Текст книги "Гонщик из Монако"

Автор книги: Ким Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Ким Лоренс
Гонщик из Монако

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Импозантная стать Андреоса Деметриоса вступила в противоборство с воздушными завихрениями, вызванными вращающимися лопастями вертолета. Андреос, только что покинувший его салон, вынужден был пригнуться. Будучи редкостным снобом, он тяжело шел на подобные компромиссы, извиняя себя только тем обстоятельством, что никто не смог бы противостоять силе авиационных моторов.

Мэтью, наблюдавший за отцом из салона вертолета, улыбнулся еле заметной саркастической усмешкой, но тут же спрятал ее, когда удаляющийся попытался повернуться к нему лицом.

Мэтью ступил на землю вслед за ним.

Так сложилось, что в силу роста,– возраста, общественного положения, определенных черт характера и еще бог знает по какой причине Мэтью никогда не становился объектом изучения со стороны других людей. Он сам наблюдал за окружающими и находил это захватывающим, поучительным, но чаще забавным.

При этом его внешность была отнюдь не безынтересной. Высокий, стройный, атлетически сложенный человек, профиль которого был достоин изображения на аверсе древнегреческой монеты, а фас – быть выписанным во всех подробностях на холсте. Сам же он казался всем «вещью в себе». И видел в этом пользу.

Свинцово-серые глаза Мэтью, как правило скептически сощуренные, выдавали только насмешливый его нрав и острый ум, о который многие уже поранились. Он был возмутительно молчалив, позволял себе игнорировать все светские условности, никогда не расшаркивался, не поддерживал церемониального пустословия, с ходу приступая к сути дела. Не размениваясь на пустую болтовню, он замечал, насколько внимательными становятся к его словам люди, стоит ему заговорить. Кого-то его вызывающее бесстрастие возмущало, кого-то стесняло и озадачивало, кого-то даже забавляло, редко в ком вызывало симпатию. Но Мэтью систематически демонстрировал безразличие к мнению окружающих. Он давно уяснил для себя главное: окружающие воспринимают его иначе, чем его отца, которому он тем не менее во многом следовал.

Он и был иным в большинстве своих внешних проявлений.

Старик повернулся к нему и кивнул, требуя внимания. Мэтью сосредоточился.

В отношениях между сыном и отцом всегда присутствовала напряженность.

Старик заговорил по-гречески. Его голос, с трудом перекрывавший шум лопастей, звучал раздраженно, надрывно, нетерпимо. Мэтью выслушал старика с вежливой полуулыбкой на лице.

Андреос был единственным человеком в галактике, – которого Мэтью искренне не желал нервировать без особой на то надобности. Просто это происходило всегда само собой. То ли от разности темпераментов и интересов, то ли в силу возрастных различий. Но взаимное раздражение росло независимо от желания этих двоих.

Так или иначе, Мэтью Деметриос, известный также как Мэтью Готье – бесстрашный гонщик «Формулы-1», всякий раз втайне радовался, вступая в безгласное противостояние со стариком. Только заглядывая предку в глаза, выслушивая его старомодно-патетичные тирады, он мог ощутить внутреннее удовлетворение от их непохожести.

Ему нравилось думать, что он иной, отличный, особенный. Но он старался не вступать в открытую конфронтацию с отцом. Иначе бы ему пришлось выдать себя. Выдать свои потаенные мысли и идеи, тщательно скрываемые ото всех. Он же не желал этого и смиренно выслушивал сварливое ворчание старика.

Мэтью внутренне посмеивался над его неудачными попытками разгадать натуру собственного сына. Он лелеял это тайное чувство собственного превосходства, которого ему так недоставало в отрочестве и которое он старательно и мучительно взращивал в себе в годы юности.

Андреос Деметриос читал и перечитывал обширный доклад, который был подготовлен к его прилету. Обладая критическим мышлением, он первым делом стремился выискать ошибки, явные и скрытые. Удовлетворив свою придирчивость в том, что касалось формы доклада, он мог погрузиться в анализ его содержания.

Подчиненные были хорошо осведомлены об этой его черте, а те, которые сталкивались с ней впервые, быстро научались соответствовать требованиям босса.

По прищуру подслеповатых глаз, сжатым губам и углубившимся на лбу морщинам можно было безошибочно определить, что Андреос просматривает столбцы сумм, перепроверяет, сопоставляет, делает выводы. Сжавшиеся – в определенный момент челюсти красноречиво сообщали наблюдателю, что недовольство каким-то обнаруженным недочетом не замедлит себя проявить и лишь дожидается необходимого толчка – той «последней капли», которая способна превратить в праведный гнев его тривиальную страсть к придиркам.

Этот момент настал. Яркий пурпур гнева залил морщинистые отцовские щеки.

– Ты обязан отменить эту свою поездочку... – с презрением процедил Андреос, но спазм раздражения пресек его натужную речь. – Куда ты там собирался?

Мэтью не выдал ни удивления, ни расстройства. Он продолжал внимательно взирать на отца, кротко ожидая продолжения отповеди. Но когда пауза затянулась, Мэтью слегка кашлянул.

Отец оторвал глаза от бумаги и посмотрел на сына, нахмурившись. Мэтью вынужден был сказать:

– В Шотландию...

– В Шотландию... – пробормотал вслед за ним Андреос. – Так вот, в Шотландию ты не поедешь, – безапелляционно объявил он.

– Почему? – невинно поинтересовался Мэтью.

– Потому что я велю тебе отменить эту твою поездочку, – вернулся к своему обычному пренебрежительному тону Андреос.

Мэтью пожал плечами.

Он привык к такому обращению с детства. Он и не знал другого. В династии судовладельцев, а теперь еще и флагманов в сфере информационных технологий и телекоммуникаций мужчины никогда не елейничали друг с другом.

Однако командный тон отца покорно принимался кем угодно, но только не Мэтью, который мог кивнуть, согласиться, отмолчаться – и в конце концов сделать по-своему. Из-за этого молодого наглеца всеми уважаемый Андреос Деметриос никогда не мог почувствовать себя полновластным владыкой империи под названием «Деметриос Энтерпрайзиз».

Старик поднялся со своего массивного начальнического кресла и принялся величественно вышагивать по мраморному полу, в то время как строптивый потомок бесстрастно наблюдал за ним. Это была война поз, а не убеждений.

– С моей стороны было бы очень невежливо отказать людям, которые ждут меня в Шотландии, – лениво проговорил Мэтью. – Тебе хорошо известно, что в пределах нашего круга открытое пренебрежение – непозволительная роскошь, – резонно обосновал свою лукавую мысль сын.

Эта поездка была задумана лишь отчасти как увеселительная. Дружище Джеми взывал о помощи. Год назад он унаследовал от отца замок в легендарных шотландских горах, сохранить который оказалось значительно сложнее, чем заполучить. Хронический должник, Джеми столкнулся с жестокосердной банковской системой и теперь вынужден расставлять жизненные приоритеты. Правда, он надеялся ограничиться финансовой помощью друга.

Старик пропустил мимо ушей этот довод сына. Он ловко развернулся у противоположной стены и, не глядя на Мэтью, проговорил:

– Хватит прохлаждаться! Завтра прибывают Саша с матерью.

– Меня сейчас больше волнует проблема визита в Шотландию, отец. Не думаю, что смогу задержаться на Кипре до приезда Елены и Саши Константин, – в мягко-ультимативной форме проговорил молодой упрямец.

– Ты слышал, что я сказал?

– Слышал... Их прибытие беспокоит меня в гораздо меньшей степени, – не сдавался Мэтью.

– Не думаешь же ты, что я позволю тебе манкировать этой встречей?! Между нашими семьями существуют давние дружеские и деловые связи, которые не нарушались из поколения в поколение! – торжественно изрек Андреос Деметриос. – Мой отец и... – он неожиданно запнулся.

И? – вопросительно повторил Мэтью. – Ты сожалеешь о том, что в моем поколении нет никого, кто бы мог подкрепить влияние нашего семейства на их семейство? – дерзко спросил он.

Алые пятна гнева вновь проступили на старческих щеках.

– Я рассчитываю, что ты повзрослеешь и перестанешь воротить нос от самой подходящей для тебя партии.

– Отец, я еще слишком молод, чтобы жениться па девятнадцатилетней девчонке. Двое инфантильных в одной семье – это явный перебор.

– Саша, невзирая на свой юный возраст, гораздо сознательнее, практичнее и, не побоюсь сказать, мудрее тебя, – авторитетно заявил отец. – А та актриска, что липнет к тебе, как выплюнутая кем-то жвачка... Как там ее?

Такие вопросы – в его духе. Они могли смутить кого угодно, только не Мэтью. Презрительно вопрошая об обстоятельствах, которые не заслуживают внимания такого солидного человека, как он, Андреос лишь обнаруживал перед сыном свою «ахиллесову пяту» – безнадежный снобизм. Отца коробило то, что Мэтью «путается» с людьми не их круга. Такая неразборчивость отпрыска казалась ему самым непростительным великосветским грехом.

– Да и я уже запамятовал, – легкомысленно отмахнулся Мэтью, прервав тем самым атаку отца.

В одном старик заблуждался. Он был уверен, что Мэтью пренебрегает весомостью унаследованного от предков имени и связанных с ним ожиданий. То, что сын пошел своим путем, вовсе не означало, что он начал с нуля. Отнюдь – он очень гордился своей принадлежностью к высшим кругам. Он любил слыть эксцентричным, но никогда не опускался до толпы. Короткая связь с упомянутой «актриской» осталась черным пятном в его душе.

В глазах Мэтью эта женщина олицетворяла собой все презренное обывательское. Неприкрытая жажда славы, денег, поклонения и ни толики куртуазности, элегантности, вкуса. Но такие часто «липли» к Мэтью, принимая его снисходительность за симпатию.

– Я уже изучил рекламные проспекты нескольких элитных агентств по подготовке свадебных церемоний, – уведомил старик сына.

– Будь я на твоем месте, ограничился бы чтением финансовых сводок, – отшутился Мэтью.

– С таким отношением к делу тебе не бывать на моем месте, – резко предрек Андреос.

– Остроумно, – нагло отозвался сын. – Надо запомнить... Ты полагаешь, эта сознательная, практичная и мудрая девушка добавит благочестия в мою кровь?

– Я не настаиваю на том, чтобы вы поженились немедленно, – возразил отец.

– Конечно же, нет. Ты исключительно из-за старческой сентиментальности рассматриваешь красочные буклеты агентств, устраивающих свадебные церемонии, – поддел старика Мэтью.

– Послушай-ка меня, балбес! – наплевав на дипломатию, перешел в наступление Андреос Деметриос. – У Василия Константина только одна дочь. И если ее супругом не станешь ты, то…

– То им станет кто-то другой! – И Мэтью заливисто рассмеялся.

– Им станешь ты, – категорически заявил отец. – Ты обязан влюбить ее в себя.

– Вряд ли я способен на такое мастерское коварство, отец. Не забывай, что я в сравнении с тобой – ничтожество и бездарность, – в очередной раз отшутился сын.

– Согласен. И тем не менее женщины падают в твои объятия как перезрелые плоды.

– Женщины падают. А за охмурение этого подростка я не могу ручаться, – упорствовал Мэтью.

– Твоему брату это удалось, – разбередил свою рану Андреос.

– Они были влюблены друг в друга, – серьезно напомнил ему Мэтью.

– Ты претендуешь на его часть наследства, так почему не уважаешь его чувства? – со злым упреком бросил отец.

– Я никогда не претендовал на долю Алекса! – возмущенно вырвалось из уст хладнокровного Мэтью.

Андреос Деметриос насупился и угрюмо покинул кабинет, хлопнув дверью.

Мэтью продолжал сидеть на месте, спокойно глядя в окно. Он сумел вернуть своему лицу бесстрастное выражение. Оставалось вернуть внутреннее спокойствие, нарушенное обидным упреком отца.

Прежде после их напряженного противостояния Мэтью мог слышать за дверью умиротворяющий голос мачехи, которая легко умела найти подход к своему непростому супругу. Не различая слов, он всегда безошибочно догадывался, что именно она в очередной раз старается внушить упрямому Андреосу:

– Мальчик не будет стараться, если ты продолжишь тиранить его. Ты мог бы хоть иногда быть мягче с ним? Каждому нужно хоть изредка слышать слова одобрения.

– За что прикажешь хвалить этого транжиру? – гневно цедил Андреос. – Разве ты не видишь, что он смеется надо мной? Он ни во что не ставит семейные ценности!

– Ты утрируешь, – отвечала Мия. – С Алексом ты никогда не был так суров, – напоминала она ему.

– Потому что они разные. Мэтью не нужны наше внимание, любовь и нежничания. Ему нужна сильная рука.

– Гневаясь на единственного сына, ты не решишь проблему, – предостерегла его однажды Мия.

– Я ни разу не поднимал руку на Алекса, потому что он был хорошим сыном, – пробормотал старик, и на глаза ему навернулись слезы.

Он никогда не боялся показать свою слабость перед обожаемой женой. После скоропостижной смерти Алекса она постоянно видела эту влагу умиления, сожаления и бессилия что-либо изменить. Ей хотелось приласкать супруга, но она не могла погрешить против истины, поэтому тихо, но довольно строго произнесла:

– Это самоослепление, Андреос. Тебе известно, что именно наш Алекс разбил тогда твою бесценную статую. А Мэтью взял всю вину на себя и безропотно снес от тебя наказание, которое было неоправданно жестоким.

– Он всегда был непомерно дерзок. Он думает, что имеет на все право. Брать на себя чужую вину, снимать с себя, собственные обязанности. Он высокомерен и спесив. Он никого не признает. То, что он появился на свет, – моя непростительная ошибка! – опрометчиво выпалил Андреос, к ужасу своей супруги.

– Мэтью, ты нужен своему отцу, – сказала ему незадолго до смерти мачеха, которую очень расстраивали семейные распри. – Ты знаешь, что он никогда не признает это вслух. Он так же горд, как и ты. Каждая ваша размолвка разбивает мне сердце. Но вы даже о собственном -спокойствии никогда не позаботитесь, не говоря уже о моем, – укорила его Мия. – Ты его сын и должен стремиться понять своего отца. Он убит горем и разочарован. Он надеялся, что Александр пойдет по его стопам.

– Так бы и сложилось, будь Алекс жив, – солгал Мэтью, который знал, что младший Алекс всегда подражал ему, Мэтью, именно его считал своим идеалом и восхищался им, даже когда крутой отец сурово наказывал старшего за очередную мальчишескую провинность.

– Я признательна тебе за то, что ты бережешь мои материнские чувства. Но не нужно лгать. Я знаю, чего хотел мой единственный сын. Меньше, всего на свете он желал стать преемником Андреоса. Но я также знаю, что он бы очень старался, вопреки всем свои мечтам, радовать отца.

– Простите, – пробормотал Мэтью.

– Пообещай мне, что станешь опорой Андреосу.

– Я очень тебя прошу, – взмолилась под конец разговора Мия.

Женщина знала, что если Мэтью будет упорствовать, то супруг способен лишить единственного оставшегося сына наследства. Мия всегда чувствовала, что добром их противостояние не кончится. – Но вопреки робкой ее надежде Мэтью тогда отмолчался.

– Очень жаль, что нам в очередной раз не удалось прийти к согласию, отец. Но меня ждут в Шотландии, – без тени сожаления произнес Мэтью некоторое время спустя.

Мрачное лицо старика сделалось землистым, плотно сжатые губы побелели от ярости.

Мэтью с тайным наслаждением наблюдал за тем, какой эффект произвели его слова на отца, который отчаялся полемизировать с сыном, которого иногда считал чуть ли не исчадием ада.

– Должен тебя предупредить, что этим своим поступком ты сжигаешь мосты, – сухо проговорил Андреос.

– Хочешь сказать, что лишишь меня наследства? – насмешливо спросил Мэтью.

– Думаешь, я не способен на такой поступок? – багровея, произнес старик.

– Ты хозяин, тебе решать, – легкомысленно обронил Мэтью.

– Хочешь, чтобы я поверил, будто тебе это безразлично? Не надейся, – парировал старый делец, который за долгие годы блестящей карьеры привык распознавать даже виртуозный блеф. – Только голь может быть безразлична к будущему. Человек, который пропитался масштабными амбициями, никогда от них не откажется.

Отец видел в своем независимом и суровом сыне идеального кандидата на наследование его многомиллионного состояния и общественного статуса. Даже не любя своего старшего сына, он отмечал в нем особый стиль поведения, если не в личном общении с ним, то в его влиянии на окружающих. Андреос признавал за Мэтью незаурядный ум, высокую образованность, знание жизни, которое причудливым образом сочеталось с кажущейся инфантильностью, бесстрашие, азартность, решительность, -которые так необходимы дельцу высокого ранга.

– Мне все равно, как ты к этому отнесешься. Ты хотел завещать свою империю Алексу, не мне. А мне чужого не надо, – едко проговорил Мэтью.

– Не смей упоминать о нем, – процедил уязвленный старик. – Он был во сто крат достойнее тебя.

– Был! – патетически воскликнул Мэтью. – Скажи, отец, Господь поступил мудро или жестоко, забрав у тебя любимого сына и навязав ублюдка вроде меня? – нагло проговорил Мэтью.

– Не с твоим рылом лезть в такие материи, – теряя самообладание, пробурчал Андреос.

– В таком случае тебя не должен шокировать мой отказ. Я не претендую ни на твое имя, поскольку у меня есть собственное, ни на твою империю, потому что не хочу ограничивать свои амбиции таким жалким подобием благополучия, ни на твою любовь, поскольку это бесполезно, – невероятно мягко произнес Мэтыо.

– Это не моя вина, что ты... если бы я с самого начала знал о твоем существовании... – запинаясь, пробормотал отец. – Предъявляй претензии своей матери! – резко воскликнул он и замолчал.

– Если ты еще не в маразме, то должен помнить, что ее звали Фелиция. И речь не о ней. У меня нет претензий к матери, а у тебя их и подавно не может быть, – твердо проговорил сын.

– Я дал тебе все!

– Ты очень поиздержался? – издевательски спросил его Мэтью. – Давай закончим на этом. Я – не тот сын, какого достоин ты. Ты – не тот отец, какого бы предпочел я, если бы имел право выбора. Тем не менее ты – мой отец, а я – твой сын.

– Должен признать, это единственная умная вещь, которую я от тебя услышал. Тебе не кажется, что данный факт тебя к чему-то обязывает, сын?

– Не в большей степени, чем тебя, отец, – отразил упрек Мэтью. – Я знаю, что обязан Мии тем, что ты взял меня в свой дом. Знаю, что она потребовала от тебя поклясться, что продолжишь опекать меня и после ее смерти. Вот только нужды в том нет. Я больше не сирота-подросток.

– Мэтью, – старательно смягчая тон, проговорил Андреос после тяжелой паузы. – Саша – это та женщина, которая будет счастлива стать тебе женой. Она искренне полюбит тебя...

– Завтра я вылетаю в Шотландию, отец, – остался глух к его увещеваниям Мэтью.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Это было подобно наваждению.

Роза не желала слышать ничьих предостережений. Словно лунатик, она, движимая непреодолимой силой, принимала отчаянные решения, паковала вещи, добровольно отказывалась от комфорта столичной жизни, привычного окружения и устремляла все свои надежды и чаяния... Но только на что?

Сестра-близнец поначалу думала, что это пройдет. Что голос разума возобладает. По-настоящему Ребекка обеспокоилась, когда Роза показала ей заполненную регистрационную анкету соискателя на вакантную должность составителя букинистического каталога.

– Ты не первая, которая влюбилась в собственного начальника, Роза. Но стоит ли из-за этого ломать свою жизнь? – напустив на себя строгость и скепсис, проговорила Ребекка.

– Бекки! – с упреком произнесла Роза. Девушке казалось кощунственным равнять ее необыкновенного Стивена Латимера с безликой толпой боссов-совратителей. Да и она не какая-нибудь заурядная и испорченная карьеристка или безголовая восторженная девица. Ее чувство к Стивену – глубокое и основательное.

Роза вырвала документ из рук сестры, еще раз убедившись, что только Стивен может ее понять. Другим это неподвластно.

Она хотела продемонстрировать своей сестре, что уже не та покорная сестренка, какой была с детства. Она выросла, оперилась и теперь принимает самостоятельные решения.

Ребекка же поняла только то, что ее сестра Роза окончательно спятила.

– Роза, Бекки права, – наставническим тоном проговорил супруг Ребекки Ник, с хрустом сложив газету. – Сестра беспокоится о тебе. Очевидно, что тобой движет упрямство...

– Я тебя умоляю, – поморщившись, капризно протянула Роза.

В эту минуту Ребекка не была рада вторжению Ника в их сестринский разговор. Она знала, что в действительности движет ее сестрой. Этот мотив требовал деликатности.

– Единственное, чем ты можешь мне помочь, – это сделать ксерокопию регистрационной анкеты. Требуется два экземпляра, – высокомерно сообщила Роза своему зятю.

– Тебе известно, что в наши дни можно засудить босса за сексуальное домогательство? – намеренно рассчитывая позлить Розу, спросил Ник.

– Стивен не такой! Он очень достойный мужчина, – возмутилась против его наветов свояченица.

– Хотел бы знать, чего именно он достоин. Публичной порки? Всеми своими достижениями он обязан своему тестю, – парировал Ник.

– Ник прав, – присоединилась Ребекка. – Если бы Стивен Латимер не женился на дочери босса, то не был бы теперь его преемником.

– Как вы можете быть такими уверенными? – негодовала Роза.

– Просто мы не смотрим на ситуацию сквозь розовые очки детской влюбленности, – свысока проговорил Ник. – Или ты всерьез думаешь, что этот потаскун в тебя влюблен? – рассмеялся он.

– Ты не допускаешь этого? По-твоему, в меня нельзя влюбиться? – обиженно произнесла Роза.

– По-моему, влюбиться можно даже в енота, если ты любитель природы. Но Стивен Латимер относится к другой категории любителей. Он деньголюб. И при этом очень похотливый деньголюб. Это самый расчетливый и корыстный негодяй из тех, что мне доводилось встречать, – объявил ей Ник.

– Я знаю, что Стивен многим не по душе. Но этому есть множество объяснений. Незаурядные люди во все времена вызывали агрессивное к себе отношение со стороны безликой серой массы, – патетически проговорила Роза.

– Во-первых, спасибо, сестренка, за столь высокую оценку, – рассмеялся Ник. – А во-вторых, в моем мнении я основываюсь не на зависти и эмоциях. В свое время он буквально продал собственную бабушку, чтобы заполучить место в правлении. Я знаком с человеком, который учился вместе с твоим ненаглядным в Итоне. То, что он мне рассказывал о Стивене, я никогда не рискну пересказывать в присутствии дам.

– Ты говоришь, в Итоне? – оживилась Роза. – Это ложь. Стивен не учился в Итоне. Он учился в лондонском муниципальном колледже.

– Это он тебе так сказал.

– А для чего ему лгать?

– Милая моя Розочка, обычно люди прибегают ко лжи, когда испытывают потребность что-то утаить, – разъяснил Ник. – Просто из Итона его попросили... Были причины, о которых я предпочитаю умолчать.

– Этот Стивен – самодовольная скотина! – неожиданно грубо высказалась Ребекка, которая без особой надобности не позволяла себе подобных выражений. – И, к сожалению, ты уперлась в эту идею не столько из-за романтических заблуждений, которые можно было бы при обоюдном желании развеять, а из упрямства. Голого идиотского упрямства...

– В любом случае я собиралась побывать в Шотландии, – поникнув, проговорила Роза.

– Побывать, но не поселиться, – уточнила сестра.

– Мне нужен передых! Я устала от маркетинговой работы. Тот мужчина, что нанимает меня, хочет каталогизировать свою библиотеку. А вдруг из меня получится хороший библиотекарь? – вновь вспыхнула Роза.

– О да, тебя ждет умопомрачительная карьера! – издевательски вставил Ник.

– Да, если не задохнешься от книжной пыли, – вторила ему Ребекка.

– Лучше признайся, почему ты сбегаешь? – посмотрев на насупившуюся свояченицу, спросил Ник.

– Он женат, – грустно произнесла девушка.

– Тогда пусть он и спасается бегством. Почему-то ему этот факт не помешал пудрить тебе мозги.

– Чего тебе-то бояться, дорогая? – резко проговорила Ребекка.

– Я не боюсь. Но... Я не знаю, как не уступить ему, – робко проговорила Роза.

– Он принуждает тебя? – вспыхнула негодованием сестра.

– Я ему сказала, что не могу спать с женатым мужчиной.

– У тебя есть все основания, чтобы обратиться с жалобой в суд, – повторил Ник.

– Я не так уверена в успехе судебного иска, как Ник. Но бегство от сексуального преследования в Шотландию – это неприемлемое решение, – озадаченно проговорила Ребекка.

Мэтью проснулся непривычно рано. Все в доме еще спали.

Мэтью любил часы одиночества. Он принимал их как шанс собраться с мыслями, пожить для себя. В эти минуты ему не нужно было придерживаться своего неподражаемого образа и тщательно соответствовать ему. Он мог не смущаться своей обычностью.

Время одиночества было для Мэтью временем не только отдыха, но и истины. Благодаря этим передышкам он понимал, кто он, какова его сущность, каковы страхи, радости, провалы и удачи. Только те мысли, которые посещали его в одиночестве, становились по-настоящему значимыми.

Мэтью отдавал себе отчет, что много лет живет, по сути, двойной жизнью. Но он не видел для себя иного выхода.

С ранних лет он понял, что не стоит рассчитывать на понимание со стороны отца, перед которым он первое время благоговел. Мэтью рано осознал, что Андреос все явления бытия рассматривает через призму личной полезности.

Желания сына, его мечты и чувства не заслуживали внимания, если не согласовывались с династическими приоритетами. Он позволял себе беззастенчиво осмеивать интересы и увлечения Мэтью, активно препятствовал его творческой самореализации, видя в этом опасное уклонение от наследных обязанностей.

Поэтому Мэтью замкнулся в себе. Он не изменил своим пристрастиям, не возлюбил то, чего недолюбливал прежде. Он лишь запрятал все свои чувства глубоко вовнутрь. И даже не до времени, а навечно. Потому что с опытом пришло понимание, что не один отец эгоистичен, черств, корыстен и ограничен. В его окружении такие почти все.

Но даже те, кто составлял узкий круг настоящих друзей Мэтью, знали о нем очень немногое. Просто для близких у него была другая маска. Тут он царил под именем Мэтью Готье. Шалопутный, бесстрашный, щедрый, неотразимый острослов и любимец женщин, щеголь, эстет, экстремал во всем.

С ним боялись вступать в спор, потому что это в любой момент могло стать опасным. Ему не перечили, потому что он был непревзойденным демагогом. Ему боялись переходить дорогу, потому что все знали: этот парень – настоящий черт в человеческом обличье. Его бесстрашие стало притчей во языцех. Женщины же его обожали, потому что он никогда не стремился им нравиться. Более того, делал все, чтобы их от себя отвратить.

Женщины с готовностью приписывали ему сложную мятежную натуру. Его пронзительный взгляд пьянил. Его упорное молчание завораживало. Его дерзкие шутки ломали все условности.

Уставшим от банальностей женщинам хотелось, не сходя с места, совокупиться с этим греческим демоном, мечталось приникнуть к его горячему телу и почувствовать нутром его огненную кровь и леденящий разум.

Он мог шутить с мрачным лицом и потешаться над горем. И это ему прощалось, потому что все усматривали в его словах рациональное зерно. Все, кроме его отца.

Мэтью Деметриос, решив объехать окрестности, покинул старинные стены и направился к своему «лендроверу».

Уже рассвело, когда он неторопливо проезжал по высокому берегу местного водоема, чуть прихваченного ночным морозом. Периферическое зрение заставило его насторожиться. Яркое пятно стремительно двигалось параллельно с ним, но чуть ниже.

Мэтью присмотрелся и в бледных лучах восхода разглядел человеческую фигурку в ярко-красном головном уборе.

– Неужели бывают такие идиоты? – спросил он себя.

Человеческая фигура торопливо, спотыкаясь, продвигалась по тонкой ледовой корке, которая еле успела намерзнуть в первые по-настоящему зимние дни. Невооруженным глазом можно было судить о ее недостаточной прочности.

Однако Красную Шапочку это, видимо, нисколько не смущало.

Беспокойство охватило Мэтью. Их отделяли по меньшей мере пятнадцать ярдов крутого склона.

По характеру движений угадывалась девочка или молодая женщина. Тревога Мэтью нарастала с каждым ее шагом. Он знал, насколько могут быть коварны полыньи даже среди жестокой зимы, а уж тем более хрупкая ледяная корочка – даже под таким легким телом.

Он не ошибся в своих дурных предчувствиях.

Через несколько мгновений до него донесся истошный женский крик, и Красная Шапочка как будто стремительно уменьшилась в росте. Беспомощная фигурка беспорядочно трепыхалась в воде и издавала отчаянные крики.

Мэтью не медлил ни секунды, его мозг, приученный к моментальным решениям на самых опасных участках гоночной трассы, заработал на полных оборотах.

Он остановил машину, кинулся к багажнику, извлек из него ледоруб и моток альпинистского страховочного троса. И метнулся к кромке водоема, просовывая на бегу топорище за пазуху.

Достигнув ледяного наста, он лег на живот и осторожными пластунскими движениями стал приближаться к борющемуся за жизнь существу, облик которого постепенно– вырисовывался в утреннем сумраке.

Мэтью уже мог разглядеть посинелое женское лицо, искаженное паникой.

Движения девушки постепенно замедлялись, превращаясь в бессмысленное, вялое трепыхание. Можно было с уверенностью предположить, что холод уже сковал члены тонущей. Мэтью спешил, но, опасаясь провалиться, старался действовать максимально точно.

Истерический женский крик мешал ему сосредоточиться, но, будучи человеком собранным, он сумел не заразиться паникой и остановился на безопасном от утопающей расстоянии. Полынья с каждым ее движением становилась все шире. В какой-то момент неравной борьбы черная ледяная вода стала утягивать Красную Шапочку в глубину.

В это мгновение Мэтью понял, что промедление смерти подобно.

– Помогите! – членораздельно прокричала девушка, с надеждой уставившись на Мэтью обезумевшим взглядом.

Его появление придало ей сил. Она прекратила беспорядочные движения, стараясь лишь сохранять над поверхностью воды хотя бы часть одеревенелого тела.

– Вот так, – тихо проговорил Мэтью, своим спокойствием стараясь вселить уверенность в Красную Шапочку. – Не дергайся. Я тебя вытащу.

– Пожалуйста... Я не хочу умирать! – простонала она.

Ее побелевшее лицо напугало Мэтью, но он заставил себя рассмеяться и проговорить:

– Никто не умрет. Это я тебе говорю! Я собираюсь заарканить тебя вот этой веревкой. Ты должна протиснуться в петлю так, чтобы она оказалась у тебя под мышками. Другой конец я закрепил на себе. Отползая назад, я потяну тебя за собой. Постепенность – залог спасения. Никаких рывков, иначе погибнем оба, – проговорил он твердо и доброжелательно.

– Не волнуйтесь, я легкая, – промямлила жертва.

– Я не волнуюсь, – заверил он и накинул на Красную Шапочку лассо.

Девушка старательно выполняла каждое его требование.

Он молча вызволял ее из полыньи, с каждым движением ощущая, насколько хрупок лед под ним самим. Его лицо от напряжения окаменело.