Текст книги "Обед, согревающий душу"

Автор книги: Ким Чжи Юн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Вспомнив об этом эпизоде, Кымнам погладила свой мизинец. Поколение Кымнам жило в дикой нищете, и Чони было нелегко понять все трудности, которые пережили люди в те времена. Однако сама Чони хоть и родилась в сытую эпоху процветания, но всегда жила впроголодь. Она протерла поверхность ногтя, который только что погладила Кымнам.

– Цвет на него не нанести, да ведь? Слишком неровно выйдет. Он уже умер. Дай[56]56
  Die – умирать (англ.).


[Закрыть]. Он уж и не растет. Не помню, когда вообще его подстригала.

Чони вздрогнула. Она словно собственной кожей ощутила холод и темноту той ночи, когда двенадцатилетнюю Кымнам выгнали на улицу.

– Почему нет? На этом ноготке у нас распустится самый красивый цветок.

Она чуть капнула белый лак на бугристую, словно кожа слона, поверхность мертвого ногтя и разгладила кисточкой. А сверху добавила желтого цвета. Получилась полевая ромашка.

– О, да это же яичница? Ха-ха-ха!

– Вообще-то ромашка. Хотя… и правда, похоже на яичницу!

– Ну просто экселлент! У хозяйки «Изумительного ланча» на пальцах ног растут яичницы!

Видя радость на лице Кымнам, Чони улыбнулась и спросила:

– Вам нравится?

– Очень гуд![57]57
  Good – хорошо (англ.).


[Закрыть] Ох, а времени-то уже… Пора созвониться с моей Мунчжон. Сможешь на левой ноге сделать уже после того, как поговорю?

– Конечно. Пообщайтесь с дочкой и приходите.

Глядя на то, как каждую ночь Кымнам со счастливым лицом уходит поговорить с дочерью, Чони даже завидовала Мунчжон. Хотя она никогда не видела эту женщину, но одно слово «дочь» вызывало мучительное желание испытать, каково это – когда тебя называют так.

Но сегодня Мунчжон не взяла трубку. Обычно в это время она уже возвращалась из мастерской, созванивалась с мамой и учила ее английскому. Кымнам в свою очередь ворчала на Мунчжон, что та похудела и выпытывала, какие закуски она готовит к рису. Теперь же Кымнам нажала красную кнопку на экране планшета, завершая звонок. Стало ясно, что сегодня дочь уже не ответит. В последнее время такое случалось все чаще.

«Может, сильно занята? Но это даже хорошо. Видимо, пришло вдохновение рисовать».

Слегка надув губы, Кымнам снова присела рядом с Чони:

– Видимо, занята. В последнее время вся в бизи мод[58]58
  Busy mode – в режиме занятости (англ.).


[Закрыть].

– Так хочется увидеть вашу дочь. Мне кажется, она очень хорошая.

– Моя Мунчжон? Она вообще не бывает в Корее. Совсем американизировалась, – пожаловалась Кымнам обиженным тоном.

Однако, несмотря на ворчание, Кымнам гордилась дочерью, которая все-таки стала художником, осуществив давнюю мечту своей мамы.

Кымнам легла в кровать, высунула из-под шелестящего хлопкового одеяла ноги и, взглянув на них, пошевелила пальцами, на которых весело желтели яичные цветочки. Душа пела.

«Все-таки как здорово уметь рисовать!» – успела подумать Кымнам, прежде чем провалилась в сон.

Для Чони и малышки она выделила отдельную комнату, которая стала их уютным гнездышком. Раньше это было пространством для хобби, где Кымнам пыталась играть на укулеле, рисовала масляной пастелью и учила английский. Ей хотелось восполнить упущенное в молодости, поэтому она твердо решила выделить целую комнату для увлечений, которые ждали своего часа.

С тех пор как Чони поселилась у Кымнам, она ежедневно слышала рассказы про ее дочку Мунчжон, но про мужа госпожа Чон не обмолвилась ни разу. Возможно, и ей встретился недостойный человек. Боясь разбередить старую рану, Чони ничего не спрашивала об этом.

Она повернулась к белой стене, на которой Кымнам нарисовала яблоню. Несмотря на шорохи рядом, дочка спала крепко. Чони тихонько вздохнула и снова перевернулась. Приближался день суда, и на душе становилось все тревожнее. Она даже подумывала, не сбежать ли снова, но, прожив рядом с Кымнам какое-то время, Чони научилась одной важной вещи: смело смотреть в лицо трудностям. Убегая от проблем, ты лишь заставляешь жизнь подкидывать их тебе по второму и третьему кругу.

Чони повернулась к Тыль и съежилась. Рефлекс Моро[59]59
  Врожденный младенческий рефлекс испуга в ответ на внезапные раздражители. Исчезает на 3–6-м месяце жизни ребенка.


[Закрыть] у малышки уже исчез, поэтому она продолжила мирно спать, задрав ручки вверх, и Чони мягко похлопала ее по груди. А затем прошептала, словно обращаясь к кому-то:

– Умоляю, пожалуйста… Сделайте так, чтобы мы больше никогда не расставались.

В эту секунду ей хотелось верить в то, что Бог существует и что он услышит ее молитву. Кто-то сказал, что Бог создал мам, потому что не успевал следить за всем самостоятельно. Но у Чони мамы не было, поэтому она посчитала, что может попросить для себя в этой жизни хотя бы одно маленькое чудо. Размышляя об этом, она взглянула в сторону комнаты напротив, где спала Кымнам. Что, если Бог послал ей эту добрую женщину вместо мамы? Чони слабо улыбнулась и уснула, прижавшись к дочке.

Ее сладкий сон прервал звук захлопнувшейся двери. Пошел уже второй час ночи. Может, послышалось? Еще не время идти на рынок. Вряд ли бабуля куда-то вышла… Чони снова закрыла глаза, как вдруг ее телефон завибрировал.

Кто бы это мог написать мне в столь поздний час? Может… Ынсок?! Чони схватила телефон и села. Это был незнакомый номер, но ей хватило одного взгляда на сообщение, чтобы понять, кто это.

«Эй, О Чони. Как там наш ребенок? Давай-ка встретимся. Где ты? Неподалеку от Хэхвадона, да ведь?»

«Слышал, ты сдалась добровольно? Чего не обсудила со мной?»

«Район у вас маленький. Стоит немного расспросить – сразу найду и тебя, и дочь».

«Если не хочешь, чтоб тебя, как собаку, тащили насильно, сама позвонишь мне».

Сообщения приходили одно за другим. Это был отец Тыль. У Чони перехватило дыхание. Тело пронзила боль, словно ее ткнули чем-то острым. Телефон выпал из дрожащих рук.

Вскоре после того, как Чони родила, ее сим-карту заблокировали за неуплату. И она пару раз звонила этому типу с телефона мотеля, чтобы выяснить, что он натворил с ее именной печатью. Однако, едва услышав ее голос, тот сразу бросал трубку.

Видимо, не так давно хозяйка мотеля сообщила ему, что Чони вернула ей деньги. И отец Тыль сделал вывод, что мать с ребенком обитают где-то неподалеку.

Руки продолжали трястись. Что же ему ответить? Словно почувствовав тревогу матери, Тыль заелозила ручками под пеленкой. Чони аккуратно взяла их и сложила друг на друга.

– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает…

Вскоре выяснилось, что отец Тыль опять кого-то обманул и на него заводили дело. Но Чони уже дала показания, и теперь то, что он использовал для своих махинаций чужую печать и регистрационную карту, стало отягчающим обстоятельством. Потому-то он и связался с ней первым, хотя до этого игнорировал любые звонки.

Он пытался заставить Чони дать ложные показания. Угрожал, что иначе отберет дочь. И сделает все, чтобы та жила еще хуже, чем ее мать.

Едва услышав в телефонной трубке его голос, Чони задрожала всем телом. Но теперь это была уже не та дрожь, что обуяла ее после первых сообщений. Страх пропал без следа, теперь в ней кипела злость. Как у него язык повернулся? Да, это ее дочь, но ведь и его тоже!

– Чони, вотс зе проблем?[60]60
  What’s the problem? – Что случилось? (англ.)


[Закрыть] – обеспокоенно поинтересовалась Кымнам, заметив грозные молнии в глазах девушки. – Ты говорила, что пойдешь в банк, что-то пошло не так?

– А, нет-нет. Все хорошо, – ответила Чони, протирая витрину в зале.

– И все же с тобой что-то не то. Сегодня ты очень странно себя ведешь. Грустишь, что мистер Доставщик не приехал?

– Нет, это тут ни при чем.

– Волнуешься из-за суда, который уже почти через две недели? Зачем я вообще спросила. Ступид[61]61
  Stupid – глупая (англ.).


[Закрыть]. Конечно же, ты с утра до вечера только об этом и думаешь. И все-таки хочется тебе напомнить: не переживай из-за того, что еще не произошло. Не трать энергию понапрасну. Ты знаешь: каким бы ни был итог, я позабочусь о Тыль.

– Спасибо вам. Большое спасибо. Но не волнуйтесь за меня. Все в порядке, я держусь.

– Одри, – обратилась вдруг Кымнам к малютке, которая сидела на деревянном стульчике и играла с бумажным стаканом. – Юо мазе[62]62
  Your mother – твоя мама (англ.).


[Закрыть] правда окей?

Тыль заливисто рассмеялась, обнажив маленькие нижние зубки, которые прорезались совсем недавно. Этот мерзавец не может ее отнять. Забери он Тыль, и ее судьба будет предрешена.

Чони дернула головой, словно отгоняя страшное видение.

Кымнам снова взглянула на Чони. И без расспросов стало понятно: та что-то недоговаривает…

Началась вечерняя продажа. Как только перерыв закончился, двери «Изумительного ланча» открыли для клиентов.

Динь-дилинь! – раздался звон, легко взлетевший в небо, словно выпрыгнувшая из воды рыбка-колокольчик.

– Добро пожаловать, «Изумительный ланч» приветствует вас!

Но не успела Чони закончить фразу, как ее перебил знакомый голос хозяйки мотеля, которая по-прежнему носила красный маникюр.

– Ого! Дак ты… здесь была?

Едва увидев эту женщину, Чони вспомнила лицо того типа, что искал их с дочерью.

– И ребенок с тобой. Глядите-ка, уже нижние зубки прорезались? Ты работаешь здесь? Поэтому смогла расплатиться со мной? А я уж было думала, ты ребенка продала, ха-ха!

– Эм…

– Да я к чему. Вчера он опять приходил! Хахаль твой. Все выспрашивал: знаю ли я, где ты. Совсем замучил меня своими расспросами и психами. Пристал, как зараза! Дак я могу ему сообщить, что ты здесь? – хитро улыбнулась хозяйка мотеля, словно наслаждаясь тем, что разузнала чужую тайну.

Чони склонила голову и чуть покачала ею из стороны в сторону. Попросить женщину сделать вид, что не видела ее? Как же ей не хотелось доставлять беспокойство этому магазину. Но тут из кухни вышла Кымнам, держа в руках стальную миску, наполненную солью. И бросила горсть прямо в наглую дамочку[63]63
  В Корее по традиции прогоняют злых духов, разбрасывая соль.


[Закрыть]. Женщина вскинула руки с ярким маникюром, едва успев закрыть ими лицо.

– Эй, бабуля, ты чего творишь?! Чего солью кидаешься? Да еще в клиента, который сам к тебе пришел, потому что у вас, видите ли, нет доставки!

– Бабуля? Какая я тебе бабуля? Зови меня «госпожа»! Ах ты, паршивка, говоришь, ребенка продала? А ты бы продала свою плоть? Продала свою кровь? А кости? Только захочешь жить красиво и благородно, как какая-то баба базарная приходит и провоцирует.

Динь-дилинь! – снова звякнул дверной колокольчик, и дверь открылась. На пороге показался Ынсок, который снова привез ровно одну упаковку яиц.

– Госпожа Чон, что у вас случилось? – встревоженно спросил Ынсок, поставив яйца прямо на пол и подойдя к Кымнам.

– Значит, отец ребенка будет заявляться ко мне, дебоширить, возмущаться, а я терпи?! Мне-то за что страдать?

Догадавшись обо всем, Ынсок невольно покосился на Чони, но тут же отвел глаза, посмотрев в сторону кассы. Это было проявление заботы и уважения к Чони, которой в этот момент явно не хотелось ловить на себе чужие взгляды.

– Я вытерпела и то, что ты тайно рожала у меня в мотеле, и то, что ребенок твой вечно ревел, а клиенты разбегались. Разве не так? Давай, скажи что-нибудь, чего воды в рот набрала? И к тому же хотя пару дней назад я и получила от тебя долг, но все же, когда ты съезжала, я не требовала немедленно выложить сто девяносто тысяч. Спокойно отпустила тебя. Разве не я должна тут солью разбрасываться?

Когда женщина начала кричать, Тыль заплакала, демонстрируя всем свои крохотные, но хорошо заметные молочные зубы. Ынсок тут же подбежал и обнял малышку.

Чони словно окаменела. Перед глазами так и стояло лицо того мужчины: его уложенные воском волосы и запах одеколона «Шанель». Она зажмурилась.

Казалось, теперь это дело времени. Пройдет пара дней, и этот тип появится на пороге «Изумительного ланча». Чони охватила паника.

Закончив с делами на кухне, Кымнам вышла в зал. Она посмотрела на Чони, которая протирала опустевшую после вечерней продажи витрину. Затем Кымнам присела и подняла с пола щепотку брошенной ранее соли. Она так старалась откормить эту бедную девочку, но только та начала набирать вес, как снова похудела прямо на глазах.

– Чони, – позвала она строго.

– Извините…

– Чони, – повторила Кымнам.

– Он может появиться в магазине в любую минуту. Если я останусь здесь…

– Звони. Скажи, чтоб приходил сюда. Я ни капли не боюсь каких-то недоделанных мошенников. Наоборот, ох как я жду его! Мечтаю бросить эту крупную соль ему в рожу!

Чони еще никогда не видела Кымнам такой злой. Тыль наверняка заплакала бы, услышав ее сейчас, но, к счастью, как раз перед этим Ынсок подхватил коляску и отправился с малышкой на прогулку.

Несмотря на столь страшное, покрасневшее от гнева лицо Кымнам, Чони была даже рада видеть эти эмоции. Она и представить себе не могла, как приятно, когда кто-то стоит за тебя горой. Какое чувство безопасности и защиты это дает. Чони опустила голову, но тут же снова подняла ее, словно ощутив уверенность в себе.

– Но ты ведь знала? Он уже пытался связаться с тобой, верно?

– М-хм.

– Вот кого мне нужно отругать первым делом. Почему ты молчала и страдала в одиночестве?!

Кымнам крепко обняла Чони, которая так ничего и не ответила. Слишком ярко старушка могла себе представить, с какими переживаниями и страхами Чони жила все эти дни. Кымнам было ужасно жаль бедняжку.

– Одиночество – это ведь тоже привычка. Очень легко привыкнуть держать свое сердце за семью замками, – произнесла Кымнам, и Чони тихо уткнулась лицом ей в плечо.

– Впредь, если не будешь знать, как дальше жить, попробуй сказать себе то, что сказала бы своему ребенку. Да-да, скажи себе: «Питайся хорошо, одевайся тепло, будь внимательна на дорогах. А если что случится, сообщай мне». Поняла? Заботься о себе так, как позаботилась бы о дочери. Что будешь советовать ей, советуй и себе. Неужели ты бы сказала родной кровиночке: «Когда тяжело, страдай в одиночестве!» Нельзя так больше жить, андестенд?[64]64
  Understand? – Понимаешь? (англ.)


[Закрыть]

Обняв Чони, Кымнам погладила ее по спине.

Желтый свет ламп «Изумительного ланча» падал на их фигуры, слившиеся в одно целое. Словно на картине Эгона Шиле «Мать и дитя», где женщина в красном одеянии обнимает обнаженную дочь, уткнувшись лицом в ее волосы.

* * *

До суда оставалась всего неделя. Отец Тыль продолжал угрожать, но Чони не меняла стратегии поведения. Как бы он ни кричал, что является родным отцом девочки, по закону он не имел права отнять ее у Чони. Но, конечно, ей было страшно. Ведь ему-то как раз ничего не стоило преступить тот самый закон.

Каждый раз, когда в их магазине звенел дверной колокольчик, Чони вздрагивала. Она оглядывалась по сторонам, когда ходила на курсы по маникюру, а выходя из учебного класса, проверяла, не поджидают ли ее внизу, у лестницы. Казалось, этот человек в любую секунду может выскочить из-за угла. Она набралась решимости стоять до конца, но все-таки годы унижений и побоев давали о себе знать, заставляя ее съеживаться при одной мысли об этом мужчине.

Лицо дочери, теплая поддержка Кымнам и Ынсока придавали ей смелости, но проходило какое-то время, и страх снова сковывал Чони… Так ее постоянно кидало из стороны в сторону.

Она внимательно посмотрела налево и направо, но, к счастью, никого не заметила. Чони всегда ходила в наушниках, но теперь вынула их из ушей, прежде чем отправиться домой. С наступлением зимы солнце садилось все раньше. На улице сильно похолодало. Чони дважды обмотала вокруг шеи серый шарф, прикрывая им лицо, и вдруг услышала гудок автомобиля.

– Чони!.. – позвал ее Ынсок.

Одет он был в толстовку такого же, как шарф Чони, серого цвета.

Она остановилась и взглянула на него.

– А я как раз еду на Хэхвадон… Подвезти?

Еще по пути в студию дизайна ногтей Чони заметила на въезде в переулок голубой грузовик. Конечно, она знала. Знала о том, что Ынсок приглядывает за ней.

– У меня и мандаринки припасены, и даже теплый американо!

В грузовике вкусно пахло, и аромат этот по ощущениям исходил от Ынсока. Он все время возил яйца, и поэтому Чони представляла, что в грузовике должно пахнуть именно ими, но она ошиблась. Это был тонкий зимний аромат. Казалось, так пахнет костер в морозную ночь. В переносном стакане цвета слоновой кости плескался американо. Кофе уже остывал, и Чони задумалась о времени, что Ынсок прождал ее. «А говорил, теплый… Как давно он здесь?»

– Ну как вам? Я сам его сварил.

– Ну… Вкусно.

– Вкусно?! Уф, очень рад. Тогда в следующий раз снова встречу вас с кофе. Правда, это фильтр, приготовленный вручную, поэтому вкус может немного отличаться, – смущенно рассмеялся Ынсок.

Чони пристально посмотрела на него. И почему только Ынсок так заботится о ней? Ведь все при нем, чего ему не хватает?

– Спасибо вам. И за то, что забрали Тыль на прогулку в тот день. Как вы уже поняли, тогда я…

– Можете ничего не говорить. В другой раз… Потом расскажете. Что бы это ни было.

– Потом?

– Хм, да, «потом» звучит так, словно никогда. Может, в день первого снега?

Чони улыбнулась:

– В это время я могу уже оказаться в тюрьме.

Ненадолго повисло молчание.

– После того как познакомился с вами, я очень долго обо всем размышлял. Очень много думал. Всегда, когда проезжал Хэхвадон, Ихвадон или Сонбукдон. И даже когда кричал на улице в громкоговоритель: «Доставка яиц!» Все думал: ну почему это произошло с вами? Почему Бог дал вам такую тяжелую судьбу? Но вы знаете… Мне кажется, сегодня я смогу ответить на этот вопрос.

Грузовик остановился на светофоре перед пешеходным переходом, и Чони внимательно посмотрела на Ынсока. Его глаза сияли, как никогда прежде, – нежно и кротко. В этот миг он напомнил ей ласкового котенка.

– Я думаю, Бог послал вам этого недостойного человека, чтобы в будущем вы не прошли мимо достойных, добрых людей. Чтобы сразу заметили их. Бог подарил вам этот опыт, чтобы научить разбираться в людях.

Чони промолчала.

– Вот какой ответ пришел ко мне.

Красный сигнал светофора сменился на зеленый.

Ынсок положил руку на рычаг переключения передач и надавил на педаль газа. Голубой грузовик медленно пересек пешеходный переход и двинулся дальше. Вместо ответа Чони повернула круглый регулятор громкости плеера, и из колонок полилась музыка. Зазвучал саундтрек из фильма «Бойфренд из будущего».

Когда автомобиль проехал парк Марронье и на углу поворачивал в сторону станции «Хэхва», Чони вдруг нарушила молчание:

– Поворачивайте налево!

– Хотите заехать в «Изумительный ланч»?

– В магазине горит свет! Но не должен, сегодня выходной!..

Ее глаза наполнились страхом.

Ынсок развернул машину и въехал на знакомую, засаженную соснами улицу. В это мгновение раздался громкий крик, который было слышно даже в грузовике. Чони тут же распахнула дверь и, выскочив на дорогу, помчалась к магазину.

Через прозрачное окно магазина виднелся страшный беспорядок. Витрина, на которой всегда ровно стояли с любовью сделанные ланч-боксы, была разбита, а под кассовым аппаратом валялись разбросанные монеты. Было видно, что Кымнам отталкивает непрошеного гостя. Ее всегда опрятно причесанные и убранные наверх волосы растрепались, а за спиной в слинге плакала Тыль.

«Он все-таки посмел сюда явиться. Сюда, в „Изумительный ланч“, в мою райскую обитель!»

Чони влетела в магазин и со всей силы влепила мужчине пощечину.

– Эй ты! Выметайся отсюда!

– Ну наконец-то. Я уж почти забыл, какой бойкой ты бываешь.

– Я сказала, быстро вон из магазина! Говори только со мной! – продолжала надрываться Чони, и Тыль заплакала еще сильнее.

Все это время Кымнам защищала девочку, не давая мужчине забрать ее, а теперь крепко схватила Чони за руку:

– Чони, уходи… Бери Тыль и убегайте. Посмотри, как она плачет!

Сегодня Кымнам совершенно случайно заглянула в магазин. Она зашла удостовериться, что выключила рисоварку – главную виновницу огромных счетов за электроэнергию, – и наткнулась на отца Тыль. Сначала она попыталась дать ему отпор словами, но тот начал распускать руки, и женщина оказалась не в состоянии противостоять.

– Что значит «уходи», бабуля?! Я сказал, что забираю моего ребенка! А если ты, Чони, этого не хочешь, немедленно иди в полицию и дай новые показания. Расскажи, что махинации с печатью – это твоих рук дело.

Мужчина с силой оттолкнул Кымнам. В этот момент снова раздался шлепок – Чони еще раз ударила его по щеке.

– Эй, ты что, реально не собираешься встречаться с матерью? Ты же в курсе, что я знаю, где она? Буквально вчера ее видел.

– Даже если это правда, мама мне больше не нужна. Считай, что теперь я ее бросила. А ты не смей прикасаться к бабушке, или всем конец. И тебе, и мне!

Чони помогла упавшей на пол Кымнам подняться и вынула телефон, чтобы вызвать полицию, но тут мужчина резко пнул ее прямо в голову.

– Я сказал, знай свое место! Из-за тебя вся моя жизнь пошла наперекосяк. Не надо было подбирать сироту, от которой даже собственная мать отказалась.

Изо лба распластавшейся на полу Чони потекла кровь. Рана, что совсем недавно зарубцевалась, снова открылась.

– Чони! Бабушка!

Распахнув дверь, в магазин ворвался смертельно бледный Ынсок. Мужчина посмотрел на него, затем перевел взгляд на Чони и усмехнулся:

– Ты что же, новой семьей обзавелась? Прихватив моего ребенка?

Ынсок схватил мужчину за горло.

– Мистер Доставщик, не надо… Не стоит. Ты же понимаешь? – ослабевшим голосом попыталась остановить его Кымнам.

Тогда Ынсок медленно ослабил хватку и наконец уронил трясущуюся руку.

Мужчина наклонился, приподнял подбородок Чони и угрожающе произнес:

– Значит, так, Чони. Завтра я опять приду. А ты готовься отправиться со мной в полицию. Приоденься там, все дела.

Чони приподнялась и решительно заявила:

– Пошли сейчас. В полицию.

– Чони!.. – одновременно воскликнули Ынсок и Кымнам.

Мужчина, на губах которого до сих пор играла злорадная улыбка, на секунду скривил рот.

– Мы же должны добавить к делу и показания о физическом насилии. В этом телефоне собраны все доказательства того, как ты многократно избивал меня. Я все собрала. Все сфотографировала. Там, в галерее, одни фото синяков и кровоподтеков. В телефоне иногда всплывают фото-напоминания о «счастливых воспоминаниях» годовой давности. И там тоже – какое удивление! – сплошные синяки. Сразу и не поймешь, то ли это человеческое тело, то ли лопнувшая красная резиновая перчатка – настолько страшно это выглядит!

– Ты получала по заслугам.

– Если еще это добавить, интересно, сколько тебе дадут? Давай, пошли. Раз уж так хочешь туда.

Чони схватила мужчину и дернула его к выходу. Только тогда на его лице появилось озадаченное выражение.

– Что? Думал, я все еще прежняя Чони, что тряслась от страха перед тобой? Я теперь… в первую очередь мама Тыль! Я защищу ее, понял? Больше мы не расстанемся! – почти кричала Чони.

И вместе с ее криком раздался вой сирены. Пока мужчина отвлекся, Кымнам успела вызвать полицию. Больше Чони не была для него легкой добычей, той слабовольной девочкой. Он прочувствовал это почти кожей и, когда заревела сирена, бросился бежать.

Полиция уехала. Чони без сил осела на пол, а затем начала по одному поднимать осколки разбившейся витрины. Она согнулась и принялась за самые крупные куски стекла. Ынсок тут же подсел к Чони и забрал их у нее из рук.

– Поранитесь, – предостерег он. – Раны будут болеть и кровоточить.

– Разве это боль…

Чони склонила голову. Ее плечи затряслись, и она расплакалась. Плакала навзрыд, словно пыталась избавиться от всей боли минувших лет. Прямо как в тот день, когда, оставив дочку у дверей магазина, она чуть не попала под колеса грузовика Ынсока и так же горько плакала перед ним. Постепенно и глаза Ынсока увлажнились. Силуэт Чони перед ним начал расплываться, и он дал волю слезам. Сегодня они плакали вместе.

Кымнам, обнимая и утешая Тыль, тоже смахнула слезу и всхлипнула. Но тут же взяла себя в руки и как можно более бодрым тоном воскликнула:

– Чони, надо тебе потренировать свое чутье. Ну кого ты выбрала? Выглядит, как какой-то протухший баклажан, который уже только на выброс годится. Ну ты даешь.

Чони с Ынсоком наконец-то улыбнулись.

С того дня отец Тыль больше не появлялся и не связывался с Чони. Лишь отправил сообщение, что однажды еще вернется.

За день до суда Кымнам объявила, что сегодня в магазине нерабочий день. Это стало из ряда вон выходящим событием. За годы работы в поте лица она так настрадалась, что решила хотя бы на старости лет соблюдать баланс работы и личной жизни, поэтому обязательно отдыхала по выходным. Однако не брать внезапные выходные в будние дни было ее правилом. Кымнам считала это своего рода договоренностью с клиентами и не хотела ее нарушать.

Она уселась на диван с подушками в цветочек и взяла в руки укулеле. Ее зрителями были только Тыль, которая уже ровно сидела и даже пыталась ползать, да Чони с яркими следами швов на лбу.

– Ну что, лейдис энд джентельмен[65]65
  Ladies and gentlemen – дамы и господа (англ.).


[Закрыть]. Добро пожаловать на сольный концерт Чон Кымнам. Всем велкам! Сегодня особенный день, и я готова принимать заявки от зрителей.

Сквозь шифоновые занавески в комнату мягко проникал солнечный свет, падая на ярко-фиолетовое домашнее платье Кымнам.

– У нас в зрительном зале юная Одри, поэтому попрошу исполнить песню Одри Хепберн!

Уже завтра Чони предстоял суд, и, конечно, ей было страшно. Но она не подавала вида, напротив, старалась держаться бодро и энергично. После того как ей сообщили дату судебного заседания, Чони потеряла уверенность в собственном будущем. Ежедневно она мучилась сомнениями: где она будет в эту минуту месяц спустя? Все еще здесь или уже в холодной тюрьме? Поэтому, даже отправившись за покупками, она не раз брала вещь в руки и возвращала на прилавок, договаривалась о встречах и отменяла их.

Кымнам несколько раз стукнула по деке маленького укулеле, которое ей казалось гораздо милее стандартной гитары, и запела:

– Му-ун риве. Вайде зен э майл…[66]66
  Moon river, wider than a mile… – Первая строчка песни Moon River («Лунная река»), которую Одри Хепберн исполнила в фильме «Завтрак у Тиффани» (1961 г.).


[Закрыть]

Кымнам уже год училась играть на укулеле в культурном центре. И хотя она еще допускала ошибки, и порой из-под ее пальцев вылетал совсем не тот звук, все-таки это было достойно восхищения.

Ее ноги с нарисованным на мизинце желтым цветком-яичницей ровно отстукивали ритм. Ее морщинистые руки, которым лучше всего подходило выражение «элегантно постаревшие», касались струн и извлекали такие же нежные и простые, как сама Кымнам, звуки.

Как только песня закончилась, Чони захлопала, а Тыль разулыбалась.

– Госпожа Чон, а чем вам так нравится Одри Хепберн? Я уже давно хочу спросить.

– Она же такая красавица! Даже в старости этот шарм… Я-то сама родилась в тяжелое время, образования толком не получила… Поэтому постоянно чувствовала себя неуверенной, падала духом. А эта ее добрая улыбка, она словно предназначалась именно мне. И я решила стать такой же: стареть красиво и так же нежно всем улыбаться…

– Бабушка! Ой, то есть госпожа Чон. А вы можете меня научить? Это так здорово! На этих выходных… Ах да… – запнулась на полуслове Чони, вспомнив, что в эти выходные ее здесь может уже не быть.

– Ты не проголодалась? Давай поедим. Чего ты хочешь? Я приготовлю все, что попросишь.

– Тогда мне ттокпокки!

– Ттокпокки? А я собиралась приготовить рагу с говядиной и специально закупилась мясом.

– Но мне хочется ттокпокки… Или, может, кимпаб? В детстве, когда мы с классом ходили на пикник, я так завидовала ребятам, которые брали с собой кимпаб, с любовью приготовленный мамой. Или когда кто-то из одноклассников звал к себе домой полакомиться мамиными ттокпокки.

– И этого тебе хочется сильнее всего? Эх ты. Что ж так скромно. Поняла! Тогда сегодня поедим ттокпокки, а в следующий раз будет тебе кимпаб!

– Но следующего раза может уже не… – голос Чони стал тише. После завтрашнего суда ее могли не отпустить домой.

– Обязательно приготовлю его потом! И с радостью съедим, – нарочито веселым голосом произнесла Кымнам и, широко улыбаясь, поднялась с места.

Легкой поступью Кымнам отправилась на кухню и открыла окно, занавешенное белым кружевом. Холодный воздух тут же ворвался внутрь, и кружевные занавески затрепетали на ветру. Из шкафчика под раковиной Кымнам достала сковородку и начала спешно припоминать, куда же она положила длинные рисовые колбаски, купленные вчера у миссис Тток. Открыла холодильник, но там их не оказалось.

«Точно, микроволновка! Вчера хотела поесть рисовых клецек, положила всю пачку туда и совсем про них забыла. Май мистейк!»[67]67
  My mistake! – Моя ошибка! (англ.).


[Закрыть]

Кымнам достала из микроволновой печи толстый и длинный тток и нарезала его на одинаковые брусочки, размером с указательный палец. Треугольниками наискосок разрезала омук[68]68
  Клецки из рыбного фарша и муки.


[Закрыть] и мелко нашинковала зеленый лук, тем самым подготовив все для будущего блюда.

«И как бы мне его приготовить, чтоб от него потом за уши было не оттащить?»

Она вылила в круглую сковороду три стакана воды и добавила три больших ложки острой перечной пасты. А сверху налила прозрачный, вязкий олигосахаридный сироп[69]69
  Популярный в Корее сироп для приготовления блюд, изготавливаемый из зерновых культур, с высоким содержанием крахмала. Считается натуральным сахарозаменителем.


[Закрыть]. Длинной деревянной лопаткой она помешала полученную смесь, растворяя комочки пасты. Вода сразу окрасилась в аппетитный красный цвет, и Кымнам ощутила приятный сладковато-острый аромат. Как только соус забурлил, она положила туда нарезанный тток и омук, дождалась, пока соус чуть уварится, и наконец посыпала все зеленым луком. На соседней конфорке кипел бульон из рыбных клецек, нанизанных на длинные шпажки. Кымнам зачерпнула поварешку рыбного бульона и полила основное блюдо, чуть разбавив им соус. Затем убавила огонь до минимума, оставив над конфоркой лишь бледно-голубое сияние, и еще немного поварила. После чего влила в почти готовое блюдо один стакан сикхе собственного производства, и над плитой поднялся сладкий запах солода.

Чони смотрела на ттокпокки, которые лежали перед ней в белом фарфоровом блюде, и поверить не могла, что кто-то приготовил их специально для нее. Это было новое приятное ощущение. Именно эти красные рисовые колбаски с детства появлялись в ее фантазиях, связанных с домом. Они навевали слабо осознаваемую тоску по маме и казались ей непременным атрибутом обычного домашнего семейного обеда. Деревянной ложкой Чони отломила кусочек ттока, обмакнула его белый бок в густой соус, зачерпнула немного лука и отправила все это в рот. Вкуснотища.

Кымнам нетерпеливо глядела на Чони, будто вопрошая: «Ну как тебе?» А та вдруг вытянула рукава и потерла глаза. На упрекающий вопрос Кымнам Чони ответила, что просто глаза слезятся от остроты. Когда старушка поставила перед ней стакан сикхе, Чони поделилась:

– То, что я попробовала ваш обеденный набор, и то, что обнаружила внутри спрятанную записку, – это самая большая удача моей жизни. А то, что я встретила вас, – это небесное благословение. Вы спасли нас… И меня, и Тыль.

Кымнам казалось, что сейчас и она расплачется вслед за Чони. Они прожили бок о бок несколько месяцев. Чони была той, что вставала раньше всех и на заре крошила разъедающий глаза лук, не зная устали и не страшась самой неприятной работы. Она была еще такой юной, но уже такой мудрой. Если бы только она встретила Кымнам раньше того парня. Нет, если бы хоть раз в жизни ей встретился зрелый, по-настоящему взрослый человек… Иногда Кымнам казалось, что судьба слишком жестоко иронизирует над людьми.