Текст книги "Конторские будни"

Автор книги: Кейт Уотерхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Кейт Уотерхаус
Конторские будни

Конторские будни Билли-враля

Когда в 1959 году увидела свет повесть Кейта Уотер-хауса «Билли-враль», к молодому писателю сразу пришла известность. В главной роли в одноименном фильме снялся тогда молодой Том Кортни, один из самых выдающихся современных английских актеров. На сценах нескольких театров шла драматургическая версия повести.

Английская критика поспешила причислить автора книги к «рабочим романистам», которые заявили о себе во второй половине 50-х годов. Основания для этого имелись, пожалуй, лишь чисто формальные: как и все «рабочие романисты», Уотерхаус родился на индустриальном Севере, а Билли некоторыми чертами напоминал героев первых книг этих писателей.

– Да, так оно и было, – говорит автору этих строк Кейт Уотерхаус, с которым мы сидим в небольшом уютном ресторане старинного лондонского клуба «Парик и Перо», что на Стрэнде, рядом с Флит-стрит. Членами этого клуба традиционно состоят журналисты и судейские чиновники, поскольку неподалеку расположены не только редакции многих газет, но и Дом правосудия.

– Можешь себе представить, что мое имя часто упоминалось в одном ряду с именем Джона Брейна…

Время чаще всего обнаруживает условность критических «ярлыков» и классификаций. Автор известного в нашей стране романа «Путь наверх» Джон Брейн очень скоро превратился в поставщика чисто коммерческого чтива с откровенно выраженной охранительной тенденцией. А создатель «Билли-враля» продолжает писать правдивые и ироничные книги о британском «государстве всеобщего благоденствия».

Кейт Уотерхаус родился в 1929 году в семье уличного торговца. В юности он работал подмастерьем у сапожника, в похоронной конторе, в гараже, прежде чем стал профессиональным журналистом, начав свою карьеру репортером в йоркширской газете. Для многих писателей газета оказывается своего рода стартовой площадкой – они покидают ее, как только перед ними открываются широкие горизонты писательства,

Уотерхаус верен журналистике до сих пор. Будучи автором семи романов, он продолжает работать в газете – по понедельникам и четвергам публикует свою колонку в популярной «Дейли миррор». Он пишет короткие жанровые сценки, очерки, публицистические статьи по проблемам охраны окружающей среды. Он убежден в том, что повседневный труд журналиста очень помогает труду писательскому. Тридцать лет работы в журналистике отразились на стиле его книг – ритмичном, упругом, лаконичном, насыщенном информацией.

Живой, общительный Уотерхаус всегда по-репортерски «нацелен» на собеседника, острый, оценивающий взгляд будто ищет черту одежды, манеры, деталь, которую можно обыграть. Наверняка с давних репортерских времен сохранилась у писателя привычка к быстрой ходьбе. Коренастый и плотный, он так стремительно мчался по людным улицам лондонского Вест-Энда, что я с трудом поспевал за ним…

– Знаешь, сколько я себя помню, мне всегда хотелось сочинять. Уже с восьми лет я стал рассылать свои писания по редакциям. В первый раз меня напечатали в одиннадцать, второй в пятнадцать лет…

Но, конечно, на хлеб этим заработать не удавалось. Отец разорился, с молотка пошли и дом, и мебель. Но чем бы юный Кейт ни зарабатывал себе на жизнь, желание и писать не пропадало. Он стал сочинять романы, действие которых происходило в обширных английских поместьях – ведь именно об этом были написаны все книги, взятые в местной библиотеке.

Откровением стал для начинающего литератора сборник рассказов Дилана Томаса – оказалось, что можно писать и о реальной жизни, о той, которую ты сам знаешь.

И вот в 1957 году выходит первый роман Уотерхауса «Есть счастливая земля…». Хотя тема его традиционна – детство, ее воплощение вполне самобытно. Роман написан от лица одиннадцатилетнего мальчишки из рабочего пригорода Лидса и на таком «мальчишеском» жаргоне, что нередко он непонятен взрослым англичанам. Герой-рассказчик – самый обычный парнишка: озорничает, не слушается тетки, тщетно пытается завоевать авторитет среди приятелей кулаками, страдает от отсутствия настоящей дружбы. От сверстников и сверстниц его отличает мечтательность и непреодолимая склонность к вранью, точнее к сочинительству, он пленник своей безудержной фантазии. Все эти качества унаследует Билли Сайрус – Билли-враль. И еще у юного героя первой книги Уотерхауса есть одно сходство с самим писателем – трепетное отношение к печатному слову: мальчик «издает» собственную газету – вырезая и наклеивая на чистый лист бумаги заметки из настоящих газет.

50-е, 60-е и даже первая половина 70-х годов дали и в английской, и вообще в западной литературе целый ряд ярких и значительных произведений о молодежи. Но вот уже лет пять, как молодежная тема в английской прозе очевидно ушла на второй план. Спрашиваю писателя, чем это объясняется – ведь ясно, что проблемы, волновавшие молодых в прошлые десятилетия, не только не снялись, но такие, как безработица, еще больше обострились.

– Проблемы и в самом деле остались. Но заметных книг о молодежи нет. Думаю, что такую книгу, как, например, «Абсолютные новички» Колина Маккинеса, сегодня и написать невозможно. Раньше подростки говорили на своем жаргоне, который писатель мог использовать. А сегодня панки (часть молодежи, унаследовавшая экстравагантные одежды и замашки хиппи, – Г.А.) объясняются жестами и восклицаниями, которые попросту нельзя воспроизвести на бумаге.

Что это, чисто журналистская, объективистская оценка очередной «моды» западной молодежи? Нет. Писатель всерьез озабочен судьбой подрастающего поколения. Не скрывая тревоги, Уотерхаус говорил мне о том, что я уже слышал от многих английских знакомых: система образования в Англии в глубоком кризисе – речь, конечно, не идет о немногих привилегированных школах и университетах. В Англии самый большой из всех западноевропейских стран процент молодежи с неоконченным средним образованием. Сотни, тысячи молодых людей, не достигнув шестнадцати лет, пополняют ряды безработных, не в последнюю очередь и потому, что не имеют квалификации, необходимой для труда на современном производстве.

Разговор с писателем высветил еще одну грань в неоднократно прочитанной повести «Билли-враль». Ведь одна из самых главных трудностей Билли, которую он, быть может, сам в должной мере не сознает, – это недостаток образования, общей культуры. Он мечтает о творческой, вдохновенной работе, богатой, интересной жизни, но все прошлые годы никак его к ней не подготовили. И во многом потому и начинается трагикомическое раздвоение, в котором существуем герой.

Жизнь Билли Сайруса течет как бы в двух измерениях, в двух мирах – реальном, где он служит клерком в похоронном бюро в маленьком йоркширском городке Страхтоне, и вымышленном – в стране Амброзии, которую он сам изобрел и где он занимает руководящие посты, побеждает в войнах, пользуется всеобщей любовью.

В реальном мире все наоборот. Недовольны родители – поздно приходит, грубит, ко всему равнодушен. Недоволен хозяин конторы – Билли не только нерадив, но и горазд на всякие каверзные выдумки. Недовольны подружки – еще бы, ведь он всем им обещает жениться.

Что же, Билли – просто скверный, испорченный парнишка? Нет. Он своеобразный, романтичный враль, мечтатель, жаждущий воплощения своего заветного желания – писать юмористические сценки и скетчи для эстрады. Получив письмо, вежливое и ничего не значащее, от известного комика Бума, Билли окончательно теряет голову. Он настолько оторвался от земли, что готов поверить в свою счастливую звезду.

Собственно, вся повесть о сборах и приготовлениях Билли к отъезду. Он лжет и выдумывает на каждом шагу, причем фантазии его столь неправдоподобны, что установить истину не составляет никакого труда. Его вранье приносит вред главным образом ему самому: восстанавливая против себя окружающих, Билли лишь умножает свое одиночество, от которого действительно страдает. Его бесконечные выдумки – попытка привлечь к себе внимание, защититься таким способом от одиночества, но попытка с негодными средствами, превращающаяся в иную, быть может, еще более драматичную форму одиночества и эскепизма. Билли не столько бежит в мир несбыточной мечты, несуществующей «счастливой страны» Амброзии, сколько скрывается за частоколом лжи, которая, хоть как будто и безобидна, больно ранит окружающих, в частности мать.

В постоянной лжи Билли по поводу и без повода есть и еще одна сторона – своеобразный квазиромантический протест против унылого стандарта повседневности. Обычно романтический герой уверен в своей силе и правоте. А Билли фантазирует и сочиняет от неуверенности в себе. Он раздираем мучительными сомнениями во всем – прежде всего в своих способностях, в своем внутреннем праве заниматься творческим трудом. Билли не противопоставляет себя остальному человечеству. Напротив, он стремится преодолеть свое одиночество, выйти к людям, заинтересовать их, развеселить. Но терпит неудачу.

В чем ее причина? Однозначный ответ дать трудно.

Дело в том, что Билли, по существу, находится в конфликте со страхтонским обществом, которое дает нам представление о нравах английской провинции. Прежде всего, он воюет с родителями, людьми и честными, и трудовыми, но ограниченными. Ведь именно отец устроил сына в похоронную контору. Конечно, никакой труд не постыден, но не с темпераментом Билли заниматься похоронными делами. Что же до страхтонцев, то у них не может не вызвать неодобрения тот факт, что служащий похоронной конторы каждую субботу выступает в одном-из пабов с… комическим номером. Как-то несолидно…

Надо сказать, что у Билли и кроме вранья недостатков хватает. Он, правда по мелочам, нечист на руку. Порой его можно обвинить в цинизме. Однако при всех своих пороках он не эгоцентричен: кроме собственной персоны, у него есть и другие интересы. Его волнуют проблемы его «малой родины» – Йоркшира, его будущее: «Черно-сатанинские скопища наших фабрик, – попыхивая трубкой, сказал бы я, – с этим, по традиции, еще можно смириться, это часть нашего исторического ландшафта. Но… когда на нашей земле вырастают, словно черные мухоморы, сатанинские электростанции, застилающие все вокруг черным дымом, потому что они работают на плохом каменном угле, сатанинские жилые кварталы из черного от пыли камня, сатанинские кафе… Да мне нужен прогресс, – гневно подтвердил бы я, – но не сатанинский, а йоркширский, без ломки наших традиций».

Этот мысленный монолог героя отражает заботы самого писателя, истинного патриота своего Йоркшира. Билли много размышляет. Он хочет и, пожалуй, мог бы принести людям пользу. Если бы представилась возможность. Но такого шанса ему не выпадает.

Случайность ли это?

Ясно, что Билли Сайрусу не хватает знаний, усидчивости, умения работать. Но едва ли не самая важная причина краха всех его устремлений лежит в другом. Несмотря на то что «в Страхтоне было сколько угодно объектов для осмеяния» и Билли вместе с приятелем их регулярно осмеивает, герой Уотерхауса незримыми, но прочными узами связан со Страхтоном. Как и подавляющее большинство страхтонцев, он консервативен (речь, естественно, идет не о политическом консерватизме, а о скептическом отношении к любым переменам), осторожен, нерешителен, чтобы не сказать труслив. В нем как бы сосуществуют – и не слишком мирно – два человека: «внешний» – бунтующий, деятельный, язвительный, незаурядный, и «внутренний» – неуверенный в своих силах, пугливый, конформный, более всего страшащийся неизведанного ранее, словом, типичный страхтонскии обыватель.

Важнейшая заслуга Уотерхауса в том, что он сумел точно показать сложную диалектику единства и борьбы бунтарского и антибунтарского начала в душе своего героя.

С одной стороны, Билли справедливо полагает, что «основательные йоркширцы абсолютно одинаковы и взаимозаменяемы, как стандартные колеса серийного автомобиля», слышит, что «все знакомые разговаривают штампами», испытывает закономерное презрение к своему патрону Крабраку, обволакивающему слащаво-глубокомысленными речами клиентов погребальной конторы. С другой – он, отвергающий образ жизни родителей и соседей, сам планирует чинную и благопристойную семейную идиллию с Барбарой, занудной мещаночкой, которая к тому же ему вовсе не нравится.

Да и представления Билли об успехе ничем не отличаются от общепринятых страхтонских: лимузин с шофером, деньги, меха, драгоценности для родных и т. д. Постоянно высмеивая Страхтон, он все же хочет самоутвердиться именно в нем, доказать своим землякам, что и он чего-то стоит, иными словами, вернуться домой богачом. Хотя, к чести Билли, богатство для него не самоцель, а наиболее убедительный показатель способностей человека, как это принято считать в «обществе потребления».

Провинциальный паренек не привык полагаться на случай. Он – враль, но не авантюрист. Потому поездка в Лондон манит и страшит его одновременно. Влюбленная в него Лиз, девушка живая, эмоциональная и лишенная предрассудков, считает, что в Лондон уехать просто – «надо… сесть в поезд – и за четыре часа он довезет тебя до Лондона». Верно. Но Билли – плоть от плоти своей среды. У него никогда не было и нет лишних денег, а к приключениям, если они выходят за привычные рамки страхтонских выдумок, он относится с инстинктивной опаской. Для него «Лондон – удивительный город… В Лондоне очень легко заблудиться». И это не очередная шутка озорника-провинциала. Глубоко сидит в Билли извечная неуверенность в себе и недоверие к другим: «И тут снова, едва я подумал, что на самом деле окажусь в Лондоне, мне стало как-то не по себе».

Он не в силах победить свою недоверчивость даже в отношении откровенной и бескорыстной Лиз. Она хочет, чтобы они немедленно поженились, а Билли никак не может решиться, несмотря на то, что только рядом с ней он ощущает счастье. Он не способен взять на себя ответственность за другого человека хотя бы потому, что до конца не верит ни одной живой душе, и Лиз в том числе.

Только однажды, после разговора со стариком Граббери, ходячим воплощением йоркширского духа, проявившим к Билли дружелюбие и участие, он ощущает прилив каких-то доселе неведомых чувств: «Я глядел ему вслед, и до меня постепенно доходило, что мне в первый раз захотелось перед кем-то исповедаться и что ему я, может быть, смог бы все объяснить, все-все. Я едва удержался, чтобы не окликнуть его».

Это признание героя многозначительно. Билли-враль привык, что все вокруг лгут. Он бы и рад поверить, открыть душу, но вдруг опять обман. Поэтому он и без настоящих друзей обходится – у него «только союзники по круговой обороне от всего мира».

Но, не умея раскрываться, Билли в то же время готов прислушаться и присмотреться к другому; в нем есть склонность к беспристрастной самооценке. Во всяком случае, он не считает, что всегда прав. Он видит мир достаточно широко, критически отводя себе самому в этом мире совсем не центральное место. Серьезные, взрослые мысли приходят к Билли перед одним из выступлений в дабе: «Пробираясь между столиками, я пытался вспомнить, сколько же раз я здесь выступал, – заранее зная что мое выступление закончится очередным провалом. Толстые тетки поглядывали на меня с равнодушным сочувствием. Такие же взгляды я замечал и раньше, но мне почему-то никогда не приходило в голову, что я по сравнению с ними просто щенок, что они-то живут подлинной, полнокровной жизнью, о которой я не имею ни малейшего представления».

Билли вдруг осознает, что жизнь этих усталых, непривлекательных женщин, глядящих на него «с равнодушным сочувствием» (как это точно сказано!), настоящая. Отсюда всего один шаг до того, чтобы задуматься, как эту настоящую и нелегкую жизнь улучшить. Но Билли этого шага не делает. Он судорожно ищет варианты своей собственной судьбы, но ищет на словах, по обыкновению жонглируя метафорами. Однако жизнь, увы, – не развернутая, овеществленная метафора. Жить по-настоящему – значит действовать. А Билли вечно размышляет и разговаривает. Ироничная Лиз верно заметила, что он «целиком замкнут на свои внутренние переживания».

Билли и правда живет очень напряженной внутренней жизнью. Но он настолько снедаем противоречиями, настолько погружен в рефлексию, что тратит все силы на борьбу с… самим собой. По ходу разговора с Крабраком он чувствует, что в нем «вскипает разрушительная, обессиливающая злость».

Писатель находит единственно верные эпитеты для характеристики состояния своего героя – в нем велико отрицающее, разрушительное начало, первой жертвой которого становится сам герой. Злость лишена созидательности. Она оглушает и изматывает Билли, который в конце концов понимает бесплодность всех своих фантазий. Скрываясь в них от повседневных забот реального мира, он в какой-то миг утратил чувство меры: «Пытаясь выкинуть из головы весь этот бедлам, я судорожно искал себя, себя самого – и не мог отыскать…»

Тут вряд ли поможет и столь желанная поездка в Лондон. Мудро говорит Билли мать: «От себя ведь не уедешь… И все свои неурядицы человек возит с собой».

Уотерхаус социально и психологически зорок и точен. Бунт героя против Страхтона и, если брать шире, против буржуазного образа жизни настолько незрел, непоследователен, несерьезен, что «позволить» Билли поездку в Лондон было бы квазиромантическим ходом, принесением в жертву жизненной правды.

Писатель достигает значительного художественного эффекта. Вызвав к Билли естественную симпатию, он в то же время так мастерски выстроил структуру книги – взаимоотношения героя с второстепенными персонажами, его мысли и переживания, – что выявились не только достоинства, но и недостатки Билли. Мы видим героя как бы с двух точек зрения: его собственной и объективной, писательской. И это двойное видение, тонко и ненавязчиво поданная в повествовании авторская оценка поднимают заурядную жизненную историю большой литературы.

Хоть Билли и не карьерист, стремящийся к богатству и положению в обществе любой ценой, но протест юного провинциала не имеет настоящей социальной основы и потому обречен.

Дальнейшая судьба Билли продолжала занимать писателя – в 1975 году выходит роман «Билли-враль на Луне». Как и следовало ожидать, мечта героя не сбылась– он так и не стал литератором и не превратился в лондонца. Однако по сравнению со службой в похоронной конторе продвинулся он достаточно далеко. Теперь мистер Сайрус, как его величают, тридцати трех лет от роду, проживает в хорошей квартире в одном из городов-спутников столицы и служит в местном муниципалитете в отделе информации и рекламы, сочиняя не сатирические скетчи, а путеводитель по этому в высшей степени «прогрессивному» городу-спутнику. Одним словом, Билли, как он сам себе предрекал, стал чиновником. У него есть жена, машина, счет в банке – внешние атрибуты благопристойности и благополучия. Перед ним раскрываются реальные перспективы дальнейшей чиновнической карьеры. Но для этого нужно лгать по-крупному, быть если не соучастником, то безгласным свидетелем постоянных незаконных махинаций и афер, в которых погрязли его коллеги. Коррупция принимает такие размеры, что мэр города в конце концов оказывается под арестом.

Но Билли Сайрус всего лишь мелкий, безобидный враль, а не казнокрад. И в тридцать с лишним лет он сохраняет своеобразную инфантильность, свойственную обычно центральному персонажу классического пикарескного или авантюрного романа, – при всех своих пороках и недостатках наш герой все же не в пример лучше подавляющего большинства окружающих.

Как и в юности, Билли по-прежнему врет на каждом шагу – матери, жене, любовнице, приятелям и начальникам. Врет нелепо, по мелочам и почти всегда попадается,

Во втором романе о Билли Сайрусе еще четче проступает замысел автора – рассказать о человеке, выбирающем особую форму эскепизма. Ведь именно нелепыми фантазиями и ложью Билли отгораживается от реальных тягот и забот. Но подобная двойная жизнь ему, человеку и тонкому, и неглупому, не приносит, да и не может принести удовлетворения. Поэтому-то он так и не «вписывается» в ту социальную роль, которую ему предлагает общество.

Точно так же, как и Билли, не могут найти себя и место в обществе герои двух книг, предшествующих «Билли-вралю на Луне».

Сирил Джабб, герой романа «Джабб» (1963), – тридцатишестилетний клерк, сборщик квартирной платы. Он, правда, не такой безудержный враль, как Билли, но неисправимый мечтатель и фантазер. Человек он незлой, и ему вовсе не хочется причинять окружающим неприятности, но при его профессии избежать этого не так-то просто, особенно потому, что в подведомственных ему домах живут люди в основном неимущие. Однако мотивы всех его добрых поступков люди истолковывают превратно. В этой истории, казалось бы, исключительно частной жизни есть немалый социально значимый подтекст – одинокий и никому не нужный Джабб готов примкнуть ко всем, кто его примет, даже вступить в расистскую организацию «Британия для британцев». Любопытно, что еще двадцать лет назад писатель счел нужным привлечь внимание к активизации подобных полуфашистских групп. В последнее время проблема расовых отношений на Британских островах крайне обострилась.

Очень напоминает и Билли, и Сирила центральный персонаж романа «Лавка» (1968). Уильям – владелец крошечной антикварной лавки, где он по дешевке распродает предметы из дома покойной матери. В нем нет никакой коммерческой жилки – он не умеет купить, а потом перепродать дороже. Уильям тоже враль, но враль своеобразный, его ложь – прежде всего самообман: он воображает себя знатоком антиквариата, ценителем искусств и т. д. Уильям не может и помыслить о том, чтобы служить, быть чиновником, это противоречит его представлению о настоящей, полной жизни. Его непреодолимо манят клубы Вест-Энда, ресторанчики Сохо; где, как ему известно, шикарно развлекается артистическая богема, люди совсем иной породы, к которой он упрямо причисляет и себя.

Краткая экскурсия в этот мир обходится Уильяму в буквальном смысле дорого – его обдирают как липку, он почти банкрот. Да и куда ему, простаку, тягаться, к примеру, с такими хищницами, как одна из его возлюбленных, журналистка из модного издания: она «открыла в себе талант делать мужчину действительно несчастным, что приносило ей глубокое удовлетворением Умение дать одной фразой язвительную, точно бьющую в цель характеристику позволяет отнести Уотерхауса к давней и плодотворной в английской прозе нравоописательной традиции.

Бедняга Уильям, потерявший почти все свое небольшое состояние, не нашел в мире богемы той яркой праздничности и счастливых людей, которых искал. При ближайшем рассмотрении этого мира рекламный глянец, столь притягательный для обывателя, немедленно блекнет. И остается хорошо знакомая изнуряющая неуверенность в завтрашнем дне и чаще всего несбыточная надежда на счастливый случай, приносящий большой куш.

Персонажей книг Уотерхауса 60-х годов объединяет некий парадокс – в силу жизненных обстоятельств, происхождения, образования им уготована судьба клерка, чиновника, но они, хотя и достаточно смутно, жаждут какой-то творческой деятельности, которая оказывается невозможна, чаще всего из-за отсутствия необходимых способностей. Даже при трезвой самооценке неудовлетворенность остается, не снимается дисгармония существования.

Казалось бы, совсем иначе, гармонично и счастливо текут однообразные дни Клемента Грайса, главного героя книги «Конторские будни» (1978), который «был вполне удовлетворен ролью рядового клерка» и отказывался от предлагаемых ему повышений. Грайс законопослушен и всем доволен, его не страшит даже временная безработица. Получив направление в фирму «Альбион», он радостно окунается в родную атмосферу. Все так и мило, и знакомо – типовые автоматы, отпускающие в бумажные стаканчики кофе или чай, картотеки, проволочные подносы для бумаг; даже письменный стол ему кажется давним близким приятелем – ведь раньше Грайс подвизался в фирме, изготовляющей конторскую мебель, в частности именно такие письменные столы.

На всех тринадцати этажах здания из стекла и бетона буквально кипит работа: стучат пишущие машинки; чиновники, склонив головы, корпят над бумагами; шуршат бесконечные потоки входящих и исходящих. Начинает вносить в эту работу свой скромный вклад и Грайс, углубившись в бумажки, которые явно никому не нужны. Но служба есть служба. Образцовый чиновник Грайс не привык задавать лишние вопросы…

Однако натренированному уху Грайса в привычном шуме конторских будней «Альбиона» недостает одного звука – телефонных звонков. Тут в повествование входит элемент таинственности, придающий книге детективный оттенок. У романтичного бюрократа Грайса есть один порок – он любопытен. Он пытается выяснить, чем все-таки занимается «Альбион». Ему, как и некоторым его сослуживцам, кажется, что за интенсивной деятельностью здесь скрывается нечто важное – возможно, «Альбион» является прикрытием какого-то учреждения секретного характера…

Но когда в конце концов открывается истина, роман «Конторские будни» оказывается куда значительнее, нежели традиционная, напоминающая по духу знаменитый «Закон Паркинсона» сатира на вездесущую бюрократию. В гротескной, преувеличенной форме писатель обнажил глубинный антигуманизм «общества благоденствия», лишающего сотни и тысячи людей самого главного – осмысленного, общественно полезного труда.

Подлинного драматизма исполнен вопрос одного из персонажей: «Почему правительство дает нам работу, чтоб мы бездельничали, а не дело, чтоб мы работали?»

Многие люди не хотят мириться с абсурдной тратой их способностей и энергии. Конечно, откровенно наивен выход из положения, предложенный в книге, – возрождение старинных маленьких типографий. Но общая идея Уотерхауса понятна и не может не вызвать сочувствия.

Трепетное отношение к печатному слову писатель пронес через всю жизнь. Бесспорно, что печатное слово– хлеб мировой культуры, необходимая основа человеческого общения. Недаром в типографии, расположенной в старом, диккенсовском, всеми забытомуголке Лондона, царит совершенно иная атмосфера, нежели в «Альбионе». Здесь люди трудятся вместе, в коллективе, на общее благо. Там – сотни отчужденных одиночек выполняют никому не нужную, бессмысленную работу, тупо повинуясь циркулярам и предписаниям.

Отпечатанное на типографском станке слово для Уотерхауса гораздо реальнее и нужнее красочных телевизионных миражей, которыми заполнены вечера сотен тысяч грайсов западного мира. Хоть Грайс и не может быть с полным основанием причислен к категории «вралей», он тоже живет в призрачной стране – в мире телевизионных грез. Недаром все люди, с которыми доводится ему встречаться в жизни, напоминают ему виденных на экране актеров и политиков, хотя он не всегда помнитих имена, а только роли или должности.

Печатное слово, говорит Уотерхаус, обладает душой, но оно утрачивает ее и обезличивается при ксерокопировании. Писатель считает, что сегодня на подмогу бюрократии пришли могущественные союзники в лице множительных аппаратов. Теперь не составляет никакого труда размножить любую бюрократическую писанину в пятидесяти, скажем, экземплярах. Наличие же пятидесяти копий предполагает пятьдесят получателей, у которых в свою очередь должно быть пятьдесят секретарш, чтобы эти бумажки принимать, регистрировать, подавать начальству на стол и т. д. Одним словом, симуляция деятельности нарастает как снежная лавина.

«Конторские будни» опровергают один достаточно распространенный на Западе миф о том, что безработица будто бы неизбежна и в общем не так уж и страшна, если государство достаточно богато, чтобы как-то содержать тех, кому работы не досталось. В романе неоднократно возникает мотив: оплаченное безделье изматывает намного больше любой работы. И в этом нельзя не увидеть прочной веры писателя в безграничные возможности человека, которому присуще стремление к полезной, творческой деятельности, потребность раскрыть все свои способности. Пафос защиты человеческого; достоинства от бездуховной механистичности «общества благоденствия» пронизывает всю книгу.

В совершенно ином стилистическом ключе решен пока последний роман Уотерхауса «Мэгги Магинс, или Весна в Эрлскорте» (1981). Здесь главный персонаж – молодая женщина, являющая собой еще один тип изгоя «общества благоденствия». Если к Грайсу писатель относился откровенно иронично, то к Мэгги он, безусловно, испытывает сочувствие. Из маленького провинциального городка вырвалась Мэгги на просторы лондонских площадей и улиц, как стремятся к тому многие провинциалы. Но ничего она не добилась, не получила никакой специальности – ушла с секретарских курсов, работала в книжном магазине, кассиром, клерком, портье в гостинице и отовсюду уходила, нигде ей не нравилось. «Мне начинает казаться, что ты вообще не любишь работать», – замечает ей отец, трудолюбивый мелкий буржуа.

Что же, Уотерхаус написал апологию тунеядства? Вовсе нет. Он поведал трагическую историю полного отчуждения человека от общества. Мэгги никто никогда не любил, никому она не была нужна, даже родителям. И для отца, и для нее самой в высшей степени мучительны их ежегодные встречи на несколько часов. Она с радостью бы от них отказалась, но это как-то неприлично: Так и идут дни Мэгги в праздных шатаниях по Лондону, посещениях пабов и иных злачных мест. Она любит выпить, но по причине бедности «не может позволить себе превратиться в алкоголичку». Мэгги не слишком разборчива в связях, но гордится тем, что, несмотря на тяжелое материальное положение никогда не занималась проституцией.

Мэгги – ровесница тех, кто в конце 60-х – начале 70-х годов был среди бунтующей молодежи, но политика ее никогда не интересовала и не интересует. Она постепенно привыкла к одиночеству и даже отчасти упивается им, скрывая от немногих знакомых свой адрес Ей никто не нужен прежде всего потому, что она никому не нужна. Конфликт ее с обществом поистине огромен, хотя внешне почти не выражен.

Сам образ жизни Мэгги – дерзкий вызов всевозможным «Альбионам», действительным и вымышленным. Она не приняла на себя ярмо бесплодных конторских будней. Мэгги честнее всех грайсов, джаббов и даже сайрусов – ее жизнь бессмысленна, так она и не считает нужным притворяться и делать хорошую мину при плохой игре. Именно этой честностью и самостоятельностью Мэгги Магинс интересна и привлекательна для Кейта Уотерхауса – писателя, настойчиво ищущего правду о человеке под густым слоем лжи, покрывающим конторские и иные будни сегодняшней Великобритании.

Г. Анджапаридзе