Текст книги "Туннель к центру Земли"

Автор книги: Кевин Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Отец раскатывает левый носок и извлекает из тайника двух желтых журавликов со своими чернильными инициалами. Чернила такие яркие, что кажется, буквы выжжены на бумаге.

– Где ты взял их? – спрашиваю я.

– Сделал, – улыбается он. – Сделал, когда никто не смотрел, а сейчас отдаю их тебе.

Он протягивает мне журавликов, но я мотаю головой.

– Мы должны играть по правилам, – говорю я и вижу, как отцовские глаза превращаются в щелки. Мне стыдно, словно я делаю что-то неприличное.

– А это и есть новые правила, которые устанавливаю я, – говорит он, прижимая журавликов к моей груди. – Держи, а когда птиц останется мало, подкинешь этих двух. Никакого обмана, ну лежали б они на столе, какая разница?

Его план обречен, братья наверняка вытолкают меня взашей, и все, как всегда, кончится мордобоем, но отца не переделать. И хотя эта затея мне не по душе, я беру журавликов, аккуратно складываю по линиям и сую в карман джинсов. Мы с ним остались одни в целом свете. Я смотрю на отца, но он молчит. Прикончив свой виски, он сидит и смотрит прямо перед собой.

Адвокат зовет нас в столовую. Все сходится, пора начинать. Я вываливаю журавликов из корзины, и они разлетаются по гладкой поверхности стола. Мне не сразу удается собрать их, но наконец дело сделано, адвокат в последний раз смотрит на часы и кивает.

С четырех сторон стол окружают вентиляторы. «Такие штуки используют на птицефермах, эти махины выдернут дерево с корнем», – говорит отец. Вентиляторы подсоединены к одному пульту, и мне нужно просто нажимать на кнопки: сначала на малую скорость, затем на среднюю и, наконец, на высокую.

Братья стоят в ряд с одной стороны стола и не сводят глаз с журавликов, пытаясь угадать, где чьи. Бесполезный труд – птиц слишком много, от многоцветия рябит в глазах. На лицах застыли напряженные гримасы, словно кожа вокруг глаз и губ внезапно дала усадку. Адвокат смотрит на них, смотрит на меня и говорит: «Начнем».

Я нажимаю на кнопку, прислушиваюсь к тихому гулу. Это похоже на легкий бриз. Журавлики начинают медленно передвигаться по столу, вибрировать, словно пластмассовые футболисты в настольном футболе. Несколько штук стукаются о деревянный пол, ломая крылья и клювы. Дядя Бит падает на колени, хватает журавликов и всматривается в инициалы. «Ах ты, сукин сын!», «Ну давай же, засранец!» – слышится с пола в зависимости оттого, какие буквы видит на крыльях.

Я переключаюсь на среднюю скорость, и теперь птицы действительно взлетают под потолок, а пол усеян бумажными клочками. Теперь все братья ползают под столом, пихая друг друга локтями и дергая за волосы. Цу пяткой попадает Биту промеж глаз, оставляя на лице полоски от подошвы.

Прежде чем упасть на пол, журавлики несколько мгновений парят в воздухе. Отец и дядя Мизелл сражаются за птицу, оставляя от нее одни клочки. Бит поднимается с колен, выскакивает в коридор и возвращается со стулом, который обрушивает на спину Цу. В воздух, наполненный бумажными птицами, взлетают щепки.

Я переключаю на высокую скорость, и вентилятор ревет, заставляя оставшихся журавликов, попавших в центр торнадо, кружить над столом. Из-под стола слышатся проклятия, звуки тумаков и пощечин, кто-то визжит от боли. Отец оседлал дядю Мизелла, словно ковбой необъезженного мустанга, и пятками молотит того по почкам, приговаривая: «Но-но-но, моя лошадка!» Цу снял пояс и, словно бичом, наяривает Биту по спине. Адвокат стоит в дверях, поглядывает на часы, а глаза горят, словно он подсматривает в глазок.

Птицы везде: планируют вниз к неминуемой гибели, парят в двух футах от поверхности, елозят по столу. Даже те, что успели упасть на пол, снова поднимает вверх поток воздуха, и уже ничего нельзя разглядеть – все вокруг кружится в разноцветном бумажном вихре.

Братья ползают по полу, облепленные яркими клочками. Временами они перестают мутузить друг друга и поглядывают на стол, выкрикивая поощрительные слова. Мизелл, словно сурок, высовывает голову над столом и орет: «Не сдаваться, сукины дети!»

Я склоняюсь над столом, почти касаясь поверхности руками, и смотрю на хрупких разноцветных птиц: висящих, кружащих, парящих в воздухе. Иногда мне приходится закрывать лицо. В комнате дует настоящий муссон – еще немного, и дом взлетит на воздух, чтобы приземлиться где-то еще. Братья, покрытые синяками и царапинами, выкрикивают ругательства.

Птицы парят под потолком, ныряют, петляют, и я вижу многоцветную радугу. Сую руку в карман и нащупываю спрятанных журавликов. Смотрю на отца: рубашка разодрана, спина расцарапана. Он катается по полу, и кажется, что его атакует вихрь разноцветных птиц.

Мне приходилось видеть, как отец дерется с братьями, я привык к зрелищу сломанных пальцев, распухших щек, окровавленных, но все еще ухмыляющихся губ. Сегодня, посреди бумажной бури, они кажутся мне особенно отвратительными. Мне грустно, что отец не может разделить со мной радость этого мгновения. Я боюсь того, что случится с нами, если мы проиграем, но еще сложнее представить, как мы будем жить вдвоем в этих комнатах, видевших так много горя.

Журавлики все еще парят, и хотя мне не хочется жульничать, я не могу не дать шанс тем двоим полетать вместе с остальными. Я открываю ладонь, желтые журавлики неловко взмывают вверх, словно птенцы, отправляющиеся в свой первый полет, и растворяются в разноцветном вихре. Они так красивы, эти крошечные создания, набирающие скорость, словно самолеты. Они вылетают в окна, в коридор, в самые укромные углы дома, где их никогда не найдут.

И вот, наконец, это случается. Братья замирают: опускаются руки, занесенные для удара, слабеют захваты, подбитые глаза расширяются. Последний ярко-красный журавлик, подхваченный четырьмя потоками воздуха, взмывает вверх, поднимаясь все выше и выше.

Братья забывают даже ругаться. С пола невозможно разглядеть инициалы на крыле. Журавлик неподвижно висит в четырех футах от поверхности стола. Этот безмолвный полет в четырех стенах прекрасен, целое мгновение последний бумажный журавлик парит, как молитва, как надежда, как единый выдох.

Когда я перевожу глаза на братьев, замерших в молитвенных позах на коленях, то вижу, что их мысли заняты только домом, который достанется кому-то одному, когда журавлик опустится на стол. Они сжимают кулаки, пихаются, отталкивают друг друга от стола. Они хотят, чтобы несчастная птица поскорее опустилась на стол, и тогда они мигом разорвут ее в клочья. Мне, напротив, хочется, чтобы полет никогда не кончался, чтобы журавлик вечно кружил над столом. Братья приготовились. Журавлик дрожит, постепенно теряя высоту. Но еще секунду до того, как бумажная птица касается стола и четверо братьев бросаются к ней, я вспоминаю бабушку и надеюсь, что она далеко – там, куда не долетают даже бумажные журавлики, – и что в это мгновение она счастлива.

5. «МОРТАЛ КОМБАТ»

Двое подростков прячутся в библиотечном кинозальчике без окон: три кинопроектора, четыре телевизора, четыре видеомагнитофона, семь проекционных аппаратов. Сидят на полу, среди бутербродных оберток, перекидываясь фразами на птичьем языке, понятном только им двоим.

Зубрилы, члены клуба знатоков, и, разумеется, в классе их терпеть не могут. В свободное от учебы время колесят по штату, соревнуясь с такими же крайне непопулярными умниками. На судьбу не ропщут, в викторинах участвуют последние три сезона, школу закончат через год. И оба совершенно не вписываются в окружающий пейзаж.

Дома, на самом видном месте – расставленные по алфавиту комиксы. Балуются наркотиками, но употребляют втихаря, чтобы не нарваться на неприятности. Если бы они фанатели от ролевых игр вроде «Подземелий и Драконов», то выбрали бы персонажей, скрытых плащом невидимости, но они терпеть не могут «Подземелья и Драконы». А если бы окружающие нашли время задуматься, умны ли они, то обнаружили бы, что у ребят неплохие мозги, но они никак не обнаруживают своих познаний, а их успехи в школе вполне посредственные.

Редкие попытки расширить свой круг, найдя в окружающем мире близких по духу людей, закончились плачевно. Подростки одиноки в этом мире, в этой школе и в этой крохотной комнатушке, но их двое, и только это держит на плаву.

Их давно не напрягает, что они просиживают большую перемену в библиотеке, когда остальные гуляют. Им нет дела, что даже двое других знатоков – лучший из выпускников этого года и его подружка – считают их чудиками. Они легко объяснят вам, что именно нужно им для счастья, но приходится быть реалистами. Они знают уйму всего, а то, чего не знают, намереваются узнать в самое ближайшее время.

На первый взгляд они неотличимы друг от друга: бледные угреватые лица, оба вечно на взводе, на футболках – герои любимых комиксов или фотографии малоизвестных групп. Но это только на первый. Присмотревшись, понимаешь, как они непохожи.

За лето Уинн сильно вытянулся и никак не привыкнет к своему новому телу. До прошлого года он играл в юниорской сборной по футболу, но внезапно охладел к игре. Однако у него по-прежнему мускулистое, спортивное тело, которым он гордится. Вьющиеся волосы, которые он не считает нужным причесывать, торчат в разные стороны.

Веснушчатый Скотти ниже ростом и еще не успел растерять детский жирок. Он стоит на пороге взросления и со страхом гадает, наступит ли оно вообще. Длинные космы свисают со лба. Он почти не видит собеседника, но ему и дела нет – Скотти очень нравится его прическа.

Они выстреливают вопросы и ответы так быстро и неразборчиво, будто говорят на чужом языке. Уинн спрашивает Скотти про оскаровских лауреатов 1989 года, а Скотти экзаменует Уинна насчет политических скандалов. Подростки сидят на полу, спина к спине, скрестив ноги и упершись взглядами в противоположные стены.

– Лучший костюм.

– «Генрих Пятый». Уотергейт.

– Никсон. Актриса второго плана.

– Бренда Фрикер, «Моя левая нога». Единственный президент, подвергшийся импичменту.

– Эндрю Джонсон. Почетный «Оскар» за выдающиеся достижения.

– Этот японец, как там его. Мифуне.

– Куросава.

– Вот черт. Чаппакуиддик.[2]2
  Чаппакуиддик – островок на юго-востоке штата Массачусетс, популярный курорт. Его название стало известно всей Америке в июле 1969 года, когда с моста Дайк в воду упал автомобиль, в котором находились сенатор Эдвард Кеннеди и его секретарша. Сенатор спасся, но не сообщил об аварии в полицию. Скандал разрушил его планы на участие в президентских выборах.


[Закрыть]

– Тед Кеннеди.

– Не Тед, а Эдвард.

– То же самое.

– Правда?

– Ага. Тед – уменьшительное от Эдвард.

На некоторое время они умолкают – пьют сок из коробок, хрустят крекерами. Затем переходят к столицам африканских государств, планетам и их первооткрывателям, сортируют президентов по датам смерти. Колючие затылки трутся друг о друга. В кинозальчике нет кондиционера, кисло смердит пылью и лежалыми апельсинами. На пару минут подростки прекращают допрос, давая отдых мозгам.

Сегодня пятница, и после школы они собираются посмотреть фильм, поиграть в видеоигру и покурить травы. Их не приглашают на вечеринки, да они и не пошли бы – друзей и так все устраивает, и они ничего не хотят менять. Подростки вяло спорят о том, какую кассету взять в прокате, купить травы или украсть у тетки Уинна валиум из аптечки, и в который раз соглашаются, что школа дерьмо, мир дерьмо, и все вокруг дерьмово. Говорить больше не о чем. Пора возвращаться в класс.

Они упираются спинами, пытаясь встать без помощи рук, но Скотти поскальзывается и падает, увлекая Уинна за собой. Тот стукается локтем об пол – от боли из глаз летят искры, – хватает Скотти за шкирку и орет:

– Ты что, совсем одурел?

Затем подростки начинают пихаться, пытаясь встать, и внезапно впиваются друг другу в губы. От силы и быстроты порыва зубы клацают, и на миг они разрывают объятия, удивленные странным металлическим звуком. На лицах написано равнодушие, почти скука.

Все происходит быстро и неуклюже. Тела сами знают, чего хотят. Это похоже на драку – мысль, которая проскакивает в мозгах обоих подростков одновременно. Все длится минуты две, возможно, меньше, а потом они медленно отползают друг от друга, потные, на раскрасневшихся спинах – отпечатки ладоней.

После уроков они старательно избегают друг друга.

Дома Уинн говорит матери, что приболел. Он бледен, лоб пылает, но впереди выходные, и мать решает на время оставить сына в покое. Уинн сворачивается под одеялом, надеясь сразу провалиться в глухой сон без сновидений.

Скотти вытаскивает из отцовского шкафчика порножурнал со старыми подружками-моделями, которые все еще старше его, но не открывает, а засовывает под матрац, так спокойнее. Ночью, когда у него встает, Скотти вытаскивает журнал и листает страницы. Простота и привычность нехитрого действия, которому он предается, заставляет на время выбросить из головы мысли о том, что случилось между ним и Уинном. Кончив, он тут же засыпает, забыв спрятать журнал.

Наутро оба подростка долго не могут проснуться, солнечные лучи проникают в окна, но они упрямо валяются в кроватях, игнорируя утреннюю эрекцию.

Наконец Скотти встает, сует журнал в отцовский шкафчик и спускается вниз исполнить еженедельную повинность – подмести двор. Сгребая листья в аккуратные кучки, он думает об Уинне. Представлял ли Скотти когда-нибудь, что такое случится? А Уинн, его единственный друг? Завести подружку в ближайшее время Скотти вряд ли светит. У него есть только Уинн, они пропадают вместе с утра до вечера. Скотти чувствует, что вчера не получил полного удовлетворения, что с грудастой Кэлли Майклсон достиг бы большего. Постепенно то, что случилось в библиотеке, уже не кажется ему отвратительным. Скотти не гей, по крайней мере сам себя он геем не считает, а все, что было – случайность. Покончив с листьями, он шагает к дому Уинна, хотя и не представляет, что скажет, когда того увидит.

Уинн неподвижно лежит на кровати. Он и выглядит больным, что делает правдоподобной вчерашнюю ложь. Услышав звонок, он натягивает одеяло до подбородка, чувствуя себя полным идиотом. Уинн знает, что это Скотти, слышит, как мать объясняет его приятелю, что он заболел. Затем она поднимается в спальню и пересказывает разговор со Скотти. После того как мать отводит сестренку в танцевальный класс, Уинн остается в доме один. Внезапно он понимает, как проголодался. Дотянувшись до ночного столика, хватает пригоршню конфет и решает спуститься вниз, чтобы сделать себе бутерброд, когда слышит тихий стук.

Уинн идет к подоконнику и видит Скотти, который швыряет гальку, метя в окно его спальни. Уинн пригибается, второпях натягивает штаны и рубашку и только потом открывает окно.

– Спустишься? Или мне подняться? – кричит снизу Скотти, словно ничего не было.

Уинн вспыхивает, смутившись и рассердившись одновременно. Он поднимает окно чуть выше и говорит:

– Я заболел.

Скотти снова подбрасывает гальку. Уинн отскакивает от окна.

– Хватит притворяться! – кричит Скотти. – Ничего ты не заболел.

Уинн хватает с пола теннисный мячик и швыряет в Скотти, но тот с легкостью уворачивается.

– Нет, заболел, – повторяет Уинн. – До понедельника.

Уинн видит, как Скотти пожимает плечами, собираясь уходить.

– Что, хреново? – интересуется он на прощание, и это не вопрос, а утверждение.

– Хреново, – соглашается Уинн, опуская окно.

Следующую ночь оба не могут сомкнуть глаз, гадая, что случится с ними завтра. С утра давят угри. Оба понимают, что ничем хорошим их отношения не кончатся, что отныне они – еще более легкая мишень для насмешек. Скорей бы восемнадцать. Оба наивно верят, что хуже, чем сейчас, во взрослой жизни не будет.

Покушения на президентов. Лауреаты Нобелевской премии. Рекордсмены НБА. Уинн притворяется, что захвачен соревнованием. Сегодня они сидят напротив – только бы случайно не задеть друг друга. Между ними, словно отмечая границу, раскиданы энциклопедии, календари и Книги рекордов Гиннесса. Вопросы и ответы легко слетают с губ, но Уинн чувствует, что Скотти вкладывает в обычные слова что-то еще. Под челкой, свисающей почти до носа, Уинн ловит его настороженный, выжидающий взгляд и продолжает молоть чушь, лишь бы протянуть время.

Наконец вопросы заканчиваются. Уинн чувствует, как напрягаются шейные мышцы. Скотти наклоняется к нему, Уинн отшатывается.

– Т… ты готов к выходу «Мортал комбат»? – быстро спрашивает он.

Скотти откидывается назад и довольно улыбается.

– Спрашиваешь. Я нашел крутой чит, будем рубиться до крови.

Остаток ленча они проводят, до хрипоты споря про удары, пинки и увечья.

Несколько месяцев Уинн и Скотти экономили, чтобы купить любимую игру. Тонны четвертаков потрачены в залах игровых автоматов. Брызги крови, выдранные хребты. Остальные игры перед «Мортал комбат» – детский лепет.

На следующей неделе игра выходит в версии для домашних игровых приставок. Предвкушение скорой радости заставляет подростков на время забыть о том, как мало у них поводов для веселья. Не говоря о том, что обсуждать персонажей и трепаться про летающие огненные шары – самое безопасное занятие в крохотном библиотечном кинозальчике.

Скотти сминает листок из блокнота, рупором прикладывает руку ко рту и метает в Уинна бумажный шарик, словно Саб-Зиро – ледяной снаряд. Шарик попадает Уинну в лицо, и он, резко оборвав смех, застывает. Скотти отшвыривает книжки, подползает к замороженному неулыбающемуся Уинну и смотрит на него в упор. Скотти ждет, давая возможность противнику отпрянуть, но Уинн неподвижен, и тогда Скотти наклоняется и целует его, на этот раз нежно и неторопливо. Затем, не дожидаясь реакции Уинна, Скотти вскакивает на ноги и выходит. Хлопает дверь, но Уинн по-прежнему заморожен, хотя изнутри его обдает жаром. Хватит одного прикосновения – и кожа расплавит ледяной снаряд.

С понедельника по четверг Скотти убирает в фирме по продаже недвижимости, которой владеет его дядя. Он выгребает мусорные корзины, шваброй трет пол, чистит писсуары. Работенка не сказать чтоб пыльная, к тому же он один во всем здании, и можно слушать музыку по системе громкоговорящей связи. Врубив «Джой дивижн», Скотти протирает стеклянную дверь. Мощные басы заглушают горькие слова – странная смесь танца и безнадеги. Скотти работает под музыку, трясет головой в такт, длинная челка подпрыгивает на лбу.

На стоянке мелькают фары. Скотти тут же перестает дергаться и мгновенно зажимается, смущенный тем, что едва заметные покачивания головой со стороны можно принять за танец. Из машины выходит Уинн. Между подростками только стеклянная дверь. Уинн машет новыми книжками комиксов и демонстрирует косячок, затем показывает на задвижку. Скотти впускает его.

Они поочередно смолят косячок в комнате отдыха, пролистывая книжки и перекидываясь ничего не значащими фразами. Докурив, углубляются в комиксы – по две книжки на брата. Музыка доиграла, и молчание становится тягостным. Они не знают, с чего начать, хотя тем сколько угодно: можно обсудить прочитанные серии, или то, что случилось днем в библиотеке, или неожиданный приход Уинна, который здесь впервые. Вместо этого они выгребают содержимое холодильника: диетическую газировку и прессованный творог. Наконец им пора уходить.

Скотти сметает в ладонь пепел со стола, выбрасывает пустые жестянки из-под газировки. Остается только выключить свет и вылить из ведра грязную воду. Он идет в подсобку, Уинн тащится за ним. Скотти дергает выключатель, и они снова одни в тесном помещении. Уинн не сводит глаз со Скотти, который не знает, что делать дальше, ему и стыдно, и боязно.

Внезапно Скотти наклоняется, зачерпывает пригоршню мутной воды и швыряет в Уинна, которому некуда увернуться. Уинн вопит, пинает ведро, и оба оказываются посреди грязной лужи. Вода отдает резиной, подошвы кед скрипят на мокром полу.

– Болван, – ворчит Скотти и снова берется за швабру, но Уинн выдергивает ее из рук Скотти и прижимает его к стене. И все начинается снова.

Скотти кладет руку между ног Уинна и трет, пока ладони не становится горячо. У Скотти есть опыт общения с девчонками: те же прикосновения, те же движения, тот же финал. Он запускает язык в рот Уинну, но тот пытается его вытолкнуть. Скотти пробует снова и чувствует несвежее дыхание Уинна.

Они падают на пол, стаскивают с себя штаны и рубашки, шлепая по луже руками и ногами. Уинн случайно задевает Скотти локтем по лицу, но обоим сейчас все равно. Они так близки. Внезапно обоих пронзает невероятность того, что с ними происходит: одно дело целовать парня и даже трогать его член, совсем другое – кончить вместе с ним.

Для Уинна это словно прыжок в неизведанный мир. Он никогда ни с кем не был: никаких шалостей с девчонками, никаких игр в «больницу» за гаражами. И вот это должно случиться, и ему хорошо, но неожиданно он останавливается.

– Постой! – хрипит он, перехватывая запястье Скотти, затем поднимается с пола, собирает мокрую одежду и несется к машине.

Упав на заднее сиденье, Уинн молится, чтобы Скотти не приходил. У него стоит, и Уинн начинает мастурбировать, представляя себя и Скотти в компании девчонки с размытыми чертами. По крайней мере с нами была эта девчонка, думает он за миг до оргазма. Кончив, он сидит в машине, гадая, появится ли Скотти.

Скотти идет в ванную, по дороге замечая, что на нем только кеды. Дрочит перед писсуаром. В зеркале над раковиной Скотти замечает припухлость вокруг правого глаза. Не обращая внимания на жжение, осторожно проводит пальцем над синяком. Наконец одевается, перемывает пол в коридоре и идет к машине. Уинна нигде не видно.

Ночью они без конца проигрывают в мозгу то, что случилось вечером. Как тревожно на душе, как стремительно развиваются события! Они пытаются представить, что будет дальше, но воображение подводит. У них есть только память и отпечатки, оставленные их телами, и они покорно ждут утра, уже не гадая, что оно принесет.

На следующий день Уинн надевает любимую футболку с большими буквами – игровым кодом: «ВВЕРХ-ВВЕРХ-ВНИЗ-ВНИЗ-ВЛЕВО-ВПРАВО-ВЛЕВО-ВПРАВО-В-А-СТАРТ». Всякий раз он втайне надеется, что хоть кто-то заинтересуется тем, что написано на футболке, но тщетно. Наверное, они и так знают, а скорее, всем просто плевать. Он приходит раньше Скотти, берет ключ у библиотекарши, которая сквозь пальцы смотрит на их тайные занятия, и начинает собирать справочники, энциклопедии и спортивные альманахи. Внутри теплится слабая надежда: вдруг сегодня что-то решится? И чем сильнее ему хочется, чтобы сегодня книжки не пригодились, тем тщательнее их выбирает.

Начинают с вопросов полегче, самых любимых. Обладатели приза Хисмана. Знаменитые путешественники и их открытия. Крылатые строки знаменитых поэтов. Отвечают без запинки, не успев дослушать, избегая вопросов, на которые не знают ответов: тебе хочется? А можно? Имеем ли мы право? Знать бы наверняка! Ладно, давай, потом станет легче.

– Мы должны быть осторожны, – говорит Уинн.

Они не снимают одежды, мешковатые джинсы – не помеха. Скотти, прислонив голову к плечу Уинна, работает рукой, и вот, наконец, это случается. Уинн судорожно всхлипывает, словно слова рвутся наружу, но он не в силах вытолкнуть их изо рта. Скотти откидывается назад, и Уинн садится на него верхом. Он расстегивает рубашку, когда дверная ручка со скрипом поворачивается.

Дверь заперта, но они в панике мечутся по комнатке. Покрасневший Уинн вскакивает и случайно пихает Скотти локтем под ребро. Все происходит так стремительно, что оба не сознают, что случилось. Скотти едва сдерживает слезы, при каждом вдохе грудь пронзает острая боль. Библиотекарша говорит из-за двери, что ей нужен видеомагнитофон для урока истории. Уинн уже успел раскрыть книгу, сунуть в рот крекер и кое-как заправить рубашку в штаны, но Скотти по-прежнему лежит на полу и смотрит на него снизу вверх.

– А ну поднимайся, придурок! – почти беззвучно шипит Уинн.

Скотти, морщась, встает, а Уинн отпирает дверь.

Библиотекарша, ничего не заподозрив, или искусно скрыв подозрения, молча выкатывает тележку и закрывает за собой дверь, оставляя до смерти перепуганных подростков наедине. Скотти корчится на полу, боясь вдохнуть глубже. Потрясенный Уинн стоит с раскрытым ртом, пытаясь унять сердцебиение. Он не помнит, как ударил Скотти. Затем Уинн опускается на колени, кладет ладонь на лицо Скотти и водит пальцем по его надбровным дугам. Скотти держится за ребра, смущенный всхлипами, которые доносятся из горла. Уинн встает и с книгой в руках забивается в угол, где и сидит до конца большой перемены. Скотти тоже молча переваривает случившееся.

После школы Уинн, не включая в машине радио, бесцельно кружит по окрестностям. Он на пределе. Всё лучше, чем то, что с ними происходит. Стоит только захотеть, и он найдет выход. Займется футболом, будет обедать вместе со всеми в кафе, заведет кучу приятелей. Но и это не главное, главное – не встречаться со Скотти, иначе не миновать беды. Уинн представляет, как Скотти сует руку ему в штаны, и внезапно вспоминает, что ударил его. Оба воспоминания вызывают мучительный стыд. Он тоскует о том времени, когда они были вместе, двое умников, которых не понимал никто на свете.

Когда Уинн сворачивает к дому, солнце уже садится, и на обочине, прижав колени к груди, сидит Скотти.

Он с трудом подбирает слова. Скотти говорит, что сидит здесь давно, листает комиксы. Мать Уинна звала его в дом, но он отказался, боялся прозевать его. Им обоим тяжело разговаривать на виду у посторонних. Скотти зовет Уинна к себе, но тот отказывается, говорит, что с него хватит. Он больше не хочет этим заниматься. Скотти настаивает.

Тогда Уинн заявляет, что никогда больше не заглянет в библиотеку, что хочет побыть один. Скотти хочет положить ему руку на плечо, но Уинн стряхивает ее.

– Не здесь, – говорит он и тут же поправляется, – нигде и никогда.

У Скотти глаза на мокром месте, но он стыдится плакать перед Уинном. Затем он хватает рюкзак, встает и, морщась от боли, задирает рубашку.

– Смотри, какой синяк.

– Прости, – говорит Уинн, рассматривая ладони.

Следующие несколько дней они не видятся. На большой перемене Скотти сидит в библиотеке, но не занимается – ждет Уинна, хотя никогда в этом не признается. Уинн обедает в кафе, однако там слишком шумно. Он сидит за столиком со старым приятелем-футболистом. Его приход вызывает секундное замешательство, затем кто-то кивает, и Уинн присоединяется к компании. Ему неуютно среди чужих, но он не идет в библиотеку, хотя знает, что там его ждет Скотти. Пока за столом обсуждают бейсболистов, имена которых ему ни о чем не говорят, Уинн перебирает в уме битвы Гражданской войны.

Когда расписание сводит их в одном классе, Скотти пялится в затылок Уинну, Надеясь, что того спросят, и тогда он услышит его голос. Однажды ночью Уинну кажется, что стучат в окно, но внизу никого. Он поднимает стекло и шепчет.

– Скотти?

Ответа нет.

Дни похожи один на другой, пока в жизнь подростков не входит «Мортал комбат». Наконец-то игру выпускают в продажу, и оба отстаивают длиннющую очередь, состоящую из таких же фанатов. Из магазина Уинн возвращается кружным путем, чтобы случайно не напороться на Скотти: одна рука на руле, другая сжимает коробку с игрой.

Уинн сидит в темной комнате, вцепившись в джойстик, поглощенный игрой. У них со Скотти приставки разных фирм, его проигрывает урезанную версию. Без крови, без оторванных голов – всего того, что делает игру по-настоящему увлекательной. Уинн знает, что у Скотти полная версия, но не звонит другу. Молотя и пиная противников, наблюдая, как вместо крови по их лицам струится пот, Уинн убеждает себя, что счастлив.

Иногда Скотти представляет на месте очередного противника Уинна. Снося ему башку, Скотти победно улыбается, но ему тут же становится не по себе. Однажды вечером он звонит Эйлин Бреннер – девчонке, с которой танцевал однажды на весеннем бале. Она не помнит Скотти, но он все равно приглашает ее в кино. Эйлин отвечает, что встречается с парнем – ничего серьезного, но роман со Скотти не входит в ее планы. Скотти чувствует такое облегчение, что благодарит и быстро вешает трубку. Он обещал себе, что не станет звонить Уинну, но все чаще ловит себя на том, что теперь сам ждет звонка. Скотти знает, что у друга урезанная версия, и надеется, что отсеченные головы и насаженные на острые пики тела рано или поздно заставят Уинна набрать его номер.

Дни проходят, и Уинна начинает одолевать беспокойство. Он почти не играет в «Мортал комбат» – без кровавых сцен игра похожа на мультик. Теперь они со Скотти почти не видятся. Уинн сидит в своей комнате, читает комиксы, а когда мать с сестренкой уходят, смолит косяк. Постепенно он начинает думать о Скотти как о факте из энциклопедии. Такое свойство памяти пугает и успокаивает. Когда Уинн мастурбирует, в его голове пусто, он словно выполняет необходимую, но поднадоевшую работу. Наконец, без видимой причины, он звонит Скотти. Тот берет трубку после первого сигнала и, недослушав сбивчивого приветствия, говорит.

– Приходи.

Скотти ждет на тротуаре. Они здороваются, и Скотти предлагает Уинну прогуляться, но тот качает головой.

– Лучше давай сыграем.

Скотти с радостью соглашается, надеясь, что зажатость уступит место игровому братству. Они проходят мимо родителей Скотти, которые молча кивают Уинну, не сознавая, что видят приятеля сына впервые за долгое время. Скотти закрывает дверь, сует джойстик Уинну и садится рядом. Они начинают игру.

Кровь хлещет, словно птичьи стаи взмывают из ран. Удары, пинки, высокие, низкие и в прыжке, боксерские апперкоты, летающие ножи, лед и лазер. В комнате тихо, только бубнит зловещая музыка, да время от времени низкий голос невидимого диктора дает старт следующему бою. Уинн и Скотти не разговаривают, слышно лишь, как стрекочут клавиши. Играют на равных. После одного особенно удачного приема, когда Уинн сбрасывает Скотти с моста прямо на острые пики, подростки, не сговариваясь, заливаются хохотом. Неужели снова друзья?

Спустя некоторое время Уинн разрабатывает новую тактику: серия быстрых ударов и мгновенный отскок. Он побеждает четыре, пять, шесть раз подряд. Всякий раз, когда Скотти начинает шататься, голос диктора требует. «Прикончи его!». Тогда Уинн мягко касается клавиши, и они смотрят, как его персонаж вышибает дух из героя Скотти. Тот начинает заводиться.

– Подумаешь, так каждый сможет, – ворчит он, но Уинн только смеется, и игра продолжается.

Наконец Скотти решает, что зря выбрал туповатого киборга Кано, у того слишком короткий замах. Однако он не может поменять героя, пока не выиграет, и с каждым проигрышем невозможность влиять на ход игры все больше злит его.

Уинн счастлив. Он понимает, что Скотти на грани срыва, но не может остановиться. Он хочет побеждать. Уинну кажется, что если он подчинит себе персонажа Скотти, все станет как прежде. Главное – заставить Скотти признать поражение, и он наступает и бьет, и ловко отпрыгивает назад.

– Сдаешься? – спрашивает Уинн.

Скотти только хмуро стучит по клавишам.

Он близок к тому, чтобы проиграть одиннадцатый раз подряд. Скотти безумно раздражает манера Уинна вести бой: он постоянно уворачивается от ударов. Раньше Уинн, не задумываясь, сменил бы тактику, и они снова вернулись бы к старым проверенным приемам, но не сегодня. Скотти кажется, что его мучения приятны Уинну, что тот неспроста с таким упорством его уничтожает. Наконец его героя снова обращают в пепел, и Скотти поднимает глаза на улыбающегося друга.