Текст книги "Спасибо Уинн-Дикси"

Автор книги: Кейт ДиКамилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава одиннадцатая

ту ночь случилась очень сильная гроза. Но разбудил меня не гром и не молния. Разбудил меня Уинн-Дикси. Он скулил и тыкался головой в закрытую дверь спальни.

– Уинн-Дикси! – окликнула я. – Ты что делаешь?

Но пес, казалось, меня не слышал. Он продолжал биться головой о дверь, скуля и повизгивая. Я выбралась из постели, подбежала к нему, погладила и даже испугалась, потому что он весь трясся и не обращал на меня никакого внимания. Я села на пол рядом с ним, обхватила его руками, но он не улыбнулся, не чихнул, не завилял хвостом – короче, не проделал ничего из своих обычных штучек… Он даже не посмотрел в мою сторону. Только дрожал, скулил и тыкался головой в дверь.

– Ты хочешь открыть дверь? – спросила я. – Всего-то? Ну, давай откроем.

Я встала и распахнула дверь. Уинн-Дикси пулей вылетел из комнаты, словно за ним гналось огромное страшное чудовище.

– Уинн-Дикси, – окликнула я громким шепотом, – ко мне. Скорее!

Мне вовсе не хотелось, чтобы пес разбудил пастора. Но куда там! Уинн-Дикси уже был на другом конце трейлера, в комнате пастора. Я поняла это по звукам: сначала Уинн-Дикси – вззз-бум – запрыгнул на кровать, а потом послышался голос пастора – то-то он, наверно, удивился. Но вскоре звуки изменились, потому что Уинн-Дикси выскочил от пастора как оглашенный. Тяжело дыша, он метнулся обратно ко мне в комнату, я было дернулась, но поймать его не успела.

– Опал! – позвал пастор. Он стоял на пороге своей спальни, весь всклокоченный и растерянный, словно спросонок не понимал, где он и что с ним. – Опал! Что тут происходит?

– Не знаю.

В этот миг ударил гром, да так сильно, что наш трейлер содрогнулся вместе с землей. Уинн-Дикси снова выскочил из комнаты и понесся прямо на пастора.

– Папа! Берегись!

Но пастор все никак не мог прийти в себя. Он стоял на пути Уинн-Дикси, а тот летел на него, как шар в кегельбане на единственную оставшуюся несбитой кеглю… Миг – и оба покатились по полу.

Я ойкнула.

– Опал? – подал голос пастор. Он лежал на животе, Но а сверху на нем, пыхтя и повизгивая, лежал Уинн-Дикси,

– Да, сэр?

– Опал? – снова позвал пастор.

– Я здесь, сэр, – ответила я погромче.

– Ты знаешь, что такое патологический страх?

– Нет, сэр.

Пастор приподнял руку. Потер переносицу.

И, помолчав, сказал:

– Это такой страх, который по силе своей превосходит любые страхи. Никакие уговоры и увещевания тут не помогут.

В этот момент снова прогремел гром. Уинн-Дикси взвился под потолок, словно его ткнули раскаленной железкой. Шмякнувшись об пол, он снова заметался и рванул в мою комнату. Я больше не пыталась его ловить, просто уступила дорогу.

Пастор все лежал, потирая нос. Наконец он сел. И сказал:

– Опал, я думаю, наш Уинн-Дикси испытывает патологический страх. Он боится грозы.

Не успел он договорить, как показался Уинн-Дикси. Он летел, словно по пятам за ним гналась смерть. Я быстро помогла пастору встать и утянула его с пути обезумевшей собаки.

Ни помочь, ни отвлечь Уинн-Дикси мы, похоже, не могли. Поэтому мы просто сидели и смотрели, как он, тяжело дыша и роняя слюну, мечется взад-вперед по трейлеру. Каждый удар грома снова и снова повергал его в ужас, словно возвещал о несомненном конце света.

– Гроза скоро пойдет на убыль, – сказал мне пастор. – А когда она стихнет, к нам вернется настоящий Уинн-Дикси.

Гроза и в самом деле стихла. Дождь прекратился.

Молнии больше не сверкали. И когда вдали пророкотал последний раскат грома, притих и Уинн-Дикси. А потом, как ни в чем не бывало, подошел к нам с пастором и лукаво склонил голову набок, словно поинтересовался: «А чего это вы тут делаете среди ночи? Не спится, что ли?»

А потом он забрался на диван. У него это очень смешно получается: не лезет, а скользит будто уж, по чуть-чуть и как будто нечаянно. Он даже смотрит в сторону, точно не имеет к происходящему с собственным телом никакого отношения: я никуда, ну совсем никуда не собирался, и как это я оказался на диване? Ума не приложу.

Теперь мы сидели тут втроем. Я поглаживала Уинн-Дикси по голове и чесала за ухом – как он любит.

– Летом во Флориде гремят грозы, – заметил пастор.

– Да, сэр. – Я затаила дыхание.

Вдруг он сейчас скажет, что мы не можем держать собаку с патологическим страхом, раз она сходит с ума при первом ударе грома?

– Придется за ним хорошенько следить, – продолжил пастор и положил руку на спину Уинн-Дикси. – Главное, чтобы он во время грозы не оказался на улице. Иначе он может убежать. Надо уберечь его от беды…

– Конечно, сэр. – Мне вдруг стало трудно говорить. Я так любила пастора. Я любила его за то, что он любил Уинн-Дикси. Я любила его за то, что он простил Уинн-Дикси его отчаянный страх. Но больше всего я любила его за то, что он положил руку на спину Уинн-Дикси, почти обнял его, чтобы уберечь от беды.

Глава двенадцатая

первый день работы мы с Уинн-Дикси явились в зоомагазин так рано, что на окне «Питомцев Гертруды» еще висела табличка «Закрыто». Недолго думая, я толкнула дверь, и она распахнулась. Мы вошли. Я хотела было окликнуть Отиса – сказать ему, что мы уже здесь, но тут послышалась музыка. Самая красивая музыка, какую мне когда-либо доводилось слышать. Я огляделась, пытаясь понять, откуда она доносится, и вдруг заметила, что все клетки открыты и зверюшки повылезали наружу. Кролики и хомяки, мыши и птицы, ящерицы и змеи застыли на полу, точно каменные, а Отис, в остроносых ковбойских сапогах стоял посередине. Он играл на гитаре и притопывал в такт. Глаза его были закрыты. Он улыбался.

На морде Уинн-Дикси появилось мечтательное выражение. Он широко улыбнулся Отису, чихнул, встопорщил усы, а потом вдруг вздохнул и бухнулся на пол рядом с остальным зверьем. Тут его заметила Гертруда.

– Собака! – закричала попугаиха и незамедлительно перепорхнула на голову Уинн-Дикси. Отис открыл глаза и перестал играть. Чары кончились. Кролики начали прыгать, птицы – летать, ящерки – бегать, змеи – ползать, а Уинн-Дикси – лаять и гоняться за всем, что движется.

– Фу-ты ну-ты! – всполошился Отис. – Помогай!

Мы принялись ловить мышей, хомяков, змей и ящериц. Это длилось целую вечность. При этом мы то и дело сталкивались друг с другом и спотыкались о животных, а Гертруда продолжала вопить: «Собака! Собака!»

Поймав какого-нибудь зверька, я тут же засовывала его в первую попавшуюся клетку и захлопывала дверцу – искать его настоящий дом времени не было.

Думала я при этом только об одном: должно быть, Отис – заклинатель змей или что-то в этом роде, иначе как бы он заворожил всю эту живность своей музыкой? А потом я сказала себе: «Тогда что же мы глупостями занимаемся?» – и крикнула – громче воплей Гертруды и лая Уинн-Дикси:

– Отис, возьмите гитару! Надо еще поиграть!

Он посмотрел на меня задумчиво, а потом заиграл. И тут же все стихло. Уинн-Дикси улегся на пол, чихнул, поморгал, еще чихнул и блаженно улыбнулся. Мыши, хомяки, кролики, змеи и ящерицы, которых мы еще не успели поймать, застыли кто где, и я спокойно, по одному, переместила их в клетки.

Когда я закончила, Отис отложил гитару и, не поднимая глаз, сказал:

– Я просто хотел им поиграть… Им так нравится…

– Конечно! Понятно. А из клеток они сами выбрались?

– Нет. Я их вынимаю. Жалею я их больно: сидят целыми днями взаперти.

Уж я-то знаю, каково взаперти сидеть…

– Знаете? Вас запирали?

– Я в тюрьме сидел, – ответил Отис. Он метнул на меня быстрый взгляд, а потом снова стал смотреть вниз, на сапоги.

– В тюрьме? – Я опешила.

– Ладно, это не важно, – сказал Отис. – Ты ведь пол пришла мести?

– Да, сэр.

Он прошел за прилавок, покопался там и наконец извлек веник.

– Вот, держи. Пора начинать.

Только Отис, похоже, все перепутал. Он протягивал мне не веник, а свою гитару.

– Чем мести? Гитарой? – спросила я.

Он покраснел, дал мне веник, и я принялась за работу.

Подметаю я хорошо. Я подмела весь магазин чисто-начисто, а потом еще пыль вытерла на некоторых полках. Пока я работала, Уинн-Дикси ходил за мной по пятам, а за ним летала Гертруда, то и дело норовя усесться ему на голову. Она все повторяла: «Собака! Собака!» – впрочем, уже тихонько.

В конце концов я всё убрала, и Отис сказал мне спасибо. «А пастору наверно не понравится, что я работаю у преступника», – подумала я, выйдя из магазина.

Там, как всегда посасывая палец, меня поджидала Плюшка-пампушка Томас.

– Я все видела, – заявила она, уставившись на меня своими глазищами.

– Что ты видела?

– Как все звери вылезли из клеток и сидели тихо. Этот дядя – волшебник?

– Вроде того.

Плюшка крепко обняла Уинн-Дикси.

– И собачка твоя сидела. Которую зовут, как продуктовый магазин. Сидела?

– Ну, сидела.

Я направилась к дороге, а Плюшка вынула палец изо рта и сунула ладошку мне в руку.

– Ты придешь ко мне на день рождения? – спросила она.

– Конечно, приду.

– Не забудь, все должны быть в розовом. Такой уговор.

– Я помню.

– Мне надо идти, – сказала вдруг Плюшка. – Я пойду домой и расскажу маме всё, что было у вас в магазине. Я вон там живу. В том желтом домике. Там моя мама стоит на крылечке – видишь? Она машет тебе рукой.

Я тоже помахала, и женщина на крыльце махнула в ответ. Потом я смотрела вслед Плюшке-пампушке, а она бежала рассказывать маме, что Отис, продавец из зоомагазина, – самый настоящий волшебник. Тут я, конечно, вспомнила о своей маме. Вот бы рассказать ей, как Отис заворожил всех «питомцев Гертруды» разом. У меня накопилось уже много разных историй для мамы. Ну, во-первых, про мисс Фрэнни и медведя, потом про мою встречу с Глорией Свалк – я ведь все-таки поверила, что она ведьма, пусть на минутку, но поверила. Мне казалось, что маме такие истории наверняка понравятся, ведь она сможет вволю посмеяться. Пастор же сам говорил, что моя мама ужас какая смешливая.

Глава тринадцатая

скоре мы с Уинн-Дикси уже привыкли вставать пораньше, чтобы прийти в магазин, когда Отис развлекает «Питомцев Гертруды» игрой на гитаре. Иногда с нами «на концерт» пробиралась и Плюшка-пампушка. Она садилась на пол, обхватывала Уинн-Дикси обеими руками за шею и начинала раскачиваться, словно баюкала огромного плюшевого мишку. А когда музыка смолкала, она принималась расхаживать меж полок, выбирая, какого же зверька ей попросить на день рождения. Но потом ей надоедало и это занятие, и она убегала домой. Ведь на самом деле никакой зверек ей не был нужен. Она мечтала только об Уинн-Дикси. Проводив Плюшку, я подметала, вытирала пыль и даже помогала Отису прибирать на полках, потому что у него это получалось не очень-то ловко. Не так, как у меня. А перед моим уходом Отис помечал в тетрадке, сколько времени я отработала. На обложке тетрадки было написано: «Один красный кожаный ошейник. Один красный кожаный поводок». И Отис всегда вел себя как самый обычный человек, никакой не преступник.

Поработав в «Питомцах Гертруды», мы с Уинн-Дикси отправлялись в Мемориальную библиотеку имени Хермана У. Блока – поговорить с мисс Фрэнни Блок и послушать еще одну занимательную историю. Но все-таки самым любимым моим местом в то лето был сад Глории Свалк. Уинн-Дикси тут, по-моему, тоже очень нравилось, потому что, когда до дома Глории оставался один квартал, он непременно обгонял мой велосипед и несся вперед, в сад, во всю прыть. А уж там его всегда ждал бутерброд с арахисовым маслом.

Иногда за мной увязывались Данлеп и Стиви. Они кричали:

– Вот и пасторская дочка! Собралась к ведьме в гости!

– Никакая она не ведьма, – говорила я, но они ничего и знать не хотели. Вбили себе в голову, идиоты этакие, будто Глория – ведьма. Разве их переспоришь?

Однажды Стиви сказал:

– Моя мама говорит, что ты ведешь нездоровый образ жизни. Торчишь в помещении. То в магазине, то в библиотеке в книжках роешься, то у этой… И нечего целыми днями со старухами разговаривать. Надо гулять на свежем воздухе и общаться с детьми своего возраста. Так мама говорит. Вот.

– Отстань от нее, – оборвал его Данлеп и повернулся ко мне. – Ты его не слушай. Он ничего плохого не хотел сказать.

Но я была в бешенстве. И крикнула Стиви:

– Мне наплевать, что говорит твоя мамочка. Мне она не мама, и она не имеет права диктовать мне, как жить.

– Сейчас все маме скажу! – завопил Стиви. – А она скажет твоему папе, и он отругает тебя прямо в церкви, перед всем приходом. А дядька из магазина – полоумный. И в тюряге сидел. Надо еще проверить, знает ли об этом твой папочка.

– Отис никакой не полоумный, – возразила я. – А что он в тюрьме сидел, так мой папа это и без тебя знает. – Я, конечно, соврала. Но меня это ничуть не заботило.

– Иди-иди, ябедничай! Сам ты лысый оручий сосунок.

Такие стычки с Данленом и Стиви происходили почти ежедневно и выматывали меня вконец. Добравшись до сада Глории Свалк, я ощущала себя случайно уцелевшим на поле боя солдатом. На поле очень жаркого боя.

Для начала, без всяких вопросов, Глория делала мне бутерброд с арахисовым маслом, а потом наливала кофе пополам с молоком. И я приходила в себя.

– Почему ты не играешь с этими мальчиками? – спросила как-то Глория.

– Потому что они тупицы. Все еще думают, что вы – ведьма. Сколько ни говорю, сколько ни объясняю – бесполезно.

– А я думаю, на самом деле они пытаются с тобой подружиться. Просто не знают как, – заметила Глория.

– Но я не хочу с ними дружить! – заявила я твердо.

– А зря. Друзья-мальчики, да еще целых два, это не так плохо. Даже здорово.

– Я лучше с вами поговорю, – сказала я. – А они тупицы. Подлые тупицы. И к тому же мальчишки.

Глория покачивала головой и вздыхала, а потом спрашивала, что нового в мире. И у меня всегда находилось что ей рассказать. И я рассказывала. Всегда.

Глава четырнадцатая

ногда я рассказывала Глории то, что только что услышала от мисс Фрэнни Блок. Иногда передразнивала Отиса – изображала, как он отстукивает ритм ногой в остроносом ковбойском сапоге и бренчит на гитаре, а звери застыли на полу и глаз с него не сводят.

Глорию этот рассказ всегда очень веселил, и она громко смеялась. А иногда я сама придумывала какую-нибудь историю, и Глория внимательно выслушивала ее от начала до конца. Она говорила, что обожает всякие истории и раньше много читала. А теперь вот с глазами совсем беда, и читать она уже не может.

– Давайте купим вам сильные-пресильные очки, – предложила я.

– Детка, на мои глаза никаких очков не хватит, – ответила Глория.

Как-то раз, когда мы уже покончили с ежедневным рассказом, я решила сообщить Глории, что Отис – преступник.

Меня давно подмывало рассказать об этом кому-то из взрослых, а Глория была самым лучшим взрослым из всех, кого я знала.

– Глория… – начала я.

– Что скажешь?

– Вы ведь знаете Отиса?

– Ну, лично не знаю. Но знаю то, что ты о нем рассказываешь.

– Я не все рассказала. Отис – преступник. Он сидел в тюрьме. Как вы думаете, мне надо его бояться?

– Бояться? Почему?

– Ну… не знаю… Потому что он совершил что-то плохое. Потому что сидел в тюрьме.

– Детка, давай я тебе кое-что покажу. – Глория медленно, с трудом, поднялась и подала мне руку. – Пойдем-ка в самый дальний конец сада.

– Пойдемте.

Мы двинулись вперед, а Уинн-Дикси, конечно, увязался следом. У Глории был огромный сад, и побывать в дальнем его конце мне еще не довелось. Мы остановились у толстого старого дерева.

– Посмотри на это дерево, – сказала Глория.

Я подняла глаза. С каждой или почти каждой ветки свисали бутылки. Всякие-всякие – из-под виски, пива и вина – каждая на отдельной веревочке. Они качались и иногда сталкивались, издавая жутковатый звон. Мы с Уинн-Дикси просто стояли и смотрели на дерево, но потом вдруг шерсть на загривке моего пса встала дыбом, и он глухо, не раскрывая пасти, зарычал.

Глория Свалк ткнула своей тростью в дерево и спросила:

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Не знаю, – сказала я. – А почему тут висит столько бутылок?

– Чтобы отпугивать призраков.

– Каких призраков?

– Чтобы все плохие дела, все ошибки, которые я натворила в жизни, не терзали мою душу.

Я снова посмотрела на дерево.

– Вы сделали в жизни так много плохого?

– Хм… Куда больше, чем бутылок на этом дереве, – сказала Глория.

– Но вы самая лучшая из всех, кого я знаю.

– Это еще не гарантия от дурных поступков.

– Там бутылки из-под виски. И еще пивные… – сказала я растерянно.

– Детка! Ты рассказываешь это мне? Я это и так знаю. Я их сама туда повесила. А сначала сама выпила то, что было внутри.

– Моя мама тоже пила… – прошептала я.

– Знаю-знаю, – отозвалась Глория Свалк.

– Пастор говорит, что иногда она так пила, что не могла остановиться.

– Гм… так бывает. Некоторым это свойственно. Мы начинаем пить, а остановиться уже не можем.

– Так вы тоже? Такая?

– Именно. Такая. Но теперь я ничего крепче, чем кофе, не употребляю.

– Значит, это все виски… и пиво, и вино! Это они заставили вас совершать плохие поступки, которые теперь превратились в призраков?

– Да. Некоторые. А некоторые я бы все равно совершила, и алкоголь тут ни при чем. Человек успевает сделать кучу глупостей, пока не поумнеет.

– А как можно поумнеть?

– Поумнеть – значит узнать самое главное.

– Самое главное? – переспросила я. – А что это такое?

– У каждого человека оно разное. Каждый открывает его для себя сам. Но важно запомнить: нельзя судить людей по тому, что они делали раньше. Судить надо по тому, что они делают сейчас. Вот, например, Отис. Каким ты его видишь? Он играет чудную музыку и жалеет зверье, которое сидит в клетках. Вот и суди об Отисе по тому, что ты знаешь о нем сегодня. Договорились?

– Да, мэм.

– А мальчишек этих, братцев Дьюбери, ты тоже не суди слишком строго. Ладно?

– Ладно.

– Ну вот и хорошо, – сказала Глория Свалк и пошла прочь. Уинн-Дикси ткнул меня мокрым носом и завилял хвостом, но, увидев, что меня не так легко сдвинуть с места, сам устремился за Глорией. А я осталась, где была, и снова стала рассматривать дерево. Интересно, у моей мамы тоже есть дерево ошибок? А я, наверно, являюсь ей как призрак из прошлого? Ведь порой и она мне кажется призраком.

Глава пятнадцатая

ондиционер в Мемориальной библиотеке имени Хермана У. Блока работал не очень хорошо, а вентилятор там вообще был только один, поэтому, едва мы переступали порог, Уинн-Дикси оккупировал этот вентилятор целиком и полностью. Он устраивался перед струей воздуха, поочередно подставлял бока, чтобы ему раздувало шерсть, и вилял хвостом. Шерсть у него и так не слишком густая, а новая вообще была тонкая и легкая словно пух. И мне все казалось, что она вот-вот слетит с него как пух с одуванчика. Меня все это сильно тревожило – и что он никого не подпускает к вентилятору, и что он может вовсе лишиться шерсти, но мисс Фрэнни велела мне не волноваться попусту. Пусть пес наслаждается прохладой сколько душе угодно. А то, что ни одна собака пока не облысела от вентилятора – это точно.

Иногда, когда мисс Фрэнни рассказывала мне очередную историю, у нее случался припадок. Не сильный такой припадок, и длился он недолго, но… все-таки. Она вдруг забывала, что хочет сказать. Просто смолкала и начинала трястись мелкой дрожью, точно листок на ветру. И всякий раз, когда у мисс Фрэнни начинался припадок, Уинн-Дикси тут же отходил от вентилятора, садился возле нее и сидел – такой высокий, внушительный, – охраняя старушку. А уши у него стояли торчком, неподвижно, как солдаты на посту. Но стоило мисс Фрэнни прийти в себя и снова заговорить, Уинн-Дикси, лизнув ей руку, опять отправлялся к вентилятору.

Припадки мисс Фрэнни очень напоминали мне поведение самого Уинн-Дикси во время гроз. А грозы в то лето случались очень часто, и я здорово наловчилась удерживать Уинн-Дикси. Я обнимала его крепко-крепко, гладила, нашептывала на ухо добрые слова и даже баюкала. Короче, успокаивала – точь-в-точь как Уинн-Дикси успокаивал мисс Фрэнни Блок. Только его еще надо было держать, обязательно держать, чтобы не убежал ненароком.

В грозу и во время припадков мисс Фрэнни я всегда вспоминала о Глории Свалк. Ее, наверно, тоже нужно успокаивать, когда бутылки на ее дереве звенят особенно громко и являются призраки – напомнить обо всем плохом, что она сделала в жизни. Мне так хотелось помочь ей, успокоить, утешить. И однажды я решила, что почитаю ей книгу, сама, вслух. Может, это заставит призраков держаться от нее подальше?

И я сказала мисс Фрэнни:

– Вот у меня есть друг… взрослый… взрослая… У нее очень плохо со зрением, поэтому я хочу почитать ей вслух. А какую книгу выбрать? Вы можете дать мне совет?

– Совет? А как же! Конечно дам! Почитай ей «Унесенные ветром».

– Это о чем? – спросила я.

– Ну как же?! Это замечательная книга о Гражданской войне.

– О какой войне?

– Только не говори, что не знаешь, что в Америке была Гражданская война. – Мисс Фрэнни чуть в обморок не упала от возмущения. И стала обмахиваться своими сухонькими ручками, точно ей не хватало воздуха.

– Я знаю про Гражданскую войну, знаю, – поспешно заверила я. – Это война между Югом и Севером за отмену рабства.

– Верно, – кивнула мисс Фрэнни. – Северяне хотели отменить рабство, а еще там были замешаны вопросы о правах отдельных штатов и, разумеется, деньги. Это была ужасная война. Там сражался мой прадедушка. Совсем еще мальчиком…

– Ваш прадедушка?

– Так точно, милочка. Литтмус У. Блок. О, его биография – целая история.

Уинн-Дикси широкошироко зевнул и со вздохом плюхнулся на бок. Могу поклясться, что он давно выучил, что означают слова «целая история». И знал, что в ближайшее время мы никуда отсюда не уйдем.

– Расскажите, мисс Фрэнни. Ну, пожалуйста, расскажите! – попросила я и устроилась на полу около Уинн-Дикси, скрестив ноги по-восточному. Я даже попыталась слегка его подвинуть, чтобы на меня тоже дуло из вентилятора, но пес притворился, будто спит. И с места не сдвинулся.

Тем не менее я чудно устроилась в ожидании замечательной истории, как вдруг хлопнула дверь и вошла Аманда Уилкинсон со своим кислым, скукоженным личиком. Уинн-Дикси сел и внимательно осмотрел пришелицу.

Попытался ей улыбнуться, но она и не подумала улыбнуться в ответ. Тогда Уинн-Дикси лег обратно.

– Я готова взять следующую, – заявила Аманда и бухнула прочитанную книгу на прилавок мисс Фрэнни Блок.

– А вы не согласитесь подождать? – спросила мисс Фрэнни. – Я как раз рассказываю Индии Опал историю о моем прадедушке. Вы, разумеется, тоже можете послушать. Это не займет много времени.

Аманда вздохнула – громко и нарочито – и уставилась куда-то мимо меня. Она делала вид, что просто ждет, а рассказ ей совсем не интересен. Но я-то знала, что это не так.

– Проходите, садитесь, – предложила мисс Фрэнни.

– Спасибо, я постою, – ответила Аманда.

– Как пожелаете. – Мисс Фрэнни пожала плечами. – Так на чем я остановилась? Ах да… Литтмус. Литтмус У. Блок.