Текст книги "У тебя клыки? (ЛП)"
Автор книги: Кейти Макалистер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Кейти Максвелл (МакАлистер)
У тебя клыки?
Готы – 1 (Темные –7,5)
http://lovefantasroman.ru/forum/4-212-1
Перевод Куджа (ВАПВЛ, ЛФР)
бета-ридинг Азриэлла (1-4 главы)(ЛВН)
Катран(5-13 главы) (ВАПВЛ)
Аннотация
Все, чего хочется шестнадцатилетней Франческе Гетти – жить нормальной жизнью, где она одна из толпы, сливающаяся с ней так, что никто не догадается, насколько она необычная. Мотаясь по Европе со своей матерью в составе Готской ярмарки, в странствующей группе экстрасенсов, магов и множества других диковинок, Фран должна справляться не только со страхом все время чувствовать себя не в своей тарелке, но так же и со своей участью ясновидящей.
Включая: некоего Моравца Темного (причисляемого большинством людей к вампирам) по имени Бенедикт, утверждающего, что Фран – ключ к искуплению его души, загадочного коня, у которого, кажется, имеется запутанное прошлое, и бессмертную подругу, помнящую каким был Моцарт, и демонолога, считающего себя Элвисом, и вы сможете понять, почему Фран, сильнее чем когда-либо, прибывает в отчаянии.
Глава 1
– Что ты хочешь сделать сначала – отснять свою ауру или провести обряд у ведьмы? – спросила девушка.
Вы помните того жуткого парнишку, который видел умерших в Шестом чувстве[1]? Так он Норманн П. Нормальный по сравнению со мной.
Ответил парень с рюкзаком на девичий вопрос.
– Я хотел бы повидать демонолога. У меня последнее время полоса неудач; это могло случиться из-за демонов. Он может сказать мне, одержим ли я ими.
Так, значит, малыш может видеть призраков, подыграем ему, а может и его мамаша была добропорядочной ведьмой?
– Не знаю, наградили ли тебя демоны невезением, Джон, – сказала девушка, хмурясь. – Это больше походит на проклятье. Может нам сначала нужно повидать ведьму, пусть она тебя проверит на это.
Он что ли, проводил дни, путешествуя по Европе с группой людей, которые знали о призраках, демонах и всевозможных разных сверхъестественных вещах больше, чем о штуках вроде кассовых аппаратов и мобильных телефонов и новинках горяченького из Американского Кумира[2]?
Голос девушки прорвался сквозь мою напыщенную ментальную речь.
– Я слышала у них есть вампир, каждую ночь пьющий кровь у добровольцев! Хотела бы я на это просмотреть!
О, да, я же забыла про вампиров. Не то чтобы на Готской ярмарке был хоть один, но все же, и о чем я думаю?
– Эй, Линси, посмотри на ту девчонку. Она странно выглядит. Думаешь, она часть шоу?
Держу пари, что парнишка из Шестого чувстваобрел жизнь в нормальном доме, с нормальной матерью, и ходил в нормальную школу с нормальными детьми. Черт подери, я бы смирилась с немного – «Я вижу мертвецов» – чтобы джин, исполнив желание, сделал все нормальным вокруг меня.
– Ш-ш-ш, она может тебя услышать.
Передо мной остановилась пара, девушка и парень, где-то на пару лет старше, пользуясь возможностью бегло осмотреть меня. Я пыталась сделать вид словно не было ничего странного в стоянии перед шатром с огромной красной рукой на пологе, засунув руки в карман, чтобы ничего ненароком не коснуться. Не прикасаться, не говорить – было моим кредо.
– Все в порядке, она, скорее всего, даже не говорит по-английски. Хотя она не похожа на обычную, не со всей этой белой кожей и темными волосами. Возможно, она одна из готов?
Или, может быть, мне просто повезло иметь отца-итальянца и светлокожую скандинавку-мать? Как считаете?
Девушка хихикнула. Я вознесла краткую мольбу Богине, чтобы Имоджен вытащила свою задницу из снаряжения и вернулась обратно в свою палатку, так чтобы я не стояла здесь, позволяя деревенщинам таращиться на себя.
Деревенщина – одно из слов, которое ты подбираешь, когда путешествуешь с шоу фриков [3]. Это значит неотесанные люди, не знающие толку в ярмарках.
– Может она одна из вампиров! Правда же она похожа на них? Я могу представить, как она пьет твою кровь.
Я повернулась спиной, так чтобы они не видели, как я закатила глаза. Не часто встретишь американцев в далекой Венгрии, но я не настолько отчаялась, чтобы при виде своих соотечественников захотеть выпить их крови.
С другой стороны, все знают, что только парни являлись вампирами.
– Франческа, мне так жаль! – Имоджен торопясь прошла мимо парочки, ее длинные белокурые волосы струились по спине, когда она скользнула за стол, схватила табличку и подставку, которая объявляла, что она читает судьбу по ладони и камням с рунами. Она проигнорировала парочку, когда ставила подставку у края палатки, засовывая в нее табличку, и болтала в своем фирменном Имодженском стиле – с хриплым мягким акцентом, отчасти британским, отчасти каким-то еще, куда я не могла бы ткнуть пальцем, не то чтобы я пробыла в Европе достаточно долго, чтобы выучиться говорить что-то большее чем: привет, пока, спасибо, почем это, и я не разрешила бы и своей собаке воспользоваться этим туалетом, а где же чистый?на трех разных языках (немецком, французском и венгерском, для таковых из вас, кто жаждет знать).
– Большое тебе спасибо, что присмотрела за моими вещами. Абсент настаивала на этом, тут явно еще были кражи. Ох, благослови тебя Боже, что ничего не касалась. Ты же знаешь, я не люблю когда кто-то касается камней, и Элвис опять пристает ко мне, это нелепо, потому что ты же знаешь у него оранжевая аура, а люди с оранжевой аурой совершенно смертельны для меня, до того конечно, как я прочту судьбу. Но я хочу сообщить тебе кое-что волнующее! Мой брат приезжает повидаться со мной!
Я выпрямилась из своей вечной сутулости и послала парочке широкую, зубастую усмешку, демонстрируя им отсутствие клыков. Я была такой же высокой как парень (шесть футов) и такой же крупной или даже крупнее его. Казалось, он немного встревожен этим фактом. Девушка чуть покраснела и, схватив своего приятеля за руку, потащила его прочь в сторону большого шатра, где после магического шоу играла группа.
Ирония того, моих попыток доказать, что нормальная, не спасала меня. Мне нравилось это. Я видела кучу иронии. И знаете что? Это сплошной геморрой.
– Они подумали, что я вампирша, – сказала я Имоджен, когда она, встряхнув, расстелила свою синюю скатерть.
Она вздернула одну золотистую бровь.
– Ты? Ты же женского пола.
Я снова ссутулилась, что помогло мне смотреться менее похожей на дородного футболиста, и одернула футболку в попытке заставить себя выглядеть меньше, симпатичнее, изящнее… ну, вы понимаете, как девушка.
– Ага. Полагаю, они не знают правил.
Она пробормотала что-то вроде батраки установила три керамические чаши с рунными камнями вдоль одной стороны расстеленной скатерти.
– Абсент говорит, что группа сбежала ночью с выручкой за прошлую неделю, но Питер отрицает, потому что только он и Абсент знают код к сейфу, а тот не был взломан. Она отправилась в Германию, чтобы найти новую группу.
Я пожевала потрескавшуюся кожу нижней губы. Это была третья кража за последние десять дней. Хотя я ненавидела соглашаться с Абсент, но то, что группа сорвалась ночью, действительно выглядело так, будто они были виновны.
– Что они собираются делать этой ночью?
– Питер нанял местную группу. Надеюсь они хорошие, последние несколько групп что он нанял были крайне плачевными.
Я склонила голову на бок, заводя волосы за ухо, в тысячный раз желая, чтобы те были какими угодно, но только не прямыми, прямыми, прямыми. У других людей были волнистые волосы – даже у моей собственной матери волосы вились. Почему не у меня?
– Из всех, кого я знаю, ты единственная, кто слышал игру Моцарта, и все еще думает, что Готские группы лучше.
Имоджен наградила меня одной из своих лукавых улыбок.
– Моцарт был сопляком. Одаренным, но все же сопляком. Но The Cure [4]– вот это музыка!
Видали, о чем я говорю? И это нормально, для вашей лучшей подруги быть четырехсотлетней бессмертной?
– Что-то не так, Фран? Ты выглядишь расстроенной чем-то, что стремительно меняется. Элвис снова тебе надоедал? Если ты хочешь я…
Я покачала головой.
– Ты же знаешь, он не замечает никого кроме тебя. И с другой стороны, я больше его. Думаю он боится, что я пришибу его, если он попытается заигрывать со мной.
Имоджен отступила от света ароматических свечей, и склонила голову, оглядывая меня. Ее макушка была намного лучше моей, так как у нее были длинные, вьющиеся волосы, тогда как у меня короткая, обгрызенная, стриженная под пажа копна прямых черных волос, и ни горячие бигуди, ни химическая завивка не могли придать им форму.
– Понятно. Ты снова ощущаешь себя неполноценной.
Я не смогла удержаться, чтобы не рассмеяться. Мило, потому что мне нравилась Имоджен, но все же смешно.
– Снова. Ага, вроде как я совсем даже ненеполноценная?
– Думаю, что вопрос скорее в том, почему ты себя так ощущаешь?
Я оглянулась вокруг чтобы убедиться, что рядом никого не было, чтобы подслушать нас – не то чтобы кто-то из людей связанных с Готской ярмаркой должен оказаться рядом чтобы услышать нас (готова была поспорить на все мои летние карманные деньги, что у парнишки из Шестого чувстване было рядом телепатов способных перехватить егомысли).
– Хочешь список? Ты его получишь! Во-первых, я размером и формой примерно как ваш нормальный полузащитник в старшей школе.
– Не будь глупой, ты не такая. Ты привлекательная девочка, высокая и статная. Мужчины будут падать к твоим ногам через несколько лет.
– Ага, падать от испуга, – сказала я, потом быстро сменила тему, прежде чем она успела сказать другой комплимент в мой адрес. Вам было бы достаточно одного взгляда на меня, чтобы понять – я большое, неуклюжее чудище. Я не нуждалась в крошечной изящной жалости от крошечной изящной Имоджен.
– Во-вторых, мой отец снова женился на девушке всего на пару лет старше меня и сказал, что ему нужно шесть месяцев наедине с ней, чтобы обрести спокойствие, что означало, что когда моя мама устроилась на работу в Европейскую передвижную ярмарку, я должна была отправиться с ней.
– Сожалею о твоем отце, – сказала она и наморщила лоб, как если бы это реально имело для нее значение. Одна из вещей, что мне так сильно нравились в Имоджен – она была честной. Если вы ей нравились, она действительнолюбила вас, вас всю, и поддерживала против того, кто – все равно кто – делал вашу жизнь сущим кошмаром. – Это неверно, что он изгнал тебя из своей жизни. Он должен был лучше понимать.
Я скорчила гримасу, которую моя мать назвала бы презрительной.
– Мама сказала, что у него кризис среднего возраста, поэтому-то он купил спортивную машину и добыл себе в качестве трофея жену. Я в порядке. Мне реально не очень хотелось оставаться с ним.
Брр! Большой толстый лжец.Я понадеялась, что детектор лжи Имоджен не поймает меня на этом. Я поспешила со следующей жалобой, на случай если поймает.
– В-третьих, ярмарка – не обычная ярмарка, типа с поп-корном и сахарной ватой и сентиментальными певцами кантри. О, нет, эта ярмарка полна людьми, которые могут говорить с мертвыми, по-настоящему колдовать, читать мысли, и других странных личностей вроде того. В один миг у меня была относительно нормальная жизнь с нормальными друзьями и нормальной школой, жизнь с почти нормальной матерью в Орегоне, и потом Фран – Королева Фриков, проводит лето мотаясь с людьми, которые вызывают у большинства народа в лучшем случае нервную дрожь, что будет преследовать их всю оставшуюся жизнь. И если уж это не вызывает огорчения, тогда я не знаю что.
– Люди здесь не фрики, Фран. Ты была с нами достаточно долго, чтобы понять это. Они одарены редкими талантами, как, впрочем, и ты.
Я засунула руки поглубже в карманы, нежная шелковистость латексных перчаток потерлась о кончики моих пальцев.
Мой «талант» был тем, о чем я не желала говорить. Любому, не то чтобы кто-то кроме Имоджен и моей матери знал об этом. Думаю, что Абсент подозревала, но она ничего не могла с этим поделать. Она боялась того, что мама могла бы сделать с ней, если бы она попыталась впутать меня.
О'кей, иногда было удобно иметь мамой – ведьму. Хотя, большую же часть времени это напрягало. Но как не любить мать, которая так услужлива и знает, как печь печенье…
– Ты же не думаешь, что я фрик, не так ли? – голубые глаза Имоджен превратились в черные. Это было одной особенностью ее вида, как она мне сказала. Их глаза меняли цвет от сильных эмоций.
– Нет, ты нет, ты же не виновата, что твой отец был вампиром.
– Темным, – поправила она, суетясь со свечами. Они были специально сделаны моей мамой, призывающие свечи, связанные с чарами и травам, чтобы усилить ясность ума и связи с Богиней.
Я кивнула. Одной из первых вещей, что Имоджен сказала мне про вампиров, было то, что им нравится, когда к ним обращаются их собственным названием: Моравские Темные. Хотя Темными были только парни, женщин называли просто Моравками.
– Ты не фрик только потому, что твоего отца проклял какой-то Лорд демонов. И тебе не нравится пить кровь или что-то вроде.
Имоджен пожала плечами.
– Это да. Это не очень приятно. Я предпочитаю Франковку[5], – это было любимое вино Имоджен, единственное, что она пила. У нее имелся запас на всякий случай, который она таскала за собой из города в город. Она сказала, что это напоминает ей о доме в Чехии. – Думаю, дорогая Франческа, тебе просто необходим друг.
Я пинала пучок травы и наблюдала уголком глаза, как она начертила несколько символов в воздухе. Все вампиры – простите, Моравцы– могли рисовать обереги. Мама приставала к Имоджен с просьбой научить ее как это сделать, но по какой-то причине та отказывалась.
– У меня есть друзья, много друзей.
Это было еще одной ложью, у меня не было дома друзей, но я полагала, что не должна быть более жалкой, чем уже была.
– Не в Орегоне, здесь. Тебе нужны друзья здесь. – Она не смотрела наверх, когда вычерчивала другой символ на брошенной скатерти.
– У меня и тут тоже есть друзья. Есть ты.
Она улыбнулась и подозвала меня к себе. Я наклонилась вперед. В затылке появилось покалывание, когда ее пальцы затанцевали в воздухе в миллиметре от моего лба. Она однажды уже рисовала оберег, когда я только что прибыла и Элвис – местный любитель флирта – попытался приударить за мной. Наличие оберега вызывает странное чувство, как если бы воздух вокруг тебя стал гуще и тяжелее, вроде кокона. Я никогда вообще-то не видела, как работает защита (у мамы имелось несколько слов к Элвису, слов вроде «мужественность усохнет и отвалится, если ты когда-нибудь тронешь ее пальцем»), но все же, это был хороший жест со стороны Имоджен, применить немного ее силы ко мне.
– Я польщена, Фран. Ты, честно, одна из моих лучших приятельниц.
Я попыталась не улыбнуться. Имоджен говорила как актер из старых английских фильмов – с очень глубокими гласными, всей надлежащей и совершенной грамматикой, с кучей значительных фраз, как профессор, что обычно назначал свидания маме, но с примесью модного сленга, странно звучавшего в сравнении. Хотя она этого не знала, а я не хотела ранить ее чувства.
– И мне так же нравится Питер. Он хороший, когда не лебезит перед Абсент.
– Да это так. Они странная пара… – Она поставила маленькую коробку, где хранила свои деньги за толкование судьбы под стол и смахнула пыль со стула. – Ты знала, что они близнецы?
Я покачала головой. Они не были похожи на близнецов. У Абсент были розовые волосы, тонкие, словно нарисованные карандашом брови, и нервная улыбка, в то время как Питер был коротышкой, лысым и с добрыми, мягкими глазами, я слышала, что они купили ярмарку у людей которые обычно работали здесь, группа распалась, когда оказалось что предыдущие владельцы оказались психопатами-убийцами, прикончившими кучу женщин по всей Европе.
И вы удивляетесь, почему я хотела отправиться домой?
– Они близнецы, несмотря на то, что не похожи друг на друга. Это почти как если бы у одного были все хорошие черты, и у другого плохие.
Я усмехнулась, после быстрой проверки удостоверившись, что никого не было рядом (вы не можете быть слишком осторожны с тем, что имеет отношение к Абсент).
– И потом есть Сорен. Он тоже друг.
– Да, есть Сорен, – сказала она садясь и расправляя свою отделанную тесьмой ретро рубашку в стиле семидесятых от Стиви Ника. Я могла бы сказать, что она пыталась казаться всезнающей, способ к которому обращаются взрослые всякий раз, когда вы рассказываете о парне своего возраста. Дело в том, что Имоджен выглядела так, словно она только на несколько лет старше меня, приблизительно лет двадцати, так что иногда я забывала, что жизнь такая долгая, как ее, сделала ее более взрослой, чем любой взрослый, которого я знала. – Он очень милый мальчик.
– С ним все в порядке, – сказала я, реально бесстрастно. Я не нуждалась в том, чтобы Имоджен говорила всем, что я втюрилась в Сорена. Я не втюрилась, на случай если вам интересно. Сорену было пятнадцать (на год моложе меня), у него были рыжеватые волосы и усеянное веснушками лицо, и он был на три дюйма ниже и вероятно на пять фунтов легче. Однако он был единственным человеком на ярмарке, кто оказался близок мне по возрасту, так что мы зависали вместе.
– Думаю, возможно… – Имоджен глянула вверх и лучезарно улыбнулась трем молодым женщинам, которые приблизились к ее столу. Они спросили ее что-то на венгерском, и после, наградив меня извиняющимся взглядом, она ответила и махнула им на стулья с другой стороны стола. Клиенты. Мне было немного одиноко и я любила постоять и поболтать с Имоджен, но первое, что я выучила, когда мама притащила меня сюда месяц назад, что выгодные клиенты на первом месте. Я подарила Имоджен легкий кивок и отправилась прочь, поискать где был Сорен.
Готская ярмарка обычно размещалась в основную подковообразную форму, с большим шатром у основания «подковы», и двумя длинными крыльями, состоящими из личных палаток, со всевозможными «талантами» вдоль одной стороны и торговыми палатками вдоль другой.
Палатки не были кемпинговыми; они были сделаны из толстой парусины, расписанной в дикие цвета и еще более дикого дизайна, все они были спереди открыты, у некоторых имелись деревянные панели для прочности. Большинство могли быть быстро установлены или собраны, и упакованы в длинные брезентовые чехлы. Сорен большей частью помогал с установочной и демонтажной частью работы, но он так же исполнял случайные поручения, поручения своего отца (Питера), которые тот собирался сделать, но на которые никогда не хватало времени.
Я побрела вниз мимо линии палаток, снующих туда-сюда ранних посетителей ярмарки, прислушиваясь, но не понимая, к речи на других языках вокруг себя. Большие фонари закрепленные вдоль проходов были включены, так как солнце только что село, отбрасывая мрачные тени на небольшие проемы и пустоты на покрытом травой поле, где проводилась ярмарка. Соблазнительные, пряные ароматы шли от палатки продавца еды, смешиваясь со слабым тягучим запахом нагретой солнцем земли под моими босоножками. Я махнула маме, которая советовала кому-то чары. Дэвид, ее кот, сидел на столе, похожий на черный мясной рулет, его передние лапы были подвернуты под грудь, а белые усы дернулись, когда он наблюдал за моей прогулкой. Дэвид на самом деле не любил меня, я же терпела его главным образом потому, что люблю кошек, но так же и потому, что мама сказала, что он очень мудрый.
Кот. Мудрый. Пофиг.
Я нашла Сорена внизу с кучкой парней в одинаковых джинсовых куртках, выгружающих усилители и звуковую аппаратуру с потрепанного старого грузовика. Замещающая группа прибыла.
– Привет, – сказала я.
– Привет, – ответил Сорен. Так мы крутые.
– Как называется группа? – спросила я пока он сражался с усилителем, который был почти такой же высоты как и он. Я подняла одну сторону на свое плечо и помогла ему опустить его с грузовика на тележку.
– Crying Ores [6]. Выглядят замечательно, не так ли?
Мы оба глянули на парней, скучившихся у звукового пульта. Я пожала плечами.
– Они выглядят так же как все остальные группы. – Я скорее бы умерла, чем призналась в том, что готский на самом деле не был моим стилем. Я была девушкой любившей баллады. Мне нравилась Лорина МакКеннитт[7] и Сара МакЛахлан[8], женщины вроде них. А парни, поющие о желании полоснуть кому-нибудь по запястьям и вечно смотреть на капающую из них кровь, оставляли меня равнодушной.
– Я слышал их прошлой ночью. Они хорошие. Тебе понравятся. – Я снова пожала плечами. – Пожалуйста, прихвати это для меня. Отдай Стефану – человеку с одним ухом.
Сорен свалил тяжеленную бухту кабеля в мои руки. Я чуть хрюкнула, когда он это сделал. Чертова штука весила тонну. Я осторожно обошла вокруг усилителей, массы звукового оборудования и разных контейнеров, и шагнула в проход между грузовиком и палаткой. Прямо под колеса мотоцикла.
Глава 2
– Нарнг.
Тьма закружилась в моей голове, но это не была привычная темнота за веками, или даже дважды испытанный мрак анестезии, но по-настоящему черная тьма, что была наполнена мукой… и беспокойством.
Ты ушиблась? Что-нибудь болит?
– Гарк, – сказала я. По крайней мере, подумала, что это была я, ощутив, как мои губы шевельнулись и только, но я не припомню, чтобы когда-нибудь до этого в своей жизни говорила слово «гарк», так, в самом деле, с чего бы я сказала его сейчас, в этой горестной черноте, что говорила прямо в моей голове?
Гарк. Мне не знакомо это слово. Это что-то новенькое?
– Ммрфм. – Ага, это было сказано мной, я признала «ммрфм». Я говорила это каждое утро, когда срабатывал будильник в радиоприемнике. Я сплю крепко. И ненавижу, когда меня будят.
Не похоже, что ты пострадала. Ты не ударилась головой?
Мотоцикл! Меня переехали. Наверно я мертва. Или умираю. Или в бреду.
Ты выскочила прямо передо мной. У меня не было времени объехать тебя. Тебе реально надо научиться смотреть, прежде чем выходить из-за грузовика.
А ты не должен был ехать так чертовски быстро, мысленно ответила я голосу, который словно мягчайший бархат потерся о мой мозг, ни в малейшей степени не удивленная или шокированная и даже не посчитавшая странным, что кто-то мог говорить со мной без слов. Я пробыла с Готской ярмаркой в течение целого месяца. И видела более странные вещи.
Голос улыбнулся. Понимаю, что это звучит глупо, потому что как может голос улыбаться, но этот мог. Я ощутила улыбку в своей голове так же ясно, как и ладони, пробежавшие вниз по моим рукам, явно проверяя, не поранилась ли я.
Ик! Кто-то трогал меня! Моих рук снова коснулись…
Мой мозг, вроде странного слайд-шоу, затопили образы несвязанных моментов жизни. Там был парень в одном из тех длинных, богато расшитых камзолов какие носили мужчины во времена Французской Революции. Этот чувак размахивал руками и от чего-то выглядел реально самодовольным, но как только я собралась его получше рассмотреть, он истаял в грязь и дождь, и кровь, растекающуюся от мертвого парня в одежде времен Первой Мировой войны. Он растянулся в окопе, его глаза были невидяще открыты, а капли дождя сбегали по его щекам в волосы. Стояла ночь, и воздух был пропитан запахом серы и мочи и чего-то другого, что я не могла идентифицировать. Это тоже растворилось (слава Богине), на сей раз в леди в огромном, и я имею в виду громадном, с ярд высотой, напудренном белом парике и офигительно широком в бедрах платье с почти вываливающимися из него сиськами. Она поднимала подол своей юбки, демонстративно, крайне медленно обнажая ногу, как если бы делала это специально (а то нет), что-то говоря на французском об удовольствии.
Я отдернула руку от мужчины, касавшегося ее, одновременно открыла глаза. Вампир. Моравец. Носферату. Темный. Назовите его как угодно; этот мужчина был кровососом.
Мы встретились глазами, и я захлебнулась вздохом.
Он был к тому же самым симпатичным парнем, которого я видела за всю свою жизнь. Как говорится «открой-рот-и-позволь-течь-слюне» симпатичный. Одним словом очаровашка. Супер очаровашка. Самый горячий из всех очаровашек. Он был не просто приятным, а упасть-не-встать великолепным. У него были темно-каштановые волосы, стянутые сзади в конский хвост, черные глаза с ресницами такими длинными, что казалось, будто он пользовался тушью, модное количество мужественной щетины, и он был молод, или, по крайней мере, выглядел молодым, где-то на девятнадцать. Самое большее двадцать. Сережки в обоих ушах. Черная кожаная куртка. Черная футболка. На груди – серебряная цепочка с витиеватым кельтским крестом. О да, это был офигительный парень и он склонился надо мной, и таково уж мое везение, он оказался нежитью.
– В некоторые дни я просто не могу выиграть, – сказала я, выталкивая себя в сидячее положение.
– В некоторые дни я даже не пытаюсь, – ответил он, его голос был таким же, как тот, что касался моего разума. Он был чуть нездешним, не немецким, как у Сорена и Питера, но каким-то еще, возможно славянским? Я пробыла в Восточной Европе не слишком долго, чтобы достаточно хорошо различать акценты, а так как все на ярмарке говорили по-английски, мне реально не зачем было себя перетруждать. – Ты не ранена.
– Это был вопрос или комментарий? – спросила я, поднявшись, проигнорировав протянутую им руку, отряхнула джинсы и проверила ноги на предмет всевозможных переломов, ран и тому подобных увечий.
– Все вместе. – Он встал и смахнул грязь и траву с моей спины.
– О, я счастливица, меня переехал юморист, – проворчала я. – Эй! Держи руки при себе, парниша!
Его рука, которой он отряхивал траву с моих ног, приостановилась. Его брови поползли вверх.
– Мои извинения.
Я одернула футболку и наградила его взглядом, дававшим понять, что может он и вамп, но я-то выше его. А потом меня сразило наповал, когда я взглянула вверх, чтобы свирепо посмотреть на него. Вверх. Как в… верх.
– Ты выше меня.
– Рад видеть, что у тебя нет сотрясения мозга. Как тебя зовут?
– Фран. Мм… Франческа. Родители моего папы – итальянцы. Меня назвали в честь моей бабушки. Она в Италии. – Боже, могла ли я сказать большую тупость? Бормотала, я положительно бормотала как идиотка, мужчине, перед которым в какой-то момент его жизни огромноволосая французская малышка-революционерка обнажала ноги. О, блестяще, Фран. Заставь его думать, что ты бредящая лунатичка.
– Очень милое имя. Мне нравится. – Он улыбнулся, когда сказал последнюю фразу, демонстрируя белоснежные зубы. Не острые. И без клыков. Я хотела спросить, что произошло с его клыками, но Сорен и кто-то из парней из группы заметили, что мы стоим среди разбросанного кабеля у опрокинутого мотоцикла.
– Фран, ты в порядке? – спросил Сорен, спрыгивая с грузовика, и хромая ко мне. Одна нога у него была короче другой, и он реально обижался на упоминания о своей хромоте, так что мы вообще не говорили о ней.
Вамп мельком глянул на Сорена, потом обратно на меня.
– Приятель?
Я фыркнула, в тоже время, желая не делать этого. Я имею в виду, разве не стремно фыркать перед вампом?
– Нет! Он же моложе меня.
– Что-то не так, Фран? – сказал Сорен, хромая действительно быстро, награждая темноволосого парня таким взглядом, словно тот пытался забрать у него любимую игрушку. Честно говоря, меня вроде как задел прищуренный, подозрительный взгляд, которым наградил парня Сорен.
– Все о'кей, меня просто переехали. Думаю, кабель не поврежден.
– Переехали? – Двое парней из группы заспешили мимо Сорена и похватали кабель, проверяя последствия.
– Шутка, Сорен. Я не поранилась. Это брат Имоджен.
Темноволосый вамп подарил мне любопытный взгляд, прежде чем протянуть руку Сорену. Он не отрицал этого, так что я сделала вывод, что мое предположение было верным. Хотя, это не было сюрпризом. Я имею в виду, сколько подлинных Темных должно бродить вокруг ярмарки в тот самый вечер, когда Имоджен ожидает своего брата?
– Бенедикт Черный.
– Черни? – спросила я.
– Это пишется Ч-Е-Р-Н-Ы-Й. Я чех.
– О. Верно, Имоджен сказала, что она из Чехии. А почему ее фамилия Словик?
– Женщины в моей семье берут фамилию своей матери, – без запинки сказал Бенедикт, ставя свой мотоцикл вертикально.
Он говорил о Моравцах. Я задавалась вопросом, знал ли кто-то еще, кем он на самом деле был. Имоджен сказала, что только Абсент знала о ней – я обнаружила это случайно, однажды ночью, когда мы обе добрались до нескольких доз ягодного коблера[9] и моя рука коснулась ее.
– Я Сорен Заубер. Моему отцу и тете принадлежит Готская ярмарка.
Сорен запыхался, его обычно добрые голубые глаза стали абсолютно жесткими, когда он взирал на Бенедикта. Я никогда его таким не видела; обычно он весь был улыбчивым и дружелюбным, вроде громадного блондинистого щенка, который так и рвется следовать по пятам.
– Рад знакомству, – любезно сказал Бенедикт. Он повернулся ко мне и протянул руку.
Я убрала свои руки за спину.
– Сожалею, но у меня эта штука насчет касания людей. Это… мм… проблема с кожей. – Проблема с кожей. Проблема с кожей! Замечательно, теперь он подумает, что у меня проказа или нечто подобное.
Его левая бровь дернулась на мгновение, прежде чем осесть. Он оглянулся на Сорена.
– Я могу где-нибудь припарковать…? Да, вижу. Спасибо.
Его черные глаза метнулись ко мне. Я втянула щеки и попыталась выглядеть не как изъеденная проказой бормочущая идиотка, бросающаяся под мотоциклы.
– Я еще увижусь с вами обоими.
– Вау, – сказала я, когда он покатил свой мотоцикл туда, где рядом с автобусом Питера и Сорена был припаркован фургон для лошадей. – Он, вроде супер круть, или чего?
– Супер круть? – Сорен посмотрел вслед Бенедикту. У парня была реально приятная походка. Я имею в виду, пр-и-и-и-я-ят-на-а-ая. По ходу дела, его плотно облегающие черные джинсы не оскорбят ни чей взор. – Полагаю, что так.
Я обняла себя за ребра, рассеянно удивляясь, что они не повреждены, несмотря на то, что я плюхнулась наземь. У меня ничего не пострадало. Если по-честному, я чувствовала своего рода… перезвон.
– Ты должна держаться от него подальше, – сказал Сорен. Я выудила из кармана и натянула латексные перчатки, а сверху черные кружевные, извлеченные из задних карманов. Я купила их у одного из торговцев, потому что они смотрелись как готские. Никто не посмотрит дважды на того, кто носит черные кружевные перчатки, но опыт научил меня, что если вы ходите вокруг с надетыми латексными медицинскими перчатками, люди начинают бросать на вас странные взгляды. Сорен молча наблюдал, как я надевала перчатки. Я сказала ему, что у меня сверхчувствительная кожа (не жутко далеко от правды) в первый день нашей встречи, и он с тех пор никогда не сказал ничего о моих перчатках. Думаю, что с его хромотой он полагал не кошерным комментировать мои перчатки.
– Почему? Он показался мне нормальным.
– Он мне не нравится. Ты должна держаться от него подальше. Он может оказаться… опасным.
Я ухмыльнулась и по-дружески, как приятеля, хлопнула его по плечу.
