Текст книги "Чай из трилистника"

Автор книги: Киаран Карсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

87. ПИРЕНЕЙСКАЯ ЛАЗУРЬ

Как видите, продолжал отец Браун, мы начинаем подбираться к «Двойному портрету Арнольфини» и его изумительному зеркалу. Но прежде чем заглянуть в него поглубже, давайте вернемся к ван Эйку в 1429 год. В ожидании реакции герцога Бургундского на портреты Изабеллы Португальской делегация отправилась в паломничество в Сантьяго-де-Компостела, чья гробница апостола Иакова Большего в иерархии святых мест христианского мира уступает лишь Иерусалиму и Риму. Теперь – несколько параллелей между апостолом Иаковом и св. Донардом, давшим свое имя пику Слив-Донард, высочайшему в горах Морн, в лоне которых располагается «Дом Лойолы». Оба покровительствуют рыбакам: Иаков – потому что сам был рыбаком, а Донард – потому что считается, что Колодец Донарда на вершине горы подземным проходом соединен с Ирландским морем. День поминовения, 25 июля, они тоже делят между собой, равно как и створку раковины в качестве эмблемы. Существует поверье, что вода из Колодца Донарда будет еще чудодейственнее, если выпить ее из раковины морского гребешка.

Всё взаимосвязано– sub specie aeternitatis[63]. Если средь бела дня вглядеться в глубины Колодца Донарда, то увидишь там отражение звезд, а могила апостола Иакова в Компостеле была обнаружена в 813 году, когда увидели зеленую звезду, повисшую над ней. Отсюда – Компостела, что значит " поле звезды". В начале, говорит Бл. Августин, Бог сказал Слово и этим создал небо и землю[64]. Всё сущее заключено этом Слове, которое есть Книга Природы, а Книга Откровения говорит нам, что небеса скрутятся, словно свиток[65]. Итак, с точки зрения Господа, время и пространство можно скатать, и вещи, которые, как нам кажется, находятся в тысячах миль друг от друга, на самом деле разделяет лишь толщина пергамента. Будь мы книжными червями, мы бы прогрызали туда ходы, почти не затрачивая времени. Мы не черви, но можем – благодаря Чаю из трилистника – путешествовать по этим червоточинам.

Шедевр ван Эйка "Поклонение Агнцу" в соборе Св. Бавона в Генте вероятно, самое точное приближение к извечному видению, какое можно обрести на земле. На его центральной панели неземное сияние освещает всё в равной степени – от башен далекого города и синих горных вершин за ним до микроскопически выписанных растений на переднем плане. Что касается последних, то многие исследователи видят в них результат пребывания ван Эйка в Португалии и Испании, так как среди них есть виды, не произрастающие во Фландрии. Истина, однако, не столь проста; под апельсиновыми, лимонными и гранатовыми деревьями, между водяным крессом и луговым сердечником видны травы, из которых, как мы знаем, получают несколько основных ингредиентов Чая из трилистника: среди прочих, к примеру, девясил, зверобой, тысячелистник, аконит и мать-и-мачеха. Труднее, несмотря на изобилие, разглядеть в изумрудной траве пучки трилистника. Триптих над этим ландшафтом изображает три центральные фигуры: Пресвятую Деву, Бога Отца и Иоанна Крестителя. Богородица читает книгу, покоящуюся на зеленом покрывале, на Боге зеленая епитрахиль, а Иоанн облачен в просторную зеленую хламиду.

В поисках других примеров зеленого – а их здесь множество – наш взор вновь переносится на ландшафт, где группы апостолов, пророков, святых и мучеников, пап и епископов собраны во всем ритуальном великолепии. Среди епископов есть одно, почти полностью скрытое лицо: видны лишь левое веко и правая бровь. Но мы все равно можем идентифицировать его, поскольку лишь на нем одном митра густозеленого цвета. Это – св. Патрик.

88. КЛАРЕТ[66]

Вы не слишком удивитесь, если я скажу, что ван Эйк лично встречался со св. Патриком. Как я уже упоминал, вселенную можно скатать или сложить в несколько раз, словно карту; несложно представить себе, что она помещается в ореховую скорлупку, подобно одной их тех Библий, что написаны буквами, неразличимыми невооруженным глазом. Насколько я понимаю, Бог вполне может носить вселенную в кармане, как часы. И устройство это замечательно тем, что любую точку в пространстве и времени можно совместить с любой другой.

Совершить скачок из одной точки в другую нелегко, хотя порой мы делаем это в своих сновидениях. Но наяву необходимо выполнение определенных условий. Уже давно признано, что иконы и другие святые образы являются воротами в межвременные миры. Ладан здесь хорошее подспорье. А также монотонное распевание молитв и дымка органной музыки. Весьма действенно выбрать в качестве отправного пункта день памяти подходящего святого. И еще есть Чай из трилистника. Из своих книг вы знаете, что ван Эйк некоторое время прожил во фламандском городке Гел, где под эгидой св. Димпны получил лак, который с тех пор никому так и не удалось воспроизвести. Причина проста: в рецептуру, помимо скипидарного связующего, входил также отвар Чая из трилистника; отсюда галлюциногенная ясность его картин.

Путешествие из Лиссабона на север Испании в 1429 году было долгим и тяжелым. К тому времени, когда бургундские послы достигли Компостелы, на дворе была уже середина марта. Семнадцатого числа ван Эйк посетил храм апостола Иакова. То был день не только св. Патрика, но еще и св. Гертруды из Нивеля в Бельгии, которую ирландский миссионер св. Фоиллан Хеннегауский в день ее смерти уверил в заступничестве св. Патрика. Гертруду призывают в помощь против крыс и мышей, поэтому она считается покровительницей кошек. Ее эмблема – посох со взбегающей по нему мышью. Св. Патрика обычно изображают с трилистником в одной руке, в другой у него посох, которым он изгоняет змей, корчащихся на заднем плане. Патрик и Гертруда – могучий союз.

Готовясь к посещению, ван Эйк выпил порцию Чая и помолился обоим святым. Солнце только что село за горизонт, и Компостела погрузилась в зеленоватые сумерки. Колокола церкви Сантьяго звенели громко и чисто, им вторило эхо красных стен города и синей стены гор. Внутри огромного собора пришло в движение пятифутовое серебряное кадило, подвешенное на веревках к центральному куполу и раскачиваемое четырьмя служителями в бордовых одеяниях. По нефу поплыл длинный шлейф благовоний. Апостол Иаков в полутемной нише над главным престолом мерцал отблесками тысячесвечного созвездия. Затем вступил хор – тем горловым гулом басов-профундо, какой услышишь только в Испании, – и, казалось, от этого пения завибрировали колонны. И тут, на глазах у ван Эйка, голова статуи Иакова шевельнулась: апостол кивнул ему. Ван Эйк поднялся с холодного каменного пола и взглянул вверх. Крыша храма исчезла, и на ее месте были звезды, мириады звезд, роящихся, словно пчелы. Пока он пытался осознать их множественность, одна звезда отделилась от общего роя и устремилась к нему вниз.

Всё быстрее и быстрее приближалась она, словно роза заполоняла своим цветением его окоем, раскрывая громадные лепестки; в конце концов она охватила ван Эйка со всех сторон, и ее нестерпимо яркое сияние поглотило его.

89. ДУБ

Придя в себя, он обнаружил, что лежит под дубом. Над ним стоял какой-то человек, одетый в овчину, и разглядывал его лицо. Он обратился к ван Эйку с какими-то непонятными словами, потом нахмурился и начал снова на латыни. Странная это была латынь – искаженная, гортанная, картавая, со смещенными ударениями, – но ван Эйку всё же удавалось уловить суть сказанного.

Ты прибыл издалека, сказал человек в овечьей шкуре.

Верно, ответил ван Эйк. Где я?

Ты в Гибернии[67]. Так эту страну нарекли римляне, потому что считали, что здесь всегда зима. Однако, как видишь, сейчас начало весны. Человек нагнулся и сорвал какой-то зеленый росток. Это растение мы зовем «шамрок», сказал он, а меня зовут Патрик. Мне уже приходилось использовать его для наглядности, и думаю, ты об этом еще не слыхал. Как видишь, здесь три листика на одном стебле. Они изображают прошлое, настоящее и будущее, которые образуют то, что мы называем Троицей. Это значит, что один человек может быть тремя: тем, кто знаком ему по воспоминаниям, тем, кем он себя считает, и тем, кем он хотел бы быть. Я верю, что это истина, и хочу, чтобы и другие верили. Так ты со мной?

Да, ответил, ван Эйк, где же еще мне быть?

Я хочу сказать, ты хочешь быть со мной? Верить в то, во что верю я?

Если вы верите в то, что сейчас сказали, снова ответил ван Эйк, то я тоже вам верю. Я должен быть с вами.

Тогда надо выполнить один несложный обряд; правда, для него потребуется вода, которой поблизости не имеется, однако это легко исправить, сказал св. Патрик. Он ударил о землю посохом, и оттуда забила струя чистой воды.

Как тебя зовут? спросил он ван Эйка.

Иоанн, ответил тот.

Патрик повторил это имя и окрестил ван Эйка. Ван Эйк почувствовал, как вода хлынула в его купель, словно сноп света ворвался прямо в сознание и раскрыл его. Вокруг качались лиловые горы. В кристально чистом небе плясало солнце. На мгновение он увидел прошлое, настоящее и будущее. Что было потом, он не помнил.

Когда он очнулся во второй раз, то снова был в Компостеле, в соборе Сантьяго, на безмолвном полу, лежал и бился в конвульсиях в свете оплывающих свечей.

Отец Браун помолчал. Это был один из самых важных моментов в нашей истории, сказал он.

С того времени ван Эйк совершенно преобразился; а через него, через его видение мира, преобразились и мы.

Ван Эйк вернулся во Фландрию точно на Рождество 1429 года. 15 января 14 30-го празднества по случаю бракосочетания Филиппа Доброго завершились учреждением рыцарского ордена Золотого руна. Случилось это в день Павла Фивейского, святого-покровителя ткачей, и ирландской монахини св. Иты, прославившейся беззаветным служением Пресвятой Троице. Связь с Ирландией здесь очень важна, поскольку орден Золотого руна был не чем иным, как ответвлением Древнего ордена гибернийцев. Среди посвященных в рыцари был и сам ван Эйк, а также Джованни Арнольфини, итальянский торговец, давно обосновавшийся в Брюгге.

90. ДРАКОНЬЯ ЗЕЛЕНЬ

Ни одно из ныне существующих человеческих сообществ не обладает столь блестящей и достоверной родословной, как Древний орден гибернийцев. Франкмасоны весьма неубедительно возводят историю своего Братства к зодчим Вавилонской башни, египетских пирамид и соломонова Храма; тамплиеры указывают на мифическое происхождение от крестоносцев; а различным объединениям, утверждающим, что они основаны в «темные», или Средние, века, несть числа. Ни одно из этих притязаний не подкреплено историческими документами, и выдвигаются они единственно из стремления скрыть сравнительно недавнее происхождение этих организаций под покровом мнимой старины.

Анналы Древнего ордена гибернийцев являются частью истории Ирландии с 1 331 года до Рождества Христова, что неопровержимо установлено самыми уважаемыми исследователями, и благородный дух братства неугасимым огнем пылает на алтаре ордена с тех самых пор, как Мугмедон, самодержец всей Ирландии, основал орден Золотой цепи. На темном ландшафте ирландской истории неизменно сверкали сомкнутые ряды копий Древнего ордена гибернийцев, в авангарде каждой приливной волны патриотизма. Фингал, Кухулин, Оссиан, Конн Ста Битв, Ниалл Девяти Заложников – все принадлежали к славному ордену; среди его святых членов были Колман, Бригитта[68], Киаран и Брендан, и первым из них – сам св. Патрик.

Упоминание братства Золотой цепи в ирландских летописях – наиболее раннее из свидетельств о рыцарских орденах всех времен и народов. Именно ирландцы привнесли эту традицию в Галлию, а позже – в регион, соответствующий нынешней Фландрии. Внимательные древнеримские историки Тацит, Страбон и Ливий – упоминают витые ожерелья и цепи из золота, используемые в гражданских и военных церемониях, и окрашенные в шафрановый цвет одеяния, что в точности соответствует описанию, приводимому ирландскими авторами. Еще одним доказательством того, что сей орден рыцарства был первым из учрежденных в этом мире, является использование в нем конных колесниц за несколько столетий до появления их у римлян.

Филипп Добрый жаловал своим рыцарям золотые цепи с подвеской в виде золотого барана, символизировавшего Золотое руно, цель странствий аргонавтов, и богатство Фландрии, основой которого была торговля шерстью и сукном. Вы помните, что античное Руно висело на дубе; Eyck означает «дуб», поэтому посвящение ван Эйка в кавалеры ордена Золотого руна с лингвистической точки зрения было неизбежным. Ян ван Эйк – это некое подобие Иоанна Крестителя, эмблемой которого был ягненок, что воспето в ванэйковском шедевре "Поклонение Агнцу".

Более того, Золотое руно охранял дракон, которого Ясон усыпил приготовленным Медеей травяным зельем. В числе его ингредиентов был аконит, присутствующий также и в Чае из трилистника. Овидий, описывая данный эпизод, говорит, что Медея взнуздала крылатых драконов и девять дней и ночей из колесницы "озирала равнины", дабы собрать чудодейственные травы. Можно не сомневаться, что путь ее пролегал и через Ирландию. Проводить дальнейшие параллели, пожалуй, ни к чему.

Отец Браун указал на "Двойной портрет Арнольфини".

Обратите внимание на висящую на стене нитку янтаря с зелеными кистями. Это, разумеется, четки. Кроме того, она символизирует золотую цепь, соединяющую историю Ирландии и Фландрии, и ее бусины – столетия. Теперь мы имеем возможность истолковать картину в таком свете.

91. АПЕЛЬСИНОВЫЙ ЧАЙ

Панель, на которой выполнена картина, составлена из трех досок ирландского дуба.

На задней стене имеется надпись: "Johannes de Eyck fuit hic" – и под нею год: 1434. Сложите эти цифры, и вы получите двенадцать, а это трижды четыре. Четверка означает четвертое измерение, время.

"Johannes de Eyck fuit hic" можно перевести трояко: "Ян ван Эйк был здесь", "Ян ван Эйк был этим человеком" и "Ян ван Эйк был этим", то есть, дубовой панелью картины или самой картиной.

Не считая отраженной в зеркале пары, на «Портрете» видны три фигуры: мужчина, женщина и собака.

Косматый пес в зеркале не отражается. Но если представить его развернутым относительно головы, то мы увидим, что своими контурами его тело напоминает карту Ирландии, составленную из бесконечно запутанных волокон.

Мужчина – это Арнольфини, на французском также известный как Arnoul le Fin, то есть Арнуль Изощренный. Он купец, переводчик, специалист по тканям, что подтверждает роскошная накидка, ниспадающая непрерывными складками бездонной глубины. Изображенный ван Эйком, он вполне может быть и самим ван Эйком.

Еще настойчивее о складках пространства и времени напоминает зеленое платье женщины. Взгляните на отороченный мехом разрез огромного рукава, изгиб которого украшен вертикальными полосками материи, собранными в похожие на четырехлистный шамрок мальтийские кресты. Непосредственно под манжетой полоски располагаются тремя набегающими друг на друга ярусами, каждый в три креста шириною, вторя сборкам самого рукава. Здесь всё складки, рюши, прорезы – троится в собственном единстве.

Пять слоев покрывал на голове дамы, на самом деле – одно покрывало, пятикратно сложенное. Эти пять пятых – пять провинций Ирландии. Итак, женщина – тоже карта Ирландии. А еще она св. Димпна, покровительница лунатиков – и тех, кому являются видения.

Рама зеркала имеет зубчатую форму, словно шестерня в часах. Две виднеющиеся в нем фигуры готовы войти в нарисованную комнату из другого пространства-времени. Они – кто угодно и откуда угодно. Это можете быть вы или я.

У окна шесть ставен, у канделябра – шесть лучей.

В одном из подсвечников горит одна-единственная свеча.

Один апельсин покоится на подоконнике.

Три апельсина лежат на дубовом сундуке у окна.

Если сложить все эти обстоятельства, то суть будет ясна: "Двойной портрет" – это врата, открывающиеся в обе стороны. Картина, ныне выставленная в Национальной галерее в Лондоне, была написана первой, и с ее помощью ван Эйк перенесся в Ирландию, где создал ту, что сейчас перед вами. В результате рыцарские ордена Золотого руна и Золотой цепи слились воедино. Лондонский образ, на протяжении столетий оторванный от изначального местоположения и открытый взорам миллионов неверующих, уже давно утратил свою силу. И только наш сохранил истинное видение ван Эйка.

У нас в архиве хранится памятная записка ван Эйка с рассказом о том, как он создал эти картины. Затем следует отчет о его пребывании в Геле. В постскриптуме он добавляет, что в три апельсина на дубовом сундуке впрыснут концентрат Чая из трилистника, которого хватило бы на все население Брюгге с округой и местечками, умноженное на три. А это количество, как оказалось, с весьма точным приближением соответствует современному населению шести графств Северной Ирландии.

Все, что вам остается сделать, это войти в картину, встретиться с ван Эйком и вернуться с апельсинами. Но прежде чем вы отправитесь, есть ли какие-нибудь вопросы?

92. МАРЕНОВЫЙ

Я поднял руку. Всё время, пока говорил отец Браун, у меня было чувство смутной тревоги, которая теперь обрела ясность.

Я вас правильно понял – мы отправимся в Брюгге XV века?

Совершенно верно, ответил отец Браун, хотя в какую именно точку в пространственно-временном континууме, мы точно сказать не можем. Однако мы можем с полным основанием предположить, что картина сама вас сфокусирует и что вы появитесь в мастерской ван Эйка около того времени, когда он закончил лондонскую картину, в день св. Евангелиста Луки в 1434 году.

Простите за любопытство, сказал я, но когда мы с Береникой в первый раз вошли в картину, местность, где мы очутились, выглядела как графство Даун в наши дни, и, кроме того, мы, по-видимому, утратили контроль над своими перемещениями. Как знать, не случится ли подобное опять?

Резонный вопрос, согласился отец Браун, на который я мог бы ответить весьма обстоятельно, упомянув сравнительно низкую силу воздействия Чая, который вы приняли в тот вечер, вашу неосведомленность в истории картины, тот факт, что она находилась не на своем изначальном месте – здесь, в графстве Даун, – а в кабинете твоего дяди Селестина, и так далее. Когда вы вошли в картину, вы не почувствовали, что одеты так же, как мужская и женская фигуры?

Почувствовали, сказал я.

Этого и следовало ожидать, учитывая, что на вас была одежда середины XX века. Аконит в Чае из трилистника – известный также как борец сильнодействующий корригент ощущаемого анахронизма. Поначалу вы решили, что оказались в Брюгге 1434 года, поэтому мысленно одели себя соответствующим образом. Но когда вы поняли, что на самом деле находитесь в 1959-м или около того, все пошло вкривь и вкось, так ведь?

Верно, согласился я.

На сей раз, продолжал отец Браун, наши портные приготовили для каждого из вас платье, аутентичное в каждой складке, вставке, шве, сборке и плиссировке. Материалы сотканы вручную и вручную же сшиты нитью, свитой на прялке с ножным приводом, окрашены натуральными красителями, и всё одеяние опрыскано настоем трилистника, содержащим тройную дозу аконита. Надеюсь, вы останетесь довольны своими костюмами. Даже собаки на улицах будут принимать вас за жителей Брюгге пятнадцатого столетия. Но гораздо важнее для вашего предприятия – Метерлинк, третий элемент. В Брюгге 1434 года вы с Береникой заблудились бы, даже если бы вам удалось туда попасть, что без Метерлинка вовсе не гарантировано, поскольку магическое число картины – тройка. Метерлинк дышал воздухом Фландрии, он говорит на ее языках. Разумеется, французский и фламандский с тех пор несколько изменились, однако больших трудностей с пониманием у него не возникнет, а любые различия в произношении и словоупотреблении ему будет легко объяснить, назвавшись сыном голландского торговца, сопровождающим своих друзей из Ирландии, которая тогда, как и сейчас, находилась с Фландрией в прекрасных отношениях.

Нам подумалось, что, дабы не вызвать подозрений, Беренику лучше одеть мальчиком, поскольку юной даме не пристало появляться на людях без дуэньи или компаньонки. Вот ее наряд, подходящего к случаю цвета синего гелиотропа, называемого так за то, что он поворачивается к солнцу и потому является своего рода часами. У вас с Метерлинком одежда красного маренового цвета, ведь лучшая марена неизменно выращивалась в Голландии, и это придаст убедительности вашей конспирации. Гелиотроп и мареновый – цвета двух входящих в комнату фигур, отражаемых в зеркале ван Эйка. Будем надеяться, что втроем вы войдете в нее столь же легко. Что касается вашего возвращения, то вот вам три пузырька с Чаем из трилистника; примите его перед тем, как пожелаете войти в картину с той стороны.