Текст книги "У тебя клыки? (ЛП)"

Автор книги: Кейти Макалистер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Все здесь, – радостно прокричала я Бену, чувствуя себя на этот раз, вроде как частью коллектива, не чем-то особенным, просто собой, просто одним маленьким зубчиком на большом-пребольшом колесе.

– Они и должны быть, ведущий певец использует гламор[20], – ответил он. – Это заставляет людей хотеть танцевать. Разве ты не чувствуешь его?

– Ага, но я не возражаю. Эй, глянь, там Абсент. – Он посмотрел, куда я указывала. Я никогда не видела Абсент даже близко от палатки, где играют группы. Но она была тут, ее колючие розовые волосы качались вверх-вниз, когда она танцевала с Карлом.

– Я так счастлива, – сказала я и вскинула руки вверх, когда Бен рассмеялся со мной, обхватывая мою талию, и вращая вокруг. – Все так замечательно!

Я поняла свою ошибку в ту секунду, когда мои пальцы пришли в контакт с телами окружающих. Образы, мысли, надежды, желания, печаль, болезнь, горе… Когда Бен крутанул меня, сотни мыслей заполнили мой разум. Я потянула руки назад, но прежде я коснулась кого-то.

Кого-то плохого.

Кого-то злого.

Кого-то, кто планировал убить смеющегося, красивого мужчину, держащего меня в своих руках.

Глава 8

– Ты в порядке?

– Ага. Можешь теперь отпустить мою голову.

Я медленно села, так, словно ощущала головокружение и была готова в любой момент грохнуться в обморок. У меня даже в малейшей степени не было головокружения, но сильно болел живот.

Кто-то хочет убить Бена!

Бен присел на корточки рядом со стулом, к которому подвел меня, когда я симулировала обморок в палатке. Я глубоко вдохнула свежего воздуха, воздуха, не оскверненного сотнями тел, и оглянулась вокруг. Мы были около палатки Таллулы, находившейся в самой дальней точке от главной шатра. Музыка монотонно пульсировала у меня в затылке, как не проходящая головная боль. Я не помнила, как шла сюда, и задавалась вопросом, не нес ли меня Бен. Разве я не запомнила бы этого?

Кто-то хочет убить Бена!

Я покачала головой и снова закрыла глаза. Размышлять было очень трудно с музыкой, отдаленно бьющейся в моем мозгу.

– Ей лучше? Может она хочет воды?

Кто-то хочет убить Бена!

– Заткнись, – зарычала я визжащей внутренней Фран.

– Она только что велела мне заткнуться?

– Я не уверен. Прозвучало похоже.

Тень упала на мои руки, которые вцепились в Бена, словно я тонула. Это должно быть Таллула. Она ненавидела группы и всегда избегала шатра, где они играли.

– Кто-то хочет убить тебя. – Я не думала, что произнесу эти слова, но сделала это. Это был мой голос и пальцы Бена сжались вокруг моих.

– Кто-то хочет убить меня, – очень сухо сказала Таллула. – Это не причина велеть мне заткнуться. И все потому, что я могу связаться с теми, кто умер и рассказать живущим вещи, которые они не всегда хотят обнародовать. Однажды, дама в Амстердаме,  задушившая своего пожилого отца, пыталась убить меня шляпной булавкой. Шляпной булавкой! Естественно я знала, что она придет. Сэр Эдвард сказал мне. – Сэр Эдвард – приятель Таллулы. Он покойник, но они все еще зависают вместе.

– Не думаю, что Фран говорит о вас, – сказала Бен, не выглядя ни в малейшей степени удивленным, или обеспокоенным, или сердитым или еще как-то, как бы я почувствовала себя, если бы мне сказали, что кто-то хочет, чтобы я была мертвее раздавленного жука. Честно, он просто смотрел на меня, немного озабоченный, а его глаза вернулись к медово-дубовому цвету с золотыми крапинками.

Я взглянула на Таллулу и подарила ей слабую улыбку.

– Я не говорила вам заткнуться, и я рада, что у вас есть сэр Эдвард, чтобы знать всякий раз, если кто-то захочет укокошить вас, но Бен прав. Это о нем, не о вас.

– Кто-то хочет убить Бена? – Таллула отступила и уставилась на меня. Мама говорила, что Таллула в родстве с королевой цыган, и надо признать она была похожа на них. Ее кожа была цвета крепкого двойного латте[21], а глаза ясные ярко-синие. У нее были длинные черные волосы с большой белой прядью с одной стороны, и она всегда носила их собранными в большой шаровидный пучок на затылке. Она была старше мамы, но было трудно сказать, сколько именно ей лет, потому что на ее лице не было ни единой морщины, а даже у мамы была парочка линий вокруг глаз. – Зачем кому-то хотеть убить Бена?

Они оба посмотрели на меня.

– Не пяльтесь так на меня, я не знаю почему. Я даже не знаю, кто это был, там было слишком много толкущихся вокруг нас людей, все, что я почувствовала – кто-то хочет, чтобы Бен сдо… гм… умер.

Я знаю, о чем вы думаете. Что я оказалась там спустя несколько часов после разговора с Беном, и о том, могла ли я решать свои проблемы без его помощи, огромное спасибо, а я что делаю? Вываливаю все. Суть в том, что я не тупица. Я знаю, что могу разобраться с моими договорными штуками затребованными мамой, прижав наиболее вероятную персону, взявшую деньги, но тут было другое. Жизнь Бена была на кону[22] (Ой! Непреднамеренный каламбур). Он должен выслушать это, чтобы суметь добраться до увертливого подонка прежде, чем тот проткнет его осиновым колом.

Мои руки задрожали в его руках. Я знаю, что он почувствовал их дрожь, но ничего не сказал. Он просто чуть пожал мои пальцы, потом выпустил мои руки и встал, доставая мои перчатки из задних карманов. Я надела их, мысленно давая клятву, никогда не снимать их снова.

Ага, ну, знаю я – это была клятва, которую я не собиралась сдержать, но я почувствовала себя  лучше примерно на секунд десять.

– Ты можешь идти или хочешь, чтобы я снова понес тебя?

Кошмар! Он нес меня к Таллуле, а я была в слишком жутком состоянии, чтобы заметить это.

– Я могу идти. Я в порядке, просто немного возбуждена. Спасибо, что позволила мне посидеть здесь, Таллула.

– Ты знаешь, что всегда желанна здесь, Фран. – Она пристально смотрела на Бена, пока я вставала на ноги. – Полагаю, я свяжусь с сэром Эдвардом и спрошу, что он знает об этом.

Бен сделал ей изящный поклон. Она склонила голову, и я мгновенно поняла, почему люди думали, что она была связана с королевской семьей. Я помахала ей пальцами и направилась рядом с Беном в сторону нашего трейлера. Он не пытался держать меня за руку, это было хорошо, исключая то, что я вроде как хотела этого.

– Ты не хочешь рассказать, что происходит? Что на самом деле произошло, а не по версии Таллулы. Все, со времени, когда ты шла в палатку до того, как почувствовала себя больной.

Я пожевала губу, решаясь на легкую разумную редакцию.

– Я ничего не почувствовала кроме гламора, и даже его не ощутила вначале. Честно говоря, я думала, что музыка была как будто плохой.

Улыбка замерцала на его лице.

– Она и была плохой. Отсюда потребность в гламоре.

Гламор, для тех из вас, кто не знает этот последний магический жаргон, это форма магии используемая для изменения восприятия чего-либо, обычно из плохого в хорошее – другими словами, кто-то в группе, используя гламор, заставил всех думать, что они замечательные, награждая неодолимым желанием танцевать под их музыку. Куча народу может очуметь – ведьмы, Лорды демонов, вампы… это довольно распространенная штука. Я просто никогда не испытывала его прежде, так как всегда держалась подальше от странных друзей матери.

– Когда ты позвал меня танцевать, и все начали веселиться, – я перевела на него взгляд, чтобы понять, не подумал ли он, что я наслаждалась, танцуя с ним, в противоположность эффекту гламора, затронувшему меня, но мы шли позади трейлера Элвиса, и Бен был в тени. – И потом следующая вещь, которую я поняла, что меня затопило мыслями людей. Потом я коснулась его.

Бен остановился.

– Его? Это был мужчина?

Я тоже остановилась, пожевывая губу, пока пыталась вспомнить (ладно, жевание губы – моя небольшая нервная привычка, я никогда не говорила, что совершенна). Я закрыла глаза, пробираясь сквозь воспоминания об эмоциях, которые ощутила. За исключением девушки, волновавшейся, потому что она думала, что забеременела, оказалось невозможно вычислить мимолетный образ пола человека.

– Жаль, я не могу сказать. Это было так быстро, просто вспышка от кого-то в моем мозгу, от кого-то, кто был наполнен мыслями проткнуть тебя колом. Кто-то холодный и темный, и… – я задрожала и потерла руки, – крайне злобный внутри. Кто бы он ни был, Бен, у него были серьезные намерения. Тебе нужно быть осторожным, потому что этот человек, в самом деле, хочет твоей смерти.

– Хмм…

Он снова пошел. Я последовала за ним, закатив глаза. Он вернулся к своему шаблону крутого парня-мачо.

– Знаешь, я прочитала кучу детективов, – сказала я.

– Ты?

– Ага, и вот что я узнала о ком-то желающем убить кого-то еще, сыщики в книгах всегда говорили, что важно не кто, а почему. Если ты знаешь, почему кто-то хочет твоей смерти, это подскажет тебе кто это. Так кто же хочет видеть тебя пронзенным колом?

Он подождал, пока я не нагоню его, потом пошел около меня с абсолютно ничего не выражающим лицом.

– Довольно много людей, полагаю.

Я вытаращилась на него (нечто, чем я не горжусь, но эй, это был напряженный день).

– Ты шутишь? Почему кому-либо хотеть твоей смерти? Ты же не имеешь в виду, что-то вроде того, что случайно убил кого-то, когда обедал, а? – Я не могла представить Бена сделавшего что-то достаточно плохое, чтобы заставить кого-то желать убить его. Я была в его разуме, и знала, каким человеком он был – измученным, с огромным количеством боли, да, но не плохим. Ему не нравилось причинять людям боль.

– Я, Моравский Темный. Множество людей считают нас злобными созданиями из легенд о вампирах, охотящимися на невинных, обращающих людей в наш собственный вид, обрекая их на вечный ад. Большинство охотников на вампиров не потрудились узнать, что мы собой представляем, они свалили нас в кучу с демонами, упырями и тому подобным. Такие люди убивают нас просто потому, что это мы, Фран. Им не нужно никакой другой причины.

– Но это неправильно! Ты не злой, ты просто отличаешься ото всех остальных. Собственно говоря, и я отличаюсь, но я не думаю, что кто-то пытается пришибить меня.

Он ничего на это не сказал. Я начала понимать его – зачастую важно было не то, что он говорил, как то, что делал.

– Знаешь, эта штука, что ты не можешь лгать мне, заставляет нервничать. Разве твое молчание не означает, что ты думаешь, что кто-то пытается убить меня?

Он положил руку на мое плечо. Я должна была указать моей внутренней Фран, что это был просто добрый, утешающий жест, а ни некая романтика.

– Нет, не думал. Но твоя мама – ведьма, ты, должно быть, знаешь историю ведьм за все века.

– Ага, я знаю об охоте на ведьм и прочем, но больше этого не делают.

Тишина наполнила пространство между нами.

– Делают?

– В некоторых местах, да. Но ты не должна волноваться об этом. Твоя мать защищает тебя, так как твое желание совпадает и…

– И что?

Он ничего не сказал, но убрал руку с моего плеча. Я понятия не имела, что он собирался сказать, и не хотела услышать это. Я даже не хотела думать об этом, потому что тогда я взбешусь на него и его позицию мачо.

Так что я тоже ничего не сказала, и мы оба пошли вперед в молчании, пока Бен не прервал его:

– С тобой будет все в порядке пока ты одна и твоя мать не вернулась?

– Уверена, я постоянно остаюсь одна. – И обычно я любила быть одна, но сегодня вечером я хотела, чтобы Бен остался. Я попыталась придумать причину, чтобы удержать его с собой. – Ты голоден? Не хочешь чашку кофе? У нас есть… О-о-о. – Я такая тупица! Ба, Фран, он – вампир, ты же только что говорила об этом. – Извини, иногда я забываю что ты… Иногда я забываюсь.

Я поспешила вперед, пытаясь притвориться, что мой рот не был размером с Колорадо.

– Спасибо, Фран.

– За что? – жалко спросила я. – Заткнуть пяткой рот… снова?

– За то, что для тебя не имеет значения, кто я.

Я пожала плечами, но позволила теплому жару его слов отогнать какую-то часть невменяемого ощущения внутри себя.

– Я никогда не понимала, почему люди обвиняют кого-то в том, кем они родились. Разве  у них был какой-то выбор, а? Я имею в виду, у меня же не было выбора оказаться предсказательницей сколько-нибудь больше, чем у тебя выбор быть ли Темным. Мы просто есть. Так зачем сходить с ума из-за чего-то, что мы не можем изменить? Моя мама всегда говорит, что имеет значение не то, кто ты есть, а что ты делаешь.

– Такие мудрые слова от девочки, которая считает себя фриком.

Я взглянула на него, чтобы убедиться, не смеется ли он надо мной. Он не смеялся.

– Ага, ну, в общем, не то чтобы я думаю, что я фрик, но другие люди – да, и знаешь, это быстро становится притчей во языцех, оказаться отличной от всех остальных.

– И ты говоришь мне об этом, – сказал он, останавливаясь перед нашим трейлером. – Ты жила с тем, что была другой только четыре года, я же прожил с этим триста двенадцать лет.

– Ничего себе, ты реально старый, – сказала я, напуганная мыслью о такой долгой жизни.

Он улыбнулся, затем наклонился вперед и подарил мне крохотный поцелуй, вероятно, его бы оценили бы в Айове[23].

– Да, я стар, но не настолько, чтобы не узнать хорошую вещь, если увижу ее. Заходи внутрь. Я выловлю тебя завтра вечером.

У меня заняло пару секунд заткнуть внутреннюю Фран (она визжала из-за поцелуя).

– Куда ты собрался? Назад к главному шатру? Ты же не собираешься вернуться туда к психу, который хочет проткнуть тебя колом, а?

– Я не боюсь, Фран.

Я уставилась на него, мои глаза все больше лезли на лоб.

– Вот, а ты должен был бы! Бен, я не шутила, когда говорила, что человек, который хочет твоей смерти, плохой, по-настоящему плохой, злобы ранга А, на самом деле. Я не хотела бы связываться с ним или с ней, пофиг с кем. Верь мне, мысли этого человека раз за разом останавливались на удовольствии наблюдать за твоей гибелью, ужасающей, болезненной  смертью.

Он завернул прядь волос мне за ухо.

– Иди внутрь, Фран. Со мной все будет в порядке.

– Гр-р-р! – завопила я, желая разом придушить его, встряхнуть и поцеловать. – Ты самый раздражающий парень на свете! Отлично! Возвращайся и позволь себя убить. Увидим, волнует ли это меня!

Я протопала вверх по лестнице, захлопнув за собой дверь в трейлер. Дэвид посмотрел вверх, когда я бросила сумку на стул и пронеслась вниз по узкому проходу.

– Тупой Бен! Тупой, тупой, тупой Бен. О, он так крут, что никто не может его убить. Ха! Ладно, кому он нужен? Уверена, никому. Если он хочет позволить убить себя, то мне это пофиг. Просто способ, чтобы я никогда не должна буду искупить его душу, без разницы как делать это. Он не имеет для меня значения, ни капельки. Он и его длинные волосы, его аппетитное тело, и мотоцикл, и его удивительный способ целоваться – ничто из этого не имеет значения! Ни на единую тупую йоту!

Дэвид скорчил гримасу, что было невероятно похоже словно он скривил на меня губы.

– А ты просто кончай вот так на меня смотреть! Это не моя проблема!

Клянусь, его брови из-за меня поползли вверх.

Я указала на него пальцем.

– Ни единого слова, кот. Я пыталась предупредить его. Я сказала ему напрямик, что он идиот, если свяжется с кем бы он ни был, желающим убить его, но он все – «Я – Темный. Я могу делать с собой, что хочу». Темный –  больше подходит – Хреномный.

Ладно, это несправедливо – в Бене не было ничего хренового – но я не собиралась признаваться в этом коту.

Дэвид поднялся, изогнул спину, потягиваясь, затем сел и обвил хвост вокруг ног, одаривая меня желтоглазым взглядом, говорившим громче слов.

– Я сделала все, что смогла! – сказала я, выдергивая из открытого чуланчика свои подушку и одеяло. – Я больше ничего не могу сделать!

Он просто продолжал пялиться на меня. Я содрала перчатки и бросила их на пол.

– Гах! Хорошо! Прекрати это! Я пойду спасать Бенову задницу. Ты счастлив? Вероятно из-за этого все узнают обо мне, и потом кто-нибудь начнет «охоту за ведьмами» на меня, и я закончу померев, и кто тогда даст тебе хорошего тунца, а? И что теперь у тебя на уме, парниша!

Я подхватила свои ключи и потопала вон из трейлера, бормоча про себя, когда направилась в сторону громко бьющейся музыки. Настолько далеко гламор слишком слабо работал, и мое первоначальное мнение об этой группе оправдалось. Они реально отстойные.

Площадь за пределами палатки была абсолютно свободна от людей, что было необычно, даже когда группа играла. Обычно люди выходили, чтобы воспользоваться передвижными туалетами или покурить, но не сегодня ночью.

Не было видно ни единого человека по всему главному проходу, все меньшие палатки были темны и закрыты. Даже Таллулина была заперта. Несколько пакетов из-под чипсов и пустых стаканов пинал по земле легкий бриз, но кроме этого ничего не шевелилось.

Это было по-настоящему очень жутко.

Я скользнула за главный шатер прижимаясь к брезентовой стене, пытаясь держаться в стороне от людей и подальше от силы гламора, как только возможно. То в чем я действительно нуждалась это…

– Имоджен!

Иможден стояла от меня в нескольких футах, покачиваясь под музыку, Элвис и другой парень яростно спорили рядом с ней.

Это было вполне привычным зрелищем – Элвис реально становился ревнивым, когда Имоджен танцевала с другими парнями.  Обычно она игнорировала его.

– Имоджен!

Она повернулась и улыбнулась мне. Я двинулась к ней.

– Ты именно тот человек, которого я хотела повидать.

– Тебе это не нравится, Фран! Почему ты не танцуешь?

Я отмахнулась от ее вопроса. Я уже могла ощущать работу гламора, заставлявшую меня отбросить все и присоединиться к счастливой танцующей толпе.

– На это нет времени. Есть защитное заклинание способное оградить себя от гламора?

Она улыбнулась парню, который сейчас нависал над более мелким Элвисом с двумя большими кулаками.

– Я надеюсь, он вырубит его; Элвис был таким приставучим сегодня вечером. Да, защита, конечно, есть, это защищающее заклятие от всего.

– Ты можешь показать мне как его сделать? Это же не Моравский секрет, а? Что-то что я могла бы использовать специально против этого гламора?

Пальцы ног начали притопывать против моей воли. Мои ноги хотели, чтобы я бросилась в толпу.

Она повернулась ко мне с легкой морщинкой между бровями.

– Почему ты хочешь защититься от этого гламора? Он же не вредный, да и группа звучит намного лучше с ним.

– Пожалуйста, Имоджен, у меня нет времени объяснять. Могла бы ты просто показать мне оберег?

Она наградила меня заинтересованным взглядом, потом повернулась так, чтобы ее тело закрыло вид от любого, кто мог бы взглянуть в нашу сторону. Мне пришлось с трудом удерживать свое внимание на ее указаниях; музыка была настолько убедительной, что все во мне кричало отправляться танцевать, развлекаться, позволить ей наполнить меня и стереть все мои заботы.

Она нарисовала на мне оберег, потом показала, как его рисовать. Дело с оберегами вообще-то не в правильном изображении символа, а в вере, вложенной в него. Это метод для всей магии – веришь, и она работает. Усомнишься, и сила магии ослабнет. У меня не было сомнений в собственных способностях – таковых, какие были – что помогло мне изобразить оберег. В момент, когда мой палец вычертил последний изгиб, символ ожил в воздухе передо мной ярким золотистым мерцанием, что тут же растворилось. Однако, я почувствовала что защита осталась.

Я сделала это! Я нарисовала оберег, и он заработал!

– Фуу! – заорала я, прихлопнув уши руками. – Народ, это же в пятьдесят раз хуже!

Имоджен рассмеялась и обернулась к музыкантам, протягивая руки парню, стоявшему над повергнутой фигурой Элвиса. Очевидно парень услышал пожелание Имоджен, потому что потер свои кулаки прежде чем принять руки Имоджен и начать танцевать с ней. Я подошла и толкнула Элвиса пальцами ног, но он не шевелился. Хотя его грудь поднималась и опадала, так что я поняла, что он не умер, а просто в отключке.

– Извини, но я должна заняться более важными вещами, – сказала я ему, когда повернулась в сторону танцующей толпы, протискиваясь вдоль края, когда высматривала Бена. На мгновение мой оберег ожил, отталкивая тьму, но также быстро образ растворился. Полагаю, что кто бы ни делал гламор, добавил немного силы в него, но покамест мой оберег выдержал, и это не коснулось меня.

Я колебалась, наблюдая за всеми танцующими, ненавидя то, что должна была сделать, мой разум отчаянно крутился как белка в колесе ища другой выход, но его не было. Бен думал, что сможет поймать человека, желающего его убить, но я знала правду. Кто бы он ни был, мужчина или женщина, в нем было холодное отчаяние, целиком, и телом и душой, преданное идее увидеть Бена мертвым. Ты не обретаешь такого рода решимость, если ты обычный охотник на вампиров. По крайней мере, я не думаю, что обретаешь.

– Только не боль, не снова, – сказала я себе и, сделав глубокий вдох, погрузилась в толпу. Я позволила своим рукам касаться каждого, не пытаясь направлять их, просто позволила себе беспорядочно проталкиваться вокруг. Люди, образы, предметы, чувства, моменты времени, мысли, желания, страхи – все что люди вокруг несли в себе, их подсознательное заполнило мой мозг пока я не подумала, что моя голова собирается взорваться, боль пронзила все мое тело от усилия удержать все это. Я не могла вздохнуть; тут было так много прижимающихся ко мне людей, наполняющих меня, так многие из них отталкивали меня в сторону и притягивали к себе. Ничего не осталось от меня, ни единой крошки, это все принадлежало им. Я просто была уверена, что мой мозг рушился, в какой-то момент я поняла, что переступаю грань от здравомыслия к безумию, чернота заполнила меня, мягкая, теплая, бархатная темнота. Она оградила меня от голосов, образов, людей заполнивших меня. Темнота укрыла меня, защищая в мягком коконе, медленно отделяя от толпы пока я не соскользнула в глубокий, темный, чернильный омут, что, казалось, встретил меня теплым объятием и шепотом, что все будет хорошо.

Глава 9

– Эй, – сказал Сорен.

– Эй. О-о-о, миндальные рогалики?

Он кивнул и шлепнулся вниз около меня, терпеливо ожидая пока я верну ему бумажный пакет, который выхватила из его рук. Было две вещи, существующие в Европе, которые я по-настоящему любила – замки (очень круто) и путь, которым все отправлялись каждое утро в местную пекарню, чтобы заполучить свежую выпечку. Хлеб был хорош, но миндальные рогалики…

– М-м-м, – блаженно сказала я, позволяя легким хлопьям[24] рогалика таять на языке. – В них, наверное, дофигенный дофиглион калорий, но люди, это здорово.

Сорен оторвал один из двух изогнутых рожков рогалика и, затолкав его в рот, начал жевать, щурясь на утреннее солнце. Бруно и Тесла щипали перед нами траву, отбрасывая вытянутые, колеблющиеся тени, медленно двигаясь по краю луговины, успешно пожирая траву, их хвосты, сохраняя ленивый ритм, отмахивались от мух. Я любила это время утра. Было недостаточно поздно, чтобы стало по-настоящему жарко, но достаточно тепло, чтобы заставить ваш дух парить. Парочка сине-зеленых стрекоз скользили низко над травой, потом направилась в сторону деревьев, где сочился тонкий ручеек.

– Как ты себя чувствуешь? – наконец, спросил Сорен.

Прежде чем ответить, я прикончила свой рогалик, обхватив руками ноги и упершись подбородком в колени, всосала последнюю сладость, миндальные крошки рогалика со своих зубов.

– Я в порядке; а почему ты спрашиваешь?

– Почему спрашиваю? У тебя прошлой ночью было что-то вроде приступа паники и тебя пришлось унести из главного шатра. Ты обычно так не делаешь. Я подумал, что, может быть, ты приболела или что-то вроде.

– Унести? – Я оперлась щекой о колено и посмотрела на Сорена. Его нос шелушился от солнечного ожога, полученного несколько дней назад. – Кто унес меня?

Он сорвал траву и бросил пригоршню в лошадей.

 – Бенедикт.

Черт бы это побрал с лягушками-быками. Бен дважды нес меня, и оба раза я была слишком не в себе, чтобы это заметить. Я оглянулась на лошадей.

– Доктор Битнер сказал, что я могла бы проехаться на Тесле, если бы хотела, пока не вытащу его на дорогу, потому что у него нет никаких подков, и я не должна отправляться на нем слишком далеко. Он сказал, что я должна начинать медленно, развивая его выносливость, но он настолько стар, что по-настоящему не сможет скакать слишком долго.

Сорен скользнул по мне косым взглядом.

– Почему ты меняешь тему?

– Это то, что делают люди, когда не хотят говорить о чем-то.

Он думал об этом с минуту, потом спросил (именно так, я знала, он и сделает):

 – Почему ты не хочешь говорить о том, что произошло прошлой ночью?

Я сорвала лютик и провела им под его подбородком. Он оттолкнул его.

– Если я расскажу тебе, что случилось прошлой ночью, ты покажешь мне, как скакать верхом?

Он взглянул на Теслу.

 – Без седла?

– У меня нет седла.

– У тебя так же нет уздечки.

Я пожала плечами.

 – Разве я не могу воспользоваться нейлоновой веревкой, чтобы править и его поводом?

Он тоже пожал плечами.

– У него нет... как вы это называете... – он сделал жест поперек рта.

– Удил?[25]

– Да, удил. Но я покажу тебе, если ты расскажешь, что случилось.

– Если я расскажу тебе, ты должен поклясться, что никому ничего не скажешь. Ни твоему отцу, ни еще кому-то. Понял?

Его глаза расширились.

 – Это что-то связанное с кражей?

– Нет. Да. На самом деле, нет. Это что-то связанное со мной. Ты клянешься?

– Ich schwore[26]. – Он поплевал на руку и протянул мне, чтобы пожать. Фу-у. Я схватила самые кончики его пальцев и стиснула. – Что же случилось?

– Ты не поверишь мне, если я просто расскажу. Что у тебя в карманах?

Он выглядел удивленным, и чуть озадаченно нахмурился, сдвигая брови, но полез рукой в карман шорт и извлек содержимое. Там была маленькая голубая пластмассовая расческа, несколько монет, бечевка, используемая как завязка, связка ключей, и тюбик бальзама для губ, я содрала перчатки и выбрала ключи на его руке.

– Ты никогда не показывал мне эти ключи раньше, а?

Он покачал головой.

– Точно. – Я отделила один ключ от остальных и подержала его, позволяя образам от ключа перейти и рассказать о его применении. – Этот ключ от большого деревянного сундука, где твой отец держит свой реквизит. Крупный реквизит.

Глаза Сорена расширились, когда он посмотрел на ключ, затем он кивнул. Я выбрал второй ключ.

 – Трейлер. – Его глаза расширились еще больше. Я поднял маленький ключ. – Этот от футляра для скрипки. Я не знала, что ты играешь на скрипке.

У него отпала челюсть.

 – Никто не знает, кроме папы и Танти. Как ты делаешь это?

Я подержала еще один ключ.

 – Этот отпирает большой ящик, в котором вы держите голубей. Это не его называют голубятней? Без разницы, это новый ключ. Он у тебя недолго.

Я думала, что его глаза собираются вывалиться из глазниц, а так как я провернула свое шоу, то осторожно опустила ключи в его руку.

– В этом нет ничего особенного, Сорен. Я чувствую вещи, касаясь их, вот и все.

– Вот и все? Это очень особенное: даже слишком особенное! – Он смотрел вниз на мои руки, словно они были окрашены в фиолетовый или вроде того. Я натянула перчатки обратно. Солнце все еще сияло, но ни с того ни с сего я ощутила, словно облако прошло над головой. – Я не могу поверить, что ты можешь делать это. Именно поэтому ты носишь перчатки? Ты действительно можешь делать такое с людьми? А ты можешь прочитать мои мысли, если коснешься меня? И можешь сказать все, о чем я думаю?

Я встала и подошла к Тесле, который не обращал на меня абсолютно никакого внимания, проверив меня ранее на наличие яблок (у меня была морковь, которую он любезно принял). Тесла и Бен, казалось, были единственными, кого не заботило мое проклятье. Как же это печально…

 – Если бы я коснулась тебя голой рукой, то да, я могла бы сказать о чем ты думаешь. Отчасти. Скорее, какие сильные чувства ты испытываешь в этот момент.

Сорен втянул воздух, глядя на меня так, будто я плясала голой. Вверх тормашками. Я развела руками, он, как и все люди, делал нечто важное из маленького отличия.

– Я все еще тот же самый человек, что и несколько минут назад, Сорен! И ты тогда не думал, что я странная!

– Я не говорил, будто думаю, что ты странная, – медленно сказал он.

– Ты и не должен это говорить, взгляд говорит за тебя. Знаешь, я видела это и раньше. У каждого, кто узнавал об этом, был такой же взгляд, взгляд "Фран – фрик". Я думала, ты понимаешь, на что похоже родиться с чем-то, с чем ничего не можешь поделать. Это ничем не отличается от того, что ты родился с одной ногой короче другой.

Его лицо покраснело, когда он опустил взгляд на свою ногу.

 – Моя нога не может рассказать мне, о чем ты думаешь.

– А мои руки могут, и? Я не могу этого отключить, Сорен. Я просто должна жить с этим. Я думала, ты поймешь. Теперь я жалею, что сказала тебе.

Я отвернулась от него, склонившись к боку Теслы, прослеживая пальцами шрам на его лопатке, яростно моргая, чтобы Сорен не увидел, что я реву.

– Фран?

Я заплела концы гривы Теслы в косу, страдая от того, что разрушила свою дружбу с Сореном.

 – Что?

– Я не думаю что ты странная. Я думаю... думаю, что это круто.

– Это не круто, это – проклятье, – пробормотала я вниз на свои руки. Белая грива Теслы спуталась меж моих пальцев. Это было то, во что превратилась моя жизнь – в путаницу. Я запуталась со своей матерью и ярмаркой, запуталась с Беном, запуталась с Сореном и Имоджен, запуталась с Теслой...

– Я так не думаю, – Сорен обошел другой бок Теслы. – Я действительно считаю, что это отлично. Мне жаль, что я заставил тебя почувствовать себя плохо.

Я дернула плечом.

– Я привыкла к этому.

Он опустил взгляд на мои руки.

 – А ты можешь это делать с животными?

– Сказать, что они чувствуют? Нет, я считаю это потому, что они думают по-другому. Единственное, что я могу принять, это человеческие эмоции или что-то вроде.

– О. – Он задумался на несколько минут. – И все же, держу пари, что это может быть полезно.

– Полезно! – Фыркнула я. – Ага, если ты хочешь, чтобы все отскакивали от тебя, каждый раз, когда ты подойдешь ближе, потому что боятся позволить тебе коснуться их, тогда это полезно. Иначе, как я и сказала, это проклятие.

– Так вот почему Миранда хотела, чтобы ты нашла того, кто крадет наши деньги, а? Она хочет, чтобы ты коснулась каждого и узнала, кто вор?

Я причесывала гриву Теслы пальцами.

– Ага, что-то вроде того.

Его глаза снова расширились.

– Я помню, ты коснулась меня на днях! Ты коснулась меня голыми руками. Ты читала меня?

Я пожевала губу и попыталась придумать вежливый способ сказать ему, что был краткий миг, когда я думала, что он мог бы оказаться подозреваемым.

– Ну... я должна была исключить всех, кто касался сейфа.

– Я был подозреваемым? Ты думала, что я подозреваемый? Круто!

Я закатила глаза, наклоняясь, чтобы убедиться, что путы Теслы были в порядке. Кожаные манжеты вокруг его передних ног не были тугими, а цепь, соединявшая их, была достаточно длинна, чтобы позволить ему пастись, не позволяя двигаться нормальным шагом.