Текст книги "Сабля атамана
Рассказы
(пер. с марийского)"

Автор книги: Ким Васин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Так Аштывай стал обладателем атамановой сабли.

В ту же ночь тронулся он в дальний путь, к берегам Юнги, на горно-марийский берег.

Как прошел Аштывай царские заставы, кто ему помогал, кто укрывал, о том доподлинно неведомо, но, видно, много друзей у того, кто подымается за народное дело.

А недели две спустя появился в юнгинских лесах отряд храбрецов. Они прогоняли из деревень сборщиков ясака, заваливали засеками дороги, по которым должны были двигаться царские войска к Симбирску.

Однажды нагрянули они в монастырь, сокрушили дубовые ворота, разогнали стрельцов и ворвались на монастырский двор.

Не взглянув на перепуганных монахов, Аштывай перебегал из кельи в келью, из дома в дом в поисках сына, но его нигде не было.

Аштывай схватил за грудь пузатого келаря[11]11
  Келарь – монах, ведающий светскими делами монастыря.


[Закрыть]:

– А ну говори, толстое брюхо, куда дел моего сына?

– Какого сына? Кто ты? – заикаясь, бормотал монах.

– Я – Аштывай. Знаешь такого?

– О боже, как не знать! Ты же благодетель наш, свою землю монастырю отказал…

– Куда сына запрятал?

– Я не виноват… Ей-богу, не виноват… Все Володимерко, он теперь большой начальник – пристав всего горного берега. Он твоего сына взял из монастыря. «Нет у меня родного своего сына, говорит, так воспитаю чужого».

– Опять Волотка! – воскликнул Аштывай и, оттолкнув монаха, выбежал во двор.

Там Аштывая уже искали.

– Атаман, к тебе человек из Козьмодемьянска от Ильи Долгополова.

Аштывай подошел к гонцу. Ба! Да это же старый знакомый, тот рыжебородый стрелец, что вязал его на дворе собственного илема.

– Опять будешь руки крутить? – усмехнулся Аштывай.

Стрелец покраснел, опустил глаза вниз:

– Не гневайся, атаман. Что было, то было. Теперь я господам не слуга.

– Ну ладно. Сказывай, с чем послал тебя Илья.

Стрелец рассказал, что в Козьмодемьянске посадские люди и стрельцы давно готовы перекинуться на сторону Разина и что пусть только юнгинские марийцы с оружием подступят к городу, а там городские помогут.

– Ну, коли так, ждите нас, – ответил атаман.

С отрядами приюнгинских марийцев к Козьмодемьякску подошли марийцы и русские с Суры, пришли чуваши из-за Сундыря и Унги. А едва лишь с городской стены заметили приближающиеся первые отряды разинцев, поднялся черный люд в городе. Вмиг гневная толпа разнесла приказную избу, убила воеводу и боярского сына Федора Дергалова.

Аштывай на белом коне промчался по улицам к дому Волотки.

Ворота Волоткииого дома были распахнуты настежь, а в доме уже хозяйничали посадские.

– Аштывай-родо! – бросился к нему человек в черном кафтане.

– Здравствуй, Илья-друг!

– Вот хотели твоего врага Волотку в его доме захватить, да он, проклятый, успел-таки сбежать. А сын твой здесь. Эй, Порандай, встречай отца!

Облилось кровью сердце Аштывая, как увидел он босоногого, исхудавшего парнишку в рваном кафтанишке.

– Эх, а еще говорил, заместо сына воспитаю!

Не сыном взял Волотка к себе в дом Порандая, а даровым безответным работником.

Обнял Аштывай сына, и по обветренной, грубой щеке атамана покатилась невольная слеза…

А Илья Долгополов из-за пазухи вытащил золотую чашу:

– А вот твоя чаша. У Волотки в доме была.

Взял атаман чашу и сказал:

– Была дарована эта чаша на дружбу горного берега с русским народом. Из этой чаши выпьем мы за победу, за вечную дружбу наших народов. А чтобы вновь враги не отняли ее у нас, есть у меня заветная сабля…

Но недолго пировал храбрый разинский атаман Аштывай: пал он в бою с царским войском под Козьмодемьянском. На плахе в Москве сложил буйную голову Степан Разин, в Тотьме казнили Илью Долгополова, но память о них жива и поныне.

Монастырь, что стоял на месте илема Аштывая, в царских бумагах и указах именовали Спасо-Юнгинским, а в народе его всегда называли Аштывайнырским, что значит «поле Аштывая».

И сабля – дар Степана Разина – тоже не пропала. Как погиб Аштывай, взял ее сын отважного атамана Порандай. Сражался он в последних разинских отрядах, а когда и они были разбиты, исчез. Искали его по всему горному берегу царские соглядатаи, чтобы казнить, да не нашли. Ни его, ни сабли.

Потом видали эту саблю в пугачевские времена…

А в одной избе в марийской деревушке на берегу Волги висит на стене старая фотография. На ней снят молодой красноармеец в прожженной походной шинели, в краснозвездном шлеме-буденновке, и в руке у него богатая, сверкающая серебряной чеканкой сабля.

Эту саблю нельзя не узнать – другой такой нет больше в целом мире.

Джигит с берегов Таныпа[12]12
  Танып – река в Башкирии, на берегах которой живут марийцы.


[Закрыть]

Отряд пугачевского полковника Изибая Ямбаева на рассвете выступал из деревни.

С копьями и кольями, с тугими луками и старыми дедовскими саблями, подымая дорожную пыль, ехали всадники на косматых башкирских лошадках, шагали пешие. Далеко разносилась боевая песня. Джигиты пели о родной и любимой земле, о серебряных водах реки Белой…

Вся деревня провожала повстанцев. Печальные женщины в белых кафтанах долго стояли за околицей у ослепительно белых берез и всё глядели из-под ладоней в пыльную даль, туда, где за голубыми холмами скрылись их мужья, сыновья и братья.

…Вечером отряд вернулся в деревню без песен. Ряды его заметно поредели.

На Уфимском тракте пугачевцы встретились с войсками царицы. Отважно бились повстанцы. Но разве могли они осилить вооруженных ружьями и пушками солдат?!

В бою пали самые храбрые, и тогда Изибай приказал отступать.

Отступали, преследуемые эскадроном драгун. Убитые и раненые остались на поле боя. Лишь тело Аргемблата, друга и помощника Изибая, привезли в деревню.

В молчании прошли повстанцы мимо кудрявого березняка и остановились за деревней, у одинокого раскидистого дуба, выросшего на самом склоне крутого холма.

Копьями и саблями вырыли под дубом яму. Тело Аргемблата обернули белой берестой и опустили в яму.

Над открытой могилой встал Изибай Ямбаев. Его суровое, изрытое оспинами лицо было печально.

– Пусть земля, в которой ты лежишь, будет тебе мягка, – сказал он. – Прости нас, если при жизни твоей мы обидели тебя чем-нибудь… А мы никогда не забудем, что ты погиб за край родной. И, когда будет наш народ свободен и счастлив, мы вспомянем тебя добрым словом…

Изибай замолчал. Все запели похоронную песню. Тоской и горем звучал ее напев в вечерней тиши.

В песне пелось о том, как лихой богатырь оседлал медногривого коня, взял в руку саблю, подобную молнии, и поскакал в бой за народное счастье. В сражениях сиял он среди богатырей, как светлый месяц среди ясных звезд. Но вот закрыла светлый месяц мрачная туча – взяла богатыря черная смерть…

А вокруг могильного холма цвела земля и кипела жизнь.

«Нет, не умер лихой джигит – жив он в славных делах! Вовек не заржавеет его сабля, сверкая над врагом!» – шелестят над холмом листья дуба.

И те же слова слышны в шорохе буйных цветов и трав, колышущихся под ветром. И закатное солнце, что завтра снова поднимется над землей, как будто тоже говорит об этом.

– А теперь подумаем о себе, – сказал Изибай, когда засыпали могилу. – Как нам жить дальше, как бороться. Против нас идет великая сила врагов, а нас можно перечесть по пальцам. Надо собирать новое войско. Надо послать верных людей, чтобы они кликнули народ по деревням и аулам. А всем остальным скрыться в лесу и ждать до поры…

Молча слушали джигиты своего полковника: правильно решил Изибай и все были с ним согласны.

– Ты, Ялкий, – продолжал Изибай, – поскачешь в башкирские степи, а на пути заедешь к берегам Таныпа. Там стоит илем, в котором жил Аргемблат. Найдешь его родных и скажешь: «Ничто не вечно на свете: в осенний день улетает на юг птица, время крушит сталь клинка. Настал час и Аргемблата: погиб богатырь, пал в бою с саблей в руке…» Скажешь и как можешь утешишь, поможешь пережить горе. А если есть в его доме способные носить оружие, пусть идут к нам мстить врагам за кровь Аргемблата.

Когда ночь покрыла деревню, Ялкий оседлал коня.

Три дня спустя в лесной лагерь Изибая Ямбаева на тонконогом и быстром, словно взнузданный ветер, коне прискакал юноша лет шестнадцати. На парне были длинная марийская рубаха и белая шляпа, в ушах поблескивали серебряные серьги, а за плечами висел лук и лыковый колчан со стрелами.

– Где полковник Ямбаев? – звонким, ломающимся голосом спросил парень.

– Здесь, – ответил Ямбаев, выходя из шалаша. Потом, взглянув на парня, усмехнулся: – Э-э, думаю, какой это арслан-батыр[13]13
  Арслан-батыр – богатырь.


[Закрыть] шумит? А тут безусый мальчишка. Ну и румян же ты, парень, прямо красная девица.

Парень вспыхнул, потом нахмурился:

– Девица, говоришь… Неужели мужчина отличается от бабы только усами? Козел моего отца тоже бородат, значит, и он батыр?

Вокруг раздался дружный хохот. Ответ парня понравился.

– Ловко отрезал! – крикнул кто-то весело.

– Джигит… Якши джигит… Настоящий джигит, – одобрительно сказал стоящий рядом с Ямбаевым седой башкир в красной шапке.

– Откуда ты? – улыбаясь, спросил Ямбаев парня.

– С Таныпа, – сурово сдвинув брови, ответил тот.

– С Таныпа? Оттуда родом был мой друг Аргемблат, – задумчиво сказал Ямбаев. – Храбрый был воин. Погиб он.

– Аргемблат был хороший человек. Я знал его, – дрогнувшим голосом сказал юноша и, помедлив, твердо закончил: – В нашем крае много таких богатырей, как Аргемблат.

Изибай Ямбаев пристально вглядывался в лицо парня, ему показалось, что он чем-то похож на Аргемблата.

– Ну ладно, – сказал Ямбаев, – иди к сотнику Назарке. Да, а как тебя зовут?

– Келтей.

– Келтей-батыр, значит… – И, бросив еще один внимательный взгляд на парня, Ямбаев повернулся и скрылся в шалаше.

Келтей быстро разыскал Назарку, пожилого русского мужика в солдатском кафтане. Назарка сидел у костра и что-то рассказывал весело скалившим зубы приятелям.

Келтей тоже присел к огню. Он знал очень мало русских слов и не понимал, что рассказывал Назарка и чему смеялись все вокруг.

Келтей сначала смотрел в костер, потом потихоньку стал рассматривать сидевших у костра. Вот башкир в красной шапке, тот, что давеча назвал его джигитом; рядом с ним пожилой мариец в белом суконном кафтане, а немного поодаль стоит бородатый казак в лохматой бараньей шапке. Все незнакомые и все родные, близкие какие-то. Рваные рубахи, заплатанные кафтаны, стоптанные лапти – видать, запросто живут эти люди с тяжким трудом и вечной нуждой…

Вдруг совсем близко, в черных кустах, раздался резкий свист. Послышались шум, голоса, и, ломая кусты и треща валежником, к шалашу Ямбаева прошел татарин-лазутчик.

Немного погодя Ямбаев и татарин вышли из шалаша и подошли к костру.

– В нашу деревню сегодня прибыл отряд драгун, – сказал Ямбаев. – Они не ожидают нападения. Надо их взять врасплох. В деревню поскачет сотня Назарки. Ну как, ребята, справитесь?

– Не в первый раз, – ответил за всех Назарка.

Лагерь проснулся. Закопошились люди, заржали кони.

Сотня Назарки умчалась к деревне, и вместе с нею Келтей.

Гулко раздается в ночи топот конских копыт. Как ветер, влетели пугачевцы в деревню. Прогремел запоздалый выстрел опомнившегося часового, но пугачевцы уже неслись по всем улицам.

Враги были захвачены врасплох. Только небольшой кучке драгун во главе с офицером удалось вырваться из деревни.

Бешено погнали драгуны своих коней, спасаясь от гибели.

Пугачевцы открыли им вслед стрельбу, но оперенные стрелы уже не доставали врагов.

Тогда Келтей резко рванул поводья, и его конь вышел вперед.

Келтей на ходу выхватил лук и натянул тетиву. Зазвенела тетива, молнией блеснула стрела, и драгунский офицер, покачнувшись, стал валиться с коня.

– Молодец, Келтейка! – крикнул Назарка.

Пугачевцы приостановились у полевых ворот[14]14
  Полевые ворота – ворота в изгороди, которой в прежнее время обносились поля у марийцев.


[Закрыть]. Прямо за деревней чернели поля, и вдали скакали драгуны.

– Эх, уходят!

– Не догнать… – переговаривались пугачевцы.

Вдруг Келтей бросился прямо через поле, наперерез драгунам. Он выскочил на дорогу, врезался в гущу врагов, клубы пыли поднялись из-под копыт завертевшихся на одном месте лошадей, засверкали сабли.

Через несколько мгновений подоспели пугачевцы. Ни один драгун не ушел от их сабель.

Когда бой был кончен, все увидели, что посреди дороги вниз лицом лежал Келтей. Его конь стоял рядом.

Келтея решили похоронить рядом с Аргемблатом.

…Келтей лежал на сверкающей зеленой траве. Утреннее солнце, распластав алые крылья, словно сказочная жар-птица, поднималось над полем, и его первые золотые лучи упали на нежное и юное лицо Келтея. Он и бездыханный был очень красив.

– Он был настоящий батыр, – сказал седой башкир.

В это время на дороге показались всадники.

– Ялкий едет! – крикнул кто-то.

Ялкий остановился у дуба, сошел с коня и склонился над Келтеем. Ему рассказали о подвиге и гибели отважного юноши.

– Так и должно было случиться, – тихо сказал Ялкий. – В борьбе за народное счастье каждый становится героем…

– Ты знал этого юношу? – спросил Изибай Ямбаев.

– Это дочь Аргемблата, – ответил Ялкий.

К Пугачеву

Жаркое весеннее солнце сияло в безоблачном голубом небе. Лениво, чуть слышно шелестели кудрявые ивы, и листва на них, попав в солнечный луч, вспыхивала серебром. Ясное, бескрайнее и бездонное, словно море, небо с раннего утра звенело песнями жаворонков.

А возле покрытого лубом омшаника[15]15
  Омшаник – неотапливаемый сруб, проконопаченный мохом, служит для хранения продовольствия, а летом и для жилья.


[Закрыть], спрятавшегося в тени старых лип, было прохладно. Тихо шумели вершины деревьев, редкие, пробившиеся сквозь листву солнечные лучи, словно длинные копья, пронзали дымную тень.

Через раскрытую дверь омшаника можно было разглядеть закопченные стены, широкие нары и висящий на крюке черный от сажи котел.

Старый Темирбай и его маленький внук Яний сидели на лавочке у входа в омшаник. Несмотря на праздничный день, старик был одет, как всегда, в ветхую рубашку, в латаные портки, а его ноги были обмотаны старыми онучами.

Темирбай костлявой рукой поглаживал свою острую бородку и в задумчивости прислушивался к доносившейся из-за ракит от реки свирели.

Невидимый глазу музыкант выводил протяжную и грустную мелодию. Свирель плакала и печалилась, как душа усталого человека, плутающего по темным и тесным лесным тропам…

«Дорога далека, а дальше идти нет сил», – жаловалась свирель. То ли это играет бедняк мариец, бредущий в соседнее село, то ли пастух, выгнавший стадо на луга, то ли какой бродяга, с тоской глядящий на праздничные деревни, – кто его знает.

– Эта песня нездешняя, – проговорил Темирбай, – так поют марийцы, живущие у Волги. Давние, годы напоминает мне эта песня.

Глаза Яния радостно загорелись. Темирбай знал много увлекательных сказок; начнет говорить – и забудешь обо всем. Но больше всего он любил рассказывать про Волгу да про Элнет. Там он родился, там прошла его молодость. Оттуда, из казанской стороны, дедушка когда-то убежал от утеснений тамошнего начальства и осел на башкирских землях. Здесь он обзавелся семьей, долгие годы батрачил у баев, а теперь доживал век в своей избушке…

Но сегодня Темирбай почему-то не начинал рассказа..

Яний тронул дедушку за рукав:

– Дедушка, что за люди собирались вчера у нас в омшанике?

Седые брови Темирбая взметнулись вверх, он с удивлением взглянул на внука:

– Что ты выдумал! Вчера здесь никого не было.

– Не было? – хитро переспросил Яний. – А кто же тогда говорил, что у Бирска побили господ? Я все слышал через щелку на крыше…

– Эх ты, шкодливый козленок, на крышу лазил, – усмехнулся дедушка. – Ну ладно. Слышал так слышал.

Старый Темирбай положил руки на плечи мальчику и пристально поглядел ему в глаза:

– Помнишь, как солдаты увели твоего отца?

– Помню… – вздохнув, ответил Яний.

Вопрос дедушки пробудил в душе мальчика горестные воспоминания.

Прошлой весной, когда так же, как теперь, сияло солнце, зеленели липы и сверкала река, солдаты увели отца в город, в тюрьму, за то, что он не захотел креститься и подговаривал односельчан прогнать из деревни пьяницу-попа… Печальна была для Яния та весна…

– Ты хочешь, чтобы отомстили господам за твоего отца? – тряхнув седыми космами, сурово спросил дед. Так знай: это сделают те люди, что приходили ко мне вчера. А про то, что слыхал, никому не говори.

Яний впервые слышал от деда такие слова.

– Ну, теперь беги к ребятам в деревню, – отослал его дед.

Мальчик ушел.

А переливчатые звуки свирели по-прежнему тоскливо звучали над рекой, словно рассказывали о том, как кто-то весь век искал свою долю да так и не нашел долгожданного счастья.

Вдруг мелодия оборвалась. В наступившей тишине послышался протяжный свист.

Темирбай повернулся в сторону, откуда раздался свист.

Среди зеленых лип мелькнул белый кафтан, и к омшанику вышел из лесу молодой мариец в черной самодельной шляпе и подпоясанный алым поясом.

– Это ты, Эшпат? – поднимаясь навстречу молодому марийцу, сказал Темирбай. – А Эркай придет?

– Немного погодя, – ответил Эшпат. – Я исполнил то, что ты велел: был у башкир, говорил с сотником Айтом. Он сказал, что уже недалеко войско царя Пугача.

– Значит, пора и нам за наших господ приниматься, – сказал Темирбай, – пора…

* * *

С тихим глухим шумом колышутся зеленые вершины сосен. По обеим сторонам тропинки, которой идет Яний, протянулась изгородь из жердей, за изгородью раскинулись зеленые поля, невдалеке виднеются соломенные крыши деревни.

Яний шагал и думал о том, что он вчера увидел и услышал…

Вчера Яний залез на крышу омшаника. Сначала он смотрел, как дед возился во дворе, чиня колоду. Потом Яний лег на спину и стал смотреть в небо. По небу плыли белые облака, и каждое было похоже на что-нибудь. Одни напоминали пушистых барашков, другие были совсем как белопарусные лодки. Такие лодки Яний видел на большой реке, куда они ездили с отцом два года назад.

Много интересного повидал тогда Яний. Река большая, широкая, другой ее берег еле виден, а называется эта река Кама, и плыли по Каме ладьи под парусами – коломенки с уральским железом, расшивы с северной солью, тянулись плоты и баржи. А когда Яний увидел лодки с солдатами в ярких, блестящих мундирах, то прямо замер от восхищения. До чего же хорошо на Каме!

Размечтавшись, Яний не заметил, когда в омшанике собрались люди. Он очнулся, услышав негромкий разговор.

– Вчера я встретил Айта. (Яний по голосу узнал своего старшего брата Эркая.) Он велел нам подниматься, не дожидаясь Пугача…

Яний припал к щели в крыше омшаника и стал прислушиваться к разговору.

– А чего же нам ждать? – послышался голос деда Темирбая. – Вот марийцы на Белой уже давно прогнали попов, побили приказное начальство. А разве у нас нет сил?

– Джигиты Айта уже готовы, – снова заговорил Эркай, – и нам нечего раздумывать: саблю в руки – и айда!

– Не торопись, внучек, – остановил его Темирбай– Враг силен и хитер. Не подумавши, попадешь в беду. Если бить, так бить надо наверняка.

– Чего там раздумывать, – горячился Эркай, – сейчас время не думу думать, а мчаться в бой!

– Правильно, надо за сабли браться, – поддержал кто-то Эркая.

Люди в омшанике зашумели. Судя по голосам, их было человек десять.

– Надо поднимать народ по деревням!..

– Коль на печках лежать да ожидать – толку не будет!

– Поднимемся, а там и Пугач подойдет…

Говорили еще про Пугача, не раз поминали имя Айта.

Про Пугача – мужицкого царя, обещавшего народу волю и землю, – Яний слыхал и раньше не раз, а молодого кудрявого Айта – сотника из соседнего башкирского аула – он знал совсем хорошо. Айт иногда заезжал к деду Темирбаю и всякий раз пел Янию забавные песенки…

Янию очень хотелось узнать, что задумали эти люди. Но разве узнаешь?..

Так, раздумывая и вспоминая вчерашний разговор в омшанике, Яний подошел к околице. Вот уже кончился сосняк, и у края дороги вместо медных сосен появились белые березки. Речка в низких берегах, подойдя к околице, изгибается и уходит за деревню.

– Эй, Яний! Постой! – вдруг кто-то окликнул его.

Яний обернулся.

Из-за изгороди, поставленной вокруг огорода на самом берегу речки, выглянул черноголовый, веснушчатый соседский мальчишка Эрвлат.

– Яний, солдаты забрали твоего брата! – сказал Эрвлат.

– Какие солдаты? Где?

– Да вон они, у дома старшины…

Яний, не дослушав Эрвлата, побежал проулком к возвышающимся среди рябин крепким постройкам.

* * *

Опустив голову, стоял Эркай возле дубового амбара во дворе старшины Аксана. Его сторожил солдат в голубом кафтане с красными обшлагами. В углу двора, тихо переговариваясь и переминаясь с ноги на ногу, толпились деревенские мужики. Хмуро поглядывая на них, по двору прохаживался капрал.

– Отойди! Посторонись! – покрикивал капрал на мужиков.

– Статочное ли дело хватать человека без всякой вины? – послышалось из толпы мужиков.

– Молчать! Без вас знаем, что делаем!

В это время во двор вбежал Яний.

– Тебе что здесь надо, сопляк? – остановил его крепкий седой мариец в белой рубахе до колен – староста Аксан.

Яний робко посторонился и юркнул в толпу.

На крыльце дома показался офицер в коротком щегольском кафтане и узких белых штанах-лосинах. Из-под его обшитой позументом треуголки выбивались пушистые локоны напудренного парика. Офицер, презрительно поджав тонкие губы, пристальным взглядом рассматривал Эркая.

– Этот, что ли, распространял слухи о злодее Емельке Пугачеве? – спросил офицер.

– Этот, ваше благородие! – подскочил к офицеру капрал.

– Запереть! Пусть до времени посидит в холодной. Потом допрошу.

Офицер, играя белой перчаткой, легко, словно танцуя, сошел по ступенькам вниз.

– Ну, пошел, шпынь злодейский! – И солдат легонько подтолкнул Эркая прикладом к двери амбара.

Эркай понуро пошел.

– Братан! – испуганно закричал Яний ему вслед и шагнул из толпы.

– Тихо! Что пищишь? – повернулся к нему капрал.

– Прочь отсюда, сорванец! – выругался староста Аксан.

Эркай, услышав голос Яния, уже в дверях повернулся и крикнул:

– Прощай, братишка!

Солдат втолкнул Эркая в амбар и захлопнул тяжелую, окованную железом дверь.

Толпа зашумела.

– Так мы переловим всех, кто осмелится пристать к злодею самозванцу! – визгливо крикнул в толпу офицер. – Наговорили вам разные смутьяны, будто злодей не самозванец, а настоящий царь Петр Федорович. Никакой он не царь. Да будет ведомо всем вам, что он – беглый каторжник Емелька Пугачев – рваные ноздри, клейменый лоб. Кто будет помогать этому разбойнику или по своей доброй воле уйдет к бунтовщикам, того ждет плеть и виселица! Расходись!

Яний, не зная по-русски, не понял слов офицера, но зато он жадно прислушивался к тихим разговорам мужиков-односельчан.

– Брешет офицеришка! Говорят, у Пугачева нос на месте и лоб не клеймен.

– А правда, что царь Пугачев всем землю дает и от податей освобождает?

– Перед солнцем скажу: истинно так…

– Ишь ты, здорово! И земля даром, и податей нет – живи себе вольной птицей, паши, сей – и все для себя…

Солдаты с ружьями стали теснить мужиков со двора. Те, угрюмо поглядывая на ружья, по одному, по двое выходили на улицу. Дюжий рыжеусый солдат схватил Яния за плечо. Яний рванулся, и клок его ветхой рубахи остался в руках у рыжеусого. Яний, изловчившись, впился зубами солдату в палец.

– Ах ты, стервец! – заорал солдат.

Но Яния уже и след простыл…

Через колючие кусты шиповника, по жгучим зарослям крапивы Яний пробрался к задней стенке амбара, в котором был заперт Эркай.

Толсты стены амбара, сложенные из дубовых, в полтора обхвата бревен. Прочно строился старшина Аксан. Из такого амбара не уйдешь, даже мышь не отыщет в нем щели.

Яний опустился у стены, и жгучие слезы бессильной ярости блеснули в его глазах. Пропал Эркай! Не уйти ему теперь от беды.

Яний заколотил кулаками в стену амбара:

– Эркай! Ты слышишь меня, Эркай?

Из амбара донесся глухой голос:

– Яний, браток, ты?

– Я, я… – прижался к стене Яний.

За стеной Эркай торопливо говорил:

– Беги скорее к деду. Солдаты коней седлают, собираются ехать к омшанику. А там сегодня наши должны собраться. Беги скорее, предупреди деда! Слышишь?

– Слышу!

И Яний, не чувствуя ни рвущих кожу колючек шиповника, ни обжигающей босые ноги крапивы, побежал прочь от амбара…

А в это время на широком дворе старшины Аксана два десятка солдат седлали лошадей.

– Быстрее, быстрее, – торопил их офицер, – надо вовремя захватить бунтовщиков в их гнезде.

Тут же, во дворе, стоял старшина Аксан.

– Где человек, принесший вести о бунтовщиках? – спросил его офицер.

Аксан, низко поклонившись, показал на стоящего рядом марийца в черном кафтане:

– Вот этот человек. Это мой младший брат Исатай. Он вам покажет прямую дорогу к омшанику.

– Ладно, – сказал офицер и вскочил в седло.

Минуту спустя по деревне проскакали всадники. Густая пыль заклубилась на дороге.

* * *

Яний уже перешел реку и взобрался на кручу, когда услышал вдали стук копыт и увидел солдат, скачущих к броду. Не о них ли говорил Эркай? Всадники подъехали к реке и, не останавливаясь, ринулись в воду. Вот уже передние, разбрызгивая воду, приблизились к другому берегу.

Испуганно забилось сердце Яния, со всех ног побежал он вперед. Вот и тропинка, ведущая к омшанику. Сейчас будет развилка.

На пне, у развилки дорог, сидел старый Темирбай, острым ножом стругал палочку и поглядывал на дорогу.

– Дедушка! Солдаты! Солдаты сюда скачут! – издали закричал Яний, увидев деда.

– Солдаты?

Темирбай вскочил, побежал, но тут же задохнулся и остановился, поняв, что ему не добежать. Всадники уже взобрались на кручу.

– В омшанике… наши… крикни им… – задыхаясь, проговорил Темирбай.

Яний, сверкая босыми пятками, мчался по тропинке к омшанику. А сзади нарастал топот копыт.

Темирбай, покачнувшись, опустился в зеленую траву и из последних сил крикнул:

– Солдаты! Яний, скорее!

Всадники заметили Яния:

– Эй, малец, стой!

Но Яний бежал изо всех сил и звонким мальчишеским голосом отчаянно кричал:

– Бегите-е! Солда-а-ты!

Ветки хлещут его по лицу, кусты словно нарочно вылезли на дорогу. Но омшаник уже недалеко.

Бу-ун-н-г – неожиданный выстрел пронесся по лесу. Из омшаника выскочили люди в белых кафтанах.

– Эшпат, беги! Солдаты!

Эшпат вскочил на коня, стоявшего у омшаника, хлестнул его плетью, и конь с места в галоп поскакал вдоль опушки. Остальные марийцы побежали в лес. Один из них на мгновение остановился и поднял ружье. Раздался выстрел, и солдат повалился с коня.

Всадники настигли Яния. Со свистом взвился хлыст в руках офицера, и словно огнем обожгло спину мальчика.

– Дедушка-а! – закричал он и упал.

Всадники, обдав его комьями земли, пронеслись мимо.

* * *

Эшпат, сжимая в одной руке ружье, в другой – плеть, мчался прямо через луга. В суматохе он потерял шапку, а незастегнутый кафтан развевался по ветру, как крылья. Давно отстала погоня, и стоящую вокруг тишину нарушал только дробный стук копыт его коня, но Эшпат погонял коня и все покрикивал: «Эй-эй!»

Вдали сверкнули огоньки башкирского аула, и вдруг откуда-то, словно из-под земли, показались всадники. Эшпат, оторопев, изо всех сил натянул поводья. Лошадь встала.

Эшпат поднял ружье: «Свои или враги?»

Всадники тоже заметили Эшпата:

– Стой! Кто едет?

В полутьме Эшпат различил лицо переднего всадника – башкира в алой шапке – и, узнав, помахал ружьем над головой:

– Айт!

– Откуда едешь? Куда спешишь? – подъехав к Эшпату, спросил Айт.

– К тебе за помощью. В нашей деревне солдаты.

– Знаю. Я сам со своей сотней к вам скачу. Ну, что там?

– Надо спешить. Эркая заперли в амбаре. И про нас проведали. Сейчас солдаты у Темирбая в омшанике.

* * *

– Никого нет. Все ушли, – доложил рослый капрал, вытянувшись перед офицером.

Офицер был взбешен. Его лицо побагровело от злости, гневно затопорщились усы, и, казалось, так же гневно качнулись перья на треуголке.

– Вот поймали старика, предупредившего бунтовщиков, – продолжал капрал.

Солдаты подвели Темирбая к офицеру. Руки старика были связаны назади крепкой веревкой, рубашка разорвана, и сквозь дыры виднелись страшные красные и синие полосы – следы плетей. Все лицо Темирбая было в кровоподтеках, и из уголка рта, прячась в растрепанной бороде, текла алая струйка крови.

– Значит, этот красавчик предупредил злодеев? – спросил офицер и, махнув рукой в сторону толмача – переводчика – приказал: – Толмач, спроси нашего проводника, почему он не сказал нам ничего о сторожах?

Толмач толкнул Исатая, стоявшего в стороне:

– Слушай, большой барин спрашивает тебя, почему ты ничего не сказал о сторожах.

– Я ведь из леса шел, – испуганно начал оправдываться Исатай, – а он, видать, сидел у дороги…

Темирбай, слушая предателя, печально покачал головой.

– Что, не нравится? – со злобной усмешкой сказал офицер, заметя страдальческое выражение на лице Темирбая. – А помогать врагам государыни императрицы тебе нравилось?

Неожиданно Темирбай покачнулся: не держали слабые старческие ноги.

– Стой смирно, чего пляшешь! – прикрикнул на старика капрал.

– Пусть пляшет. Сегодня ему еще придется здорово поплясать.

Офицер, положив белую руку на эфес палаша, оглянулся кругом, и вдруг его брови поднялись вверх, мутные голубые глаза широко и удивленно раскрылись.

– Что это такое? – спросил он, показывая на красное зарево, поднимавшееся за лесом.

Капрал и солдаты, притихнув, смотрели на зарево. Потом капрал тихо проговорил:

– Видать, пожар, ваше благородие. Мужики балуют. Опять подпалили чье-нибудь имение.

Темирбай понял, что речь идет о пожаре. По его лицу пробежала улыбка, и он сказал:

– Красиво!

Офицер вздрогнул и быстро повернулся к толмачу:

– Что он говорит?

Толмач перевел.

– Красиво, говоришь? – прохрипел офицер. – Ты, старый ворон, ничего не увидишь красивее петли. А ну, вздернуть бунтовщика!

Капрал достал из сумки длинный аркан.

Темирбай стоял не шевелясь. Ветер раздувал седые пряди его волос и бороды. Старик все время оглядывался по сторонам, кого-то ища полуслепыми глазами.

И вот он увидел того, кого искал: в стороне, возле кустов, дрожа от страха и боли, стоял Яний. Не жаль Темирбаю расставаться с жизнью: достаточно пожил он на этом свете, – жаль ему оставлять маленького внука.

Горе да нужда ожидают мальчонку. Ох, негоже оставлять сироту одного-одинешенька, без отца, без матери, без родной души…

Видно, и Яний сердцем почувствовал горькие думы деда и, забыв страх, бросился к Темирбаю, вцепился в него худыми ручонками и закричал:

– Ой, дедушка, я боюсь!

– Не бойся, внучек, – ласково ответил Темирбай и с ненавистью посмотрел в глаза офицеру. – Не пугай! Жить я умел и умереть сумею. Не в новость нам умирать от рук господ…

– Быстро. В петлю его… – приказал офицер и вдруг осекся.

Совсем близко послышался топот мчащихся коней, послышались крики людей:

– Сюда! Они здесь!

Солдаты не успели опомниться, как из-за деревьев, шумя и стреляя на ходу, вылетела лавина конников. Молниями сверкнули сабли, черные стрелы, со свистом разрезая воздух, полетели к омшанику.

– Башкиры! – в ужасе закричал офицер, но в это мгновение стрела впилась ему в шею, и он, бессильно выпустив поводья, свалился с лошади.

В один миг солдаты оказались окруженными.

– Складывай оружие! – подняв вверх копье, громко крикнул богатырского роста джигит в блестящей кольчуге.