Текст книги "Девушка конец света"

Автор книги: Ким Су

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

А тогда в чем смысл всего, что происходит с нами в жизни? Как-то однажды «он» показал полицейскому водительские права младшего брата, которые по ошибке случайно положил в свой кошелек. Конечно, равнодушный страж порядка не стал вглядываться в фотографию и выписал штраф на имя «его» брата. Что штраф выписан не на «его» имя, «он» понял только спустя несколько дней, когда пришел в банк оплачивать квитанцию. А если бы можно было изменить прошлое, пожелал бы «он» переиграть все так, чтобы показать полицейскому свои права и теперь не иметь всех этих проблем с перепутанными именами и платежами? Когда «он» записывает рассказы мистера Ри, который будто бы хочет найти логическое объяснение своей жизни, «он» на самом деле придумывает новую реальность. Хотя никто из них никогда в этом не сознается, «он» так же, как и мистер Ри, однажды купил поддельный паспорт и поднялся на борт самолета, который летел в город, в котором мужчина никогда раньше не бывал. «Он» не планировал это заранее, а потому найти истинные причины «его» поступка будет нелегко. В конце концов, жизнь так же, как и истории мистера Ри, пишут не один раз, но исправляют и переписывают каждую секунду. Можно вспомнить и осмыслить прошлое, но логически предсказать, что будет дальше, невозможно. Каждый раз, когда мистер Ри записывал свою историю, она получалась разной, тем более уж не могли совпадать истории, записанные «им» и Алексом.

– Но есть главная составляющая, принципиальная основа, – сказал мистер Ри, снова складывая тетради в коробку, – она заключается в том, что я любил эту девушку всю жизнь. Что мне только не доводилось делать в Америке! Даже то, что человеку в принципе не под силу. И каждый раз в самые трудные моменты я вспоминал этот дом. Я представлял, как вернусь на родину и буду жить с ней здесь. Я думаю, именно в этом кроется причина, почему я все-таки уехал из Штатов. Но, вернувшись, я понял, что моей мечте не суждено сбыться. Потому что, кроме дома-то, больше ничего не осталось. И куда мне было бежать от одиночества? В эту свою историю? Пока Алекс с Жаклин не переехали сюда, дом был слово наполнен призраками, но сейчас все изменилось.

– Это из-за Жаклин? – спросил «он».

– Вполне возможно. Ведь может так статься, что я любил не саму девушку, а любил всю жизнь ее запах. И что, если так? Если я любил лишь ее запах, как тогда изменится весь мой рассказ? – Мистер Ри пристально посмотрел на мужчину.

Тот отвел взгляд и уставился в сторону.

5

Рассматривая проходивших мимо людей, Алекс сказал:

– Меня всегда интересовали новые места. – Его голос тонул в гуле аэропорта. Люди спешили на рейсы, постоянно звучали объявления о начале регистрации или посадки на то или другое направление. – Приезжая в незнакомый город, я первым делом пытаюсь раздобыть карту. Центральная улица, спальные районы, промышленные зоны, развлекательные центры и так далее. Потом изучаю историю города. Когда в этом месте появились первые поселения, когда город процветал, когда, наоборот, пришел в упадок, какие исторические памятники сохранились до наших дней. Это все определяет образ города. Без этого невозможно его понять. Иначе не было бы так много музеев, памятников архитектуры, мемориалов. Я не прав? Если не знать всего этого, то каким бы гурманом человек ни был, он не сможет прочувствовать вкус города. Еще это называют атмосферой города.

– Ты думаешь, что возможно понять город через его атмосферу? – спросил «он».

– А как иначе? – ответил Алекс вопросом на вопрос.

– Мы садимся на самолет и пересекаем океан, мы видим небо, мы видим звезды, мы видим океан внизу. Но в конечном итоге мы видим лишь самих себя. Как бы далеко ты ни уезжал, ты можешь понять только себя самого. Когда ты пробуешь еду, ты сравниваешь ее с другой пищей, которую ел раньше, ты пробуешь их разницу на вкус, но возможно, что вкуса как такового ты не чувствуешь. И Жаклин…

На этих его словах Алекс резко поднялся с места, не дав мужчине договорить.

– Она шлюха. С самого начала, как я встретил ее в Эдинбурге, она была шлюхой. Да еще такой, которая и обезьянами не побрезгует! – Алекс сорвался на крик.

Проходившие мимо пассажиры стали оборачиваться на них.

– Тебе надо было стихи писать, а не журнал по истории городов. Тогда, возможно, ты не потерял бы Жаклин, – сказал «он».

Алекс так и остался стоять. Он слушал, что говорит приятель, и все ниже и ниже опускал голову. Тот наклонился и заглянул Алексу в лицо: слезы текли у него из глаз. «Attention, please», – женский голос начинал очередное объявление, эхом прокатившееся по залу.

– От карты нет никакого толка. От старой карты нет никакого толка, поскольку она устарела, но даже самая новая детальная карта становится бесполезной к тому моменту, как выходит из типографии, поскольку город уже успел измениться. Поэтому я никогда не смотрю на карты и все прочее. Но ты прав. Я тоже, когда только увидел Жаклин, сразу понял, что она шлюха. Да еще такая, которая и обезьянами не побрезгует, – сказал «он».

Алекс поднял голову и посмотрел на своего приятеля, на кончиках его ресниц дрожали слезы, но было непонятно, плачет он или смеется.

– Как вы мне все надоели. И ты, и этот Ри. Это что, такая восточная изюминка? Все вы лжецы и аферисты! Правда для вас ничего не значит! – Алекс перевел дух и продолжил: – Жаклин не тот человек, про кого такие, как ты, могут трепаться, что она шлюха. Все так получилось из-за того, что я свалял дурака в Калькутте. Неужели ты правда думаешь, что она любит эту обезьяну Ри? Это смешно!

– Алекс, Алекс, ты повторяешься, – ответил «он».

– В смысле? – переспросил Алекс.

– Так или иначе, ты снова говоришь, что Жаклин была шлюхой с самого первого дня вашего знакомства в Эдинбурге. Ты же видел тетрадки мистера Ри. В них одна и та же история. Он всю жизнь писал одно и то же, но каждый раз истории отличались друг от друга. Давай я скажу по-другому: «Жаклин не шлюха». И что изменилось? – спросил «он».

Алекс поднял с пола сумку, стоявшую рядом с сиденьями, кратко выругался, развернулся на месте и пошел к стойке регистрации на рейс.

А «он» так и остался сидеть на месте, смотря вслед Алексу, прокладывающему себе дорогу в толпе людей. Все они чего-то искали. Стойку авиакомпании, чтобы купить билет, нужные ворота, чтобы сесть на самолет, или семью, чтобы в последний раз обнять перед вылетом. Даже когда Алекс затерялся в толпе, его бывший приятель еще долго оставался на своем месте. «Он» думал, как бы «он» начал, если бы, подобно мистеру Ри, вздумал написать повесть своей жизни.

Бесчисленные первые предложения. И эти первые предложения меняются с течением времени, с развитием нашей жизни. Мы меняем первое предложение в зависимости от того, куда нас завели все последующие. Теперь «он» знал, что уже не начнет свою историю словами: «Наверное, он уже давно подозревал, что в его жизни настанут такие времена. Очень давно. С тех самых пор, как позвонил жене и сказал, что не вернется к назначенному времени, и перешел дорогу». С тех пор его жизнь начала безостановочно меняться. Прежде чем вернуться в абсолютную темноту, мы беспрерывно исправляем историю своей жизни. Он поднялся с места и медленно пошел. Теперь в зависимости от того, куда он пойдет, будет меняться начало его истории. И он пошел, перебирая в темноте первые предложения своей жизни.

КОМИК, ОТПРАВИВШИЙСЯ НА ЛУНУ

1

Через восемнадцать лет после того, как один мужчина ушел скитаться по пустыне, двадцать четвертого декабря двухтысячного года я получил приглашение и отправился на вечеринку к старшему товарищу, который праздновал свое назначение на должность штатного профессора университета. Там я увидел девушку с химической завивкой на голове. Она напомнила мне одну из американских тряпичных кукол, которые вдруг стали очень популярны, когда я был еще маленьким мальчиком. Естественно, именно с этих кукол, напоминающих пухленьких американских детишек, я и начал разговор. Затем мы поговорили о начале восьмидесятых, когда эти игрушки только стали популярны, и в итоге вспомнили одного боксера, у которого констатировали смерть мозга после жестокого боя за чемпионское звание в сверхлегком весе в одном городе, известном от Калифорнии до Невады своими развлечениями.

Майк Тайсон как-то сказал, рифмуя слова, будто читал рэп, что «кроме бокса все остальное очень скучно», а я в тот вечер напился и несколько раз повторил его фразу, пародируя великого боксера. «Азэ зэн боксинг, эврисинг из соу боринг (Other than boxing, everything is so boring)», – чеканил я речитатив. Вообще-то, мне не свойственно дурачиться перед малознакомыми людьми, и мне самому было удивительно, что я так себя веду. Однако вскоре ко мне снова подошла девушка с химией на голове и вопросом: «А роман из этого может получиться?». Тогда-то я и понял, что все это время пытался привлечь именно ее внимание.

– Что? Вы о чем?

– Я об этом боксере. О боксере, который умер в Лас-Вегасе. Можно ли написать роман о его страданиях?

– Так ведь роман, как вы знаете, – это не просто рассказ о страданиях. Роман – это переложение страданий, известных и понятных автору. Если бы я мог понять, что боксер чувствовал в ожидании смерти, то я, вероятно, смог бы написать об этом роман.

– Тогда спрошу по-другому. Можно ли понять, что такое страдание?

– Для писателя страдания – это когда читатели не понимают его романов, а потому книги этого писателя не продаются.

Люди вокруг нас засмеялись.

– Ничего смешного.

– Тогда тебе надо набраться опыта, чтобы ты смог написать об этом боксере, – вклинился в разговор мой старший товарищ.

– Нет. Я писатель, который не знает, что такое страдания, – сказал я в шутку, на что девушка ответила:

– Похоже, вскоре вы все-таки напишете этот роман.

– Неужели? Хотите сказать, что вскоре я узнаю, что такое страдания, и, вероятно, вы же мне в этом и поможете?

Мы обменялись многозначительными взглядами. Не знаю, какой промежуток времени она подразумевала под «вскоре», но, учитывая, что этот боксер появился в моем романе, похоже, что теперь я знаю о страданиях не понаслышке. «Это то же самое, что влюбиться в девушку», – сказал чемпион мира в супертяжелом весе боксер Флойд Паттерсон. «Вот, например, вы знаете, что ваша девушка вам изменяет, что она хитрит и иногда даже бывает жестокой, но вам все равно. Девушка причиняет вам боль, но вы продолжаете любить ее и хотите быть с ней. Вы ничего не можете с этим поделать. Примерно такие же отношения у меня с боксом», – пояснил он. Возможно, именно так мне стоило начать свою историю.

Не прошло и десяти минут после того, как я вдруг понял, что эта девушка откуда-то знает, что я писатель, а я уже не мог спокойно смотреть на нее: внутри у меня разливалось странное тепло, стоило мне только повернуться в ту сторону, где сидела она. И это тепло все больше и больше разгоралось во мне каждый раз, когда кто-то говорил про нее или когда говорила она сама. Я узнал, что она училась в одной школе с женой моего товарища, работала продюсером на радиостанции и была моей ровесницей. Ближе к полуночи пошел снег, невероятно красивые снежинки медленно укрывали землю. К тому времени я совсем раскраснелся и сиял, как полная луна в пятнадцатый день первого лунного месяца, которую очень любят рисовать дети, очерчивая ярким огнем ее круглый силуэт в воздухе перед собой. Моя краснота стала результатом не только количества употребленного алкоголя, но и внутреннего жара, поднимавшегося во мне.

2

Меньше чем через месяц я убедился, что у нее, так же как у меня, при встрече учащается пульс, из-за чего краснеет лицо и по телу, до самых кончиков пальцев на руках и ногах, разливается тепло. С той самой снежной ночи двадцать четвертого декабря, когда большие хлопья снега ложились на землю, предвещая светлое Рождество, а мы с одиннадцати часов вечера жевали селедку с твердым мясом и мягкими костями, градус наших отношений все повышался и вдруг упал в начале сентября следующего года. А пока температура продолжала накаляться, я взахлеб упивался всем, что есть в этом мире, словно школьник, жадно глотающий воздух после километрового забега, в котором он успел полностью выложиться. Пока между нами было это тепло, мир вокруг казался простым, абсолютно понятным и безобидным.

Однако прошло немного времени, и я поймал себя на мысли, что мы с ней похожи на людей, любующихся цветами вишни в начале апреля, когда на деревьях среди белых лепестков появляются первые зеленые листики. Вишня пока еще вся в цвету, но понятно, что пройдет совсем немного времени и цветочки опадут. То же самое чувствовал и я. В душе была грусть, похожая на ту, что испытываешь, сидя под роскошной цветущей вишней. Я почувствовал это, когда мы лежали вместе и я двумя руками гладил ее по голове, вглядываясь в ее лицо. Конечно, можно списать все на то, что в этом мире нет ничего вечного. Тогда, как это ни парадоксально, мы были с ней одновременно удивительно счастливы и удивительно несчастны.

Насколько я помню, самое чистое счастье, неомраченное ничем, мы разделили с ней со второго по пятое августа 2001 года, когда наконец-то закончился уже опостылевший сезон дождей, длившийся тридцать девять дней. Я подогнал свои выходные под ее летний отпуск, и мы вместе поехали в небольшой коттедж на берегу озера в городе Чхунчжу. Все, чего мы хотели, – это вдоволь спать, сколько нам захочется спать, вдоволь разговаривать, сколько нам захочется разговаривать, вдоволь читать, сколько нам захочется читать, вдоволь купаться, сколько нам захочется купаться, вдоволь напиваться, сколько нам захочется пить, и вдоволь заниматься любовью, сколько нам захочется любить друг друга. Говорят, человеческие желания безграничны, но в то время у меня не было никаких других желаний.

Четвертое августа. Последний вечер нашего отпуска. Мы, взявшись за руки, прогуливались по красной асфальтовой дорожке, с которой открывался прекрасный вид на озеро. Вода в озере была мутной после затяжных дождей. Вдоль асфальтовой дорожки на расстоянии тридцати шагов друг от друга стояли фонари, вокруг которых, привлеченные светом, летали насекомые, изредка звонко ударяясь о лампочки. В то время она работала над выпуском передач «Истории нашей жизни», и, медленно ступая вдоль озера, она рассказывала мне об атмосфере, царящей в полупустой студии, где остаются только задействованные в проекте люди и сводят чей-нибудь рассказ о жизни.

– Есть одна женщина, врач, которая вслед за своим старшим братом ушла в горы Тогюсан, как только разразилась корейская война, и вступила в ряды северокорейских партизан. А когда война закончилась и проходили уже последние зачистки местности, ее арестовали. Потом она вышла из тюрьмы и, тщательно скрывая свое прошлое, много трудилась, а потом все заработанные деньги пожертвовала университету, чем сильно прославилась. Но историю своего прошлого она никогда никому не рассказывала, пока не пришла к нам на радио. А вот еще помню историю одного человека, который стал художником и работал в традиционном восточном стиле. У него была мечта обогатить сына, который родился у его любовницы, и он все для этого делал. Но его крупное развивающееся предприятие обанкротилось, и он решил покончить жизнь самоубийством и с этими мыслями ушел в горы Чирисан. Там он увидел одиноко растущее абрикосовое дерево. Поскольку он все равно собирался свести счеты с жизнью, то решил напоследок вдоволь полюбоваться деревом, пока его тошнить от него не станет. И он три года смотрел на абрикос, а потом впервые в жизни взял кисть и начал рисовать. Я по несколько раз прокручиваю рассказы этих людей в пустой студии. В первый раз слушаю просто саму историю, а потом начинаю следить за эмоциями и чувствами, которые в ней скрыты, причем я думаю, что их больше не в словах, но в том, что заполняет паузы между словами. Ты же знаешь, что редакторская работа состоит как раз в том, чтобы удалить все заминки в рассказе: искать и вырезать вздохи, длинные паузы между словами, когда человек сглатывает или откашливается. От этого становится не по себе, грустно и очень одиноко. Я имею в виду, тоскливо сидеть, вслушиваться в запись и вырезать эти живые звуки из оригинальной пленки… Ой, что это там?

Потом, когда она заканчивала редактировать сюжет и передача выходила в эфир, ее каждый раз удивляло и расстраивало, что в итоге получалась совсем не такая история, которую она записывала в самом начале. Возможно, именно эти вздохи, покашливания, сглатывания в паузах между словами и есть то, что составляет «историю нашей жизни». Получается, что сомнения и страхи, которые испытывал человек в минуты, когда его жизнь делала новый поворот, исчезали вместе с кусочками оригинальной записи, которые она вырезала. Куда? В космос, в темноту. Как эта сова, чей силуэт растворился в ночи, когда на повороте асфальтовой дорожки, огибающей озеро, девушка прервала себя, воскликнув: «Что это там?!»

Среди деревьев она увидела сову. И хотя прошел еще месяц, прежде чем она сказала мне, что мы расстаемся, я думаю, что на самом деле мы расстались именно тогда. В ту ночь мы смотрели на огромный черный силуэт совы на фоне полной луны, и все мое будущее виделось мне таким же ясным и отчетливым. Более того, я был убежден, что прекрасно понимаю все процессы, приведшие меня и ее к тому, кем мы были на тот момент. И в этом простом и понятном мире я осознал, что хочу стать тем человеком, который каждый вечер до самой смерти будет желать этой девушке спокойной ночи. Еще несколько минут после того, как сова скрылась за деревьями в лесу, мы стояли и смотрели вверх на ночное небо, и я, расчувствовавшись, выдал то, что уже некоторое время жило у меня в душе:

– Давай поженимся.

Она повернулась, посмотрела на меня и весело рассмеялась.

– Я серьезно. Не смейся.

Тогда она запрокинула голову и расхохоталась так, словно и вправду услышала какую-то забавную шутку. Я взял ее за руку и стал напирать:

– Хватит смеяться. Ответь мне. Быстро. Быстро.

Не прекращая смеяться, она сказала: «Хватит!» – и отстранилась от меня. Еще через месяц я понял, что за эти несколько счастливых минут вслед за совой в мерцающее вечернее небо улетело тепло, которое жило в нас с ней прошедшие восемь месяцев. Мне было радостно думать, что огонь, живший между нами, не просто исчез в никуда, но растворился во вселенском космосе. Потому что иначе я бы уже давно умер, не в силах перенести потерю своей любимой.

3

Все, что случается с нами в жизни, можно считать предопределенным в том плане, что предпосылки и знаки всегда появляются задолго до самого события. Конечно, это далеко не факт, но я вынужден был принять такую позицию, чтобы жить дальше и не захлебнуться своим горем и чувством утраты. Наша любовь, начавшаяся внезапно, как нежданный снегопад, так же неожиданно закончилась. После того как моя любимая сообщила, что мы расстаемся, я очень долго пребывал в депрессии и пытался найти причину, по которой она ушла. Единственное, что я понимал, это то, что расстались мы не из-за моего предложения, которое я сделал, поддавшись чувствам в ту ночь, когда мы любовались совой, летавшей на фоне полной луны. Когда наша любовь началась без какой-либо явной причины, мне все равно казалось, что я понимаю абсолютно все в этом мире, но когда в конечном счете мы также без какой-либо явной причины расстались, я перестал понимать элементарные вещи: почему Земля крутится, почему наступает ночь, почему я лежу без сна с широко открытыми глазами?

Полнейшая растерянность, в которой я пребывал довольно долгое время, в итоге затаилась глубоко в моем сознании, а потом наступила осень 2004 года. Мы со знакомыми писателями, редакторами и другими коллегами из литературных кругов сидели в ресторанчике, где подавали прекрасный одэнь^[19], и внезапно разговор зашел о том, кто что делал в день, когда случились теракты 11 сентября. Некоторые узнали о терактах только спустя несколько дней, кто-то услышал эту новость в такси по дороге домой и по каким-то своим причинам решил вернуться на работу. А я сказал, что в тот день потерял свою невесту. Сначала это вызвало всеобщее удивление, но в следующий момент все разразились смехом. Конечно же, моя бывшая девушка в тот день и рядом не была с башнями Всемирного торгового центра или Пентагоном. Я просто хотел сказать, что из-за этого теракта некоторым образом всплыли проблемы, которых раньше я не замечал в наших отношениях, из-за чего в итоге мы и расстались. Однако, когда я посмотрел на этих людей, которые смеялись мне в лицо и хлопали по столу, мне оставалось только замолчать.

То, что я не смог рассказать в ресторане, это слова, которые я услышал от своей девушки, когда произошли теракты. Если передавать дословно, то в одной из многочисленных статей, посвященных тем событиям, было написано, что Нострадамус предсказал эту трагедию в своих катренах. Вот что он писал: «На сорока пяти градусах загорится небо,/ Пламя достигает великого нового города, / Немедленно поднимается огромное пламя, / Когда они хотят иметь подтверждения от нормандцев». Она процитировала эти строки и пояснила, что не может выйти за меня из-за предсказания Нострадамуса. Это все равно что она сказала бы, что мы должны расстаться, потому что поднимается уровень мирового океана. Все, что может чувствовать мужчина, когда ему в одностороннем порядке заявляют о разрыве по такой нелепой причине, как повышение уровня мирового океана, что приводит к затоплению острова Тувалу, – это смятение, унижение, гнев, злость и далее по списку.

Как я уже говорил, я долгое время пребывал в депрессии и смог принять наш с ней разрыв только после того, как одно за другим пережил все эти чувства, родившиеся во мне. Тем не менее я ничуть не смутился, когда в ответ на мою несостоявшуюся историю в ресторане я услышал громкий смех. Уверенность в себе придала мне смелости. Как-то днем, не прошло и недели с того вечера в ресторане, я встречался с главным редактором одного издательства. За обедом мы с ним выпили. По пути домой сказалась давешняя смелость, усиленная алкоголем, и я попросил таксиста отвезти меня к зданию, где она работала, хотя сам не понимал толком для чего. Пока мы проезжали по мосту Мапхотэгё, я смотрел на реку Ханган и напевал себе под нос песню американской рок-группы «Дорз» «People are strange»: «People are strange, when you’re a stranger». Правда, это была единственная строчка из песни, которую я помнил. Я не узнавал сам себя, душа казалась мне чужой. Или нет, скорее просто измученной.

4

Я подошел к стойке регистрации, чтобы взять временный пропуск и подняться в радиостудию. Потом вдруг стал собачиться с охранниками, которых вызвали девушки на регистрации (я был пьян и уже не помню, из-за чего мы начали ругаться), и тут около проходной появилась она в белом платье, поверх которого был накинут бордовый кардиган. Похоже, кто-то успел с ней связаться, после того как я несколько раз упомянул ее имя. Ей уже было за тридцать, но, вопреки ожиданиям, женское очарование переполняло ее. Весь мой хмель улетучился, стоило мне увидеть, как она проходит через турникет, похожий на турникет в метро. А потом я подумал, что надо спасать положение, раз уж мы снова встретились, да еще и таким нелепым образом.

– Я проходил мимо и подумал, что я еще не обедал сегодня, и может… – начал я, но прервался. Я собрался было сказать ей «ты», но, испугавшись слишком уж серьезного выражения лица, с которым она смотрела на меня, нелепо пробормотал: – Если вдруг вы, уважаемая мисс Ан, не обедали, то, может быть, вы составите мне компанию…

Она кивнула в сторону электронных часов, которые висели в холле. Было начало шестого.

– Не поздновато ли для обеда? – спросила она, искоса поглядывая на людей вокруг нас. – Похоже, ты много выпил.

– А, да. Я ездил в издательство. Обычно-то я не пью днем, но мы заказали суп из минтая и немного выпили под него.

Я хотел сгладить ситуацию, но никак не мог найти правильные слова.

– Ладно, выход там. Проводить тебя?

Я застыл в нерешительности, а она взяла меня за руку и повела в сторону вращающейся двери. Выйдя из здания, она сразу отпустила мою руку, которую и так едва держала, и пошла к обочине дороги, где стояла пара свободных такси. Низко склонив голову, словно нашкодивший ребенок перед матерью, я побрел за ней, думая лишь о том, как можно было бы исправить все, что я натворил, но не мог ничего придумать. Я зажмурился и вдруг со всей дури врезался лбом в дерево. И ладно бы я просто врезался, но поскольку я был пьян, то вдобавок еще и рухнул на землю так, что искры из глаз посыпались, хотя открывать глаза по-прежнему не хотелось. И почему мир так жесток ко мне? А как было бы здорово, если бы это все оказалось сном. Или, может быть, она сейчас убежит куда-нибудь, так и оставив меня валяться здесь одного? Я лежал неподвижно с закрытыми глазами и тут услышал приближающийся звук смеха. От этого смеха заныло где-то глубоко в груди. Однажды, когда я сделал ей предложение, она точно так же смеялась надо мной.

– Что это? Что за детский сад? Что ты делаешь? – засыпала она меня вопросами сквозь смех.

Я широко раскрыл глаза:

– Ничего смешного!

– А что тогда? – спросила она, перестала смеяться и серьезно посмотрела на меня.

– Просто хотел показать тебе, в какой безнадежной ситуации я оказался.

Сделав вид, что со мной все в полном порядке, я быстро поднялся на ноги и принялся отряхивать одежду. Теперь я выставил себя в глазах своей бывшей возлюбленной, с которой мы так долго не виделись, настолько жалким, насколько это вообще было возможно. Хотелось умереть со стыда.

– Пойдем, – сказала она.

– Хорошо.

Расставаясь, расстаются, но в душе я все время надеялся, что еще можно что-то исправить.

– Мне вот все интересно, прямо спать не могу, знаешь, я очень переживал и еще хотел тебе кое-что сказать, поэтому пришел сегодня, нет, у меня же дело тут было неподалеку и на обратном пути зашел… – тараторил я. Удивительно или даже забавно, но, как только я наконец-то увидел ее, смятение, унижение, гнев, злость, которые до сих пор сидели глубоко в моей душе, исчезли, растаяли, как прошлогодний снег. У меня было такое состояние, что я понял бы все, даже если бы она сказала, что мы расстались не из-за теракта 11 сентября или глобального потепления и повышения уровня мирового океана, а просто из-за того, что в тот день снова встало солнце.

Но, толком не слушая, что я говорю, она опять пошла к дороге. Поэтому я решил, что единственное, что мне оставалось, это сесть в такси, уехать оттуда и больше никогда не показываться ей на глаза. Однако она прошла мимо припаркованных такси, повернулась в мою сторону, снова взяла меня за руку, которую только что выпустила из своих ладошек, и, не обращая внимания на движущиеся машины, перешла дорогу к парку Йойдо.

5

Она сидела на скамейке. Готовое закатиться за горизонт солнце пробивалось сквозь ветки с поникшими листьями и золотило ее лицо. Она поморщилась, отчего над переносицей появились складочки, а потом заслонилась от солнца рукой. Посидев так какое-то время, она скрестила руки на груди, повернула голову в мою сторону, и я заметил, что она едва заметно дрожит. Она спросила, что же там такое произошло на дороге, отчего я врезался в дерево. Конечно, я не понимал, то ли она беспокоится обо мне, то ли ей действительно интересно, а может, она спросила об этом, потому что до сих пор испытывала вину передо мной или что-то еще, но, тем не менее, я приложил все усилия, чтобы собраться и поговорить наилучшим образом, потому что больше я не мог допустить ошибок перед лицом своей бывшей возлюбленной.

– Сьюзен Зонтаг как-то сказала, что, когда мы смотрим на чужую боль, нельзя говорить «мы». Зонтаг – это такая писательница и литературный критик. Несколько книг даже переведены на наш…

– Я знаю, кто это. Мне она тоже нравится. Продолжай.

– Ну так вот, она говорит, что «мы» и боль не могут сосуществовать, потому что, где есть «мы», там есть общение, а где есть общение, нету боли, да? Вот смотри. Скажем, левая рука – мальчик, а правая – девочка. Эти два человека всегда были вместе, а потом вдруг вот так взяли и расстались. Это значит, что нет общения, а это уже боль, – я объяснял ей, все время сводя и разводя сжатые кулаки.

– Да? Но ты вроде начал говорить о чужой боли, а это, кажется, здесь ни при чем, но продолжай.

– В любом случае, когда люди вместе, они не страдают, а когда расходятся, то появляется боль, вот о чем я. Поэтому, когда тебя не стало рядом, я очень страдал. Раз тебя нет, значит, не получилось общения, значит, мы не понимали друг друга. Я чувствовал себя так, словно у меня есть уши, но я не слышу, есть глаза, но я не вижу. Почему ты это сделала? Знаешь, как это было странно? Я так тебя и не понял. Боль – это когда начинаешь сомневаться в человеке, который был тебе ближе, чем ты сам. Смотри сюда. Дует ветер. Вот здесь между деревьями. Но когда тебя нет, знаешь, какие мысли меня одолевают? А почему собственно дует ветер? Я перестал понимать самые простые вещи. И каждый раз, когда дует ветер, я страдаю. Похлопай в ладоши. Хлоп-хлоп-хлоп. Слышишь звук? А почему он есть? Один этот звук уже причиняет мне боль. Все в мире причиняет боль.

– Ты хочешь сказать, что сегодня не первый случай, когда ты врезался в дерево и упал посреди дороги?

– Мне больно уже оттого, что я не понимаю, для чего ты задаешь этот вопрос. Я все равно что блуждаю в кромешной темноте. Тебе интересно, где в таком состоянии я натыкался на деревья?

– А ты натыкался на что-то еще?

– На ветер, на запах жареной курицы, на синеву неба. Я натыкался на все и спотыкался обо все в этом мире.

– Теперь ты стал писателем, который не понаслышке знает, что такое страдания, а все равно говоришь такую ерунду, которую никто не купит. Раз уж ты пришел ко мне, то я очень хотела бы помочь. Что ты хочешь от меня услышать? Что ты хотел узнать?

– Так я же уже сказал. Хотел узнать, почему дует ветер. Почему слышен звук, когда хлопаешь в ладоши.

– Я не Нэйвер^[20].

– Почему ты решила со мной расстаться? Этого нет ни в одном поисковике. Ведь не было никакой причины. Единственное, что я смог придумать, это то, что мы расстались потому, что я сделал тебе предложение. Мне нужна причина, иначе я спать не могу от мысли, что ты бросила меня просто так. Ну да ладно. Хватит. Я пойму. Еще недавно, нет, вот только сейчас, когда я смотрел на Ханган, пока ехал сюда в такси, я еще ничего не понимал. Но теперь, кажется, я начинаю понимать.

– Начинаешь понимать, почему я предложила расстаться?