Текст книги "Собачье наследство"

Автор книги: Кевин Уигналл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 14

Лукас сидел в лимузине.

Самолет Эллы из Лондона уже прибыл, она скоро выйдет. Он подумывал о том, чтобы увидеться с Бруно до ее приезда, но все же остановил себя. Поведение Эллы с Новаковичем поразило Лукаса, однако не могло послужить причиной для вывода ее из игры.

Лукас попытался представить себя на ее месте. Она вела тихую и спокойную жизнь, и вдруг эту стабильность грубо разрушают. Вполне возможно, она имеет право жаждать отмщения. Но родилась-то эта жажда из любви, любви к родителям и брату, а вот этого он никак не может объяснить.

Только ради двух человеческих существ в мире Лукас смог бы так же отчаянно жаждать мести, причем одно из них не переносило одного его вида, а другое даже не подозревало о его существовании. Да, собственное положение не давало ему права осуждать Эллу за проявление жестокости.

Дверь открылась, и девушка, улыбаясь, забралась на заднее сиденье – со словами приветствия и рассказом о том, как прошел полет.

По дороге в Будапешт они болтали о перелете и о городе. Когда они подъехали к отелю, Элла сказала:

– Я только быстренько приму душ и избавлюсь от сумок. Полчаса. Не очень долго?

– Конечно. Буду ждать здесь.

Холл гостиницы оказался современным и просторным. Лукас сел в дальнем конце, рядом с двумя большими иллюминаторами в стене, за которыми находился аквариум с кораллами и тропическими рыбками. Некоторое время он наблюдал за бизнесменами и богатыми туристами, занимавшими соседние места. Когда на них смотреть надоело, Лукас повернулся к коралловому рифу.

Несколько минут он разглядывал его, пока не понял, что перед ним не один большой аквариум, а два отдельных резервуара, и зеркальное отражение в смежных стенках создает впечатление бесконечности.

Вот крупная серебристая рыба, меланхолично шевеля желтыми плавниками, туповато пялится на собственное отражение. Она – единственная в своем роде в этом аквариуме, но в соседнем, оказывается, плавает точно такая же, и подобная изоляция выглядела совершеннейшей жестокостью.

Ни одна из этих рыб – не важно, насколько развита их чувствительность – не имела ни малейшего понятия о втором аквариуме, не говоря уже о том, что где-то далеко существуют тропические океаны. Это раздражало Лукаса, а когда он оглянулся на окружающих его людей, ни один из которых не обратил на него внимания, раздражение лишь усилилось.

Он прочитал достаточно книг, чтобы знать, почему его беспокоит этот метафорический образ его собственной жизни – жизни как таковой. От этого она не перестала его раздражать меньше – как, впрочем, не перестала быть менее реальной. Лукас почувствовал беспокойство, странное волнение, словно внезапно понял, что ему не хватает времени, что с каждой проходящей минутой его самого становится все меньше и меньше.

Тем не менее – вот он, решивший отказаться от большого мира, который продолжает тянуть к себе. Сидит в холле отеля в Будапеште и ждет встречи с Бруно Бродски. Как будто вычеркнул из жизни последние четыре года, по ходу дела оправдав Мэдлин за то, что она от него отказалась.

Элла успела переодеться. Лукас сразу узнал юбку, напоминающую саронг, – ту, которую они купили во Флоренции и которая была на ней в поездке по Швейцарии. Тогда он почувствовал неожиданное возбуждение. Теперь же создавалось ощущение, что от девушки исходит запах болезни.

– Хороший денек, – сказал Лукас. – Полагаю, до Бруно можно пройтись пешком.

– Отлично, гулять так гулять.

Взгляд Эллы скользнул по аквариумам, и на секунду Лукас решил, что она что-то скажет по этому поводу, но девушка равнодушно отвернулась. Вот в чем дело, подумал он. Люди даже и не думают интересоваться рыбами: для них они – составная часть расслабляющего дизайна помещения.

Ему захотелось тут же вытащить пистолет и кого-нибудь пристрелить.

Прогулка до Бруно оказалась приятной: теплая погода, город, полный света и жизни. Элле Будапешт тоже понравился; она заглатывала его, как настоящий турист, восторженно показывала пальцем на достопримечательности и смеялась. Мимолетное напоминание о девушке, которую Лукас встретил в начале лета, о девушке, которую поглотило всепоглощающее несчастье.

Неожиданно она произнесла:

– Мы с Крисом именно сюда собирались съездить летом.

– Знаю.

– Ну конечно, – рассмеялась Элла. – Если бы вы мне тогда сказали, что именно таким манером я попаду в Будапешт!.. Чем-то напоминает «На маяк» Вирджинии Вулф.

Он кивнул.

– Вирджиния Вулф! Боже, как я рад, что она умерла.

Элла снова рассмеялась.

– Кстати, мы уже пришли.

Когда он нажал кнопку звонка у двери квартиры Бруно, она сказала:

– Вы точно знаете, что он здесь? Может, его нет дома?

Лукас долго ждал, пока на другом конце поднимут трубку интеркома, потом покачал головой.

– Насколько мне известно, Бруно не выезжал из города уже лет двадцать пять – с тех пор как умерла его жена. Он ходит к ней на могилу каждое утро, без исключений.

– То есть он старик?

Лукас не сразу сообразил, из чего она сделала такой вывод.

– Нет-нет. Его жена умерла, когда они были совсем молодыми. Ему сейчас всего около пятидесяти.

Элла кивнула в сторону интеркома:

– Непохоже, чтобы он был дома.

– Верно.

– Как она умерла?

– Не знаю. Никогда не спрашивал.

Лукас посмотрел по сторонам, будто гадая, какое из прибежищ Бруно проверить первым. Подсказкой послужило тепло солнца.

– Терраса кафе в «Геллерте»,[3]3
  «Геллерт» – гостиница и бани в центре Будапешта. По названию горы Геллерт, у подножия которой они находятся.


[Закрыть] вот где он должен быть в такой день.

Когда они тронулись в путь, Элла спросила:

– Кажется, вы достаточно хорошо знаете этого Бруно, верно?..

– Я знаю распорядок его дня.

Впрочем, он уже начал сомневаться. Наверное, прежде чем отправляться сюда, следовало бы сначала кое-что проверить, дабы не выглядеть любителем.

Они поймали такси, а выйдя из машины у «Геллерта», Лукас понял, что сомневался в себе зря. Бруно сидел на террасе слева от главного входа и разговаривал по телефону. Что ж, бизнес есть бизнес.

Бруно немного похудел, хотя так и остался крупным и широкоплечим. Волосы поредели, однако были совершенно черными, словно их постоянно подкрашивали. Вполне здоровый вид, загорелый и спокойный.

При их приближении он все еще продолжал говорить по телефону, потом, подняв глаза и заметив Лукаса, что-то пробормотал в трубку и дал отбой.

Лукас представил себе, о чем он думает, и поразился, насколько хорошо при данных обстоятельствах Бродски держит себя в руках.

Бруно не произнес ни слова, пока Лукас не дошел до стола, а потом сказал просто:

– Ты пришел сделать то, о чем я думаю?

Фраза почти заставила Лукаса почувствовать ностальгию по прошлому, по власти, которую он имел над людскими жизнями.

– Нет. Как поживаешь, Бруно?

Нервозность Бродски проявилась только сейчас: когда он потянулся за стаканом чаю со льдом, его руки дрожали, искаженная улыбка гуляла по дергающемуся лицу.

Когда они сели, подошла официантка, и Лукас попросил ее:

– Чай со льдом для меня, пожалуйста.

– Два, – добавила Элла.

Бруно наконец рассмеялся:

– Лучше бы ты сначала позвонил!

– Не думаю, что это имеет смысл. Согласен?

– В принципе да. Я ничего о тебе не слышал вот уже больше двух лет, и тут сорока на хвосте приносит мне новость по поводу того, что ты вмешиваешься в одну из моих работ в Италии. Три хороших человека.

– Они оказались не так уж хороши.

Бруно пожал плечами:

– Вполне возможно. Два албанца и молодой итальянец – он-то и казался перспективным. Но я ждал телохранителя, а не Лукаса.

– Ты знал, что у нее будет телохранитель?

Бруно на секунду смутился.

– До начала работы – нет, но кто-то ведь уложил албанцев. И вряд ли это сделал обычный прохожий.

– Да, кстати. – Лукас широким жестом указал на Эллу: – Вот работа, в которую я вмешался.

Бруно был явно впечатлен.

– Итак, ты – Элла Хатто. Ты красивее, чем на своих фотографиях… Приятно познакомиться.

Он пожал ей руку. Элла чувствовала себя не в своей тарелке, и до Лукаса дошло, насколько весь разговор неуместен.

– Я сожалею по поводу твоей семьи.

– Это ведь вы заказали убийство!

В ее голосе прозвучали неожиданная сила и негодование.

– Я всего лишь передаточное звено, – спокойно произнес Бродски. – Для тебя это может не иметь разницы, но она существует. И мне действительно жаль.

Пришла официантка с напитками. Последовало несколько вежливых фраз, после чего Бруно поднял стакан и сказал Лукасу:

– За бизнес.

– За выход в отставку.

Бруно усмехнулся:

– В отставку?.. Старые бойцы не уходят в отставку, они просто исчезают.

– Кто убил моих родных?

Бродски посмотрел на Эллу, отметив кивком тот факт, что его прервали, и спросил:

– Вы здесь для этого?

– Ну да, мы здесь именно для этого, – усмехнулся Лукас. – Зашли на минутку за одолжением.

– Не знал, что вам должен, – улыбнулся Бруно. – Все было сделано анонимно. Платеж – безналичный, со счета. Впрочем, вам везет. Я узнал номер: понимаете ли, знакомая комбинация цифр. Мне стало любопытно, захотелось выяснить, кто это, и я проверил свои записи.

– Ну и?..

Вопрос задал Лукас, но Бруно, отвечая, смотрел на Эллу.

– Заказ на убийство твоей семьи поступил из Лондона. «Ларсен-Гроль».

Девушка обернулась к Лукасу:

– Вы слышали о нем?

Бруно опередил его:

– Это не «он». «Ларсен-Гроль» – компания, которая занимается обеспечением корпоративной безопасности. Они и прежде несколько раз пользовалась моими услугами – просили подобрать охранников для работы на Востоке. Тогда со мной контактировал человек по фамилии Купер. На этот раз, естественно, никаких имен.

– То есть для этой компании заказ человека – необычное дело, даже при наличии клиента? – спросил Лукас.

– По-моему, да. Впрочем, возможно, что в иных ситуациях они пользуются услугами других ребят, но тогда почему с этой работой они пришли ко мне? Нет, это явное отклонение, которое, как я считаю, облегчает тебе жизнь.

– Может быть, и так, – ответил Лукас. – Номер банковского счета.

– Позвони мне позже. Кстати, Лукас, пожалуйста, веди себя тихо. Будь это обычный клиент, ты понимаешь, я тебе его не сдал бы.

– Разумеется.

Он мельком взглянул на смешанную толпу туристов и местных жителей, неторопливо идущих в сторону термальных бань. Такие беззаботные, с сумками и полотенцами. Лукас не знал, завидовать им или нет.

– Пока, Бруно.

Лукас пожал Бродски руку и встал. У Эллы был ошарашенный вид – это рукопожатие застало ее в момент, когда она делала глоток.

Девушка резко вскочила, но Бруно остался сидеть. Рук пожимать они не стали.

– Если решишь вернуться из отставки, сначала позвони мне, хорошо?

– Для нас обоих лучше, если этого не произойдет.

Лукас немного помедлил, давая Элле шанс что-то сказать – на тот случай, если она захочет. Однако девушка пошла к стоянке такси. Лукас подумал, осознает ли она, насколько Бруно оказался им полезен.

Уже в такси Элла сказала:

– Не думаю, что мне есть смысл здесь оставаться. А вы как считаете?

– Я же говорил, что тебе не нужно приезжать.

– Ладно, ничего страшного. Что теперь?

– Сделаю несколько звонков, выясню насчет «Ларсен-Гроль». Мы подходим все ближе. Бруно здорово нам помог.

Однако Лукас видел, что Элла недовольна. И знал почему: Бруно, счастливый и здоровый, по-прежнему безмятежно сидел на залитой солнцем террасе. Она не понимала, почему его оставили безнаказанным, почему не отплатили за смерть, доставку которой в дом семьи Хатто он так эффективно организовал.

– Что тебя тревожит?

Элла посмотрела в окно на реку.

– Я понимаю: он помог нам, и помню о том, что вы сказали в Лондоне. Но и вы, надеюсь, хорошо понимаете, что именно я чувствую, когда сижу и слушаю, как он шутит с вами по поводу бизнеса. Бизнес!.. Убивать людей – это бизнес?! Как я могу считать, что он невиновен?..

– Если кто-то погибает в авиакатастрофе, ты подаешь иск на авиакомпанию, а не на агента, который продал тебе билет.

– Подам и на агента, если он знал наверняка, что самолет разобьется.

Лукас разозлился на себя за то, что привел такую слабую аналогию. А Элла, кстати, может, и права. Месть и должна быть такой – безжалостной и неотвратимой.

Лукас вспомнил об Изабелл – девочке, о которой слишком мало думал в первые годы ее жизни. И все же, опираясь только на недавние мимолетные воспоминания о ней – идущей по улице, сидящей в кафе с друзьями, – он знал: случись что-нибудь с ней, он тоже возжелал бы страшной расплаты.

Элла желает, чтобы Бруно был мертв, потому что она любила свою семью. А Лукасу нужно сбить ее с этого курса из собственных эгоистичных интересов: ему не хочется оказаться втянутым в это дело дальше, чем он может себе позволить.

– Одного прошу: давай выясним, кто заказал убийство, и сначала разберемся с ними. Отомсти за родных, покарав заказчиков, а после, если все еще будешь считать, что такие люди, как Бруно Бродски, тоже должны умереть, – пусть будет так.

Элла кивнула:

– Ладно. Только дайте мне пистолет, чтобы был у меня в номере сегодня ночью, как тогда.

– Тебе не нужно оружие, – ответил Лукас, забеспокоившись, как бы ей не пришло в голову проделать все самой.

– Откуда вы знаете? Насколько нам известно, заказ на мою голову еще никто не отменял. Бродски в курсе, что я в Будапеште. Чем не шанс выполнить незаконченное дело?

– Сомневаюсь. Но если настаиваешь, я принесу его тебе в номер, когда вернемся. Кстати, не хочешь еще чем-нибудь заняться вечером? Речная прогулка, опера, ужин…

Элла улыбнулась:

– Думаю, что я поужинаю у себя в номере и пораньше лягу спать. Завтра у меня будет еще несколько часов до отлета, смогу побродить по городу.

– Конечно.

Она откровенно лгала, и это огорчало Лукаса и подогревало его подозрения по поводу того, что она лжет ему с тех самых пор, как обратилась за помощью.

Ожесточение вынудило Эллу требовать смерти Новаковича. Но не было ли ее желание после всего выстрелить ему в голову только необходимостью потренироваться, хладнокровной репетицией будущих актов возмездия?..

– Лукас?..

Он повернулся к ней. Ее взгляд был одновременно и дерзким, и невинным, как в тот первый раз, когда они встретились.

– Если бы вам заплатили за то, чтобы убить меня, вы бы сделали это?

– Четыре года назад – без всякого сомнения. Позже я стал более разборчивым, потом вообще вышел из игры. Помощь твоему отцу – особое одолжение. Вот так.

Лукас подумал, что она осмысливает его слова – может быть, даже скажет спасибо, – однако Элла спросила:

– А что случилось четыре года назад?

Он улыбнулся, зная, что эпизод слишком незначителен, чтобы о нем говорить. Дело было в цюрихском универмаге, переполненном накануне Рождества. Неожиданно он почувствовал в руке крошечную ладошку. Это маленькая девочка взялась, как ей показалось, за папину руку. Папа увидел, что произошло, и, улыбнувшись, сказал что-то по-немецки – что именно, Лукас не понял.

Вот и все. Нелепый маленький эпизод. В такие ситуации люди попадают ежедневно, не придавая им никакого значения. Но эффект воздействия на Лукаса был настолько сильным, что, учитывая незначительность повода, его можно было даже стесняться. Впрочем, не так важно, насколько сентиментальна первопричина, важно, что Лукас оказался таким восприимчивым.

– Ничего не случилось. Просто я решил изменить свою жизнь.

И все-таки ему хотелось предупредить Эллу, что все не так просто: его слова могли бы подтвердить и Бруно Бродски, и ее отец. Если куда-то войти, всегда остается путь назад; сложность состоит в том, чтобы, выйдя, суметь остаться снаружи.

Однако Лукас чувствовал: Элла зашла слишком далеко. Поэтому, когда они вернулись в отель, вместо того чтобы вести душеспасительные беседы, он дал ей пистолет, а чуть позже позвонил Бруно, чтобы уточнить необходимую информацию и предупредить, что к нему идет Элла.

Лукас подождал, пока она ушла, еще раз позвонил Бруно, потом заказал поесть. Затем занялся работой – сел на телефон, чтобы по возможности побольше узнать о «Ларсен-Гроль»: еще одно срочное дело, с которым хотелось разобраться до того момента, как его общение с Эллой начнет привлекать внимание.

Она постепенно делает из себя существо, присутствие которого вот-вот заменит прежний мир Лукаса; ему не хочется быть свидетелем того, как это произойдет. Он так долго старался покинуть тот мир, а теперь усилия могут оказаться напрасными – теперь, когда в круге света он может оказаться вместе с Эллой Хатто.

Глава 15

Элле было нехорошо, когда она садилась в такси. Нахлынуло страшное чувство вины – будто каждому, кто ее видел, достоверно известно, что именно она задумала сделать, что в сумочке у нее – пистолет. Швейцар сказал таксисту, куда ехать, и тот улыбнулся, повторив слова «Alkotmany utka»[4]4
  Улица Конституции (венг.).


[Закрыть] с таким видом, будто даже знал, что у нее на уме.

Ей было очень страшно, но иного выхода не оставалось. Лукас ведет себя как бюрократ, он настолько опутан паутиной мирка, в котором живет, что за условностями уже не способен разглядеть реальность. Подумаешь, непререкаемое правило – не трогать таких людей, как Бродски, только потому, что они посредники! Будь на свете меньше подобных этому Бродски, покупать смерть было бы не столь легко. Не факт, что ее семья осталась бы в живых, если бы Бруно не существовало. Зато ясно другое: они мертвы, потому что он есть.

Ему назвали цели – мужчина, его жена, дочь, семнадцатилетний сын. Вместо того чтобы отшатнуться в ужасе, он обсуждает цены. Бруно и сам убил бы их, на его руках не меньше крови, чем на руках Новаковича или того человека, кровного врага отца.

Повернув на усаженную деревьями улицу, таксист спросил:

– Номер?

– Остановите здесь.

Элла не знала номера дома. Кроме того, ей не хотелось, чтобы водитель увидел, в какую сторону она направляется.

Дождавшись, когда такси отъехало, Элла пошла по улице.

Первое здание показалось ей знакомым, однако на панели с кнопками звонков не было фамилии Бруно. Она миновала еще пару домов, прежде чем нашла то, что искала.

Элла открыла сумочку. Увидела пистолет, при виде которого в животе начинало покалывать, затем подняла дрожащую руку и нажала кнопку, думая, чего больше боится: убить Бруно или оказаться не в состоянии это сделать.

– Да?..

Она подошла ближе к интеркому:

– Мистер Бродски, это Элла Хатто.

– Верхний этаж, – сказал он и нажал кнопку замка.

Она прошла первый пролет лестницы, после чего обнаружила старый лифт, на котором и преодолела оставшуюся часть пути. Дверь Бруно оставил открытой. Она постучала и зашла в небольшую неубранную прихожую.

– Я здесь, Элла.

Девушка прошла через кухню в гостиную, обратив внимание на высокие потолки с желтой и кремовой лепниной, свидетельствующей о том, что когда-то это был очень богатый дом.

В комнате горели маленькая лампа и несколько больших свечей, огоньки которых плясали на сквозняке. Бродски сидел слева от входа на одном из двух современного вида диванов, поставленных перпендикулярно друг к другу в углу. Перед ним на кофейном столике стояли бутылка вина и бокалы, а мебельную композицию завершала пара кресел.

Элла встала позади одного из них, посмотрела на вино, на бокалы и поняла, что Бруно ожидал гостей. Подняла голову. Вид у Бродски был огорченный.

– Так быстро? На то, чтобы подумать, не хватает времени? А как же здравый смысл?..

Сначала она не поняла, что он имеет в виду: мозгу понадобилась пара секунд, чтобы начать соображать. Элла вынула пистолет, пока шла через кухню, и теперь ствол был направлен на Бродски.

Бруно улыбнулся, будто собирался что-то сказать, а ей не хотелось, чтобы он говорил. Не хотелось слушать про здравый смысл и вообще думать о нем, как о человеческом существе.

Элла подняла пистолет и прицелилась ему в середину груди. Зная, что руки у нее дрожат, приготовилась к отдаче и нажала на спусковой крючок.

Ничего. Она нажала снова, чувствуя приближение паники и продолжая смотреть ему в грудь, но не в глаза.

– Элла, он не заряжен.

Она услышала, но снова и снова нажимала на спусковой крючок.

– Элла, мне позвонил Лукас. Он сказал, что ты приедешь. И что пистолет не заряжен.

Девушка посмотрела на оружие. Непонятно, зачем Лукасу понадобилось предавать ее? Она отошла назад, осматривая комнату в поисках какой-либо защиты. Бродски не двигался. Продолжая благожелательно улыбаться, он сказал:

– Пожалуйста, присаживайся. Я открыл бутылку чудесного красного вина. Выпей со мной стаканчик и расскажи, почему тебе так хочется, чтобы я умер.

Бродски наполнил бокалы. Нет, Лукас не предавал ее, просто он распознал, что она сама намерена предать его доверие, и вмешался. Возможно, он надеется, что если она поговорит с Бродски, выпьет с ним по бокалу вина, то начнет смотреть на вещи его глазами.

– Вы убили моих родных.

Он спокойно кивнул:

– Да. Как ни крути, вполне вероятно, что если бы не я, они могли бы быть еще живы. У тебя есть право на гнев. Прошу.

Он жестом показал на кресла, и Элла неохотно села. Положила пистолет обратно в сумочку и взяла предложенный бокал.

– Ну? Так почему я не должна вас убивать?

– Потому что в этом нет смысла, – сказал Бруно и сделал глоток. – Я могу понять, почему тебе хотелось смерти Новаковича. Да, Лукас рассказал мне и об этом: ведь именно он нажимал на спусковой крючок. Ты хотела, чтобы Новакович был мертв, потому что бедняга поступил слишком профессионально: не передумал, увидев твою семью. Я также могу понять, почему ты хочешь убить человека, который сделал заказ. Это достаточно справедливо. А я… я всего лишь посредник. Мое преступление – свести людей, которые хотят убить, с людьми, которые в состоянии это сделать. Я не думал плохо о твоей семье – я вообще о ней не думал.

– Не понимаю, в чем вы хотите меня убедить.

Бруно улыбнулся:

– Мне было бы легче объясниться по-немецки.

– Вы немец? Я думала, венгр.

Она разозлилась на себя за вопрос: ей не нужны детали.

– Нет. Я сам из-под Дрездена, с востока. Это жена моя была венгеркой.

– Лукас сказал, что она умерла молодой.

– Она не умерла, ее убили. Летом семьдесят седьмого. За одно лето трех женщин изнасиловали и задушили. Она была второй. Убийцу так и не нашли, но когда лето кончилось, нападения прекратились. – Бродски сделал большой глоток. – Да, я понимаю, почему ты хочешь, чтобы меня не стало. В то лето я тоже желал, чтобы все были мертвы. Мне хотелось убивать полицейских за то, что они бездействуют. Хотелось убивать людей за то, что они счастливы… Я не мог добиться того, чего хотел больше всего: чтобы убийца был мертв.

– Мне очень жаль, – сказала Элла и попробовала вино.

– Ты все еще не знаешь, как тебе повезло. Ты обязательно найдешь своего убийцу. Все получится – у тебя есть Лукас.

Элле стало неловко, что имя Лукаса упоминают в таком контексте. Он – единственный человек, на которого она может положиться, и ведь он помог ей дважды. Плохо, что теперь Лукас будет смотреть на нее другими глазами – после того как она его обманула и пришла сюда с оружием. Впрочем, вполне вероятно, что это может и поднять ее рейтинг: ведь не исключено, что Лукас, со своим перекошенным взглядом на мир, принимает ложь за добродетель.

– Вы давно знаете Лукаса?

Бродски пожал плечами:

– Думаю, дольше, чем кто-либо другой. Пожалуй, достаточно давно, чтобы быть его другом.

– Расскажите мне о нем.

Бруно допил вино и налил себе еще.

– Что я могу рассказать о Лукасе? Во-первых, пусть тебя не обманывает его акцент. Он не англичанин, он родезиец.

– Кто?..

– Родезиец, – повторил Бродски, будто удивившись ее невежественности. – Родезия. Сегодня эта страна называется Зимбабве. А до 1980 года была Родезией. Он именно оттуда. О своей жизни там он не распространяется. Еще одно: Лукас обычно утверждает, что не говорит на других языках. Так вот, это вранье. Он говорит на одном из африканских диалектов, и довольно неплохо. – Бруно усмехнулся.

– Ты не знала? Иногда Лукас ради шутки разговаривает на нем, когда напьется. Еще немного владеет африкаанс. Лукас уехал из Родезии совсем молодым, до предоставления ей независимости. Южная Африка, Намибия, Ангола. Думаю, ему было двадцать три года, когда он приехал в Европу, но у него уже имелась репутация. Мне нравилось работать с ним. Лукас был хорош. Готов убить кого угодно. Он убил бы твоего брата. Убил бы и тебя.

Элла была не в силах воспринять информацию, которая на нее обрушивалась. Получается, она видела некую карикатуру на человека, созданную ее неумением общаться и его собственными причудами, а теперь Бродски рисует перед ней образ реальной и непростой судьбы.

Впервые после встречи с Лукасом ей захотелось познакомиться с ним поближе, услышать, как он приоткрывает завесу над своим прошлым. Но от этого желания Элле стало грустно, потому что она встала на путь, который неизбежно увеличит расстояние между ними, и Лукас скорее всего исчезнет из ее жизни.

Когда-то Лукас был готов убить кого угодно и когда угодно, но с тех пор здорово изменился. Он не хотел убивать Новаковича, а теперь не хочет, чтобы прикончили Бродски. Элла видит, как он борется со своим прошлым, однако сама она может только затянуть его обратно. Только это уже не в ее власти: выбор сделан другими, включая человека, сидящего напротив, и Элла не успокоится, пока они все не заплатят сполна.

Безусловно, Бродски – прекрасный собеседник, он может много рассказать о Лукасе. Помочь ей информацией. Вероятно, он не лишен привлекательных сторон, но такими же были и те, смерть которых он организовал. Она пришла сюда, чтобы убить его, и будет виновата, если предаст свою семью.

– То есть вы жили здесь в коммунистические времена?

– Я всю свою жизнь прожил при коммунизме. Я сам был коммунистом.

– Расскажите мне, каково это.

Элла задавала нужные вопросы, подталкивала к долгому разговору. Она смотрела, как Бродски пьет, отчаянно стараясь придумать, как его убить. С пистолетом было бы легче, но Лукас лишил ее этой возможности. Элла не была уверена, что сможет зарезать его ножом. Возможно, ей все же удастся лишить его жизни каким-нибудь иным способом…

Нужно лишь дождаться, пока он не опьянеет достаточно, чтобы реакция замедлилась. Элла понемногу отпивала из бокала и не возражала, чтобы его доливали, а вот сам Бродски пил быстро и много и уже нетвердо стоял на ногах, когда поднялся за второй бутылкой.

– Вы не рассказали, как попали в Будапешт, – громко сказала она, пока он нес вино из кухни.

Элла не слышала ответов, ее мозг лихорадило от внутреннего диалога, от попыток придумать, как убить врага. И все же полностью сосредоточиться не получалось. Ведь она думала о том, как прикончить человека, как лишить его жизни.

Язык Бродски начал заплетаться, и Бруно заснул еще до того момента, как закончилась вторая бутылка.

Вот оно: перед ней открылась возможность, однако Элла все еще не решила, как все провернуть. Чтобы избавиться от тошноты, замешательства и чувства ответственности за то, кем становится, она подошла к окну и посмотрела вниз.

Так она простояла несколько минут, пока не услышала чей-то возглас, всего одно слово, почти потерявшееся в шуме деревьев. Элла напряглась, пытаясь увидеть, откуда донеслось восклицание, и вдруг увидела мальчишку, стоящего на противоположной стороне улицы.

Мгновенная вспышка счастья узнавания ослепила ее – чтобы тут же исчезнуть. Конечно, парнишка не мог быть Беном, разумеется, нет… Хотя и немного похож, даже по манере одеваться. Впрочем, он стоял слишком далеко, чтобы разобрать детали. Мальчик медленно поднял руку и помахал ею.

По спине Эллы пробежали мурашки: смесь осознания, что тебя узнали, и призрачного сходства парнишки с Беном. Она подняла руку, чтобы махнуть в ответ, когда вдруг услышала второй голос.

Появление второго подростка в окне одной из соседних квартир привело ее в замешательство. Он выкрикнул еще несколько слов своему приятелю, прежде чем снова исчезнуть в окне. Мальчишка на улице не видел ее, никто не видел ее, Бен – мертв… Бродски тоже должен умереть.

Элла закрыла окно, потом зашла в кухню, не глядя на Бруно. Времени на брезгливость нет: пусть это будет нож. Она закроет глаза, подумает о том, что сделал Бродски, и проткнет его насквозь. Она сможет, она должна это сделать.

Элла открыла пару ящиков: ящик с ножами грохнул так громко, что она обернулась в сторону гостиной, чтобы проверить, не проснулся ли Бруно. Повернувшись назад, Элла наткнулась взглядом на плиту – и замерла, медленно и аккуратно закрывая ящик.

Газ. Девушка вспомнила, как кто-то говорил ей, что бытовой газ не ядовит. Зато он взрывоопасен, и с его помощью можно все проделать, не впадая в излишнюю жестокость. Кроме того, такая смерть не будет выглядеть подозрительной. Несчастный случай.

Элла вернулась в гостиную, аккуратно взяла одну из зажженных свечей, принесла в кухню и поставила ее на газовый счетчик. Потом подняла свой бокал, вымыла его, взяла сумочку и бросила последний взгляд на Бруно, который теперь, во сне, выглядел старше и казался совершенно безобидным.

Элла не была уверена, что это сработает, и все-таки почувствовала себя как-то лучше, легче. Бродски виновен в убийстве ее семьи, она убеждена в этом до мозга костей, но если он сейчас не погибнет, тогда это будет вмешательством злого рока – подобно тому, как злодеи выживают на электрическом стуле.

Элла открыла все конфорки. Раздалось неприятное шипение. Выйдя из квартиры, она быстро спустилась по лестнице, выскочила из здания и инстинктивно замедлила шаг, заметив двух мальчишек, курящих неподалеку. Отсюда парень уже не напоминал Бена: лицо у него было более грубым и вытянутым. Подросток бросил взгляд в ее сторону, и Элла быстро отвернулась.

Девушка пошла в направлении освещенного здания парламента и в конце улицы повернула налево, догадавшись, что направляется к реке.

Она ждала, а таймер в ее голове тикал, отсчитывая время до взрыва. Сомнениям не оставалось места: ведь теперь уже поздно, ничего не изменишь.

Если Бруно проснулся, или потухла свеча, или такие фокусы вообще чепуха и нигде не срабатывают, кроме как в кино, тогда она на самом деле все испортила, потому что Бродски поймет, что она снова пыталась убить его, и теперь уже не будет таким великодушным.

Потом раздался гул – сначала еле различимый, словно где-то высоко пролетел реактивный самолет. Затем он обрел форму, безошибочно объявил о себе на весь город: взрыв, звук тревожного колокола, заполнившего пустоту, прежде чем замереть. Скоро завоют сирены… Девушку охватило нервное возбуждение, сердце заколотилось, будто собиралось выпрыгнуть из груди.

Она поймала такси и за время короткой поездки до гостиницы почувствовала себя успокоенной и воодушевленной. В ней бурлили и другие эмоции, но Элла подавляла их, потому что знала: у нее нет причин жалеть о Бродски или идти против Лукаса.

Она чувствовала себя уверенной, сильной, однако вот она вернулась в гостиницу – и немедленно натолкнулась на самое себя, и триумф виновато рассыпался на кусочки. В холле сидел Лукас, явно ее поджидая; его кресло было повернуто таким образом, чтобы он видел каждого, кто входит в отель.