный вопрос, Малькольм признался:

– Рианнон упомянула, где ты.

– Неужели? Понятно. – Сейчас Алун говорил с простодушной благожелательностью человека (валлийца, как наверняка подчеркнул бы Питер), который готовится к маневру.

– Слушай, Алун, я тут подумал, может, заглянешь к нам по дороге домой, выпьем по стаканчику на ночь. Никакой грандиозной пьянки, так, ун бах. [32]32
  По маленькой (валл.).


[Закрыть]

В трубке послышался сдержанный вздох.

– Э-э… очень мило, дружище, но уже поздно и, если ты не против…

– Вообще-то я сегодня один. Гвен в каком-то странном настроении; не могу понять, какая муха ее укусила. Очень на нее не похоже внезапно уйти из дома и хлопнуть дверью. Сказала, чтобы я ее не ждал, и ушла.

Малькольм неуверенно рассмеялся над женской непредсказуемостью.

– Ну, это полностью меняет дело. Конечно, я буду рад разделить твое одиночество. Минут через пять выезжаю.

От мысли, что можно будет посидеть и выпить с приятелем, Малькольм на минуту почувствовал себя лучше. Он взял стакан с разбавленным виски – отнюдь не ежевечерний его напиток – и пошел в гостиную. Там было полно дамской дребедени вроде чехлов для мебели и декоративных тарелочек, а сама комната при довольно умеренной длине выглядела такой непропорционально узкой, что некоторые гости принимали ее за дамский уголок для чаепитий в очень ограниченном кругу. На самом деле пойти было больше некуда: либо в упомянутую крошечную гостиную, либо в кабинет Малькольма, куда он сам заглядывал только в особых случаях.

Сегодня здесь ощущалось мужское вторжение: его выдавал не столько проигрыватель, общий для обоих полов, сколько пластинки, принесенные из кабинета, где они хранились в белом сосновом шкафчике. Проигрыватель («Плейбокс», черный, с некогда золотым, а ныне потускневшим узором в китайском стиле) в середине шестидесятых считался очень современным. Пластинки были того же времени или чуть старше: запиленные долгоиграющие переиздания еще более древних записей на семьдесят восемь оборотов, сделанных в сороковые годы в стиле, который, по слухам, пользовался успехом лет за двадцать – тридцать до того. В основном исполнители выступали в группах с длинными названиями вроде «Док Петтит и его Сторивильский джаз-банд», хотя встречались и одиночки: обычно их звали как-нибудь вроде «Горбун Моз» или «Колченогий Рэд Лерой»; иногда им аккомпанировали на гармонике и варгане неназванные музыканты.

Малькольм собирался включить музыку, чтобы оживить в памяти прошлое, так сказать, продолжить с того места, на котором они с Рианнон остановились. О планах пришлось забыть, когда Гвен выдала ему все, что думает, и выскочила из дому; теперь же они казались вполне осуществимыми. Но пока только казались – Малькольм решил, что вначале пойдет в туалет и проверит, как обстоят дела с кишечником. Утром ничего не получилось, и Малькольм весь день отгонял неприятные мысли, чтобы не испортить свидание с Рианнон. Левое яичко опять побаливало, но к этому он уже привык.

Малькольм отставил стакан, поднялся наверх, и – о чудо! – кишечник сработал. Завершая процесс, он думал, что ощущает себя по крайней мере двумя совершенно разными людьми, которые никогда не слушают друг друга: суетливым старикашкой паникером и замечательно хладнокровным мыслящим индивидуумом. Правда, настоящее раздвоение личности было бы куда лучше: его половинки могли бы периодически друг от друга отдыхать.

Вернувшись в гостиную, Малькольм включил проигрыватель и достал из конверта пластинку, которую записали Папа Буало и «Новоорлеанские грелки». Они смотрели со старой фотографии: пожилые негры в темных костюмах с белыми воротничками и галстуках выстроились в ряд, шесть-семь черных как сажа лиц, печальных и отстраненных, совершенно непохожих на те, что привычно мелькали на телевизионном экране. Малькольм установил пластинку в держатель, спустя пару секунд она оказалась на вращающемся диске, и на нее опустился судорожно подергивающийся звукосниматель. Сквозь громкий шум и потрескивание донеслись звуки кекуока. Малькольм прибавил громкость.

Игла проигрывателя давно износилась, пластинка – тоже, но Малькольма это не волновало, как и то, что запись была плохой даже для своего времени: кларнет звучал плоско, а корнет дрожал в верхнем регистре. Мелодия захватила с первых аккордов; Малькольм, как всегда, вслушивался в каждую ноту, не оставляя себе времени на раздумья. Возбуждение не давало ему сесть – он стоял перед проигрывателем и переминался с ноги на ногу в такт музыке: вот он подыграл на невидимом банджо, вот изобразил глиссандо на тромбоне, а вот отбил пару ударов турецкими тарелками. Под самый финал композиции, которая для непосвященных заканчивалась слишком неожиданно, он устал и запыхался, но вновь ожил, когда зазвучало «Танцуя с барбекю».

К этому времени Малькольм уже поймал кайф, как сам бы он выразился в старые добрые времена. Он слышал, что «барбекю» имеет отношение к стряпне под открытым небом, но почему-то даже не сомневался – в песне у этого слова совсем другое значение, и речь, несомненно, о горячей красотке. Когда такая проходит мимо, про нее говорят с удивлением и восторгом: «Вот это, я понимаю, барбекю!» Малькольм никогда не танцевал с подобными женщинами, да и сейчас не притворялся, будто танцует, просто переступал с пятки на носок в тесном пространстве гостиной.

Звонок в дверь застал Малькольма врасплох, прервав на полушаге. Только убедившись, что шторы плотно задернуты, он немного успокоился. Вот бы соседи порадовались, увидев, как старик отплясывает сам по себе словно ненормальный! Малькольм одернул пиджак, вытер глаза, расправил плечи и отправился в прихожую. Снаружи доносились чьи-то голоса.

Он открыл дверь, и в дом ввалились двое, видимо, совершенно уверенные, что их ждут. Одним оказался Гарт Памфри, другого, чуть повыше и, возможно, помоложе, Малькольм сразу не узнал. Второй гость был загорелым, с густой шевелюрой аккуратно подстриженных и причесанных белых волос. Сочетание темного и светлого делало его похожим на фотографический негатив или просто на пожилого любителя крикета; так или иначе, спокойный взгляд больших карих глаз заставлял забыть о негативе. Услышав доносящуюся из гостиной музыку, мужчина повернул голову.

– Не закрывай дверь, – сказал Гарт. – Питер сейчас будет.

– Да? Хорошо.

– Малькольм, ты же помнишь Перси?

Конечно, Малькольм вспомнил: Перси Морган, застройщик, муж Дороти. Время от времени Малькольм видел, как Перси затаскивает ее в машину после вечеринки; изредка они встречались в «Библии» – последний раз около года назад. В кои-то веки манера Гарта всем обо всем напоминать пришлась кстати, не то что в те разы, когда он представлял Чарли Алуну, Алуна – Малькольму, Малькольма – Таркину Джонсу, и так далее, словно подразумевая, что все они в старческом маразме.

В неловком молчании они ждали, пока Питер доковыляет по двери, вздыхая и недовольно бормоча, после чего вся компания переместилась в гостиную. «Грелки» играли во всю мощь – они как раз начали исполнять «Разгульный блюз». Малькольму пришлось убавить звук и лишь потом заняться напитками. Он разливал виски и прикидывал, хватит ли початой бутылки «Джонни Уокер» на четверых. Или на пятерых.

– Алун тоже придет? – спросил он Питера.

– Понятия не имею. Слушай, ты не мог бы сделать потише эту муру?

– Тебе же нравилась старая новоорлеанская музыка – Джелли Ролл Мортон, Джордж…

– Возможно, теперь не нравится. Так что прошу тебя.

Перси Морган, который разглядывал пластинки, поднял голову, увидев, что Малькольм направляется к нему.

– У тебя есть Бэйси или Эллингтон? Или Джил Эванс? Спасибо, – поблагодарил он за виски с водой. – Как я понимаю, бессмысленно спрашивать про Колтрейна, Кёрка или кого-нибудь вроде них.

– Абсолютно бессмысленно, приятель, – ответил Малькольм с ноткой враждебности в голосе. – Мои записи Бэйси заканчиваются тридцать девятым годом, а Эллингтона – примерно тридцать четвертым. И у меня нет никакого Джила Эванса. Кажется, я припоминаю баритона с похожим именем, который выступал с Доном Редманом, хотя, судя по всему, ты говорил не о нем.

Малькольм хотел было уменьшить звук, но Перси Морган помешал ему, жестом велев прислушаться к соло на кларнете.

– Ты же не будешь утверждать, что это открытие в мелодике, правда? – спросил Перси, когда закончился припев.

– Нет, я бы вообще не стал ничего утверждать. Только то, что это чертовски замечательно.

– Он просто сыграл несколько восходяще-нисходящих диатонических арпеджио, добавив хроматические ноты.

Перси говорил без тени упрека или недовольства. Он словно смирился с тем, что исполнение такое, какое оно есть, и другого не предвидится.

– Вот здесь? – В этот раз Малькольм ухитрился убавить звук. – Наверное, ты прав, не буду отрицать.

– Малькольм, сделай громче! – искренне возмутился Гарт. – Мне нравятся старые диксилендовские хиты. Классная музыка, правда? – Ритмичным цыканьем сквозь зубы он изобразил нечто вроде барабанной дроби. – Кто это играет?

Малькольм передал ему конверт от пластинки.

– О да, Папа… Да. У тебя есть пластинки Гленна Миллера?

– Боюсь, что нет.

– А что-нибудь Арти Шоу?

– Нет.

Малькольм злился, видя, как спокойный вечер, который он планировал провести за выпивкой и разговором по душам со старым приятелем, превращается в групповое обсуждение джаза, причем без ведома и желания самого хозяина. Нет, он бы не обиделся, если бы к его коллекции грампластинок отнеслись должным образом: с почтительным молчанием, изредка прерываемым вопросами об исполнителях или одним-двумя – не слишком частыми! – восторженными возгласами. Малькольм вдруг понял, что рассчитывал на подобное развитие событий с той минуты, как эта троица завалилась к нему в гости, и даже еще раньше – пока ждал Алуна. Кстати, куда он подевался?

Алун вместе с Чарли возник на пороге через пару минут, буркнул что-то невразумительное, то ли извиняясь, то ли в знак приветствия, и вручил хозяину дома бутылку виски «Блэк лейбл» – совсем как в старые добрые времена, только в ту пору это была фляга темного эля.

– Надеюсь, ты не против, что я привел ребят, – сказал Алун. – Старина Тарк уже закрывал лавочку, а они вроде бы хотят выпить еще по одной.

– Понятно. Нет, конечно, все в порядке.

Чарли вошел в дом с неподдельным достоинством.

– Он сам послал их вперед. Это называется авангардом или группой прикрытия.

– Извини, – смешался Малькольм. – Я не…

– О, знакомые старые звуки! – воскликнул Алун, торопливо подходя к проигрывателю. – Я помню эту вещь! По-моему, это Луи, вместе с… с Джонни Доддсом! Кстати, как она называлась? «Через канаву», да?

– Вообще-то «Креольский тромбон Ори».

– Точно! Была еще на старой парлофоновской [33]33
  «Парлофон рекордз» – британская студия звукозаписи.


[Закрыть]пластинке в семьдесят восемь оборотов.

– Правильно, – согласился Малькольм, уже с улыбкой.

Алун начал увлеченно рыться в куче пластинок. Перси Морган просматривал названия каждой третьей или четвертой, но без особой надежды. Малькольм пошел за стаканами. Чарли повернулся к Питеру и довольно кивнул, словно они не виделись несколько недель.

– Выше нос, – произнес Чарли. – Воспрянь и наслаждайся музыкой.

– Боюсь, у меня не хватит сил воспрянуть до такой степени, чтобы наслаждаться этой музыкой.

– Чем она хуже всего остального?

– Ничем особенным. Понимаешь, музыка для меня как шахматы, иностранные монеты или, скажем, народные сказки. То, чем я увлекался в прошлом, когда меня интересовало практически все.

– Я бы вообще не пошел в «Библию», если бы «Глендоуэр» был открыт.

– Там меняют плиту. Ты сам мне сказал.

– Где эта чертова выпивка? – Чарли окинул комнату ищущим взглядом. – И где этот чертов Гарт? Я думал, он уже здесь.

– Так он и был здесь. Когда вы пришли, он поднимался наверх, по всей видимости, в туалет.

– У Гарта есть одна замечательная черта, – сказал Чарли, обращаясь заодно и к Перси, оставившему наконец пластинки в покое, а потом повторил еще раз, когда увидел Малькольма с обещанными напитками. – Слушайте меня внимательно. Когда бы вы ни увидели… э-э… что? – Он нахмурился, переводя взгляд с лица на лицо. – Да, когда видишь Гарта, то испытываешь восхитительное чувство безопасности. Успокаиваешься. Потому как точно знаешь, что поблизости нет Ангарад. Можно не волноваться. Да? Куда меньше радости доставляет встреча с Ангарад… когда ты понимаешь, что не натолкнешься на Гарта. Вот.

Питер резко отвернулся, но остальные двое явно поняли намек: все знали, что супруги Памфри никуда не ходят вместе. Этот факт довольно часто служил поводом для шутливых домыслов о дяде-маньяке или двухголовом сыне, нуждающемся в постоянном присмотре. Как бы то ни было, Чарли ступил на проторенную тропу.

– Знаете, я тут на днях думал об этой парочке, – продолжил он. – Если бы дело происходило в детективе, то их было бы не двое, а кто-то один. Понимаете, что я имею в виду? В реальности существовал бы только один из них. Оказалось бы, что кто-то из супругов убил другого много лет назад и теперь вынужден все время играть его роль. Вернее, иногда. Они же примерно одного роста?

– Почему только иногда? – спросил Малькольм, бросив взгляд на Перси, который медленно покачал белоснежной головой.

– Что? Господи, да потому, что в остальное время оставшийся в живых супруг везде появляется как он сам! Или сама – если это Ангарад.

– По-моему, я не налил Алуну выпить, – сказал Малькольм и отошел.

Алун как раз вытащил пластинку из конверта и рассматривал надпись, но не мог прочитать без очков.

– А, диолх ин ваур, [34]34
  Большое спасибо (валл.).


[Закрыть]приятель. Никак не могу разглядеть: это оригинал или переделка…

– Можно попросить тебя на два слова?

– Хоть на целую историю, сэр. [35]35
  У. Шекспир. Гамлет.


[Закрыть]– Алун вздохнул. – То есть давай, я слушаю.

– Спасибо, Алун. Я хотел спросить… Понимаешь, тут Гвен кое-что сказала, до сих пор в себя не приду…