355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Нэвилл » Магический круг » Текст книги (страница 13)
Магический круг
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 03:47

Текст книги "Магический круг"


Автор книги: Кэтрин Нэвилл


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)

Кучер отогнал карету под специальный навес. Пандора приподняла свои длинные юбки, а я подсадил Зою себе на плечи, и мы по сугробам обошли все преграды, пробираясь к безмолвным белым галереям парка. Когда мы вышли на широкую, обрамленную подстриженными деревьями главную аллею, от которой ответвлялись расчищенные дорожки, я спустил Зою на землю.

– Теперь, Лафкадио, мы расскажем тебе то, что не могли рассказать вчера вечером, – сказал Эрнест. – Понимаешь, отец совсем не хотел, чтобы ты приезжал в Вену. Из-за этого были ужасные споры. И ты сейчас с нами только благодаря Пандоре.

Споры из-за меня? Я непонимающе глянул на Пандору.

– Много ли ты знаешь о своем отчиме? – спросила она.

– Практически ничего. Почти восемь лет я не видел ни его, ни мою мать, – сказал я, стараясь подавить горькие чувства.

Меня тошнило от одной мысли о том, я стал теперь законным сыном Иеронима Бена, но мне неловко было говорить об этом с его родными детьми, идущими рядом со мной.

– Мы с Зоей тоже мало что знаем о нашем отце, – сообщил мне Эрнест, взбивая снег начищенным до блеска сапожком. – Он вечно разъезжает по каким-то собраниям или важным делам. Даже с матерью нам никогда не удавалось побыть наедине: мой гувернер, няня Зои или слуги постоянно крутятся вокруг нас, прямо как вчера вечером.

– Да, собственный дом был для вашей матери ненамного лучше, чем тюрьма, – признала Пандора. Увидев мое недоумение, она добавила: – Я не имею в виду, что ее заковали в цепи и не разрешали покидать спальню. Но с тех пор, как восемь лет назад семья переехала в Вену, ей никогда не давали побыть в одиночестве. Ее почта неизменно проверялась, и за ней следил целый штат слуг. У нее не было ни друзей, ни гостей, и она ни разу не выходила из дома без сопровождающих.

– Однако вы сказали, что вы ее подруга, – заметил я.

За эти годы я множество раз размышлял о своей судьбе, пытаясь понять, почему мать бросила меня, и чувство заброшенности обострялось тем, что другие ее дети жили вместе с ней. Я верил – вернее, мне хотелось верить, – что во всем виноват мой отчим. Неужели он действительно был тем зловредным подлецом, каким я воображал его? Но Пандора уже начала свои откровения.

– Как ты знаешь, двенадцать лет назад твоя мать вышла замуж за Иеронима Бена, – сказала она. – Выгодно использовав состояние твоего отца и месторождения, завещанные твоей матери, он создал для добычи полезных ископаемых международный промышленный консорциум с такими обширными связями, что им уже стало невозможно руководить из провинциальной Африки. Поэтому потребовался переезд в такую мировую столицу, как Вена. Твой отчим вскоре понял, что в Вене ему уже не удастся безнаказанно пользоваться имуществом богатой и красивой жены. Для получения доступа в высшее общество необходима была безупречная репутация. В процветающей католической Австрии про бедные корни голландских кальвинистов следовало сразу забыть, как и про неизвестных родителей и сиротское воспитание твоей матери. Кроме того, от женщины в положении Гермионы ожидали разносторонней образованности, а она пока не могла похвастаться знанием изящных искусств и музыкальным образованием. Но такая ситуация оказалась весьма кстати. При неизменной домашней слежке Гермионе разрешили участвовать в выборе домашних репетиторов, на чьих уроках она впервые получила возможность хоть на короткое время избавиться от соглядатаев, полностью подчинявшихся приказам ее мужа. Именно так я и познакомилась с твоей матерью. До меня она успела пообщаться с множеством претендентов, но после нескольких минут собеседования обнаруживалось, что никто из них не отвечает одному тайному критерию.

– Тайному? – удивленно спросил я.

Пандора как-то странно посмотрела на меня и сказала:

– Видишь ли, твоя мать была убеждена, что ей нужен репетитор, приехавший из Зальцбурга.

– Из Зальцбурга! – воскликнул я, вдруг сообразив, в чем тут дело. – Моя мать хотела найти меня, а он не разрешал ей?

Пандора кивнула и продолжила:

– У меня был друг по имени Огастус, сокращенно Гастл, молодой альтист. Он учился в Венской консерватории и подрабатывал, давая частные уроки. Гастл родился в небольшом городке по соседству с Зальцбургом и знал, что моя семья жила там. Беседуя с учителями, твоя мать заводила разговор о Зальцбурге, и вскоре после того, как Гастл упомянул обо мне, я стала учителем музыки в семье Бена.

– А еще Пандора смогла найти тебя в Зальцбурге, – вставила Зоя, – и тогда мама, Эрнест и я многое узнали о тебе.

– Но вы ни разу не навещали меня в Зальцбурге, – возразил я.

– Ты так думаешь? – приподняв брови, спросила Пандора.

Мы пришли в центр парка, туда, где множество дорог сходилось к гигантскому колесу Ферриса, о котором говорил Эрнест. Украшенное подвесными серебристыми креслицами, оно было таким огромным, что его верхний край исчезал в низких облаках. Я был уверен, что, поднявшись на нем в ясный день, можно увидеть всю Ringstrasse, кольцевую улицу, проходившую по Вене магическим кругом. А чуть дальше виднелась карусель: ее танцующие страусы, жирафы и олени казались экзотически неуместными в сумрачном пустынном мире снежных сугробов. В тишине эта карусель таинственно кружилась без всякой посторонней помощи, а ее зверинец словно специально поджидал нас.

Неподалеку на каменной скамейке спиной к нам сидел человек в бушлате и вязаной морской шапке. Похоже, поджидая нас, он начал поворачиваться в нашу сторону. Не останавливаясь, я схватил Пандору за руку.

– Но почему мой отчим так много лет держал меня вдали от матери? – воскликнул я. – Какая мать согласилась бы на такое? Пусть за ней постоянно следили, как вы говорите, но наверняка она могла бы тайно отправить мне хоть пару писем за все эти годы…

– Тише, – раздраженно оборвала меня Пандора. – Я же сказала тебе вчера вечером, что ты был в огромной опасности. Всем нам грозит опасность даже здесь, в этом уединенном месте, если нас кто-то услышит. Все это из-за наследства, Лафкадио. Наследство твоего отца, Кристиана Александра, составляет около пятидесяти миллионов фунтов стерлингов, не считая доходов от месторождений, о которых я уже говорила. Они были оставлены в доверительную собственность твоей матери, и она могла пожизненно получать с них доходы, но после ее смерти все состояние должно перейти к тебе. Разве ты не понимаешь, что она при смерти! Он распоряжается всем ее состоянием, заставил ее подписать документы на твое усыновление, угрожая, что в ином случае лишит наследства всех ее детей. Бедняжка, она терзалась жуткими угрызениями совести, не представляя, какая судьба может ожидать всех вас.

– Поэтому мы с Эрнестом хотим убежать с тобой, – подытожила Зоя.

– Со мной? – с изумлением переспросил я. – Но я не собираюсь никуда бежать. И куда мне бежать? Что я смогу сделать?

– Я думала, ты умеешь хранить секреты, – строго сказала Пандора Зое, поправив локон, выбившийся из-под ее отделанной мехом шапочки. Потом обратилась ко мне: – Я хочу, чтобы ты встретился с моим кузеном Дакианом Бассаридесом, он объяснит тебе, какой план мы придумали. Зимой он работает парковым охранником в Пратере. А летом…

Но я уже ничего не соображал. Подошедший молодой парень в бушлате сжал ладонями мою руку в перчатке и доброжелательно улыбнулся, словно напоминая о некой сокровенной тайне. А намекать действительно было на что! Я был совершенно ошеломлен. Но постепенно туман в лесу моих мыслей начал рассеиваться, и все встало на свои места.

Я никому еще не признавался в моих тайных увлечениях, которые вынашивал в одиночестве моего детства. После поступления в школу Зальцбурга я каждый день после занятий убегал в ближайшую рощицу и часами играл на маленькой, почти игрушечной скрипке, которую мне подарили в раннем детстве. Даже учителя в школе не знали об этом.

Увы, мои самые горячие желания ограничивались возможностями этого плохонького инструмента, а мое музыкальное образование сводилось к тайным вылазкам из школы на концерты в Моцартеум. Но однажды все изменилось. Почти год назад в роще моих тайных занятий из-за дерева вдруг появился загадочный красивый парень. Он играл на собственной скрипке такие приятные и одновременно такие странные мелодии, словно они порождались вовсе не скрипкой, – казалось, пела сама его душа, сливаясь с ветром в страстном объятии. Он любил ветер.

И с того самого дня этот молодой парень – его имени я не знал до нынешнего дня, и только что мне его представили как кузена Пандоры, Дакиана Бассаридеса – стал моим учителем. Несколько раз в неделю мы встречались с ним в рощице, и без особых разговоров он учил меня играть. Значит, он и был посредником, посланным Пандорой и моей матерью, чтобы найти меня в Зальцбурге.

– Это и есть последнее желание твоей матери для тебя, Лафкадио, – сказала Пандора, подсаживая малышку Зою на кружащуюся карусель. – Как только она узнала о твоем даре, она страстно захотела, чтобы ты стал великим скрипачом, величайшим в этом мире. Для этой цели она сохранила в тайне наследство, завещанное тебе твоим крестным отцом, мистером Родесом. Об этих деньгах твоему отчиму ничего не известно. Там не бог весть какая сумма, но ее будет вполне достаточно для оплаты твоего музыкального образования. За несколько лет Дакиан согласился подготовить тебя к поступлению в консерваторию. Если отчим прекратит оплачивать твое обучение, то мы не дадим тебе пропасть. По душе ли тебе такой план твоей матери?

По душе ли мне этот план? За один день весь мой мир дважды перевернулся, и теперь мое будущее перенеслось из некого тюремного лагеря, с отцом в качестве тюремщика, в сад, благоухающий розами и нарциссами, где исполнятся все мои заветные мечты.

Дальнейшее вспоминается мне как краткий миг, хотя мы больше часа кружились на этой заснеженной карусели. Дакиан замерзшими пальцами играл на скрипке – он пояснил, что сейчас не было пара, чтобы запустить каллиопу [26]26
  Каллиопа – музыкальный инструмент, сконструированный в XIX в. в США и названный по имени музы эпической поэзии. Из парового котла под давлением нагнетается пар в трубки типа органных с диапазоном в несколько октав. Для игры используется клавиатура. Изобретенная с целью привлечения публики в парки, плавучие театры и цирки, каллиопа отличалась громким, пронзительным звучанием.


[Закрыть]
, а Пандора подпевала ему на разные голоса через свою муфту, из которой вылетало ее туманное дыхание. Зоя танцевала и прыгала по вертевшейся карусели, а мы с Эрнестом гарцевали на выбранных скакунах: я – на волке, а он – на раскинувшем крылья орле. Между делом мои брат и сестра шепотом говорили мне, какое будущее может ждать нас без матери, и, на мой взгляд, их предположения были интересны уже тем, что они отражали всю мою прошлую жизнь.

Пока оставалось тайной, какова роль Пандоры во всем этом деле и почему она решила одарить нашу семью своей волшебной магией. Но тогда я пребывал в полнейшей эйфории от сознания того, что исполнится моя самая заветная мечта, и поэтому лишь спустя много лет узнал ответы на столь важные вопросы.

Мою первую прогулку с семьей нарушило появление новой личности, приближавшейся к нам по аллее откуда-то из глубины сада.

– Силы небесные, вот и Везунчик, – сказала Пандора, опуская муфту и беря под руку своего кузена. – Как же ему удалось найти нас здесь?

Я лично не считал, что мне повезет, если этот незнакомец вторгнется в мир моих мечтаний. Может, он идет сюда, чтобы забрать и отвезти нас домой. Со спины волка я следил за его приближением.

Этот мужчина хрупкого телосложения, с узким, бледным, чисто выбритым лицом выглядел старше Пандоры – вероятно, ему было лет двадцать или даже больше. Поверх его поношенного, но хорошо отглаженного костюма был накинут длинный, как носят художники, шарф с кисточками, однако ника-

кого пальто или куртки в такую холодину! Копна шелковистых каштановых волос являла собой модную в то время «романтическую» стрижку, поэтому ему приходилось порой откидывать их назад. Парок его дыхания уносился назад, а он шел вперед, для согрева похлопывая себя по груди руками в перчатках. Когда он приблизился, я заметил, что его потрясающе синие глаза словно притягивают мой взгляд. Он обратился к Пандоре:

– Я так долго искал вас, фрейлейн, что едва не превратился в ледышку на таком морозе.

Зоя заверещала тонким голоском:

– Везунчик, пожалуйста, ну пожалуйста, залезай сюда на карусель и потанцуй со мной.

Тут я понял, что Везунчиком называли этого парня. Он взглянул на Зою с насмешливой улыбочкой.

– Liebchen [27]27
  Милая, дорогая (нем.).


[Закрыть]
, настоящие мужчины не танцуют, – сообщил он ей. – А кроме того, мне необходимо показать вам всем нечто интересное. И непременно сегодня. На следующей неделе дворцовый музей Хофбурга закрывается на уборку и ремонт, а жители Вены такие gemiitlich [28]28
  Здесь: медлительные (нем.).


[Закрыть]
, что неизвестно, когда его вновь откроют. Может, я не доживу до того времени. Но на сегодня я уже купил всем нам входные билеты в этот музей, понятно?

– Мне жаль, Везунчик, что тебе пришлось померзнуть, – сказала Пандора. – Но я обещала фрау Бен, что сегодня покажу ее сыну Вену. Очень скоро ему придется вернуться в школу.

– Так этот парнишка – второй сын Бена, англичанин с примесью бурской крови? – спросил Везунчик.

Я не стал поправлять его насчет моих бурских корней, но удивился, как такому бедняку, у которого даже не было пальто или хотя бы бушлата, как у Дакиана, удалось познакомиться с моей семьей здесь, в Вене.

– Везунчик снимал комнату вместе с Гастлом, Лафкадио, – объяснила мне Пандора. – Помнишь, я говорила тебе о Гастле, Учителе музыке, который познакомил меня с твоей мамой? Они с Везунчиком знают друг друга со школьных времен и даже сочинили вместе оперу.

– О, я сто лет не видел Гастла, – с улыбкой сказал Везунчик. Запрыгнув на вертевшуюся карусель, он подошел к моему волку и добавил еле слышно, словно делился со мной секретом: – Наши пути разошлись. Гастл занялся мирскими делами, а я – божественными.

Теперь, при ближайшем рассмотрении, я отметил, что глаза у него действительно совершенно необычные. Они словно загипнотизировали меня. Везунчик долго разглядывал меня с таким видом, словно от его одобрения зависела вся моя жизнь, и наконец удовлетворенно кивнул каким-то своим мыслям, отчего я вдруг очень обрадовался. Потом он вернулся к Пандоре, завладел ее руками и поднес их к губам. Но поцеловал при этом свою собственную руку – некий странный, исключительно австрийский обычай, который мне приходилось наблюдать в Зальцбурге.

– Больше я не сочиняю либретто, – продолжил он. – Зато вновь занялся живописью, и мои акварели пользуются определенным успехом. На прошлый Михайлов день мне поручили одну небольшую реставрационную работку в музее Истории искусств, в галерее Рубенса, и однажды вечером я перешел на другую сторону улицы и перед самым закрытием заглянул в Хофбург. Вот тогда-то я обнаружил нечто необычайно интересное. С тех пор все вечера я просиживал в библиотеке, проводя научные изыскания. Я поднялся также по реке до Кремса и посетил монастырь Мелька, обнаружив в его библиотеке весьма интересные рукописи. Мои поиски довели меня даже доЗальцбурга.

Он вновь повернулся ко мне.

– Я не верю в случайные совпадения, молодой человек, – сообщил мне Везунчик. – Я верю только в судьбу. К примеру, весьма примечательно, каких животных вы, мальчики, выбрали для себя из этого карусельного зверинца. На старом верхненемецком орел звучит как Earn, и Эрнест оседлал именно эту птицу. А ты предпочел волка. Кстати, имя кузена Пандоры – Дакиан – происходит от слова «даки» – так называлось племя людей-волков из древней Фракии, древнейших охотников в Европе. Период ученичества, видите ли, не только развивает умственные способности, но и открывает нам путь к познанию самих себя и нашей истории. Везунчиком меня в шутку называют друзья. А мое христианское имя Адольф восходит к старому верхненемецкому Athal-wulf, что означает «высокорожденный или избранный судьбой волк». Волк-счастливчик, вы понимаете? А происхождение моей фамилии, так же как слово «бур», связано со сферой деятельности или обитания: Heideler значит «пустынник или язычник», a Bauer – человек, возделывающий поля…

– Тпру! – всплеснув руками, воскликнула я, прерывая историю жизни, которую дядя Лаф рассказывал нам в ресторане «Приюта Солнечной долины». – Попридержи-ка коней, приятель. Ты хочешь сказать, что тем парнем был Адольф Гитлер?!

Мой дядя лишь улыбнулся в ответ. Я глянула на Оливера и Бэмби: у них обоих остекленели глаза, точно у форели, вдруг осознавшей, что ее вытащили из воды.

– Гаврош, история практически закончена, – сказал Лаф.

– Для меня уж точно, – сказала я, отодвигая в сторону недоеденный омлет saumon fume [29]29
  С копченой семгой (фр.).


[Закрыть]
и вставая из-за стола.

– Далеко ли ты собралась? – жизнерадостно поинтересовался Лаф.

Оливер теребил салфетку, пытаясь определиться, у кого же он в гостях – у меня или у Лафа. Я махнула ему рукой, чтобы не суетился и продолжал есть.

– Прогуляюсь, – сказала я Лафу. – Мне нужен глоток свежего воздуха, прежде чем ты предложишь проглотить что-нибудь еще.

– Больше я не предложу тебе проглотить ничего, кроме шампанского, – продолжая улыбаться, сказал он и похлопал меня по здоровой руке. – А потом мне хотелось бы прогуляться вместе с тобой, возможно, даже поплавать в бассейне, пока твой друг будет показывать Бэмби ближайшие склоны. Если, разумеется, вы не возражаете.

Лаф вопросительно взглянул на Оливера, сразу вскочившего из-за стола.

Расставшись со свитой суетливых официантов и пережив суматоху переодевания, благодарностей и объятий, Бэмби и Оливер исчезли на лыжных склонах, а мы с Лафом направились к расположенному под открытым небом термальному бассейну, отделенному от окружающих гор лишь стеклянными стенами. Там нас встретил Вольга Драгонов с купальными принадлежностями.

– Дядя Лаф, – сказала я, когда мы с ним наконец оказались в уютном уединении теплых успокаивающих вод минерального источника. – С чего ты вдруг решил поведать нам за завтраком такую странную историю? Оливер, конечно, мой друг, но он еще и мой коллега. И после такой утренней заправки он явно подумает, что моя семейка еще более безумна, чем на самом деле.

– Безумна? Я не вижу в моей истории ничего безумного, – возразил Лаф. – Все, что я рассказал, истинная правда.

Он скрылся под водой. А когда вынырнул, его серебристые, прилипшие к голове волосы подчеркнули великолепные черты его лица и проницательные голубые глаза. Мне подумалось, что в молодости он был настоящим красавцем. Неудивительно, что Пандора влюбилась в него. Не с этого ли начались наши проблемы?

– Все, что ты рассказывал, относится к области легенд, в основном связанных с историей нашей семьи, – возразила я. – Я впервые услышала, что твой отец был англичанином, не говоря уж о наследстве в сто миллионов долларов! И если Пандора действительно так сильно ненавидела моего дедушку Иеронима, как ты говоришь, то зачем же она выскочила за него замуж, когда тебе было двенадцать лет, и прожила с ним достаточно долго, чтобы завести ребенка?

– Представляю себе, какую версию этой истории предлагает Огастус, – произнес Лаф, и в его тоне вдруг впервые прозвучали циничные нотки. – Но поскольку мы теперь одни, я могу говорить откровенно. Мне очень не хотелось бы, Гаврош, вдаваться в подробности, касающиеся твоего родного деда, но ты задала мне вопрос – хороший вопрос, – зачем Пандора вышла замуж за такого презренного человека. Вернувшись к вечеру в его дом в Вене, мы узнали, что, пока мы отсутствовали, наша мать умерла. Младшие дети жутко расстроились, и нас всех рано отослали спать. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, несколько крепких слуг под конвоем отвезли меня на поезде обратно в Зальцбург. С тех пор я не видел Пандору пять лет, поскольку ее увезли из Вены, а потом началась Первая мировая война. Лишь по прошествии пяти лет я узнал, что в ту самую ночь мой отчим изнасиловал ее, и не раз. И заставил ее выйти за него замуж, угрожая тем, что обнародует кое-какие известные ему сведения, из-за которых сама Пандора и ее семья могли подвергнуться большой опасности.

– Не может быть! – с трудом выдавила я. – Ты, часом, не сошел с ума?

– Нет. Хотя тогда думал, что могу свихнуться, – сказал Лаф с горькой улыбкой.

По его тону я поняла, что он говорит правду, и подумала, рассказывал ли он кому-нибудь об этом раньше.

– Дядя Лаф, а ты не хочешь закончить ту историю? – спросила я, подплывая к нему и кладя руку ему на плечо. – Извини меня за то, что я сказала. Мне действительно нужно узнать всю правду.

– Позволь мне продолжить с того момента, как мы все вместе с Везунчиком сели в карету и покатили к Хофбургу, чтобы взглянуть на оружейную коллекцию, среди экспонатов которой наш новый знакомый обнаружил некое таинственное и волшебное древнее сокровище.


МЕЧ И КОПЬЕ

В течение многих веков австрийские Габсбурги кроили и перекраивали свою обширную империю посредством череды великолепных браков с наследными принцессами таких стран, как Испания, Венгрия и так далее. Ныне часть Хофбурга, зимний дворец Габсбургов, была превращена в музей, где народу показывали королевские драгоценности, столовое серебро и многочисленные раритеты, собранные за многовековую историю.

Оружейная коллекция, одна из самых больших в мире, представляла особый интерес для Везунчика. Он уже говорил, что верит в судьбу, но по пути в музей в нашей карете, обращаясь к нам, детям, подчеркнул, что судьба немецкоязычных народов вовсе не обязательно должна быть связана с этой династией межнациональных браков, породивших разношерстное население, которое мы видим вокруг нас на улицах австрийской столицы. Однако это уже начало другой истории Адольфа, к несчастью известной теперь всему миру.

Сейчас нам важно то, что Везунчик обнаружил в Хофбурге две потрясшие его реликвии: меч и копье. Эти исключительно древние и ценные, как он полагал, экспонаты почему-то были размещены в углу зала в неприметной стеклянной витрине, до которой добирался лишь самый дотошный любитель старины. Рукоять длинного изогнутого меча скорее относилась к эпохе средневековья, чем к древней истории. А небольшое невзрачное темное копье закреплялось на древке грубым медным кольцом. Мы, дети, молча разглядывали эти реликвии, пока Эрнест не попросил Везунчика рассказать нам, что это за оружие.

– Этим реликвиям, – почти благоговейным тоном сказал Везунчик, – по крайней мере две тысячи лет, а возможно, гораздо больше. Общеизвестно, что они существовали уже во времена Христа, и весьма вероятно, что принадлежали они его прославленным ученикам. Считается, что именно с этим мечом святой Петр гулял по Гефсиманскому саду и отсек им ухо рабу первосвященника. Иисус посоветовал ему вложить меч в ножны, ибо недаром говорится: «Взявшие меч, мечом погибнут». Но история копья еще более интересна, – продолжил Везунчик. – Оно принадлежало римскому центуриону Гаю Кассию Лонгину, который служил под началом Понтия Пилата. Этим самым копьем Лонгин пронзил грудь Христа на кресте, желая убедиться в его смерти, и увидели они, как кровь сочится из раны…

Я видел в витрине перед нами отражение узкого, бледного лица Везунчика. Глядя на это оружие, он явно переносился мысленно в какой-то иной мир. Расширенные зрачки ярко-синих глаз с густыми темными ресницами увеличивали гипнотическую силу его взгляда. Но Пандора, стоявшая с другой стороны от витрины, разрушила эти чары.

– А в самой витрине написано, – равнодушно сообщила она, – что меч этот когда-то принадлежал Аттиле, царю гуннов, а копье – Фридриху Барбароссе, знаменитым личностям германской истории и тевтонских легенд. И еще там говорится, что согласно легенде, если эти два оружия окажутся в руках одного воина – как это случилось, очевидно, с Карлом Великим, – такой воин станет во главе всего цивилизованного мира.

– Так значит, поэтому Габсбурги правят столько столетий? – с интересом спросил я Пандору, пытаясь постичь тайный смысл древней легенды. – Потому что в их музее сейчас хранятся оба этих оружия?

Но за нее ответил Везунчик, тоже вышедший из транса.

– В легенде говорится, что именно воин должен завладеть ими обоими, – отрезал он. – А эти так называемые Габсбурги лишь подтверждают собственное имя: насест для ястреба, но не сам ястреб [30]30
  Видимо, Везунчик производит имя Габсбургов (Habsburg) от немецких слов Habicht – ястреб и Burg – город.


[Закрыть]
. Они вьют гнезда там, где приземлятся, и украшают их перьями. Они утратили охотничий инстинкт вместе с гордостью и храбростью. И насколько мне стало известно, для достижения той власти, о которой ты, Пандора, сказала, недостаточно этого оружия. Существует еще много древних реликвий, покрытых пылью веков. Только когда все они воссоединятся в руках одного воителя, изменится весь наш мир. И такое время, я убежден, уже совсем близко.

Мы, дети, более почтительно уставились на два экспоната в стеклянной витрине. Но я втайне усомнился в возможности глобальных изменений, особенно если все остальные «древние реликвии» такие же неказистые и хрупкие на вид, как эти.

– Если это время так близко, – сказал мягкий голос за моим плечом, – то наверняка тебе известно, какие еще реликвии нужно найти?

Мы обернулись и увидели, что вопрос задал молодой кузен Пандоры, мой учитель музыки Дакиан Бассаридес, о котором мы почти забыли, поскольку он уже давно скромно помалкивал.

Везунчик взволнованно кивнул головой.

– Да, я полагаю, нужно собрать тринадцать реликвий. Среди них посуда, одежда, разные инструменты и военные приспособления, а еще один драгоценный камень и одна игровая дос-

ка. Благодаря своим исследованиям я узнал, что их старательно прятали с древнейших времен, но последний раз, я почти уверен, они были собраны воедино во времена Христа – иными словами, на заре нашей эры. Именно поэтому я продолжил свои изыскания в Мельке и Зальцбурге, поскольку здесь, на берегах Дуная, и высоко в горах, в Зальцкаммергуте, обитали древние племена, и я понял, что именно там надо искать необходимые мне сведения. Там можно найти священные руны…

– Руны? – встревожилась я.

Мне показалось, что помрачневший вдруг Лаф замолчал не просто так, он как будто мысленно перенесся в какую-то иную эпоху.

– Да, манускрипт, написанный рунами. И я подозреваю, что нечто в таком роде отписал тебе в завещании твой кузен Сэм, – сказал Лаф, всплывая из моря кошмарных воспоминаний. – Везунчик, то есть Адольф, пытался собрать и расшифровать их уже тогда в Вене, перед началом Первой мировой войны. Я уверен, что ему так и не удалось успешно завершить свои изыскания. Зато удалось кому-то другому.

– Я не думаю, что получу такой манускрипт от Сэма, – сказала я, хотя вряд ли стоило даже намекать, что Сэм еще жив или что я разговаривала с ним об этом. – Однако я уже получила другойрунический манускрипт от одного твоего приятеля, хотя пока не имела возможности выяснить…

– От моего приятеля? – сказал Лаф. – Какого приятеля?

– Вольфганга Хаузера. Он приехал из Вены…

– Гаврош, да что ты такое говоришь?! – Даже в тумане бассейна я заметила, как побледнело его загорелое худощавое лицо. – Вольфганг Хаузер мне не приятель. Откуда он мог раздобыть манускрипт? Где он взял его?

Не знаю, выразило ли мое лицо, как мне стало страшно, но, взглянув на меня, Лаф спросил:

– Ох, Гаврош, что ты наделала?

Я взмолилась, чтобы ответ на этот вопрос не означал полного провала нашего гиблого дела, хотя уже начала осознавать, что именно так все и обстоит.

– Дядя Лаф, я хочу, чтобы ты без всяких недомолвок сказал мне, кто такой Вольфганг Хаузер и откуда ты его знаешь, – сказала я, тщательно выбирая слова, несмотря на то что сильно сомневалась, что хочу услышать ответ.

– Да я его вовсе и не знаю, – сказал Лаф. – Мы виделись с ним один или два раза. Он в фаворе у Зои, один из тех смазливых прихлебателей, которыми она, словно браслетами, предпочитает украшать свою жизнь.

Я похвалила себя за то, что не дрогнула, услышав столь грубое определение предмета великой страсти всей моей жизни, и не стала заострять внимание на том факте, что подобное описание вполне подходит к отношениям дяди Лафа с Бэмби.

– Однако я знаю твою тетушку Зою, – продолжил Лаф. – Она никогда не была царицей ночи, какой любит изображать себя. Все это чистый блеф. А вернее, торговая реклама, программная пропаганда, придуманная и скроенная для Зои, известнейшей в свое время танцовщицы, самым пройдошным торговцем нашего века. И она, на пару со своим благодетелем, долгие годы пыталась выманить этот манускрипт у Пандоры, которая владела им по праву. Вероятно, ты уже догадалась, что личным наставником, лучшим другом и ближайшим доверенным лицом Зои в течение четверти века был не кто иной, как Адольф Гитлер.

Лаф умолк и внимательно посмотрел на меня. Душа у меня ушла в пятки, и я почувствовала, что немедленно должна вылезти из парной жары бассейна, чтобы не потерять сознание. А эхо разносило над туманными водами очередные слова Лафа:

– Просто невероятно, чтобы Зоя или Вольфганг Хаузер завладели копией того манускрипта. Все, что принадлежало Эрнесту, он тщательно скрывал всю свою жизнь. – Помолчав немного, он прошептал: – Гаврош, я умоляю тебя, не доверяй никаких документов Хаузеру. Его нельзя подпускать к ним на пушечный выстрел. Иначе ты поставишь под удар все то, ради чего Пандора и Эрнест рисковали жизнью и что в итоге действительно стоило им жизни, как и твоему кузену Сэму.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю