Текст книги "Спасибо Уинн-Дикси"

Автор книги: Кейт ДиКамилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава шестнадцатая

о время обстрела форта Самтер Литтмус У. Блок был еще совсем мальчишкой, – начала свой рассказ мисс Фрэнни Блок.

– А что это за форт? – спросила я. – И почему в него стреляли?

– С обстрела форта Самтер началась Гражданская война, – надменно пояснила Аманда.

– A-а, понятно. – Я пожала плечами.

– Итак, Литтмусу было четырнадцать лет. Он был крепким и рослым, но в душе – совсем ребенок. Его папа, Артли У. Блок, сразу записался в добровольцы, и Литтмус сказал матери, что не может спокойно смотреть, как южане терпят поражение, что он должен, непременно должен пойти на войну. – Мисс Фрэнни оглядела библиотеку и добавила шепотом: – Они вечно хотят на войну, эти мальчишки. Что взрослые, что маленькие – не важно. Им лишь бы затеять войну. В том-то и печаль. Им почему-то кажется, что война – это очень весело. И никакие уроки истории не идут им впрок… Короче, Литтмус тоже записался в добровольческую армию. Скрыл свой возраст. Да-да, милочка, наврал! Как я уже сказала, он был рослым, ему поверили и взяли в армию. И он пошел на войну. Оставил дома мать и трех сестер. Героем захотел стать… – Мисс Фрэнни прикрыла глаза и покачала головой. – Но очень скоро он узнал, что такое война на самом деле.

– И что же? – не выдержала я.

– Война – это ад. Сущая мерзость.

Мисс Фрэнни так и не открыла глаз.

– Мерзость – нехорошее слово, – заметила Аманда. – Почти ругательство.

Я украдкой взглянула на нее. Лицо ее от негодования сморщилось еще больше обычного.

– Слово «война», – произнесла мисс Фрэнни с закрытыми глазами, – и есть самое страшное слово. Хуже ругательства. – Она тряхнула головой, открыла глаза и ткнула пальцем в меня, а потом в Аманду. – Вы, вы обе, даже не представляете, какой это ужас.

– Не представляем, – согласились мы одновременно. И от неожиданности посмотрели друг на друга. А потом снова – на мисс Фрэнни Блок.

– Даже не представляете. Литтмусу все время хотелось есть. Насекомые на нем так и кишели – и вши, и блохи! А зимой было так холодно, что он уже готовился к смерти. А летом… Нет ничего хуже, чем война в летнюю пору. Стоит такая вонь! Единственное, что отвлекало Литтмуса от постоянного зуда, что не давало ему умереть от голода, холода или жары, был страх умереть от пули. Ведь в него то и дело стреляли. И попадали. А он был всего лишь ребенком.

– Его убили? – спросила я.

– Упаси Господи! – Аманда выкатила глаза.

Ну сама посуди, Опал, – сказала мисс Фрэнни. – Стояла бы я тут, в этой комнате, рассказывала бы тебе эту историю, если б его убили? Да меня бы просто на свете не было. Нет, милочка. Мой прадед должен был выжить. Но он так переменился. Стал совершенно другим человеком. Когда кончилась война, он вернулся домой. Пешком. Прошел весь путь пешком – из Вирджинии в Джорджию. Лошади у него не было. Тогда лошадей уже ни у кого не было, только у янки. Но он дошел. И увидел, что дома у него нет.

– А куда он делся? – спросила я. Ну и пускай Аманда считает меня тупицей! Сейчас главное – понять, что случилось с домом Литтмуса У. Блока.

– Сгорел! – закричала мисс Фрэнни Блок, да так, что все мы – и Уинн-Дикси, и Аманда, и я – подскочили до потолка. – Янки сожгли его дом. Дотла.

– А что случилось с сестрами? – спросила Аманда. Она зашла за стойку, тоже села на пол и посмотрела на мисс Фрэнни. – Он их нашел?

– Они умерли. От тифа.

– Господи… – тихонько охнула Аманда.

– А мама? – шепотом спросила я.

– Тоже умерла.

– А папа? – вспомнила Аманда. – Он-то спасся?

– Он погиб в бою.

– Значит, Литтмус остался сиротой? – уточнила я.

– Да, милочка, – кивнула мисс Фрэнни. – Литтмус остался круглым сиротой.

– Очень грустная история, – сказала я.

– Очень, – согласилась Аманда. И как это мы с ней вдруг нашли общий язык? Даже странно.

– Я еще не закончила, – сказала мисс Фрэнни.

Тут Уинн-Дикси начал храпеть, и я пихнула его ногой в бок, чтобы не мешал. Мне очень хотелось дослушать этот рассказ до конца. Мне было важно узнать, как выжил Литтмус, потеряв все, что когда-то любил.

Глава семнадцатая

ак вот Литтмус и вернулся домой с войны, – продолжала мисс Фрэнни, – и понял, что остался совсем один. Он сел на пепелище, там, где был когда-то порог его родного дома, и заплакал. Он плакал и плакал, взахлеб, как ребенок. Плакал по маме, по папе, по сестрам своим и по тому мальчику, каким был когда-то. А выплакав все слезы, он вдруг почувствовал что-то странное. Ему захотелось сладкого. Конфетку. Маленькую конфетку. Он не видел конфет уже многие годы. И тогда, прямо на этом месте, он принял решение. Да-да, прямо сразу. Литтмус У. Блок решил, что в мире слишком много уродства, боли и горечи и что он приложит все силы, чтобы подсластить эту жизнь. Он встал и пошел. Прямиком во Флориду – пешком. И всю эту долгую дорогу он обдумывал свои планы.

– Какие планы? – спросила я.

– Как наладить производство конфет.

– Он построил фабрику?

– Разумеется. Она до сих пор стоит на Фэйервил-Роуд.

– Это старое здание? Страшное такое? – удивилась Аманда.

– Вовсе не страшное, – возразила мисс Фрэнни. – Эта фабрика положила начало благосостоянию нашей семьи. Именно здесь мой прадед придумал знаменитую на весь мир конфету «Ромбик Литтмуса».

– Я о такой и не слышала, – сказала Аманда.

– И я тоже, – сказала я.

– Немудрено, – ответила мисс Фрэнни. – Их давно уже не выпускают. Похоже, мир наелся «Ромбиками Литтмуса» до отвала и потерял аппетит. Но у меня осталось несколько штучек.

Она выдвинула верхний ящик стола. Там было полно конфет. Выдвинула следующий. И там оказалось то же самое. Весь стол мисс Фрэнни Блок был забит конфетами снизу доверху.

– Ну как, желаете попробовать «Ромбик Литтмуса»? – спросила она у нас с Амандой.

– Да, спасибо, – ответила Аманда.

– Конечно! – подхватила я. – А Уинн-Дикси тоже можно конфетку?

– Хм… Мне как-то не встречались собаки, которые любят карамель, – заметила мисс Фрэнни. – Но пусть попробует, если захочет.

Мисс Фрэнни дала Аманде одну конфетку, а мне две. Сняв фантик, я протянула один ромбик Уинн-Дикси. Он оживился, сел, понюхал угощение, помахал хвостом и аккуратно взял конфету зубами прямо у меня из рук. Попытался было жевать, но у него не получилось, и тогда он попросту заглотил ее – разом. Потом снова благодарно помахал хвостом и улегся обратно спать.

Я же ела мой ромбик медленно-медленно. И было очень вкусно. Похоже одновременно на темную шипучку, клубнику и еще на что-то, чему и имени-то нет, но на душе у меня щемило от этого вкуса. Я взглянула на Аманду. Она сосала свою конфету и о чем-то сосредоточенно думала.

– Нравится? – спросила меня мисс Фрэнни.

– Очень.

– А тебе, Аманда? Как тебе «Ромбик Литтмуса»?

– Очень вкусно. Но от этой конфеты мне сразу вспомнились разные беды и горести.

Интересно, как беды и горести могут быть у Аманды Уилкинсон? Она же в этом городе не чужачка. И мама с папой у нее имеются. Я сама видела их всех вместе в церкви.

– В этой конфете есть особая добавка, – призналась мисс Фрэнни.

– Я сразу поняла, – сказала я. – Почувствовала. А что там подмешано?

– Скорбь, – ответила мисс Фрэнни. – Ее распознает не всякий. Разумеется, детям часто и невдомек…

– Но я ее чувствую, – перебила я.

– И я тоже, – вставила Аманда.

– Это значит, что вам обеим в жизни пришлось несладко, – объяснила мисс Фрэнни. – Похоже, хлебнули горя.

– Мне пришлось уехать из Уотли, и там остались все мои друзья, – сказала я. – Это одно горе. А другое… Меня все время дразнят Данлеп и Стиви… Но самое мое большое горе, самое горькое, что мама бросила меня, когда я была еще совсем маленькой. И я ее почти не помню. Но я надеюсь, что мы когда-нибудь встретимся и я расскажу ей все-все, кучу всяких историй.

– Ой, – вдруг сказала Аманда, – я сейчас вспомню о Карсоне. – Казалось, она вот-вот заплачет. – Мне пора. – И она вышла, нет, почти выбежала из Мемориальной библиотеки имени Хермана У. Блока.

– Кто такой Карсон? – спросила я у мисс Фрэнни.

Она покачала головой.

– Это ее печаль. Скорби и печали в этом мире достаточно.

– Но как их засунули в конфету? – не унималась я. – Отчего получился такой вкус?

– Это секрет. На нем-то Литтмус и сколотил целое состояние. Ему удалось сделать конфету, которая была сладкая и горькая одновременно.

– А можно мне еще одну? Я отнесу моей подруге, Глории Свалк. А еще, если можно, для Отиса, он работает в «Питомцах Гертруды». А для пастора можно? И для Плюшки-пампушки?

– Возьми сколько хочешь, – ответила мисс Фрэнни.

Я набила карманы «Ромбиками Литтмуса», поблагодарила мисс Фрэнни за рассказ, взяла в библиотеке «Унесенные ветром» (довольно увесистая оказалась книга), позвала Уинн-Дикси, села на велосипед, и мы отправились прямиком к Глории Свалк. Мимо дома братьев Дьюбери. Данлеп и Стиви как раз играли перед домом в футбол, и я уже приготовилась показать им язык, но вдруг вспомнила, как мисс Фрэнни говорила про войну… что это сущий ад… и как Глория Свалк говорила, чтоб я не судила этих мальчишек строго… И я просто помахала им рукой. Они остановились и посмотрели мне вслед, а когда я отъехала уже довольно далеко и обернулась, Данлеп помахал мне в ответ.

– Эй! – крикнул он. – Эгей, Опал!

Я помахала еще раз, посильнее. И подумала об Аманде Уилкинсон. Как же здорово, что ей тоже нравится слушать разные рассказы… Интересно все-таки, кто такой Карсон?

Глава восемнадцатая

обравшись до Глории Свалк, я тут же сообщила, что у меня для нее два сюрприза, и спросила, какой она хочет получить раньше, маленький или большой.

– Маленький, – ответила Глория.

Я вручила ей «Ромбик Литтмуса», и она принялась ощупывать его, пытаясь понять, что это такое.

– Конфета? – догадалась она.

– Точно! Конфета. Называется «Ромбик Литтмуса».

– О господи! Да я же помню эти конфеты! Их любил мой папа. – Она развернула фантик и положила конфету в рот.

– Ну как? Нравится? – спросила я.

– М-м-м-м… – Она снова кивнула, уже помедленнее. – Сладкая. Но вкус такой, будто… прощаешься с кем-то…

– Вкус печали? – уточнила я. – Вы тоже чувствуете вкус скорби и печали?

– Да-да, верно. Такая сладостная печаль… Ну, теперь давай второй сюрприз. Что еще припасла?

– Книгу.

– Книгу?

– Ага. Я буду читать ее для вас вслух. Называется «Унесенные ветром». Мисс Фрэнни говорит, что это замечательная книга. Про Гражданскую войну. Вы слышали про Гражданскую войну?

– Да, кажется, что-то слышала. Пару раз. – Глория сосредоточенно сосала «Ромбик Литтмуса».

– Книга толстенная, так что читать мы ее будем очень долго, – предупредила я. – В ней тысяча тридцать семь страниц.

– Ого! – Глория откинулась в кресле и сложила руки на животе. – Тогда пора начинать.

И я стала читать Глории Свалк первую главу «Унесенных ветром». Читала громко – чтобы хорошенько распугать всех призраков, которые ее преследуют. Глория внимательно слушала. А когда я закончила, она сказала, что лучше сюрпризов она еще в жизни не получала и она теперь ждет не дождется, чтоб мы почитали вторую главу.

В тот вечер я отдала «Ромбик Литтмуса» и пастору, как раз когда он пришел поцеловать меня и сказать спокойной ночи.

– Что это? – спросил он.

– Конфета. Ее придумал прадед мисс Фрэнни Блок. Называется «Ромбик Литтмуса».

Пастор развернул фантик и положил конфету в рот. А потом, минуту спустя, принялся потирать переносицу и как-то странно подергивать головой.

– Вкусно? – спросила я.

– Вкус очень странный…

– На шипучку похож?

– Нет, на что-то еще…

– На клубнику?

– На клубнику тоже, но основной вкус… другой… странный…

Пастор был рядом, но одновременно где-то далеко. Он удалялся все дальше и дальше. Вот уже сгорбился, опустил подбородок – того и гляди, втянет голову в панцирь.

– Пожалуй, это вкус… меланхолии…

– Мелан… чего? Что это такое?

– Так иногда называют печаль. – Пастор снова потер переносицу. – Мне сразу вспомнилась твоя мама.

Уинн-Дикси обнюхал фантик, который пастор так и держал в руке.

– В общем, грустный у твоей конфеты вкус, – вздохнул пастор. – Наверно, что-то не то в котел подмешали.

– Как раз то! – возразила я и села на кровати. – Такой вкус и был задуман. Литтмус вернулся с войны, а вся его семья умерла. Его папа погиб в бою. Его мама и сестры заболели и умерли. А янки сожгли его дом дотла. И Литтмус очень горевал, очень-очень, и больше всего на свете ему хотелось заесть эту горечь чем-то сладким. И тогда он построил конфетную фабрику и стал делать «Ромбики Литтмуса». И в этой конфете отразилась вся его печаль.

– Господи! – выдохнул пастор. – Ну и история.

Тем временем Уинн-Дикси вытащил фантик из руки пастора и принялся жевать.

– Отдай! – велела я. Но Уинн-Дикси и не думал слушаться. Пришлось вытаскивать фантик прямо у него из пасти. – Не смей есть конфетные обертки! Нельзя! – приговаривала я.

Пастор откашлялся. Я думала, что он произнесет сейчас что-то важное, может, даже расскажет еще что-нибудь о маме, но вместо этого он сказал:

– Опал, на днях я разговаривал с миссис Дьюбери. И узнал, что ты обозвала Стиви лысым сосунком.

– Обозвала, – подтвердила я. – Но он все время говорит, что Глория Свалк – ведьма, а Отиса называет умственно отсталым. А однажды он сказал, что его мама сказала, что мне нельзя проводить все дни со старухами. Вот.

– Думаю, тебе следует извиниться, – сказал пастор.

– Мне? Перед ним?!

– Да, – кивнул пастор, – тебе. Ты скажешь Стиви, что сожалеешь, если твои слова его огорчили или обидели. Я уверен, что на самом деле он хочет с тобой подружиться.

– Вот уж нет. Он со мной дружить совсем не хочет.

– У некоторых людей попытки подружиться бывают немного неуклюжи, – сказал пастор. – Ты извинись, и посмотрим, что получится.

– Ладно, – согласилась я. И вдруг вспомнила, что мне надо спросить у него о Карсоне. – Папа, а ты знаешь что-нибудь об Аманде Уилкинсон?

– Что именно?

– Про нее и человека по имени Карсон.

– Карсоном звали ее брата. Он утонул в прошлом году.

– Он умер?

– Да. И семья еще не вполне оправилась от этой утраты.

– Сколько ему было лет?

– Пять. Ему было всего пять лет.

– Папа, почему же ты никогда мне об этом не рассказывал?

– Человеческие трагедии – не предмет для праздной болтовни. У меня не было никаких причин рассказывать тебе об их горе.

– Но мне очень важно об этом знать. Потому что теперь я буду что-то понимать про Аманду. Теперь понятно, почему лицо у нее такое… кривое, – тихонько закончила я.

– Какое лицо?

– Не важно.

– Спокойной ночи, Индия Опал, – сказал пастор. Он наклонился, поцеловал меня, и от него пахнуло шипучкой, клубникой и печалью. Всем вперемешку. Потрепав Уинн-Дикси по загривку, папа встал, погасил свет и закрыл за собой дверь.

А я еще долго не засыпала. Лежала и думала, что жизнь похожа на «Ромбик Литтмуса», в ней тоже есть разом и сладость и горечь, и отделить их друг от друга совершенно невозможно. Странно все-таки…

Папа! – крикнула я.

Мгновение спустя он уже стоял на пороге моей комнаты, удивленно вздернув брови.

– Какое слово ты сказал? Которое говорят вместо слова «печаль»?

– Меланхолия.

– Меланхолия, – повторила я. Мне понравилось сочетание звуков, словно внутри слова таилась музыка.

– А теперь спокойной ночи, – сказал пастор.

– Спокойной ночи.

Я выбралась из кровати и развернула еще один «Ромбик Литтмуса». Я сосала его долго-долго и все думала о том, как меня бросила мама. И на душе у меня была… меланхолия. Потом я думала про Аманду с Карсоном. И от этого тоже была меланхолия. Бедная Аманда. Бедный Карсон. Такой же маленький, как Плюшка-пампушка. Но он больше не будет отмечать день рождения.

Глава девятнадцатая

тром мы с Уинн-Дикси отправились подметать полы к «Питомцам Гертруды», и я захватила с собой «Ромбик Литтмуса» для Отиса.

– А что, сегодня праздник какой-то? – удивился он.

– Нет. Почему вы так решили?

– Ну, ты же принесла мне конфету?

– Просто так. В подарок. А день самый обычный.

– Ну ладно. – Отис снял обертку и сунул конфету в рот. И вдруг по его щекам покатились слезы. – Спасибо.

– Вам понравилось?

Он кивнул.

– Очень вкусная конфета. Но только… как будто снова в тюрьме сидишь.

– Гертруда! – заорала попугаиха и уцепила клювом фантик от «Ромбика Литтмуса». Потом бросила его на пол и снова заверещала: – Гертруда!

– Тебе не положено, – сказала я твердо. – Птицы конфет не едят.

А потом быстро – чтобы не растерять всю решимость – выпалила:

– Отис, а за что вы сидели в тюрьме? Вы убийца?

– Нет, мэм.

– Вы грабитель?

– Нет, мэм. – Отис сосал конфету и смотрел на острые носки своих сапог.

– Ладно, можете не рассказывать… Но просто интересно.

– Я не опасен, – произнес Отис. – Тебе нечего бояться. Я одинокий, но не опасный.

– Понятно, – кивнула я и пошла в чулан за шваброй. А когда вернулась, Отис стоял на том же месте и по-прежнему смотрел в пол.

– Во всем виновата музыка, – сказал он.

– В чем она виновата?

– В том, что я угодил в тюрьму. Из-за музыки.

– И как же это случилось?

– Я все дни напролет играл на гитаре. Иногда играл на улице, и люди бросали мне деньги. Играл-то я не ради денег. Просто музыка становится лучше, если ее кто-то слушает. Но однажды приехала полиция. И мне велели больше не играть. Они объясняли мне, что я нарушаю закон, а я все играл. Ни на минуту не перестал. Ну они и рассвирепели. Хотели наручники на меня надеть. – Он вздохнул. – Мне это не понравилось. С этими наручниками на гитаре уже не поиграешь.

– И что было дальше?

– Я ударил, – прошептал Отис.

– Вы побили полицейских?

– Ударил. Одного. Сбил с ног. И меня посадили в тюрьму. Посадили за решетку и отобрали гитару. А когда в конце концов отпустили, с меня взяли слово, что я больше никогда не буду играть на улице. – Он метнул на меня быстрый взгляд и снова уставился в пол. – Ну, вот я на улице и не играю. Только здесь. Для зверюшек. Гертруда – не попугаиха, а хозяйка магазина – сама предложила мне эту работу, когда прочитала обо мне в газете. Она сказала, что я могу играть здесь сколько душе угодно. Только для зверей.

– Вы и для меня играете. И для Уинн-Дикси. И для Плюшки-пампушки.

– Верно. Но вы же не на улице.

– Спасибо, Отис, – сказала я. – Хорошо, что вы мне все рассказали.

– Да что там… это не секрет.

Тут пришла Плюшка-пампушка, и я тоже дала «Ромбик Литтмуса». Только она сразу выплюнула и сказала, что ей невкусно.

– Такой вкус, будто у меня никогда не будет собачки.

В тот день я подметала медленно-медленно. Мне хотелось подольше побыть с Отисом. Чтобы ему не было одиноко.

Похоже, все люди на белом свете одиноки. Я вспомнила о маме. Я то и дело вспоминаю о ней… как будто залезаю кончиком языка в дырочку от только что вырванного зуба. Раз за разом мои мысли возвращаются к пустоте, которую может заполнить только мама.

Глава двадцатая

огда я рассказала Глории Свалк об Отисе – о том, за что его арестовали, – она начала хохотать, да так, что мне пришлось придерживать ее вставную челюсть, чтоб не выпала ненароком.

Посмеявшись вдоволь, она, наконец, вымолвила:

– Ну и ну… Вот тебе и опасный преступник!

– Он просто очень одинокий. И хочет не сам себе играть, а чтоб его кто-нибудь слушал.

Глория вытерла глаза подолом своего платья.

– Я все понимаю, дорогуша, все понимаю. Просто иногда жизнь до того печальна, что становится смешной.

– А знаете, что я еще узнала? – Мне разом вспомнились все печали, о которых я услышала за последние дни. – Помните, я рассказывала про девочку с кислым лицом? Про Аманду? Так вот, у нее в прошлом году братик утонул. Ему было всего пять лет. Как Плюшке-пампушке Томас.

Глория больше не улыбалась.

– Я слышала об этом, – кивнула она. – Слышала, что в городке утонул мальчик.

– Вот поэтому у Аманды такое лицо. Она горюет по брату.

– Очень возможно, – согласилась Глория.

– Выходит, каждый человек по кому-то горюет или скучает? Как я по маме?

– Хм… – Глория задумалась. Прикрыла глаза. – Мне иногда кажется, что у всего мира щемит сердце, – произнесла она, помолчав.

Я больше не могла думать обо всех этих бедах и горестях. Ведь им уже не поможешь. Поэтому я предложила:

– Хотите еще послушать «Унесенные ветром»?

– Конечно, – встрепенулась Глория. – Я целый день только того и жду. Интересно же узнать, что еще затеяла мисс Скарлетт.

Я раскрыла книгу и начала читать, но меня все мучили мысли об Отисе. Как же так? Почему ему запрещают играть на гитаре для людей? А в книге Скарлетт собиралась на пикник, где должна была быть музыка и еда. И тут мне пришла в голову одна мысль.

– Нам тоже надо так сделать, – сказала я и захлопнула книгу. Уинн-Дикси, дремавший под креслом Глории Свалк, тут же встрепенулся и начал озираться.

– Что сделать? – не поняла Глория.

– Позвать гостей. Мы позовем кучу гостей! И мисс Фрэнни Блок, и пастора, и Отиса, и Отис поиграет нам на гитаре. Мы и Плюшку-пампушку позовем. Она любит музыку слушать.

– А «мы» – это кто? – спросила Глория.

– Мы – это мы с вами. Приготовим какую-нибудь еду и пригласим гостей сюда, в сад.

– Хм… – Глория Свалк задумалась.

– Можно сделать бутерброды с арахисовым маслом и нарезать их такими маленькими треугольничками, чтобы выглядели покрасивее.

– Господи! Ну что ты говоришь? Думаешь, весь мир любит арахисовое масло, как мы с тобой и как эта собака?

– Ну, ладно. Можно сделать яичный салат и намазать его на бутерброды. Взрослым такое нравится.

– Ты умеешь делать яичный салат?

– Нет, мэм. У меня нет мамы, и таким вещам меня учить некому. Но вы-то наверняка знаете, как его делают. Вот я и научусь. Ну, пожалуйста.

– Что ж… – сказала Глория Свалк. Она положила ладонь на голову Уинн-Дикси. И улыбнулась. Я поняла, что она отвечает мне «да».

– Спасибо! – Я вскочила и бросилась ее обнимать. Очень крепко. Уинн-Дикси завилял хвостом и попытался протиснуться между нами. Он терпеть не мог оставаться в стороне, когда происходило что-то важное.

– У нас будет самый лучший пикник на свете, – сказала я Глории.

– Но ты должна дать мне слово, – предупредила Глория.

– Какое? Я любое слово дам!

– Ты пригласишь мальчишек Дьюбери.

– Данлепа и Стиви?

– Угу… И если ты этого не сделаешь, гости отменяются.

– Значит, это обязательно?

– Да, – твердо сказала Глория. – Обещай мне.

– Обещаю… – Вообще-то это условие мне совсем не нравилось. Но я дала обещание. Теперь никуда не деться.

И я начала звать гостей, не откладывая дела в долгий ящик. Сначала я пригласила пастора.

– Папа… – начала я.

– Что, Опал?

– Папа, мы с Уинн-Дикси и с Глорией Свалк решили позвать гостей.

– Что ж, – сказал пастор. – Дело хорошее. Желаю повеселиться.

– Папа, я тебе об этом рассказываю, потому что ты тоже приглашен.

– Вот как? – Пастор потер переносицу. – Понятно.

– Ты сможешь?

Он вздохнул.

– Почему бы нет? Не вижу причин отказываться.

Мисс Фрэнни Блок наша идея пришлась по душе сразу.

– В гости! – воскликнула она и захлопала в ладоши.

– Да, мэм. Это будет вроде барбекю в «Двенадцати дубах» из книги «Унесенные ветром». Только народу поменьше. И приготовим мы не мясо, а бутерброды с яичным салатом.

– Чудесно! – просияла мисс Фрэнни. А потом она кивнула на задние стеллажи библиотеки и, понизив голос, сказала: – Может, тебе и Аманду стоит пригласить?

– Она, наверно, не захочет, – возразила я. – Она ведь меня не очень-то любит.

– А ты пригласи, и посмотрим, что получится, – прошептала мисс Фрэнни.

Я прошла к задним стеллажам и самым-пресамым учтивым тоном, на какой только была способна, пригласила Аманду в гости. Она беспокойно оглянулась.

– В гости?

– Да. Я буду весьма польщена, если ты сможешь прийти.

Она воззрилась на меня, изумленно открыв рот.

– Ладно. То есть спасибо. Да. Я с удовольствием.

Ну и, наконец, надо было выполнять данное Глории обещание. И я пошла приглашать мальчишек Дьюбери.

– Я не собираюсь идти на сборище в ведьмин дом, – заявил Стиви.

Данлеп толкнул его локтем.

– Мы придем, – сказал он.

– Нет, не придем, – возразил Стиви. – Ведьма может нас живьем сварить. Бросит в старый колдовской котел – и дело с концом.

– Мне все равно, придете вы или нет. Просто я обещала вас пригласить, вот и приглашаю.

– Мы придем, обязательно, – сказал Данлеп. А потом кивнул мне и улыбнулся.

Плюшка-пампушка, когда я ее пригласила, страшно воодушевилась.

– А в каком цвете надо приходить? – спросила она.

– В любом.

– Ну что ты! Надо обязательно придумать для всех цвет. – Она сунула было палец в рот, но тут же снова вынула. – Или особую тему. Гостей иначе не зовут. А эта собачка там тоже будет? – Она крепко обняла Уинн-Дикси. Прямо стиснула совсем, так что у него, бедного, чуть глаза на лоб не вылезли.

– Уинн-Дикси? Конечно будет.

– Хорошо. А такую тему и можно объявить. Пусть у каждого гостя будут собачки.

– Мы подумаем, – пообещала я.

Последним я пригласила Отиса. Все ему рассказала про наше сборище и добавила, что он приглашен.

– Нет, спасибо, – коротко ответил он.

– Но почему?

– Не люблю по гостям ходить, – сказал Отис.

– Ну пожалуйста! Какие же это гости, если вас не будет? Я стану целую неделю подметать, убирать и вытирать пыль в магазине, бесплатно. Только приходите!

– Целую лишнюю неделю отработаешь? – Отис поднял глаза.

– Да, сэр.

– Но ведь я не обязан там ни с кем разговаривать?

– Совершенно не обязаны. Только принесите гитару. Может быть, вы нам поиграете, если захотите.

– Может быть, – отозвался Отис. Пытаясь скрыть радостную улыбку, он быстро перевел взгляд вниз, на загнутые мыски своих сапог.

– Спасибо, – сказала я. – Спасибо, что согласились к нам прийти.