355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Нэвилл » Магический круг » Текст книги (страница 5)
Магический круг
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 03:47

Текст книги "Магический круг"


Автор книги: Кэтрин Нэвилл


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 41 страниц)

– Куда ты пропала? – были первые слова, слетевшие с его языка. – Мы с Грейс едва не сошли с ума, пытаясь найти тебя. Где ты была?

– Каталась с горок и играла в снежки, – ответила я, откидываясь на подушки и прижимая плечом трубку к уху. – Я решила, что вечеринка закончилась. А что, разве еще чем-то угощали?

Расстегнув промокшие насквозь брюки, я попыталась стащить их с себя, пока не заработала воспаление легких в этом ледяном погребе – или, вернее сказать, в промозглом склепе.

– Твое чувство юмора, как обычно, в лучшем случае неуместно, – холодно проинформировал меня Огастус. – А возможно, ты просто не умеешь оценивать ситуацию. Почему ты так внезапно исчезла после оглашения завещания? Мы пытались дозвониться тебе в отель, и нам сообщили, что ты уехала рано утром. Но мы с Грейс, как только услышали содержание завещания, разумеется, сразу дали согласие на пресс-конференцию.

– Пресс-конференцию?! – удивилась я, резко поднимаясь с подушек.

Я старалась удерживать трубку около уха, пока сдирала с себя промокшую куртку и стаскивала свитер, но мне удалось расслышать лишь последние слова Огастуса:

– … должны тоже принадлежать тебе.

– Что должно принадлежать мне? – уточнила я и, энергично растирая руками покрывшееся мурашками тело, встала и потащилась прямо с трубкой к камину.

Я успела подсунуть сосновые шишки и бумажную растопку под сложенные в камине поленья, когда Огастус наконец соизволил ответить:

– Естественно, рукописи. Всем известно, что Сэм унаследовал очень ценные рукописи. Но после смерти Эрнеста никто не мог найти Сэма. Он ведь как сквозь землю провалился. Когда я пытался поговорить с тобой об этом сложном деле за ужином после похорон, ты почему-то ускользнула от обсуждения. Однако сейчас, когда стало известно, что ты не только главная, но и единственная наследница Сэма, дела, естественно, принимают несколько иной оборот.

– Естественно? – нетерпеливо спросила я, поджигая растопку и с облегчением увидев, что пламя сразу начало разгораться. – Я не имею ни малейшего представления, о каких рукописях ты говоришь!

Что за странность! Какими бы ценными ни были эти рукописи, с чего бы вдруг отец, склонный делать тайну из любого пустяка, дал согласие на пресс-конференцию? Это было более чем подозрительно.

– Ты хочешь сказать, что ничего о них не знаешь? – не своим голосом спросил Огастус. – Это просто невероятно, учитывая, что этим делом заинтересовались «Вашингтон пост», лондонская «Таймс» и «Интернешнл гералд трибюн»! Конечно, мы ничего не смогли им сказать, поскольку у душеприказчика рукописей нет, а ты тоже исчезла в неизвестном направлении.

– Может, ты все-таки просветишь меня, пока я не замерзла до смерти, – сказала я, стуча зубами от холода. – Что за рукописи оставил мне Сэм… Хотя дай-ка я сама попробую угадать. Неужели письма Фрэнсиса Бэкона к Бену Джонсону с признанием того, что Бэкон и правда сочинил все пьесы за Шекспира, как все мы давно подозревали?

К моему удивлению, Огастус не пропустил удар.

– Они гораздо более ценные, чем то, о чем ты говоришь, – сообщил он. А уж мой отец отлично осознавал значение слов «ценный» и «ценности». – Как только ты узнаешь что-нибудь о них, а в этом я не сомневаюсь, – продолжал он, – немедленно свяжись со мной или с нашими адвокатами. По-моему, ты не в состоянии сама оценить положение, в котором находишься.

Отлично, подумала я, сделаем еще одну попытку. Я глубоко вздохнула.

– Да, наверное, ты прав, – согласилась я. – А не мог бы ты, отец, поделиться со мной тем, что, похоже, известно уже всему миру? О каких таких рукописях идет речь?!

– О рукописях Пандоры, – отрывисто бросил он, и это имя прозвучало у него кислее, чем лимон во рту… хотя, возможно, он действительно жевал лимон.

Пандора была моей бабушкой – любящей матерью моего отца, покинувшей его сразу после родов. Мне не довелось с ней встретиться, но, судя по рассказам, она была самой интересной, яркой и удивительной из всех женщин семейства Бен. Да и на всем нашем весьма разветвленном родословном древе.

– У Пандоры были рукописи? – спросила я. – Какого рода?

– Ну, дневники, письма, переписка с бывшими и будущими знаменитостями и прочие подобные документы, – небрежно сказал он. А потом как бы невзначай добавил: – Возможно, что даже нечто вроде мемуаров.

Я знала отца достаточно хорошо, и в большинстве случаев мне не обязательно было видеть его, чтобы понять, когда он пытается морочить мне голову. Должно быть, последние два дня он звонил сюда каждые пятнадцать минут, ведь даже за то короткое время, что я провела возле дома, телефон звонил дважды. Если он так отчаянно старался найти меня и эти материалы настолько сенсационны, что он поведал о них на пресс-конференции, то почему сейчас он стремится одурачить меня?

– Откуда такой запоздалый интерес? – спросила я. – Я имею в виду, что дражайшая бабуля умерла много лет назад.

– Считалось, что Пандора завещала эти рукописи… другой ветви нашей семьи, – напряженным тоном произнес отец.

Мне сразу вспомнилось, как сложны на самом деле наши родственные отношения.

– Эрнест, должно быть, долгие годы держал их под замком, поскольку ему не раз предлагали продать их, – продолжал Огастус. – Но он не смог бы определить их истинную ценность, потому что они были написаны каким-то кодом. А потом твой кузен Сэм…

Ну и дела!

Я стояла перед камином в нижнем белье, слегка отстранив трубку, в которой бессмысленным фоном шелестел голос отца. Боже милостивый, они были зашифрованы!

Сэм исчез сразу после смерти Эрнеста, его отца. Он пропадал где-то целых семь лет, и вот теперь он тоже умер. А что совпадает с этим непонятным исчезновением? Получение Сэмом наследства, включающего, вероятно, и эти самые рукописи. Какова была профессия и призвание Сэма? На что он щедро растрачивал свое время, приобщая к этому и меня с раннего детства, благодаря чему я получила в итоге отлично оплачиваемую работу?

Сэм был дешифровщиком, одним из лучших в мире. Зная об этих бабушкиных рукописях, он не устоял бы перед искушением заглянуть в них, особенно если его отцу захотелось бы определить их ценность. Сэм наверняка видел их и, возможно, даже расшифровал задолго до смерти дяди Эрнеста. В этом я была уверена. Так где же они сейчас?

Но имелся и еще один вопрос, более важный для меня в данный момент, относящийся к моей личной ситуации.

Возможно ли, что Сэма убили из-за каких-то опасных сведений, которые содержатся в унаследованных мной дневниках моей бабушки?

УЗЕЛ

Александр, обнаружив, что не способен развязать этот (Гордиев) узел с хитроумно запрятанными концами, разрубил его мечом.

Плутарх


Тайна гордиева узла, вероятно, имела религиозный смысл. Это мог быть сыромятный ремень, завязанный особым узлом, символизирующим имя Диониса… Решительность, с какой Александр разрубил узел, когда его войско вошло в Гордию, чтобы захватить Азию, покончила с древним поверьем и вознесла власть меча над религиозным таинством.

Роберт Грейвс. Мифы Древней Греции

Часа в три ночи я открыла краны большой ванны на ножках, моля, чтобы трубы не замерзли, и с облегчением увидела, как зажурчала горячая вода. Растворив в ней ароматические соли и жидкую пену, я сбросила остатки одежды и забралась в ванну. Она была так глубока, что вода доходила мне до самого носа, и я просто сдувала пенные шапки в сторону. Намыливая пострадавшие в поездке волосы, я осознала, что мне предстоит многое обдумать. Но в моей голове царил полный сумбур, и неудивительно, учитывая события прошедшей недели и ошеломляющее возвращение домой.

Пока я тихо отмокала в воде, дверь ванной комнаты открылась, скрипнув петлями, и Ясон неторопливо зашел внутрь без доклада (это, вероятно, означало, что Оливер, мой домовладелец, тоже вернулся). Ясон едва взглянул на меня проницательными зелеными глазами. Медленно пройдясь по комнате, он с презрением осмотрел влажноватое шелковое белье, брошенное на пол. Он потрогал панталоны, словно решил, что они будут весьма кстати для его туалета, но я высунула из воды руку и отняла их у него.

– О нет, тебе они не подойдут! – твердо сказала я.

Ясон вспрыгнул на деревянную обшивку ванны и, вытянув лапку, начал играть с пеной. Он испытующе глянул на меня. Я мгновенно поняла, что пора его сбрасывать. Ясон единственный из известных мне котов обожал воду в любых ее проявлениях. Он спокойно забирался в раковину, если хотел пить, предпочитал человеческий туалет кошачьей ванночке и был знаменитым ныряльщиком на нашей змеиной речке, Снейке, где нырял под струи водопадов за своим любимым красным резиновым мячиком. Он плавал в воде, как собака.

Но сегодня ночью, а точнее, почти утром я чувствовала слишком большую усталость, чтобы заниматься еще и сушкой кота, поэтому согнала его с края ванны, быстро вылезла и вытерлась сама. В большом пушистом банном халате, с чалмой из полотенца на голове я добрела до кухни и подогрела немного воды, собираясь выпить перед сном горячий грог с ромом. Вооружившись шваброй, я постучала ручкой по потолку, давая Оливеру понять, что я вернулась. Впрочем, моя брошенная на дороге машина, должно быть, уже навела его на эту мысль.

– Прелесть моя, – донесся вскоре с лестницы знакомый голос с ярко выраженным квебекским акцентом. – Я добрался от своего джипа на снегоступах, но сомневался, стоит ли выпускать к тебе вниз этого маленького аргонавта: думал, что ты уже в объятиях Морфея. А меня ты тоже не откажешься принять?

– Ладно, спускайся вниз, и выпьем горячего рома, прежде чем я рухну в кровать, – откликнулась я. – Заодно расскажешь, как дела на работе.

Мы с Оливером Максфилдом познакомились лет пять назад, работая над одним совместным проектом. Он был весьма оригинальной многоплановой личностью: инженер-атомщик, повар-гурман, любитель американского сленга и ковбойских салунов и вдобавок ревностный приверженец общины мормонов. Он происходил из семьи канадских французов-католиков, свято почитавших традиции la cuisine franchise [6]6
  Французская кухня (фр.).


[Закрыть]
, и стал талантливым кулинаром наших дней, поэтому nouvelle [7]7
  Здесь: новый (фр.).


[Закрыть]
образ Оливера с трудом сочетался с безалкогольно-декофеиновыми диетическими ограничениями мормонов, «Святых последнего дня».

При первой же встрече Оливер сообщил мне, будто заранее знал, что я скоро войду в его жизнь, поскольку я явилась ему во сне в образе Девы Марии, играющей в пинбол с пророком Морони. К концу первой совместной рабочей недели Оливер, получив некий знак свыше, предложил мне занять цокольный этаж его дома за более чем умеренную арендную плату. А всамделишный бильярд-автомат, на котором я в обличье Богородицы якобы победила их пророка, вскоре чудодейственным образом появился в ковбойском баре на той самой улице, где находилась наша контора.

Возможно, именно благодаря моему собственному эксцентричному воспитанию я решила, что Оливер выгодно отличается от инженеров и физиков нашего ядерного центра, которые неизменно таскали с собой на работу завтраки в коричневых бумажных пакетах и отваливали домой ровно в пять вечера, чтобы посмотреть в кругу семьи телевизионный повтор благонравных старых кинофильмов. Я частенько посещала вечеринки в домах наших сотрудников. Летом на задних дворах обычно устраивались барбекю с гамбургерами и хот-догами, а зимой в гостиной их сменяли спагетти, салаты и традиционный чесночный хлеб. Складывалось впечатление, что никто в этом уединенном высокогорном захолустье никогда не слышал о существовании других праздничных блюд.

Оливер, напротив, побывал в Монреале и Париже и приобщился к искусству первоклассных поваров на летнем семинаре в Южной Франции. Несмотря на скупердяйские наклонности моего домохозяина, выражавшиеся в экономии на отоплении или нежелании расчищать подъездную аллею, у него имелась масса достоинств. Творчески перемалывая, строгая и смешивая продукты и даже очищая масло на своей огромной, оснащенной множеством технических новинок кухне, он готовил блюда по авторским рецептам и по меньшей мере раз в неделю приглашал нас с Ясоном на трапезу, угощая заодно байками о знаменитых европейских поварах вперемежку со свеженькими анекдотами из жизни ковбойского салуна. Он был, как говорят французы, «большой оригинал».

– Что за чрезвычайное происшествие заставило тебя так внезапно упорхнуть? – Со стороны лестницы из-за приоткрытой двери появилась широкая, с ямочками на щеках, улыбка Оливера, а за ней ввалился и он сам, приглаживая рукой копну кудрявых каштановых волос и испытующе посматривая на меня большими черными глазами. – Где ты пропадала? Под спрашивал о тебе каждый день, но я ничего не знал.

«Под» – общеизвестное прозвище моего шефа, директора и генерального управляющего всего нашего ядерного центра. Так его обычно называли лишь за глаза, поскольку, хотя его настоящее имя было Пастор Оуэн Дарт, в нем самом не было ничего пасторского. На самом деле его монограмму расшифровывали еще и как «Пособник Дьявола» [8]8
  В оригинале эта монограмма расшифровывается как Prince of Darkness, то есть «князь тьмы».


[Закрыть]
.

Я могла бы поспорить, что такое прозвище не подходит нашему шефу. Однако если уж быть совершенно искренней, то из десяти тысяч служащих нашего центра – и даже из всех его вашингтонских приятелей, связанных с производством мерзостно-токсичных отходов, – я была единственной, кого этот человек не доводил до бешенства. По крайней мере, пока. Судя по всему, Под искренне симпатизировал мне и пригласил к себе на работу, еще когда я училась в университете. Из-за его неожиданной симпатии далеко не все сотрудники доверяли мне – вот еще одна причина, объясняющая, почему Оливер, этот лихой квебекский мормон, ковбой и гурман, стал одним из моих малочисленных близких друзей.

– Извини, – сказала я, заливая горячей водой смесь из рома, коричневого сахара и масла, разложенную в две стеклянные кружки, и протягивая одну из них Оливеру. – Мне пришлось спешно уехать. Непредвиденная смерть родственника.

– О боже, надеюсь, не из числа моих знакомых? – галантно спросил Оливер с участливой улыбкой, хотя мы оба знали, что он вообще не знаком с членами моей семьи.

– Умер Сэм, – сказала я и скорее глотнула горячего маслянистого грога, словно он мог смыть надсадное ощущение, оставшееся в горле после произнесения этих страшных слов.

– Господи! Твой брат? – воскликнул Оливер, опускаясь на диван возле камина.

– Кузен, – поправила я. – На самом деле – сводный брат. Мы выросли вместе, как брат и сестра. А в сущности, он значит для меня больше, чем любой кровный родственник. Вернее следовало бы сказать, значил.

– Боже милостивый, у тебя какие-то хитрые семейные связи, – сказал Оливер, как обычно посмеиваясь над ответами, содержащими сведения о моей семье. – Ты уверена, что у вас с этим парнем была хоть капля общей крови?

– Я его единственная наследница, – сообщила я. – Для меня этого достаточно.

– Вот оно что… Тогда, наверное, он был богатый, но не особенно близкий родственник? – с надеждой спросил Оливер.

– Всего понемногу, – уклончиво ответила я. – Вероятно, из всей нашей семьи я была ему ближе всех.

Конечно, это было слабо сказано, но Оливер этого не понимал.

– О, тогда его смерть, наверное, сильно потрясла тебя! Хотя как-то странно… Почему я ничего не слышал о нем, за исключением его имени? Он никогда не навещал тебя и, насколько мне известно, ни разу не позвонил за все те годы, что мы работаем вместе и делим сие скромное обиталище.

– Мы общаемся с родственниками на психическом, экстрасенсорном уровне, – сказала я. Накручивая круги, Ясон терся у моих ног, словно пытался приукрасить собой майское дерево [9]9
  Украшенный цветами столб, вокруг которого танцуют 1 мая в Англии.


[Закрыть]
, поэтому я взяла его на руки и добавила: – Нам не нужны спутниковые антенны и радиотелефоны для…

– Кстати, хорошо, что напомнила, – прервал меня Оливер. – На днях звонил твой отец. Не сказал, что ему надо, но просил передать, чтобы ты связалась с ним сразу по приезде.

В то же мгновение зазвонил телефон, напугав Ясона, который немедленно спрыгнул с моих рук.

– Ого, должно быть, какой-то экстрасенс поймал наши флюиды посреди ночи, – усмехнулся Оливер.

Я пошла к телефону, а он допил свой грог и направился к двери.

– Я сделаю на завтрак блинчики в честь твоего возвращения, – бросил он через плечо и удалился.

– Гаврош, милая, – были первые слова, услышанные мною, когда я взяла трубку.

Боже милостивый, неужели мои родственнички действительно вдруг стали экстрасенсами? Звонил дядя Лаф. Я целую вечность не слышала его голоса. Обычно он называл меня на французский манер Гаврошем, сорванцом парижских улиц.

– Лаф? – сказала я. – Откуда ты? Твой голос доносится как с другого конца света.

– Верно, Гаврош, пока я еще пью кофе по-венски.

Подразумевалось, что он сидит в своих шикарных апартаментах в здании восемнадцатого века перед окнами, выходящими на Хофбург [10]10
  Венский королевский дворец.


[Закрыть]
. Мы с Джерси часто гостили у него в Вене, и там сейчас было на восемь часов позднее, то есть одиннадцать утра. Очевидно, дядюшка Лаф никогда не придавал значения разнице во времени в разных часовых поясах.

– Я очень расстроился, узнав о Сэме, – сообщил он мне. – Мне хотелось прилететь на панихиду, но твой отец, естественно…

– Все в порядке, – заверила я его, не желая затрагивать больные темы. – Ты был мысленно с нами, как и дядя Эрнест, хотя он уже давно умер. Я заметила шамана, который слегка поколдовал во время церемонии, а потом военные дали в честь Сэма оружейный салют, и Джерси свалилась прямо в пустую могилу.

– Твоя матушка упала в могилу? – уточнил дядюшка Лаф с горячностью пятилетнего ребенка. – Ах, как чудесно! Ты думаешь, она сделала это намеренно?

– Она была пьяна, как обычно, – разочаровала я его. – Но все равно получилось забавно. Хотелось бы мне, чтобы ты увидел выражение лица Огастуса!

– Вот теперь мне и правда жаль, что я не успевал приехать! – воскликнул он с пылким восторгом, которого я никак не ожидала от человека его возраста, на подступах к десятому десятку.

Между моим отцом Огастусом и моим дядюшкой Лафкадием Беном никогда не было никакой особой привязанности – возможно, потому, что именно с Лафом, приемным сыном моего деда от предыдущего брака, сбежала бабушка Пандора, едва успев родить моего отца.

Об этом в нашей семье никогда не говорили, ни в обществе, ни в домашнем кругу. Короче, это была одна из запретных тем. Мне вдруг пришло в голову, что я могла бы разбогатеть – если бы уже не унаследовала богатство от Сэма – на разработке новейшей модели теории сложных связей, основываясь исключительно на взаимоотношениях в нашей семейке.

– Дядюшка Лаф, мне нужно у тебя кое-что спросить. Я понимаю, что у нас не приняты разговоры на семейные темы, но ты все равно узнаешь, что Сэм завещал мне все свое состояние.

– Именно этого, Гаврош, я и ожидал от него. Ты добрая девочка, и все его добро должно было перейти к тебе. Я вполне обеспечен, так что за меня не волнуйся.

– Я и не волнуюсь за тебя, Лаф. Но мне нужно задать тебе один вопрос, связанный с историей нашей семьи. Возможно, только ты сможешь на него ответить. Он касается оставленного мне Сэмом наследства… но недвижимость или деньги тут ни при чем.

Молчание дяди Лафа было таким продолжительным, что я усомнилась, остался ли он на связи. Наконец он сказал:

– Гаврош, ты понимаешь, что международные разговоры записываются?

– Неужели? – удивленно спросила я, хотя по роду моей работы отлично знала об этом. – Но это же не помешает нашему разговору.

– Именно поэтому, Гаврош, я и звоню, – вдруг сказал дядя Лаф совершенно изменившимся тоном. – Я сожалею, что не успел попасть на похороны Сэма. Но по случайному стечению обстоятельств я буду в ваших краях в конце следующей недели. Остановлюсь в большом отеле Солнечной долины.

– Ты будешь в «Приюте Солнечной долины»? – уточнила я. – Прилетишь из Австрии на нашу лыжную базу в Солнечной долине?

Говоря серьезно, в самом лучшем случае путешествие из Вены до Кетчума нельзя было назвать комфортабельным, а Лафу было почти девяносто лет. Из-за неустойчивой высокогорной погоды поездка туда даже из соседнего штата сопряжена с серьезными сложностями. Что он задумал?

– Лаф, как бы мне ни хотелось встретиться с тобой после многолетней разлуки, на мой взгляд, это не слишком разумная идея, – сказала я ему. – Кроме того, из-за похорон я уже пропустила целую неделю на работе. Я не уверена, что мне удастся вырваться.

– Дорогуша, – сказал Лаф. – Мне кажется, я знаю, каким вопросом ты хочешь меня озадачить. И мне известен ответ. Поэтому, пожалуйста, постарайся приехать туда.

Уже почти засыпая, я вдруг вспомнила одно давным-давно забытое событие. Мне припомнился первый раз, когда Серое Облако ранил меня. Я увидела капельки крови, выступившие, словно рубиновое ожерелье, на моей ноге там, где он провел своим острым лезвием. Я не заплакала, хотя была еще очень маленькой. Мне запомнился сам цвет, красивый, удивительно красный – животворная кровь, вытекающая из моего тела. Но я не испугалась.

Я не видела этот сон с самого детства. И сейчас, когда я погружалась в тревожное забытье, он пришел ко мне вновь, так неожиданно, словно до сих пор просто поджидал удобного случая на каком-то подсознательном уровне.

Я была одна в лесу. Я заблудилась в чаще темных, мокрых деревьев. От влажной лесной почвы поднимался густой туман, подсвеченный редкими стрелами света. Под ногами пружинил ковер из пропитанных дождем сосновых игл. Сначала я потеряла из виду Сэма, а потом потеряла и его следы. Становилось слишком темно, чтобы следовать дальше по его знакам, как он учил меня. Оставшись в одиночестве, я испугалась. Что же мне делать?

Я могла бы подождать наступления рассвета. В моем рюкзачке было все, что нужно: гранола [11]11
  Сладкая овсянка с орехами и изюмом.


[Закрыть]
, яблоко и теплый свитер. Я никогда прежде не ходила в большие походы, разве что в ближайший кемпинг с одной ночевкой, но мне ужасно захотелось тайно отправиться за Сэмом в первый день его тива-титмаса.

Сэм был старше меня всего на четыре года, но начал ходить в такие походы с десяти лет. То есть к двенадцати годам, не добившись пока нужного результата, он отправился в пятое путешествие. Все в племени молились, чтобы на сей раз оно увенчалось успехом и он наконец приобщился к духам. Но мало кто

по-настоящему верил в него. В конце концов, отец Сэма, дядя Эрнест, был бледнолицым чужаком. Мать Сэма, Яркое Облако, умерла совсем молодой, и тогда отец забрал ребенка из резервации в Лапуаи, и тот не смог получить от индейцев надлежащее воспитание. Потом его отец поступил очень плохо: взял новую жену, какую-то американку английского происхождения, которая пила слишком много огненной воды. Никто особо не обольщался, когда она, перестав пьянствовать, появилась в племени вместе со своей родной дочерью и настояла в порыве великодушия, чтобы их дети вместе проводили каждое лето в резервации у дедушки и бабушки Сэма. Никого не обманешь такими хитростями.

Тива-титмас считался самым важным событием для детей североамериканского индейского племени «Проколотые носы». Это была ритуальная инициация, приобщение к зрелой жизни. Для обострения духовного видения использовались разные сильнодействующие средства – горячие ванны, парная в земляной хижине, очищение с помощью вставления палочек из березовой коры в горло, – особенно если образ духа долго не приходил, тем более после нескольких походов.

Сэм вырос в этих горах и знал каждую скалу, ручей и дерево, словно они были его друзьями. И уж конечно, после четырех предыдущих походов он сумел бы найти нужное ему место даже в темноте или с завязанными глазами. А я, наивная маленькая идиотка, не способна была найти даже тропинку.

Ситуация была аховая: маленькая хрупкая дурочка, промокшая под внезапно хлынувшим горным ливнем, замерзшая, голодная и усталая, со стертыми ногами, совершенно заблудившаяся в густом лесу – и ужасно напуганная собственной глупостью. Я присела на камень, чтобы обдумать положение.

Лучи солнца, зависшего над краем далекого хребта, едва проникали сквозь густую листву. Когда оно сядет, я немедленно окажусь в полнейшей темноте, милях в двенадцати от того места, откуда я вышла утром. Я не захватила с собой спальный мешок, непромокаемую одежду, спички и запас еды. Даже если бы у меня был компас, я не сумела бы им воспользоваться. Но что еще хуже, я знала, что после захода солнца отовсюду повыползут грызуны и змеи, насекомые и дикие звери и начнут кружить в темноте вокруг меня. На заходе солнца резко похолодает, и промозглый холод будет пробирать меня до костей. Я заревела. Весь мой страх, огорчение и отчаяние выплеснулись в горьких рыданиях.

Я успела научиться от Сэма только одному – разным способам посылки индейских сообщений: с помощью дымовых сигналов или зеркальных солнечных зайчиков. Сейчас, когда было уже почти темно, эти навыки казались бесполезными. Или все-таки можно попробовать?

Я проглотила рыдания и уставилась сквозь слезы на велосипедное зеркальце, привязанное к рюкзачку. Смахнув рукой слезы и вытерев нос рукавом, я дрожа встала на ноги и огляделась вокруг.

Через сумеречный лесной туман было видно, что солнце еще не совсем зашло. Но скоро зайдет. Если я успею забраться повыше, пока не погаснут последние лучи, то многое смогу увидеть сверху. Возможно, я найду ту вершину, на которую, как мне известно, Сэм должен выйти до заката, чтобы оказаться на особом месте – в магическом круге. Эта дикая затея показалась мне единственным возможным способом для посылки солнечного зайчика от последних лучей света к тому магическому кругу. Забыв об усталости и страхе, забыв о советах Сэма, что с наступлением темноты безопаснее находиться в лесу, я изо всех сил побежала на своих слабеньких ножках наверх, к высоким скалистым гребням, что возвышались над лесом. Я бежала навстречу заходящему солнцу.

Во сне я слышу, как шумит обступающий меня лес, но отчаянно карабкаюсь на скалы, не обращая внимания на острые колючие сучки и травы, на какой-то громкий треск за деревьями. Во сне лес становится все темнее и темнее, но наконец я выбегаю из леса и забираюсь на самую вершину. Распластавшись на камнях, я подползаю к краю и окидываю взглядом горные хребты.

И на одном горном плато подо мной, за большим ущельем находится тот магический круг. А в самом его центре – Сэм. Сейчас он сидит на отделанной бахромой оленьей коже, его волосы рассыпались по плечам, он погружен в медитацию – но он сидит спиной ко мне! Он смотрит на заход солнца. И не может увидеть мой сигнал.

Поэтому я начинаю кричать, вновь и вновь выкрикивая его имя в надежде, что эхо донесет до него мой голос. Вот уже крик превращается в вопль. Но он слишком далеко, слишком далеко…

Оливер тряс меня за плечи. Из своего подземелья я увидела свет, проникающий через высокие окна, а это означало, что снег, закрывавший их, частично растаял. Интересно, сколько же сейчас времени? В голове у меня странно гудело. Почему Оливер так сильно трясет меня?

– С тобой все в порядке? – спросил он, увидев, что я открыла глаза. У него был испуганный вид. – Понимаешь, ты орала как резаная. Я услышал тебя сверху. Твой маленький аргонавт заполз под холодильник, услышав эти вопли.

– Вопли? – сказала я. – Мне просто приснился страшный сон. Я не видела его много лет. Кроме того… на самом деле все было не так.

– Что было не так? – озадаченно спросил Оливер.

И тут меня вдруг осенило, что Сэм действительно умер. Теперь я смогу увидеть его только во сне, и даже если сегодняшний сон неверно отражал былые события, это все, что у меня осталось. Вот черт! Меня словно ударило по голове этой ошеломляющей духовной перспективой.

– Тесто для блинчиков готово, – сообщил Оливер. – Я готовлю для тебя оладушки с бадьей цикориевого кофе и отвратительными свиными колбасками – в них достаточно холестерина для перекрытия твоих кровеносных сосудов – и еще, для полноты счастья, яйца всмятку.

– Яйца в мешочек, – подправила я Оливера, пытавшегося изъясняться на местном сленге. – Отлично, мой щедрый хозяин, а который сейчас час?

– Время уже для второго, а не для первого завтрака, – сообщил Оливер. – Я специально дожидался тебя, чтобы отвезти на работу. К сожалению, твою машину засыпал снегоочиститель.

После завтрака я решила потеплее одеться и откопать свою машину, прежде чем ехать в центр. После двухдневного путешествия за рулем мне необходима была физическая зарядка. К тому же после такого потепления иногда вдруг сильно подмораживало, и тогда мне пришлось бы целый месяц вырубать автомобиль изо льда. А еще мне необходимо было побыть одной, чтобы душевно перестроиться от похоронного к производственному процессу.

Поэтому я нашла допотопный переносной стереоприемник и вынесла его на улицу, где под хриплый голос Боба Зегера, тоскующего об «Угасшем пламени», в окружении искристых снежных дюн и украшенных сосульками домов откопала лопатой из мокрого снега мою маленькую «хонду». Мои размышления касались того, в какую причудливую паутину превращаем мы реальность в наших снах.

На самом деле я так и не нашла Сэма в том лесу. Это он нашел меня. В реальной истории – не во сне – я забралась на верхние скалы, где было так холодно, что деревья там не выживали, а животные, как говорится, никогда не укладывались даже понежиться на солнышке. Сияла полная луна, и я торчала на вершине скалы, залитая ярким белым светом. Солнце давно зашло, и с фиолетово-черного неба поблескивали звезды. Со всех сторон меня окружал густющий и чернущий лес.

В невообразимом ужасе я стояла одна в этом молочном свете, созерцая вселенские дали. Я была слишком испугана, чтобы испытывать муки голода. Слишком испугана, чтобы плакать. Даже сознавая, как опасно такой мелкой живности, как я, беззащитно выставляться на всеобщее обозрение, я простояла там целую вечность, неспособная сдвинуться с места, поскольку любое движение неумолимо приблизило бы меня к жуткому черному и непроходимому лесу, полному ночных звуков, от которых я только что убежала.

А потом глухой ночью он вышел из леса и нашел меня. Сначала, заметив движение листвы, я в ужасе сжалась. Но, узнав мелькание белого оленьего плаща Сэма, помчалась к нему навстречу, бросилась ему на шею и облегченно разревелась.

– Все в порядке, Умница, – сказал Сэм и, отстранившись, посмотрел на меня серебристо-серыми от лунного света глазами. – Потом ты расскажешь мне, как у тебя родилась безумная идея последовать за мной. Тебе еще повезло, что я обнаружил твои следы, проходя назад по одной тропе. Но я надеюсь, ты понимаешь, что помешала сегодня очень важной встрече с духами тотемов. Да к тому же забралась на самую верхотуру, выше лесной полосы. Ты же помнишь, что туда нельзя забираться по ночам. Разве мой дедушка, Серый Медведь, не говорил тебе, почему волки и кугуары никогда не остаются на верхних голых скалах?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю