Текст книги "Краткая история смерти"

Автор книги: Кевин Брокмейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6
СТАНЦИЯ

Холмики на снегу были могилами.

Сначала Лори приняла их за естественные возвышения, которые порой возникают на пляжах и в пустынях, когда ветер дует достаточно быстро, чтобы создать на песке узор, но недостаточно сильно, чтобы его разрушить. Она со стыдом вспоминала, что даже взобралась на один из бугорков и постояла на плоской верхушке, чтобы посмотреть на залив по ту сторону льда. Но шли дни, и станция оставалась покинутой, до Лори постепенно доходила правда. Зоологи и техники, жившие здесь, умерли. Она читала их имена в списке, висевшем на стенде. Арманд Коэн – первый, Натан Сэйлз – последний, а между ними еще восемнадцать человек. Двадцать имен, двадцать могил, вытянувшихся вдоль задней стены здания, как бусины в четках.

Должно быть, один остался в живых и похоронил остальных, но кто в таком случае закопал его самого? Что их всех сгубило? Долго ли они умирали? Лори тщательно обыскала станцию, но не обнаружила никаких подсказок – ни дневника, ни магнитофонной записи, ни записки. Хотя бы одно-единственное загадочное слово вроде того, что оставили обитатели острова Роанок – «Кроатон».

Кроатон. Кроманьон. Пещерные люди. Наскальные росписи. Граффити. Конфетти.

Конфетти. Лори училась в начальной школе, когда последний космический корабль с людьми на борту взорвался над пусковой башней на мысе Канаверал. Камеры запечатлели миллионы обломков пластмассы и алюминия, которые плыли на ветру, отражая солнечный свет и отбрасывая мириады искр, прежде чем дождем обрушиться на зрителей. Когда учительница включила телевизор, Лори – как и все дети – подумала, что смотрит запись какого-то старомодного парада с серпантином и конфетти. Они смеялись и перешептывались, а иногда в глубине класса даже кто-то аплодировал. Тогда мисс Террел сказала, что им должно быть стыдно. «Поверить не могу, дети, что вы радуетесь трагедии. Как это ужасно».

Вскоре на экране появилось и само место взрыва – мятое черное облако в ярко-синем небе, и дети наконец поняли, что происходит. Лори помнила: воцарилось такое молчание, что класс казался пустым, не считая парт, похожих на скелеты, и стульев, составленных рядом на ковре. Такая же тишина встретила Лори в тот вечер, когда она добралась до станции. Солнце уже почти село, когда снегоход въехал во двор. Конечно, Лори измучилась, но она ликовала. Она остановилась под деревянным навесом и спрыгнула на лед. Ветер стих. Несомненно, обитатели станции услышали шум мотора, но никто не вышел навстречу. Лори решила удивить их своим внезапным появлением на пороге. Снег вокруг здания был нетронут – ни отпечатков ног, ни санных следов, только несколько маленьких отверстий, пробитых упавшими с крыши сосульками, которые торчали из сугробов, как столбики забора. Лори пришлось утаптывать наледь ботинками, чтобы проложить дорожку к двери. Подойдя к ней, она забарабанила кулаками. Никто не ответил. Что случилось?

Она повернула ручку и обнаружила, что дверь не заперта.

– Эй! – позвала Лори, заходя в дом.

Свет горел, обогревательные панели работали. Лори даже слышала, как на столе в углу потрескивает передатчик. Но на станции не было ни души.

Сердце у нее сжалось. Она проделала столько миль, сквозь холод и темноту, по колотому льду, – и для чего? Лори осмотрела спальни, ванную, кухню, столовую, на каждом шагу ожидая увидеть человека, который читает книжку, ест консервированные бобы из банки или тасует карты, бесшумно двигая их туда-сюда между ладонями. Насколько она могла судить, здание просто покинули. В нем не было следов человеческого присутствия – ни мокрых ботинок, ни запотевших стаканов с водой. В комнатах царили тишина и порядок. Всякий сказал бы, что станция заброшена.

В гостиной стояла кушетка. Лори вспомнила, что ей уже давно не удавалось вытянуться во всю длину. Она положила ноги на подлокотник и уставилась в потолок. Она ощутила покалывание, кожа начала краснеть, по мере того как раскрывались капилляры. Тепло из обогревательных панелей, буквально осязаемое, охватывало ее. Только теперь, лежа неподвижно, Лори осознала, насколько замерзла. Спина болела, все мышцы ныли. Она провела в пути бог весть сколько дней и мечтала только об отдыхе.

Лори проснулась лишь в середине следующего дня. Ее первой мыслью после пробуждения было, что обитатели станции, наверное, уехали в какую-нибудь разведывательную экспедицию. Императорские пингвины, чьи миграционные привычки изучали на станции, именно в это время года высиживали яйца. Может быть, исследователи отправились наблюдать за ними и разбили лагерь по ту сторону гор.

Но Лори сомневалась, что ученые могли бросить станцию без всякого присмотра. Может быть, они эвакуировались. Возможно, случилось нечто непредвиденное, и их увезли за океан, двадцать человек, оставив оборудование, в расчете вернуться за ним впоследствии.

Лори села у рации, надеясь связаться с «Кока-колой» – с кем-нибудь, способным объяснить, что случилось с обитателями станции, но, когда она попыталась поймать нужную волну, в наушниках зазвучала пронзительная какофония. Лори как будто воткнули в ухо металлический штырь, от этого звука у нее заныл череп. На других частотах она также потерпела фиаско – рация либо молчала, либо испускала тот же отвратительный вой. Она попробовала выйти в Интернет на одном из компьютеров, но безуспешно. А потом Лори увидела на стопке книг, рядом с передатчиком, спутниковый телефон. Она понятия не имела, каким образом он функционирует на таком расстоянии от релейной башни, но тем не менее набрала номер офиса в Атланте. К ее удивлению, после нескольких секунд пощелкивания и гудения появилась связь. Но автоответчик, видимо, не работал. Телефон звонил и звонил. Лори отсчитывала секунды, глядя на часы, висевшие над компьютером, и через пять минут положила трубку.

Когда она набрала тот же номер на следующий день, то услышала лишь негромкое постукивание, которое то появлялось, то затихало, приглушенное расстоянием, точно так же, как звук разорвавшейся на земле бомбы доносится с самых верхних слоев атмосферы.

Станция была полностью обустроена, поэтому Лори не пришлось распаковывать вещи. В душе она нашла мыло и шампунь, в аптечке – аспирин, рядом с раковиной – коробку с сотнями красных и желтых зубных щеток в прозрачных пластмассовых упаковках. Кладовка была набита овощами и кусками мяса, наваленными друг на друга и завернутыми в хрустящую белую бумагу. В шкафу стояли несколько десятков коробок колы и воды. Лори предпочла воду. Она уже много лет как перестала радоваться коле. Оправдалась старая поговорка, что не стоит смешивать работу с удовольствием. Жизнь Лори и так примерно на шестьдесят или семьдесят процентов состояла из «Кока-колы», и она отказывалась посвящать ей сверхурочные.

Поначалу Лори ожидала, что ученые и техники, обитавшие на станции, вот-вот покажутся на пороге, снимая куртки и перчатки и с нарочитым шумом притоптывая ногами, чтобы сбить снег с ботинок. Точно так же она, сидя в хижине по ту сторону гор, ожидала возвращения Пакетта и Джойса. Но дни шли, никто не приезжал, и она привыкла к простору и тишине. Лори не сомневалась, что рано или поздно кто-нибудь вернется за оборудованием и обнаружит ее. А до тех пор она решила просто ждать.

Она то и дело возвращалась к рации, компьютеру и телефону, стучала по кнопкам и набирала номера в надежде услышать человеческий голос, но ей ни разу не удалось связаться с кем-нибудь и поговорить. Ничего страшного. Здесь, на станции, после нескольких недель во льдах, одиночество не так сильно пугало Лори. Она радовалась, что у нее есть настоящая постель, теплая комната и обед, состоящий не только из пеммикана и гранолы.

В середине дня рассеянный солнечный свет держался несколько часов в виде одинокой тонкой полосы над горизонтом. В это время Лори любила выходить на улицу. Прожектора, снабженные колпаками, были направлены на землю, так что она могла беспрепятственно любоваться небом – вылинявшего синего цвета, с широкими красными и оранжевыми полосами и мелкой россыпью звезд, таких ярких, что они просвечивали сквозь атмосферу. Иногда Лори даже видела следы спутников, преодолевавших дыры в озоновом слое. Она ждала, когда солнце скроется и появятся остальные звезды, а потом возвращалась в дом.

Во время одной из прогулок она решила исследовать территорию вокруг станции. Ветер дул так сильно, что шарф развевался, как флаг, и Лори пришлось упираться альпенштоком, чтобы не потерять равновесие. Почва выровнялась, как только она обогнула здание. Лори свернула за угол, остановилась, чтобы отдышаться, и увидела холмики в снегу. Они были твердыми как камень. Лори взобралась на один из них и посмотрела в сторону океана. Вдалеке виднелась ломаная линия воды – череда черных точек и мазков на самой кромке льда. Точь-в-точь послание, набранное азбукой Морзе. Некоторые льдины, отполированные ветром до зеркальной гладкости, сверкали тем же красно-синим, в прожилках, цветом, что и небо. Когда солнце зашло и лед померк, Лори спрыгнула с холмика и пошла дальше, в обход дома.

Она неизменно замерзала до дрожи, когда возвращалась внутрь, и это ее удивляло. Она почти не мерзла во время путешествия по льдам, хотя, разумеется, там было гораздо холоднее, чем здесь. Может быть, тело дрожало, предвкушая скорую возможность согреться: Лори знала, что по ту сторону двери ее ждет теплая комната, и дрожь была простой физиологической реакцией на это знание. Даже в некотором роде символом надежды. Во всяком случае, так полагала Лори. Пробиваясь сквозь буран, она не то чтобы утратила надежду, но, разумеется, не позволяла себе задумываться о тепле, поэтому тело спокойно приспособилось к холоду и напоминало монетку, брошенную на дно фонтана маленькой девочкой в красном джемпере, которая хотела загадать желание…

Лори провела на станции почти неделю, когда обнаружила под своим матрасом сложенный листок бумаги, – один-единственный желтый лист, вырванный из блокнота. Она развернула его и прочла. Это оказался рукописный перечень двадцати членов экспедиции, занятой изучением императорских пингвинов. Рядом с именами стояли пометки, сделанные ручками разного цвета.

«Как минимум три раза в день».

«Одну утром, за завтраком, обязательно».

«Иногда, примерно по одной каждые два дня».

«Вечером, во время сеанса связи».

«За ленчем, за ужином обычно тоже».

«Терпеть не может, но возьмет, если больше ничего нет».

«Максимум две в неделю».

Видимо, пометки отражали какие-то гастрономические пристрастия членов экспедиции, но, не считая этого, Лори понятия не имела, что они означают.

На полях, с левой стороны, столбиком стояли красные крестики, двенадцать штук, каждый – напротив имени. Тринадцатый крестик нарисовали не до конца: одна черточка и точка в воздухе, наверное, обозначавшая начало второй. Остальные имена ничем не были помечены.

Крестики стояли не просто так. Лори смотрела на них, в задумчивости стиснув зубы. Что они означали? Они походили на скрещенные кости, которые рисуют на пузырьках с ядом, на острые шипы колючей проволоки, на условные значки, которыми в комиксах обычно изображают глаза мертвецов. Лори стало нехорошо, хотя она и не знала почему.

Она провела пальцем по списку и кожей почувствовала углубления в тех местах, где ручка вдавливалась в бумагу. Именно тогда, глядя на крестики, стоящие вдоль двадцати имен, она начала подозревать, что на станции случилось нечто ужасное. Теперь уже нетрудно было догадаться, что холмики за домом – это могилы.

Крестик. Крест. Надгробие…

Она натянула ботинки, теплую одежду и вышла. Лори снова захотела взглянуть на холмики, увидеть их собственными глазами – теперь, когда она поняла, что это такое. Разумеется, они были нужного размера, достаточно длинные и широкие, чтобы вместить человеческое тело. Впервые Лори сосчитала их. Раз и другой, чтобы удостовериться. Двадцать могил. Она коснулась каждой, прежде чем вернуться в дом.

Лори снова изучила список и положила на столик у кровати, прижав кофейной кружкой, чтобы листок не слетел на пол. Раз настало время предпринять более тщательный осмотр станции – а Лори полагала, что пора, – почему бы не начать с жилых комнат? Она один за другим приподняла остальные матрасы, ища дневник или хотя бы еще одну записку, но нашла только часы на длинной серебряной цепочке и несколько порнографических журналов. Большинство ящиков с личными вещами были заперты весьма небрежно – замочки не защелкнуты, ключи торчат точно оттопыренные пальцы. Лори начала рыться в кучах одежды и туалетных принадлежностей. Просто удивительно, как много можно сказать о человеке, судя по тому, что он прячет в правом нижнем углу своего ящика. Под нижним бельем, электронными книгами и плеерами она обнаружила многочисленные пакетики с кокаином и марихуаной, коробку с семнадцатью фарфоровыми фигурками героев Уолта Диснея, старинную Библию с золотым тиснением и предисловием, написанным по правилам орфографии столетней давности, большую банку вазелина с торчащей из нее ложкой, пузырьки с антидепрессантами, стероидами и серотонином, а также соску, завернутую в истрепанный лоскут клетчатой ткани, – должно быть, она принадлежала сыну или дочери кого-то из исследователей.

Впрочем, в вещах не нашлось ничего, что объяснило бы причину смерти обитателей станции. Что стало со всеми этими биологами и полярными техниками, которые питались едой, хранившейся в здешних кладовках, и мяли постели? Ничего, что могло бы объяснить, куда они делись, – или что их убило, если Лори не ошиблась.

В ванной и кухне интересного было еще меньше – банка с отменными оливками, несколько упаковок соли для ванн и так далее. Все остальное – еду, посуду, туалетные принадлежности – Лори обнаружила уже давно. Она довольно тщательно исследовала кухню и ванную в ходе повседневных дел. В столовой, куда она заходила редко, отыскался мусорный пакет, засунутый под деревянный шкаф и наполненный изогнутыми осколками битого стекла и керамики – остатками кофейных кружек и бокалов, насколько Лори могла судить. Единственным целым предметом в пакете была кремового цвета кружка с бледно-коричневым ободком с внутренней стороны, цвета секретных посланий, которые Лори писала в детстве при помощи лимонного сока и «проявляла» под лампой. Она поискала под стульями и приставными столиками в гостиной, в узкой щели между кушеткой и стеной, но нашла лишь несколько пуговиц и скрепок, сломанную линейку и тонкий слой пыли. Сняв подушки с кушетки, она обнаружила бумажник, в котором лежала фотография кокер-спаниеля и водительские права на имя Льюиса Моньо. Это имя значилось в списке, висевшем над передатчиком.

Наконец, в нижнем ящике компьютерного стола Лори нашла то, что искала, – распечатку электронной версии газеты. «Канзас-сити лайт», Миссури, третье февраля. То есть примерно три-четыре месяца назад, если она не сбилась со счета.

Заголовок содержал одно-единственное слово: «Чума!», с огромным восклицательным знаком. Подзаголовок гласил: «Смертельный вирус опустошает Мексику. Десятки миллионов человек заражены „мигалкой“!»

Первый возлюбленный Лори был профессором журналистики в Колумбийском университете. Летом после окончания школы она провела там два с половиной месяца на подготовительных курсах. Она собиралась заниматься экологией, но в качестве одного из дополнительных предметов выбрала «Введение в журналистику». Хотя Лори перестала посещать лекции после первого же занятия, они с профессором продолжали встречаться до конца лета.

Этого высокого мужчину, невероятного эрудита, с быстрым умом и преждевременно поседевшими висками, как у ученого в старом фильме, звали Лука. Если он был нетрезв или разговор тянулся вяло, на него находило странное настроение, и он начинал изъясняться исключительно газетными заголовками.

– Телефон звонит три раза, прежде чем Лори берет трубку, – провозглашал он. – Она говорит: «Это была моя мать!»

Или:

– Вечер подходит к концу. Прелюбодеяние неизбежно.

Или:

– Симсу надоело спорить. Он пошел биться головой о стену.

Лори до сих пор вспоминала о нем – и ничего не могла с собой поделать – каждый раз, когда встречала газетный заголовок, привлекавший ее внимание. «Смертельный вирус опустошает Мексику. Десятки миллионов человек заражены „мигалкой“!»

Она не видела Луку с того самого дня, когда уехала из Нью-Йорка. Вечером, накануне ее отъезда, они занимались любовью, потом заказали тайскую еду и смотрели с балкона на город, наблюдая за тем, как вереницы машин собирались у светофоров и через отмеренные промежутки времени устремлялись в разные стороны. Была середина лета, и, хотя дни уже становились короче, солнце все еще заходило не раньше половины девятого или девяти.

Лука жил на тридцать третьем этаже «Фьючер билдинг», в квартире с двумя спальнями и балконом в форме бумеранга, который выходил на внутренний двор. Им обоим нравилось стоять, облокотившись на перила, и разглядывать людские толпы. Лори очень хотелось сказать, что сверху люди похожи на муравьев. Впрочем, нет. Люди обладали более яркой и эксцентрической расцветкой, нежели муравьи, и у них были странные придатки – портфели, сумки с покупками, зонтики. Они двигались гораздо хаотичнее, куда менее целеустремленно. Лори казалось, что их движения напоминают причудливые пируэты водяных насекомых, скользящих по поверхности пруда, хотя никто бы не сравнил людей с водомерками.

Они с Лукой стояли бок о бок, поставив локти на перила. Он спросил:

– Завтра в это время ты будешь по мне скучать?

– Завтра в это время я буду лететь в самолете над Айовой. – Лори содрогнулась. – Меня будет тошнить, голова страшно разболится, и я буду скучать по всему, что осталось пятьюдесятью футами ниже.

– То есть и по мне? – уточнил Лука.

– Включая вас, профессор Симс, – так его называли студенты. – Но ничего страшного, правда? Через два месяца я признаюсь родителям, брошу колледж и вернусь в Нью-Йорк. Мы поженимся и будем жить счастливо. Точка.

Лори дразнила Луку одним из немногих возможных способов. Он негромко, дрожащим голосом, рассмеялся как человек, который не желает признавать, что шутка его смутила. Оба с самого начала знали, что больше не увидятся. Но Лука как старший – и вдобавок как преподаватель Лори – испытывал определенное чувство вины за случившееся, в то время как девушку совесть не мучила.

– Какой разврат, – посмеивался он иногда, качая головой, когда Лори лежала в его постели в одной футболке. Хотя она знала, что он шутит, и неизменно улыбалась в ответ, в его словах было зерно истины – вполне достаточное, чтобы в голосе Луки зазвучала нотка искреннего самопорицания.

– Да-да, – повторила она. – Поженимся и будем жить счастливо.

– Ну… буду с нетерпением ждать, – ответил Лука.

– Не сомневаюсь, – сказала Лори и похлопала возлюбленного по руке. – Господи, я ненавижу самолеты.

– Знаю.

И добавил, чтобы разрядить ситуацию:

– Если не ошибаюсь, к этому времени нам уже обещали приборы для телепортации. Разве нет?

– И ранцы с реактивными двигателями.

– И движущиеся тротуары.

Лука сделал вид, что марширует с плакатом.

– Чего мы хотим? Реактивных двигателей!

– Когда мы их хотим?

– Сейчас!

– Будущее! – воскликнул Лука, и отчего-то оба развеселились – захихикали, потом засмеялись и оказались в замкнутом кругу: они сознавали, насколько убого остроумие изначальной реплики, это смешило их само по себе, и они хохотали громче прежнего, уже исключительно над собственным смехом.

Предупредительные маячки на крышах вспыхнули ослепительным желтым светом и через пару минут вновь погасли. Не важно. В любом случае, никто уже не обращал на них внимания.

– Наверное, ложная тревога, – сказал Лука.

– Очередная, – добавила Лори.

В животе у нее что-то приятно стянулось от смеха. Лука взял девушку за запястье и начал тереть его большим пальцем. Прикосновение, от которого по телу Лори прошла дрожь.

А потом случилось нечто весьма любопытное.

Ребенок, идущий по двору со своей матерью, – кажется, девочка, хотя трудно было разглядеть с такой высоты, – выпустил воздушный шарик, который держал в руке. Он взмыл над улицей, поднялся над крышей гаража, потом встречный ветер сбил его с курса и понес к «Фьючер билдинг». Крутясь и подпрыгивая, он поднимался, минуя длинную череду балконов, – быстро увеличивающийся красный кружок. Лори видела, как девочка дергает мать за руку, пытаясь броситься вдогонку за шариком, но тот был уже слишком далеко.

– По-моему, он пролетит мимо нас, – сказал Лука, и, разумеется, шарик попал в воздушный коридор, идущий вдоль стены здания. – Знаешь что, кажется, я его сейчас поймаю.

Он перегнулся через край балкона, и Лори затаила дыхание. Когда шарик пролетал мимо, Лука выбросил руку вперед одним быстрым движением, как медведь, охотящийся на лосося. Мгновение – и он схватил его за нитку.

Лори посмотрела на шарик, потом на Луку, затем снова на шарик.

– Поверить не могу, что тебе это удалось, – сказала она. – Пять долларов Соколиному глазу.

Лука глянул во двор:

– Они еще там. Идем.

Они подошли к лифту и нажали кнопку. Кабина, должно быть, стояла всего парой этажей ниже, потому что звонок прозвенел почти сразу. Двери открылись и закрылись. Шарик витал у потолка. Оказавшись в вестибюле, Лука сказал: «Живей», и взял Лори за руку. Они пробежали мимо портье во двор.

Мать и дочь ушли. Какой-то мужчина кормил сырными чипсами собаку, и та нерешительно ела их с видом человека, пытающегося расколоть орех зубами. Компания подростков слушала музыку по маленькому радио.

– Они пошли по Тридцать второй, – сказал Лука. – Быстрее. Сюда.

Лори последовала за ним по ступенькам мимо гаража, пробралась через компанию стариков, толковавших о скачках, побежала в тени деревьев и строительных лесов. В конце квартала они заметили женщину с девочкой, ожидающих сигнала светофора.

Лука поравнялся с ними, как только светофор загорелся.

– Простите, – сказал он девочке. Он запыхался от бега и несколько раз глубоко вздохнул, открыв и закрыв рот, словно накачивал воздух мехами. Девочка заметила шарик и сказала:

– Это мой! – Она обернулась к матери. – Я же сказала! Дядя поймал его на баконе. Я же тебе сказала!

Мать забрала шарик.

– «На балконе», – поправила она. – Спасибо вам. Спасибо большое.

Она наклонилась, обернула нитку вокруг запястья дочери и завязала узелок.

– Иначе, честное слово, еще две недели я бы только и слышала про шарики. Что нужно сказать доброму дяде, Сара?

– Ты первый раз поймал шарик? – спросила девочка. – Где ты работаешь? Ты ловишь шарики?

– Сара, скажи «спасибо».

– Спасибо.

Замигал зеленый сигнал светофора.

– Нам пора идти, мистер, – сказала женщина. – Спасибо еще раз. Извините.

– Спасибо, дядя с шариком, – сказала девочка, и Лори не сомневалась, что девочка теперь так и будет говорить всякий раз, рассказывая эту историю: дядя с шариком. Они с Лукой наблюдали, как мать с девочкой побежали через улицу, едва-едва ускользнув от полдесятка машин, когда загорелся красный свет. Они прошли мимо книжного магазина, старого кинотеатра, магазина женской одежды, здания желто-зеленого цвета, точь-в-точь фонарик светлячка, мелькнули в толпе среди других пешеходов и исчезли.

А потом Лука произнес фразу, которую Лори запомнила навсегда:

– Знаешь, может быть, это лучшее, что я сделал в жизни.

А что такого сделала в жизни она? Лори задумалась, прислушиваясь к стону ветра снаружи. Она не основала благотворительный фонд, не вырастила детей, не спасла чью-нибудь жизнь. Черт возьми, даже не спасла шарик.

Лучшее, что она сделала в жизни, – это, возможно, маленькие, полуосознанные, давно позабытые добрые поступки.

«Лори Берд приносит цветы маме и папе».

«Лори Берд предлагает билет мужчине в метро. И тут же об этом забывает».

«Лори Берд мигает фарами, предупреждая других водителей о радаре впереди».

Дочитав статью, она отложила газету, обхватила голову руками, закрыла глаза и помассировала виски. Если в статье написали правду, мутагенный вирус охватил Северную Америку в конце января, в то самое время, когда они с Пакеттом и Джойсом утратили связь с «Кока-колой». Болезнь по всем признакам была смертельной, она распространялась по воздуху и по воде из Азии и Восточной Европы. Государства Южной Америки пытались создать санитарные кордоны, чтобы помешать эпидемии, но очаги инфекции уже обнаружили в Бразилии, Эквадоре и Аргентине.

Газета называла вирус «эпидемией», но указывала, что в просторечии его прозвали «мигалкой», потому что первым признаком заражения были покрасневшие глаза и как результат непрерывное моргание. Создали ли вирус искусственно, или он появился в результате природной мутации, еще предстояло определить. Но большинство подозревало, что правильна первая версия.

Следующие несколько часов Лори просидела у передатчика, поворачивая рукоятку по миллиметру и останавливаясь на каждой частоте в надежде услышать какой-нибудь различимый сигнал. В течение долгого времени не было ничего, кроме белого шума. А потом, вечером, добравшись до последнего деления, она услышала голос, говоривший на непонятном языке – скрежещущем, прыгающем, наполненном неожиданными взлетами и паузами.

Она вздрогнула. Кто-то уцелел.

Лори пропустила сигнал через компьютерную программу перевода. Сообщение шло из Малайи. Она прослушала перевод. «Выживших нет, повторяю, выживших нет. Чувствую, что заболеваю. Знаю, что не проживу долго. Я могу лишь надеяться, что эта запись будет повторяться, пока работает передатчик. Я люблю тебя, Пиа. Скоро мы увидимся, любимая». Потом щелчок, пронзительный шум и снова голос. «Это сообщение адресовано всем, кто меня слушает. Держитесь подальше от города, повторяю, держитесь подальше. Выживших нет, повторяю, выживших нет. Чувствую, что заболеваю…»

Лори прослушала запись раз десять, прежде чем выключить передатчик.

«Бедняга, – подумала она. – И бедная Пиа».

Она всячески старалась избегать этой мысли, но все-таки не удержалась. «Бедная я».

За окном сгущались сумерки. В середине дня еще было несколько минут рассеянного света, своего рода заря, которая как будто утекала прямо в атмосферу. Но солнце больше не появлялось на горизонте, и свет быстро угасал. Лори вышла во двор и несколько раз глубоко вздохнула.

На небе виднелись луна и звезды. Лори задумалась: а вдруг она – последний выживший? Она размышляла об этом и раньше – наверное, как любой человек, читавший научную фантастику. Но в данном случае, подумала она, могло быть и так. Не исключено, что не удалось ни с кем связаться при помощи рации, телефона и компьютера, поскольку больше никого не осталось. До Лори впервые дошло, что она, возможно, оказалась в полном одиночестве. Впрочем, она в это не верила.

Хотя Лори уже обыскала станцию, не пропустив ничего, она решила повторить поиски, начать сначала, осмотреть шкафы и ящики, перевернуть матрасы и подушки, посветить фонариком под тяжелой мебелью. Она хотела в точности выяснить, что случилось с обитателями станции. Выяснить, что значат крестики.

Труд был тяжелый, но усилия оправдали себя. Поздно вечером, падая с ног от усталости, Лори обнаружила за одной из кроватей расшатавшуюся панель. Она вытащила ее и заглянула внутрь. В щели между стеной и изоляционным щитом лежала маленькая потрепанная книжечка в кожаном переплете. Вдоль нижнего правого края виднелись черные отметины – должно быть, от масляных пальцев.

Лори смахнула пыль с обложки и открыла книжку на первой странице.

«Дневник Роберта Джойса. Запись 1, 12 сентября».