Текст книги "Чай из трилистника"

Автор книги: Киаран Карсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

25. ДЫМЧАТЫЙ

В то самое утро – 5 декабря, день св. Саввы Освященного, который, живя отшельником, делил свою пещеру со львом – ризничий церкви Св. Димпны обнаружил среди приношений по обету дубовую панель с небольшим изображением св. Варвары. В моих святцах на «Св. Варвару» нашлось следующее:

"В правление Максимиана жил некий богатый язычник Диоскор, и была у него единственная дочь по имени Варвара. Была она столь прекрасна, что он приказал заточить ее в высокую башню. Невзирая на это, руки ее искало множество знатных женихов. Диоскору не терпелось, чтобы она сделала свой выбор, но Варвара отказывалась выходить замуж.

Как-то раз, когда Диоскор отлучился из дому по делам, она сбежала из своей башни и повстречала работников, сооружавших во дворце ее отца новую купальню. Увидев, что намечено сделать два окна, она приказала строителям добавить третье. В то самое время проходил мимо святой человек, который и крестил ее в купальне.

Когда вернулся отец, он потребовал объяснить, зачем нужно три окна, если и два дают хорошее освещение. Варвара указала ему, что это явственный символ Троицы и Божественного света, который наполняет всё сущее. Разгневанный язычник-отец выхватил меч, однако Варвара чудесным образом вылетела в окно и опустилась на далекую гору. Диоскор преследовал ее и, схватив за волосы, отволок обратно в башню. Затем, когда после пытки она отказалась поклониться языческим богам, он отвел ее обратно на гору, где отрубил ей голову. Возвращаясь домой, он был поражен молнией с Небес и сожжен дотла".

Варвару принято изображать с миниатюрной башенкой в одной руке и пальмовой ветвью мученицы – в другой. Автор гельской иконы решил сделать башню доминирующим элементом композиции – даже над самой святой, которая сидит перед ней и держит свою ветвь. Перспектива такова, что кажется, будто башня с огромным трехстворчатым окном имеет несколько сот футов в высоту. Подобный подход можно наблюдать и на примере "Св. Варвары" из Королевского музея изящных искусств в Антверпене, на которой имеется надпись: "IOH(ann) ES DE EYCK ME FECIT (меня сделал Ян ван Эйк), 1437". Как и в случае с «Варварой» из Гела, ажурная готическая башня еще не достроена – намек на Вавилонское столпотворение. Таким образом, она олицетворяет человеческую слепоту и гордыню, а ее архитектурные элементы всегда сравнивали с особенностями главной звонницы Брюгге, которую трижды разрушала молния.

Передний план гельской иконы изобилует пышной растительностью цветами и травами, переданными с мельчайшими морфологическими подробностями. Сегодня они несколько помутнели от многовекового свечного чада и ладанного дыма, но лет пятьсот назад должны были казаться жителям Гела нереально, чудесно правдоподобными, и всем было ясно как день, что их "Св. Варвару" написал не кто иной, как подручный аптекаря – Маркус, который столь загадочно появился и исчез из их жизни. В небе над башней были написаны слова: "Johann de eyck fuit hic (Ян ван Эйк был здесь), 1421", из чего заключили, что Ян ван Эйк и Маркус – это одно и то же лицо.

26. ВЕНЕЦИАНСКИЙ КАРМИН

Мое выздоровление протекало весьма приятно, с чтением, переписыванием прочитанного и изучением вклеек «Братьев ван Эйк». Я узнал, что, кроме имени, о Ламберте ван Эйке почти ничего не известно и что некоторые историки подвергают сомнению факт существования Хуберта; всё это лишь придает больше шарма их брату Яну – «Иоанну Дубскому», который, как ранее считали, родился в Маасейке, «Маасском Дубе», а на самом деле оказался родом из Маастрихта, ниже по течению Мааса. Ван Эйк писал на дубовых досках, где живопись была призвана имитировать резьбу по дубу, и на «Двойном портрете Арнольфини» имеется троица резных фигурок, взаимосвязь между которыми установить нелегко.

Это св. Маргарита с драконом на спинке кресла, сидящий лев на его же подлокотнике, а также восседающая на подлокотнике скамьи-ларя фантастическая фигура в виде зверя спиной к спине со своим зеркальным отражением. Жену ван Эйка звали Маргаритой; св. Маргарита вышла из чрева дракона. Лев считался эмблемой св. Марка, но также Иеронима, автора «Вульгаты» и святого-покровителя учености, который вытащил льву занозу из лапы и тем приручил его. Что же символизирует фантастический зверь, я не знаю; но знаю, что подходящей датой для моего отъезда в "Дом Лойолы" сочли 3 0 сентября, день св. Иеронима.

В то утро, когда я проснулся, втекавший в окно скупой свет подсвечивал складки моей школьной формы, аккуратно вывешенной на плечиках на двери в спальню: темно-синий блейзер поверх свежей белой рубашки, украшенной лиловато-синим, «оксфордским», галстуком в светло-голубую «кембриджскую» полоску; темно-серые брюки. На полу стояли черные оксфордские полуботинки. Облачаясь в этот безукоризненный наряд, я чувствовал, что становлюсь другим человеком. Мальчишка исчез; на его месте был подрастающий мужчина. Завязывая перед гардеробным зеркалом галстук, я на мгновение увидел в нем незнакомца.

Мама приготовила мне завтрак на убой: колбаски и бекон так и искрились, когда она перекладывала их со сковородки на мою поблескивающую тарелку. От чая и жареного поднимались облачка аромата. Масло казалось желтее лютика, сахарницу наполняли кубики снежного сияния. Огненный желток яичницы томно растекался по белку. Когда я подбирал его вилкой с большущим куском белого хлеба, мама вынула из передника коробочку для пилюль и, открыв, показала мне прямоугольный льняной лоскуток с бледными пятнами, как будто от ржавчины.

Это была, по ее словам, реликвия Фра Анджелико, святого-покровителя художников, унаследованная ею от двоюродного деда Джойса, который добыл ее немало потратившись и после долгих препирательств – у торговца подобными предметами на лотке у Сан-Марко в Венеции, храма, в котором, как известно, работал Фра Анджелико; и она была уверена, что сила реликвии сослужит мне добрую службу в учении. Ведь вдохновляла же она ее двоюродного деда, который открыто признавал, что наиболее лиричными строками своей самой известной книги "Паломничество во Фландрию" он почти исключительно обязан ее благотворному влиянию.

Раздался сигнал клаксона. Автомобиль дяди Селестина, черный «моррисоксфорд», стоял у дверей. Я сложил пожитки, поцеловал на прощание маму и сел в машину. До этого меня почти никуда не возили, и я с нетерпением ожидал путешествия. Дядя Селестин набил трубку. Когда она должным образом раскурилась, мы тронулись. Ну, мой мальчик, произнес он, раз уж мы некоторое время побудем вместе, можно наконец поболтать всласть.

Я приготовился слушать.

27. НЕЗАБУДКА

Я тут подумал, начал Селестин, что, возможно, было бы нелишне рассказать тебе о житии св. Игнатия Лойолы, но я уверен, что в общих чертах ты уже с ним знаком, а благие отцы в «Доме Лойолы», не сомневаюсь, в нужное время углубят твои познания относительно св. Игнатия. Мне пришло в голову вместо этого поведать тебе небезынтересную историю моего краткого знакомства с философом Людвигом Витгенштейном, который весной 1949 года работал при « Доме Лойолы» подручным садовника. Я был в то время младшим преподавателем; признаюсь, что лишь два года спустя, когда я прочел некролог Витгенштейна, умершего 29 апреля 1951 года, в праздник св. Екатерины Сиенской, я понял, какой он был знаменитостью.

В ту весну, в 49-м, я частенько видел Витгенштейна за работой в саду или в огромной оранжерее и изредка заводил с ним банальную беседу о погоде или на сходную тему. Однако 26 апреля наше общение приняло более содержательное направление. В тот вечер на ужин подали вино, и Витгенштейн, который обычно питался в отделении для прислуги, оказался за нашим столом. Справившись, я узнал, что у него шестидесятилетие и что благие отцы, которые, как мне теперь думается, имели некоторое представление о его статусе в мире философии, сочли целесообразным отметить это событие вышеуказанным способом.

Я воспользовался возможностью изучить эту личность поближе. В кости он был узковат, но при этом очень складный и плотный, примерно пяти футов шести дюймов ростом, с загорелым орлиным лицом, цепкими голубыми глазами и копной курчавых каштановых волос, тронутых сединой на висках. Его можно было принять за пятидесятилетнего бодрячка. Явился Витгенштейн во фланелевых брюках, фланелевой рубашке со свободным воротом и в кожаном пиджаке; таково, как я узнал позднее, было его представление о парадном костюме. Он был очень опрятен, и его коричневые туфли блистали свеженаведенным лоском. Довольно молчаливый, впечатление он тем не менее производил исключительное. Ел он не поднимая головы и занимаясь каждым компонентом трапезы поочередно: сначала горох, затем морковь и, наконец, картофель. К мясу он не притронулся, не пригубил вина, зато воды выпил изрядное количество.

Отужинав, он уже поднялся, чтобы выйти из-за стола, когда мне случилось привлечь его внимание к тому приятному совпадению, что день его рождения приходится на праздник св. Клета, третьего папы римского. Его глаза цвета незабудки обратились ко мне; он сел и налил стакан воды. Вы знаете Клета? спросил он. Или, вернее, Анаклета?

Я ответил, что окрещен Селестином, в честь Целестина V, и довольно сносно знаком со списком пап.

А, Целестин, откликнулся он, святой-покровитель переплетчиков. Вы, конечно, знаете, что существование Анаклета подвергалось сомнению, поскольку его имя – это греческое прилагательное, означающее «непорочный»; а святой апостол Павел в "Послании к Гиту" оговаривает, что епископ должен быть "непорочен… не пьяница… не корыстолюбец… держащийся истинного слова". Поэтому скептики считают, что «Анаклет» – не более чем словесная конструкция. Интересная загадка, не правда ли?

Ведь язык полон ловушек, продолжал Витгенштейн, и "есть много и непокорных, пустословов и обманщиков". И далее, если мне не изменяет память, Павел цитирует парадокс о критском лжеце: "Из них же самих один стихотворец сказал: "Критяне всегда лжецы"".

Витгенштейн чинно поклонился и на прощание заметил: "С другой стороны, то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно"[20].

28. ВЕРМИЛЬОН

В течение нескольких последующих недель мы с Витгенштейном заметно сблизились. Я узнал, что садовником он работает исключительно на общественных началах, поскольку жалованья за свои труды не получает. Ему нравится, говорил он, время от времени посадовничать: так он отдыхает, когда устает от другого своего занятия – философствовать; я не мог сказать наверняка, что было времяпрепровождением, а что – профессией. Садоводством он впервые занялся в 1920-м, у монахов Гюттельдорфской обители в Вене, спустя некоторое время после освобождения из лагеря для военнопленных при главном бенедиктинском аббатстве в Монте-Кассино; тут до меня дошло, что, будучи австрийцем, он сражался на стороне немцев.

Работать с чем-то растущим полезно для души, говорил он на безупречном английском. Это способствует сновидениям.

Тут он рассказал мне один сон, который видел зимой 1919 года, когда еще сидел в лагере.

Была ночь, и очень холодная. Я стоял у какого-то дома с сияющими окнами. Подошел к окну и заглянул внутрь. Там, на полу, я заметил удивительной красоты молитвенный коврик, такой, что мне немедленно захотелось рассмотреть его поближе. Я хотел открыть дверь, но на меня бросилась змея, не давая войти. Я подошел к другой двери, но и там на меня кинулась змея и преградила дорогу. Змеи появлялись и в окнах, пресекая все мои попытки приблизиться к коврику. Тут я проснулся.

Когда Витгенштейн спросил, что, по-моему, может означать этот сон, я поинтересовался, не вспомнит ли он точную дату. Точно он не скажет, но, думается, это были первые числа ноября. Могло ли это быть третье, спросил я. Он считал, что эта дата вполне правдоподобна. Тогда я заметил, что третье ноября – день поминовения испанского епископа св. Пирмина, которого просят о защите от змей, потому что, спасаясь от преследований мавров, он очутился на острове Райхенау, откуда изгнал всех ползучих гадов. Впоследствии он основал первый монастырь на германских землях. Эти события, как мне казалось, совершенно явственно связаны со сновидением Витгенштейна, и я предложил возможное толкование, вот оно.

Дом сияющего света – это монастырь Райхенау, молитвенный коврик – его святилище; либо так, либо это мавританский коврик. Змеи – отпрыски дьявола, который пытается закрыть доступ в дом молитвы; либо так, либо это мавританские мечи. Пирмин – это Витгенштейн, бегущий от войны и нашедший пристанище под стенами Монте-Кассино, чьи окна всегда ярко освещены; либо так, либо Пирмин – это св. Патрик.

Это необычайно интересно, сказал Витгенштейн, прошу вас, продолжайте. Я ответил, что этим мое толкование ограничивается. Тогда, предложил Витгенштейн, позвольте пересказать вам сходное сновидение, которое могло бы пролить некоторый свет на тему нашей беседы. В начале декабря 1920 года точную дату я не вспомню, так что, пожалуйста, не спрашивайте – мне приснилось, что я священник. В передней моего дома помещался алтарь, справа от алтаря начиналась лестница. Это была внушительная лестница, покрытая дорожкой цвета венецианского кармина, крови Иоанна Крестителя, весьма похожая на ту, что была в моем прежнем доме, Палэ-Витгенштейн на венской Аллеегассе. У подножия алтаря, частично покрывая его, лежал восточный ковер. Еще несколько предметов и регалий культа помещались на алтаре и рядом. Одним из них был жезл из благородного металла.

Здесь Витгенштейн сделал паузу, чтобы собраться с мыслями.

29. НЕБЕСНАЯ ТВЕРДЬ

Но произошло ограбление, продолжил Витгенштейн. Слева вошел вор и украл жезл. О происшедшем пришлось сообщить в полицию, оттуда прислали своего сотрудника, который попросил описать жезл. В частности, из какого он металла? Я не мог ответить; я не мог даже сказать, был ли он серебряный или золотой. Тогда полицейский поинтересовался, существовал ли жезл вообще. Тут я начал осматривать прочие части оформления алтаря и заметил, что ковер это молитвенный коврик. Мое внимание привлекла кайма коврика. Она была того оттенка голубого, что известен у колористов как «небесная твердь», и резко контрастировал с пунцовым, прекрасного вермильонного цвета, центром. Чем дольше я взирал на коврик, тем сильнее он светился и притягивал меня. Не помню, тогда я проснулся или нет. Что, по-вашему, закончил Витгенштейн, означает этот сон?

Я ответил, что, по моим сведениям, ковер иногда интерпретируется как символический образ сада, потому что в его узорах можно увидеть существующие или мифические цветы, деревья, животных и птиц, и, поскольку при таком материале копия не слишком реалистична, условные черты, изображаемые ковром, принадлежат саду души. Что касается жезла, то мне не хотелось указывать на явную параллель с жезлом Моисея, который превращался из жезла в змея и из змея – в жезл; вообще-то, это вполне мог быть и садовый инструмент. Я напомнил Витгенштейну, что эмблемой св. Фиакра, покровителя садовников, а также извозчиков, является посох или жезл, которым он чудесным образом вспахал земли больше, чем смог бы при помощи лошади и плуга.

Кроме того, жезл вполне может оказаться и посохом пилигрима, ведь Фиакр – один из многих ирландских святых, которых странствия забрасывали во все уголки Европы; в особенности думается мне о св. Галле – покровителе птиц, часов с кукушкой и Швейцарии, – изгнавшем из одной девушки злого духа, который вылетел у нее изо рта в виде черного дрозда. Не обошел я вниманием и Димпну, святую-покровительницу одержимых бесами, ведь в тот день, 15 мая, был ее праздник. Что касается Витгенштейна, то его тоже можно было назвать пилигримом; изгнанником он был наверняка.

Витгенштейн задумчиво кивнул. Вы правы, сказал он, порой у меня возникало желание не принадлежать ни к одной из наций. И бывали моменты, когда я чувствовал, что вот-вот сойду с ума. Возможно, вы не удивитесь, если я скажу, что мне довелось посадовничать и в городке Гел, где, как вам известно, расположен храм Св. Димпны с ее мощами. Меня весьма интересовал гельский метод культивации трав, который играет там важную роль в процессе лечения душевнобольных. Более того, мне хотелось изучить систему администрирования, которая почти или даже вовсе не ограничивает свободы своих подопечных, полагаясь вместо этого на невидимые узы человеческого общества. Я пробыл в Геле всего день или два, когда, прогуливаясь с одним из врачей, повстречал на обычной дороге некогда опасного маньяка, жившего в коттедже неподалеку, и он нес на руках ребенка, словно заправская няня. Было видно, со сколь великой заботой исполняет он свои бескровные обязанности, а доктор заметил, что подобные занятия доставляют этому умалишенному несравненное наслаждение.

Сходным же образом наблюдал я, как другие мужчины и женщины радостно прядут, ткут или вяжут у камина, дружелюбно общаясь с хозяевами, либо выпивают, покуривая, в гельских кабачках, так что мне порой приходилось осведомляться, кто из них с диагнозом, а кто здоров.

Позвольте поделиться с вами некоторыми из своих дальнейших впечатлений от пребывания в Геле.

30. КОФЕЙНЫЙ

Как вам известно, говорил Витгенштейн, жители Гела на протяжении столетий как родных принимали под свой кров тех, кто пришел к ним за помощью. Эти отношения получили официальный статус по Законодательному Акту от 18 июня 18 50 года, дня поминовения мучеников-близнецов Марка и Марцеллиана, и, так уж совпало, годовщины битвы при Ватерлоо. По этому закону каждый дом, где размещаются двое и более сумасшедших, считался психиатрическим учреждением. Такая схема работает на благо всех вовлеченных. Кемпенланд, где расположен Гел, был ранее столь удаленным и мрачным районом, состоявшим по большей части из диких топей и дремучих сосновых чащ, что его прозвали Нидерландской Сибирью.

Сейчас, проезжая из Херенталса в Гел, просто невозможно не подивиться аккуратно подстриженным шпалерам по сторонам шоссе. Белые коттеджи под рыжими черепичными крышами так и светятся под ласковым солнцем среди поспевающей пшеницы, овса, свеклы, брюквы, картофеля и гороха. От рассвета до напоенного росой заката движущиеся человеческие фигурки всех возрастов и обоего пола на опрятных своих полях укрепляют неустанный промысел кемпенландцев, которые приписывают сие преображение ландшафта примеру вверенных их заботам умалишенных. Эти чада Божьи, говорят они, получив относительную свободу, научили их ценить свежий воздух, ощущение земли между пальцами и чудо вырастающей жизни.

Нрава жители Гела мягкого и ровного. Они принимают людей такими, какие они есть, поскольку навидались всякого их поведения. Они любят слушать истории и играть музыку и охотно подхватывают игру в «понарошку»; многие из их питомцев – одаренные представители этих искусств. Я лично наблюдал, как мнимый Наполеон – некий коротышка – в огороженном саду, примыкавшем к дому, где он разместился, драл глотку, обращаясь к войскам, которые, по сто мнению, проходили смотр, отдавая приказы маршалу А, генералу Б и т. п. выполнять маневры сообразно имперской воле. Через несколько минут на сцене появилась группа детей, вооруженных швабрами и тростями. Взор императора вспыхнул, и поход продолжался таким образом еще не один час и закончился только тогда, когда император скомандовал одному из своих маленьких подчиненных проводить его в шатер, поскольку на один день с него довольно сражений.

Меня познакомили с Шерлоком Холмсом, который, после некоторого обмена любезностями, спросил меня, каково сейчас в моей родной Вене, ведь она после войны, должно быть, сильно изменилась. Когда я выразил изумление по поводу того, как он узнал о моем происхождении, он сказал следующее.

Когда вы в сопровождении доктора вошли в комнату, вы насвистывали песню Франца Шуберта «Скиталец», которая очень популярна среди жителей Вены, особенно когда они вдали от дома. Прекрасное исполнение, должен сказать. Затем, когда вы принялись за угощение, любезно поданное миссис Хадсон, вы обмакнули печенье в кофе на особенный венский манер. Сами по себе все эти наблюдения еще не были убедительны, но когда я заметил на обшлагах вашего пиджака по пять пуговиц вместо общепринятых двух-трех или четырех, предпочитаемых на лондонской Севил-Роу[21], я понял окончательно, что вы из Вены, ведь только в Вене портные упорно держатся пятипуговичного фасона. То, что вы говорите по-французски с рафинированным венским выговором, несущественно, поскольку это зачастую лишь притворство тех, кто стремится к культуре, к которой не принадлежит.

Однако еще больший интерес, чем даже мнимый Холмс, представлял человек, называвшийся Диоскоридом.