Текст книги "Встреча"
Автор книги: Кэтрин Ласки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
20. «Я готова умереть! Готова уплыть!»
– Послушай меня, Люси!
«Кто это шепчет мне?» Над её головой нависало лицо.
– Слушай внимательно, – Натаниэль Лоуренс стянул марлевую повязку, которую носил последние два дня как прикрытие своего плана. Он сказал констеблю, что Люси страдает от инфекционного заболевания, и даже посоветовал соблюдать дистанцию и надевать маску, приближаясь к камере менее чем на десять футов.
– Кто вы? – она моргнула. Девушка чувствовала, как будто очнулась от долгого, глубокого сна, но в то же время сознавала, что этот человек всё время находился рядом.
– Я – твой дядя, а ещё врач. Но они этого не знают, – объяснил он, кивая в сторону коридора. Он должен был говорить очень быстро, потому что констебль мог вернуться в любой момент.
– Мой дядя? – ошеломлённо переспросила Люси. «У меня есть дядя?» Она попыталась присесть, чтобы лучше рассмотреть лицо мужчины, но обнаружила, что не хватает сил. Он сын моря? Брат матери или… Он правда не выглядел, как сын моря, но и Стэнниш Уитман Уилер тоже не выглядел. Как давно он отказался от моря?
Натаниэль взял Люси за руку и сжал её:
– Я брат твоего отца. Мэй, твоя сестра, ждёт тебя снаружи, и я собираюсь вытащить тебя отсюда. Но ты должна быть храброй. Нам предстоит притвориться, что ты умерла.
– Умерла? – повторила Люси, в голове клубились путаные мысли. Возможно, она уже умерла. Возможно, это происходит всегда, когда кто-то умирает: воссоединение с семьёй, но тогда не должно быть никакой Мэй. Никакой Ханны, ведь они живы. Она покинула бы их.
– Мы просто притворимся, но у нас не так-то много времени. Констеблю придётся уйти, чтобы привести коронера. В этот момент я должен буду тебя отсюда вытащить. Мэй и Фин ждут у реки.
– Фин! – вдруг встревожилась она.
– Да. Кажется, твой кавалер не спал с тех пор, как тебя арестовали. Он испытает огромное облегчение.
– Он отправится со мной и Мэй?
– Нет, не теперь: сейчас тебе придётся уплыть. Сперва это будет нелегко, потому что ты долгое время находилась вдали от моря. Но Мэй тебе поможет.
– Я действительно поплыву? – в её голосе послышалось волнение, тронувшее Натаниэля до глубины души.
– Да, вы поплывете через море к родным берегам, к своей земле. И встретитесь там с Авалонией, сестрой своей матери.
Люси закрыла глаза и глубоко вздохнула:
– Я готова.
– Хорошо. Сейчас я прикрою тебе рот маской, а потом заверну тебя в саван.
«Игра начинается, – подумал он. – На кону – жизнь».
– Констебль! Констебль! – закричал он, натягивая маску.
– Да, сэр? Что такое?
– Боюсь, она умерла. – Он вынул карманные часы и посмотрел на них. – Ровно минуту назад. Теперь вы должны привести коронера и принять все меры предосторожности при выносе тела. Коронер должен одеться, как я. Любому, кто будет касаться тела, следует надеть маску. После перевозки тела, все каталки необходимо обработать.
– Обработать?
– Да, дезинфицирующим раствором. Это стандартная процедура для инфекционных заболеваний. Он поймёт, что я имею в виду.
– Это займёт некоторое время.
– Ничего.
– С вами будет всё в порядке, доктор Лоуренс? Я хочу сказать, вы ведь несколько дней её лечили.
– Я принял несколько таблеток хинина. Тех же, что я предложил вам, когда только заподозрил болезнь. Уверен, вы тоже будете в порядке. Разумеется, эта камера должна быть так же полностью продезинфицирована после выноса тела.
«Тело», – подумала Люси. Как странно это звучит, как причудливо. Как будто она разделилась надвое. Но одновременно она, наконец-то, чувствовала себя цельной от захватывавшего её дикого восторга.
Натаниелю Лоуренсу потребовалось меньше минуты, чтобы завернуть девушку в саван. Констебль оставил дверь камеры открытой, не считая необходимым запирать мёртвую арестантку. Лоуренс тщательно изучил план этой части тюрьмы – женской секции – ещё в свой первый приход. Люси оказалась единственной заключённой. Неподалёку был чёрный ход, через который доставляли всё необходимое. Он давал кратчайший и наименее приметный маршрут к верфи на реке Джордж. Стояла суббота, и никаких рабочих не ожидалось.
Люси почувствовала, как дядя поднял её. Для старика он двигался довольно быстро, а он действительно казался старым – по крайней мере, за шестьдесят. Что если они попадутся? Сможет ли он победить в схватке с констеблем? Какие только мысли ни кружились в её голове. Дядя сказал, что её ждёт Мэй, а ещё Фин! Милый Фин… Но как же Ханна? Девушка услышала скрип двери, а потом почувствовала дуновение холодного воздуха. Лоуренс знал, что воздух покажется ей холодней, чем вода – такова была странная физиология морских существ. Мэй ждала точно там, где и должна была. Они сбросили саван. Солнце только вставало, окрашивая воду на востоке в нежно-розовый цвет – они поплывут в обрамлении утренней зари.
– О, Люси! – Мэй обняла сестру, поразившись, как та исхудала. Финеас зашёл в воду, чтобы помочь поддержать Люси, Хью стоял рядом с Мэй.
– С ней всё будет хорошо, Мэй, – заверил доктор. – Просто придерживай её по началу. Она обретёт силы, как только восстановится солевой баланс в крови. Чем дольше вы будете плыть по реке, тем сильнее она будет становиться. До моря менее полумили. – Он глубоко вздохнул. – А теперь – марш отсюда.
Люси повернулась к Фину, обвившему руками её талию и смотрящему на неё изумлённо и недоверчиво.
– Ты жива, – выдохнул он, улыбаясь сквозь слёзы. – Ты будешь жить, и никакой океан нас не разделит, я обещаю. Я найду тебя.
Хью прошептал Мэй на ухо:
– Звёзды выведут меня, Мэй. Они будут моим окном в твой новый день, и я приду.
Люси и поддерживающая её Мэй вступили в солоноватые воды реки. Мэй понимала, что сестра ужасно слаба: обвив руку вокруг груди Люси, она потащила её за собой. Не прошло и секунды, как ноги Мэй слились в великолепный хвост, но она по-прежнему чувствовала, что Люси пытается плыть, слабо отталкиваясь от воды ногами. Река углубилась и стала чуть более солёной. Мэй видела, как ноги Люси силятся соединиться. Но это требовало времени. Вдруг сёстры почувствовали змейку прилива, утягивающего их в залив. Морская вода окутала их, и Мэй почувствовала новый завиток течения, остающийся за нею – за ними! Этот завиток мог возникнуть только от одного: ноги Люси наконец-то слились, и плавники хвоста заработали в полную силу, подстраиваясь под её собственный ритм. Мэй ощутила силу Люси, рассекающей воду с радостным воплем:
– Я смогла, Мэй. Смогла. Я вернулась!
* * *
Морским созданиям не нужны карты и компасы. Не нужны секстанты и хронометры. Они «чувствуют север» в голове, как перелётные птицы. Чувствуют притяжение течений и глубокие подводные потоки, пронизывающие моря, и могут читать их, как штурманы читают звёзды. Всю свою жизнь Люси и Мэй, несомненно, были связаны с домом, хотя никогда его и не видели. Вскоре они почувствуют первые струйки течения Авалар, которое в конечном итоге вольётся в Водоворот Корри Ведьминой Головы, считающийся источником, колыбелью морского народа. С каждой минутой Люси чувствовала, что становится сильнее. И в головах Люси и её сестры начала одновременно расцветать одна и та же мысль. Где Ханна? Они обе чувствовали это странное пространство между ними, воздушный карман, пустоту в воде – потерю. Они все – Люси, Мэй и Ханна – чувствовали эту пустоту, когда впервые проявились, и теперь Люси с Мэй снова её ощутили. Значит ли это, что Ханна окончательно стала человеком? Что покинула море полностью и навсегда?
21. Там что-то есть
Стюард Гастон нашёл Ханне форму камеристки или, попросту говоря, горничной. Эти женщины помогали слугам пассажиров и были обучены поддерживать страдающих от морской болезни. Основная часть их работы заключалась в подготовке кают для сна: они разбирали постель, чистили уборную, приносили вазы со свежими цветами из холодных камер цветочника. Стелла, горничная госпожи Дайер, принимала живое участие в приготовлениях – она не очень-то любила свою хозяйку и была до глубины души тронута рассказом Гастона о бедной Ханне. Сама Ханна выслушала Этти со смесью недоумения и недоверия. Оставаясь внешне спокойной, она лишь проговорила:
– Я должна в этом убедиться.
Получив форму, Ханна смогла с лёгкостью попасть из третьего класса в гедонистический мир первого. Погода весь день была особенно тёплой, а море – спокойным. Пассажиры прохаживались по общей прогулочной палубе, те, у кого были личные, вышли на них. Некоторые, вроде миссис Дайер, наняли развлечь себя музыкантов из судового оркестра; войдя в каюту, Ханна услышала звуки вальса, наигрываемого на скрипке. По воздуху струился аромат любимых духов миссис Дайер – «Звезда любви». Стелла получила распоряжение распылять их над свежезастланной постелью каждый вечер. Ханна помогала ей. Слегка отодвинув шёлковую занавеску, Стелла поманила девушку к иллюминатору. Ханна широко распахнула глаза. Ей не верилось в реальность сцены, разворачивающейся на личной прогулочной палубе, которую она видела через окно каюты 138, но ошибки быть не могло. За стеклом скользили две фигуры. Вот танец закончился, и Стэнниш нежно обхватил голову миссис Дайер своими большими руками с длинными красивыми пальцами. Силуэты всё сближались и сближались, и через мгновение Ханна оцепенело наблюдала, как они слились в страстном поцелуе. Этти оказалась права. Девушка приготовилась к натиску боли и горя. Но, к своему удивлению, не почувствовала ничего подобного. Ханна не могла разобраться, кто вызывал в ней больший гнев: Стэнниш или она сама? Он поступил подло, но и она позволила себя обмануть.
Наконец Ханна оторвала взгляд от любовников и как в тумане пошла обратно в свою каюту третьего класса. Девушка сняла и повесила форму – вдруг пригодится, правда она не была уверена для чего. Как будто полученных доказательств было мало. Неужели она действительно захочет вернуться и снова себя мучить? Не в состоянии заснуть, Ханна несколько часов пролежала с открытыми глазами. Было уже далеко за полночь, когда она услышала знакомое постукивание в дверь. Девушка замерла, скованная холодом. Стэнниш! Как он осмелился посетить и её, и свою любовницу в один вечер? Но Ханна была уверена, что это он. Художник всегда тихо и быстро стучал три раза подряд, а потом – ещё два.
Она встала с постели и открыла дверь, стоя совершенно неподвижно в своей закрытой муслиновой ночной рубашке. Он заполнил собою дверной проём, перекрывая свет из коридора.
– Дорогая девочка, ты – словно ангел.
Девушка почувствовала исходящий от него запах духов, окутывающих каюту миссис Дайер, – «Звезда любви». Ханна закрыла глаза, когда он её поцеловал. Запах был столь подавляющим, что ей казалось – она сейчас задохнётся.
– Накинь шаль, дорогая, – довольно тепло. Пойдём на заднюю палубу, как прежде. У меня есть для тебя ещё один подарок.
Когда после первого натиска боли она вернулась из каюты миссис Дайер, слёзы Ханны затвердели в мелкие хрусталики ярости. Теперь же она чувствовала наводнившее её необъяснимое спокойствие. Может быть, подобная невозмутимость была обратной стороной ярости? Девушка не была уверена. Она позволила художнику взять её за руку и отвести вверх по лестнице к проходу, ведущему на корму палубы второго класса на уровне «С». Стэнниш снова её поцеловал.
– Ханна, ты в порядке? – спросил он.
– Что это за запах?
– Какой запах?
– Странные духи.
– О, сегодня вечером я сидел за столом с какими-то женщинами. Знаешь, как эти леди переусердствуют с парфюмом.
Она смотрела на него, не отрываясь.
– Это объясняет… – тихо сказала она. Лаконичный ответ его, казалось, немного расстроил.
– Что объясняет?
– Объясняет, почему ты так пахнешь.
– Ханна, сегодня ты сама на себя не похожа.
Девушка посмотрела на море, внезапно осознав: Стэнниш даже не подозревает, насколько он прав. Там что-то было. Прижав руки к груди, дочь моря отшатнулась от художника. Она что-то почувствовала. Пустоту, обрамляющую её до встречи с сёстрами. Они были там… где-то там, где-то. Она развернулась и побежала вверх по другой лестнице.
– Ханна, ты куда?
– Мне нужно немного побыть одной, Стэнниш. Позволь мне поразмышлять.
Он нахмурился:
– Ханна, только не натвори чего-нибудь, чего-нибудь… – художник запнулся. – Чего-нибудь глупого.
– Поверь, я не сделаю ничего глупого. – И, хотя голос девушки сквозил холодом, которого он раньше никогда не слышал, Стэнниш повернулся и ушёл.
Рассвет только занимался. Ханна почувствовала, как внутри неё клубится и вспенивается вихрь. Она взобралась на верхнюю палубу. Море было таким спокойным. По неподвижной воде, словно яркая серебряная лента, вился лунный свет, и девушка почувствовала притяжение неведомой силы. Ханна не сомневалась – там были её сёстры.
Девушка свернулась возле швартовной тумбы, обвитой швартовочными верёвками, и проспала до тех пор, пока не отпылал рассвет.
* * *
Этти поднялась ни свет ни заря. В последние два дня она взяла за привычку сразу же отправляться в комнату Маркони, обнаружив, что самые интересные сообщения приходят рано утром. В особенности ей нравилось наблюдать за пальцами радистов, когда те выстукивали сообщения. Из-под клавиш вылетали искорки – мужчины передавали сведения о погоде и местоположении судна. Время от времени ей позволяли выстукивать простые сообщения, и она становилась всё более искусной. Девочка и пяти минут там не провела, когда заметила, как брови мистера Маккёрди поползли вверх.
– Вот те на, – пробормотал он, прочитав, должно быть, нечто волнующее. Этти скосилась на череду точек и тире, которые он записывал. Значки начали собираться в осмысленные куски – новость оказалась ошеломляющей. «Осуждённая убийца сбежала из тюрьмы. Люси…» Дальше она не дочитала, пронзительно вскрикнув. Оба радиста встревожено обернулись.
– Нет, не останавливайтесь. Извините. Продолжайте. Продолжайте.
Мистер Маккёрди и мистер Минц вернулись к своим аппаратам. Когда мужчины застучали по клавишам, в воздух снова брызнули искорки. Их глаза и уши в наушниках были сосредоточены на принимающих устройствах: магнитных детекторах, любовно называемых «Мэгги», вместе с настройщиком Маркони преобразовывавших принимаемые радиоволны в электрические сигналы.
Искры так и летали. Мистер Минц вручил Этти дополнительный комплект наушников. Она схватила блокнот с карандашом и принялась записывать морзянку.
«Люси Сноу, осуждённая убийца, приговорённая к повешению, незадолго до казни сбежала из тюремной камеры в Томастоне, Мэн. Находясь в заключении, мисс Сноу тяжело заболела и наблюдалась у врача, чьё имя на момент публикации не было доступно. Как сообщает тюремный констебль, ему было объявлено, что заключённая умерла от считавшегося заразным заболевания. Разыскивая коронера, констебль покинул тюрьму. Вернувшись, он обнаружил, что тело, как и сам врач, пропало. Поиски доктора и девушки были начаты немедленно».
– Генриетта! Генриетта! – мистер Минц потряс Этти за плечо. – Вы в порядке?
По лицу девочки бежали слёзы:
– Я в порядке. В порядке. – Она начала стаскивать наушники. Девочка никогда не чувствовала себя счастливей, но понимала, что не должна показывать восторга. Ей надо добраться до Ханны. Надо сказать Ханне. Её сестра спасена. Люси спасена!
22. Смертельный ущерб
«Пипетки так удобны», – думала Лайла. Удобны и эффективны – всегда можно отмерить как раз столько, сколько требуется, не привлекая внимания. А ей нужно было правильное количество: не слишком много и не слишком мало, иначе кто-нибудь мог что-нибудь заподозрить. Как хорошо, что мисс Дойл оказалась никудышной морской путешественницей. Её начало мутить, едва она ступила на борт «Леонида». Судовой врач прописал ей настойку имбиря с мятным маслом. Лайле было достаточно просто добавлять в неё по две капли собственного опия. Концентрированная мята и имбирный аромат надёжно скрывали горечь опиумной настойки, и, ничего не подозревая, мисс Дойл погружалась в глубокий сон. Даже когда не спала, она становилась вялой и уступала всему, чего бы Лайла ни просила или ни требовала. А самое замечательное – никто, казалось, не замечал никаких перемен в поведении мисс Дойл. А если и замечал, то списывал всё на морскую болезнь.
Лайла готовила ночную дозу, пока мисс Дойл купалась в роскошной ванне. Мисс Дойл никогда не пользовалась подобными благами цивилизации, и сибаритская ванна с маленькой подушечкой, позволяющей полулежа почитать, была ей в новинку. Конечно, мисс Дойл могла в любой момент утонуть. Однажды ночью она заснула, и Лайла совершила то, что считала благородным спасением. Правда книга, грошовый ужастик – «Рубиновая нить» или что-то в этом роде – упала в воду и пришла почти в полную в негодность. Лайла, однако, расположила к себе мисс Дойл, зайдя в судовую библиотеку, чтобы добыть ещё одну книгу равных литературных достоинств. Когда таковой не нашлось, Лайла спросила горничную, нет ли у неё подобных книг, и та вернулась с двумя. Мисс Дойл была впечатлена и глубоко благодарна. Она даже сообщила об этом добром деле родителям девушки, разумеется, забыв упомянуть о содержании книги. Это до крайности взволновало Эдвину и Горацию Хоули – раньше их дочь никогда не отличалась состраданием.
А теперь глаза их «сострадающей» дочери искрились блеском, что так часто сопровождает безумие, пока она орудовала пипеткой, готовя вечернее зелье мисс Дойл.
– Эни, мини, майни, ти, – нашёптывала она самой себе. – Кому первому уйти? Миссис Дайер или Этти? Кто шагнёт навстречу смерти…? – она замолкла, а потом со смешком выпалила. – Навеки!
Этти думала, что она такая умная, шастая по кораблю и шпионя за людьми. У Лайлы были свои методы. Их отец выделил каждой дочери столько денег на мелкие расходы, что они могли бы скупить все магазины океанского лайнера. Посещение магазинов стало новым развлечением на роскошных лайнерах, и точно так же, как знаменитые рестораны и гостиницы предлагали жильё и еду, некоторые лондонские и парижские изысканные магазины открыли филиалы на борту «Леонида». Пассажиры могли платить за покупки наличными или же записать их на счёт каюты. На борту был чудесный шляпный магазин, а также ещё один по соседству, специализирующийся на довольно модных турецких шалях и итальянских шёлковых платках из Комо. Лайла купила несколько и обнаружила, что ими удобно расплачиваться с горничными. Соблюдая осторожность, она никогда не подкупала собственных слуг. Девушка по опыту знала, что Розанна и мистер Марстон настолько болезненно верны хозяевам, что никогда не продадутся, и предполагала, что прислуга других путешествующих была такой же. Другое дело судовые горничные. Их не связывала личная преданность, кроме того, Лайла не просила их о чём-либо недопустимом, вроде кражи. На что ей драгоценности миссис Дайер? Девушке нужны были лишь сведения, и, сегодня вечером, – доступ к каюте. Лайла сказала горничной, что она родственница миссис Дайер и хочет отнести ей подарок.
– У неё день рождения, вы знаете? – миссис Лимсоул, горничная палубы «А» по левому борту, резко вдохнула. Было непривычно, что кто-то, особенно не из её коридора, знает её имя. – О, и миссис Лимсоул, мне было так жаль услышать о смерти вашего супруга в прошлом году.
– Но как же вы об этом услышали?
– О, я уверена, он сопровождал мою крёстную, миссис Дайер, во многих плаваниях, и она так хорошо о нём отзывалась. Так прекрасно, что «Леонид» продолжает традицию службы Лимсоул с вами, его вдовой.
– О, спасибо дорогая. А я и понятия не имела, что вы крестница миссис Дайер и что у неё сегодня день рождения.
– Как и многим женщинам, ей не нравится говорить о своём дне рождения. Она не празднует, но я купила ей маленький подарок в ювелирном магазине. Конечно, это украшение не такое сказочное, как её собственные драгоценности. Это медальон, но зато с гравировкой, и я добавила к нему книгу стихов. Крёстная любит поэзию. И я хотела бы лично вручить ей подарок.
– О да, конечно.
– Когда лучше всего это сделать?
– После ужина она обычно возвращается в каюту, чтобы отдохнуть и освежиться. У неё часть бывает гость.
– О, мистер Уилер, да. Крёстная говорила, он рисует её портрет.
Болезненно бледные щёки миссис Лимсоул тронул слабый румянец.
– Думаю, лучше всего было бы, если бы вы пришли сразу после ужина.
– А если я приду немного пораньше, вы меня впустите? Хочу сделать ей сюрприз и оставить подарок на чайном столике.
– Конечно, я могу это устроить. Если хотите, принесу птифуров. Я имею ввиду, не именинный пирог или что-то такое, хотя можно организовать и это.
– О, как прекрасно! Птифуры были бы великолепны.
– И шампанское?
– Почему бы и нет? Почему бы не сделать всё грандиозным… только бы не слишком. Как я уже говорила, она болезненно переживает день рождения… – И про себя добавила: «Больше ей не придётся ни о чём переживать – она перестанет стареть».
Лайла посмотрела на часы, встроенные в прикроватный столик. Ужин начнётся не ранее, чем в восемь. У неё ещё почти пять часов. Мисс Дойл всегда отказывалась от десерта – судовой врач не рекомендовал ей жирной пищи – и принимала лекарство ровно за десять минут до ужина. К тому времени, как «компаньонка» выходила из-за стола, веки её тяжелели, и Лайла часто сопровождала её в каюту. Лайла завернула крышечку лекарства от морской болезни, положила его в небольшой кожаный чехол, где хранились другие туалетные принадлежности мисс Дойл, и выглянула в иллюминатор. С неба ещё струился слабый свет, но дни становились всё короче. К пяти уже сгустится кромешная тьма, а потом до ужина останется три часа.
Лайла была до крайности взволнована и даже с усмешкой подумала, что чувствует себя словно в собственный день рождения. В некоторой степени так оно и было. Девушка наблюдала за этими двумя с тех пор, как поползли слухи. Смотрела, как они танцевали на капитанском балу. Следовала за ними на прогулочную палубу первого класса, а потом – к маленькой уединённой кормовой палубе, где частенько встречались тайные любовники. Видела, как они обнимаются. Как художник целует миссис Дайер в шею. И почувствовала пробежавшую по телу странную дрожь. Она заставит его стать своим. Да, заставит! И он снова её нарисует. А она объяснит, почему должна была уничтожить картину, на которой он изобразил её с сёстрами. В её голове созрело отличное объяснение.
Вот, что она теперь будет делать. Она отрепетирует. Она начала ходить взад и вперёд по каюте, шепча:
– Видите, дорогой Стэнниш, на самом деле всё довольно просто. Подумайте сами, как бы вы себя почувствовали, если бы с вами произошло нечто подобное? Если бы такой великий портретист, как вы, решил бы заменить вас на портрете, поставив вместо вас другого человека, в данном случае – служанку. О, вы говорите, что почти закончили картину, что это была действительно моя фигура, и я располагалась на заднем плане, в то время как мои сёстры – на переднем, и там повсюду были тени. Так, а теперь честно: вам пришлось добавить тени, чтобы скрыть, что та девушка не была мною. И, возможно, вы правы. Возможно, никто бы не заметил. Но я заметила… – Лайла замолчала. Она знала, как собирается это сказать – низким и немного дрожащим голосом. Девушка хотела звучать не сердитой или оскорблённой, а обиженной, раненой – расстроенной. Ровно так она себя тогда и чувствовала. – По правде говоря, Стэнниш… когда вы так с кем-нибудь поступаете, то крадёте его душу. Мою душу – да, вы украли её и заменили другой. Это своего рода смертельный ущерб. Умышленный. Так что я, конечно же, должна была разрезать холст.
Теперь же в её кармане лежал другой нож, который она тайком прихватила с подноса, доставленного в каюту родителей в самом начале плавания. В то время девушка ещё не была уверена, что будет с ним делать. Но нож так ярко мерцал на тележке, вкатывающейся в родительское купе, что она просто не удержалась и опустила его в карман. Теперь Лайла знала, зачем он ей – уже не для разрезания холстов.
* * *
Этти провела весь день в поисках Ханны. Её не было ни в каюте, ни во вместительной столовой третьего класса, неприятно пахнущей жирным рагу и варёной капустой. От Ханниной соседки было мало толку: та едва говорила по-английски и лишь пожала плечами, воздевая ладони к потолку, словно говоря: «Одному Богу известно». К ужину Этти почти обезумела. Когда мать ворвалась в её каюту, она обнаружила Этти, грызущей ногти, чего та не делала с тех пор, как ей минуло семь.
– Где ты была, Этти? Мы должны прибыть к ужину через четверть часа! – миссис Хоули помолчала: – И, Этти, почему ты грызёшь ногти?
– М-м… я не знаю, мама, – тихо ответила она. – Ты чудесно выглядишь, – добавила девочка, пытаясь сменить тему.
Эдвина Хули была окутана облаком гофрированного тёмно-синего шифонового платья. Атласный лиф был расшит звёздами, на шее ослепительно сиял сапфировый кулон.
– Ой, мамочка, у меня болит голова. Можно я пропущу ужин? – янтарные глаза Эдвины сузились.
– Ты страдала головной болью вчера вечером, Этти. Нет, ты не можешь пропустить этот ужин. Мы снова приглашены за капитанский стол. Немногих зовут отобедать с капитаном дважды. Это большая честь.
– Я отказываюсь от своего места – пусть кто-нибудь другой отобедывает. По-моему, вполне демократично.
Эдвина широко открыла рот.
– Демократично! Где ты нахваталась таких слов? – миссис Хоули с недоверием покачала головой.
В каюту вошла Кларисса и теперь наблюдала за словесной перепалкой младшей сестры и матери, словно смотрела теннисный матч, крутя головой из стороны в сторону.
– Мы живём в демократии. Точнее, в республике, – заметила Этти. – Строго говоря, Соединённые Штаты – республика, потому что это форма правления, при которой власть находится в руках народа и его избранных представителей.
– Генриетта Грейс Хоули, где ты набралась этих идей?
– Мама, это не идеи. Это факты. Это форма правления нашей страны.
Плечи Эдвины опали. Огорчённое выражение медленно заволокло её лицо:
– Этти… что мне с тобой делать? – девочка не была уверена, как ответить на этот вопрос. – Просто пообещай мне одну вещь.
– Какую, мама?
– Ты… ты… собираешься стать одной из этих… из этих… суф… суф…
– Суфражисток! – в каюту вошла Лайла.
– Ах, ты просто очаровательна! – воскликнула Эдвина, обращаясь к старшей дочери. На Лайле было тёмно-красное шёлковое платье с серебристой отделкой, косу украшал чёрный стеклярус.
«Очаровательна?» – подумала Этти. В облике сестры было что-то беспокойное. Этти что, единственная это заметила? Глаза Лайлы лихорадочно поблёскивали, шея была напряжена – она казалась почти наэлектризованной.
– Да, суфражисток.
– Я… я… – Этти не могла отвести взгляда от Лайлы. – Когда-нибудь я бы хотела голосовать, мама. Но не волнуйся. Не думаю, что это произойдёт. Не при моей жизни.
Лайла склонила голову набок:
– Определённо не при твоей жизни, Этти.
Этти почувствовала, как на неё накатывается холодная и тёмная лавина.
– Я готова отправиться на ужин, мама, немедленно.
– О, дорогая. А почему бы тебе не надеть серый бархат? Он чудесно сочетается с твоими глазами.
– Да, мама.
– Я пришлю Розанну заняться твоими волосами. Думаю, синие банты подойдут идеально.
– Да, синие – идеально. – Рассеянно согласилась Этти, всё не отводя взгляда от Лайлы, которая теперь поигрывала с рюшами на своём декольте.
Места за столом были тщательно распределены. Узнай Этти, что мама попросила стюарда капитанского стола посадить Клариссу рядом с молодым Сэмюэлем Эймсом из Добывающей компании Эймсов, она бы не удивилась. Тот объяснял ей «архитектуру» их последнего экскаватора. Этти никогда не думала, что экскаваторы – архитектура, скорее, что они помогают строителям создавать архитектуру. Для Эймсов же экскаваторы добывали золото. Со своими экскаваторами те стали богаче любых других горнодобытчиков, во всяком случае так говорил Гораций Хоули. Экскаваторы Эймсов прокладывали железные дороги поездам, начавшим пересекать материк почти полвека назад.
Лайлу усадили между капитаном и первым офицером. Она казалась немного рассеянной, но время от времени поворачивалась то к капитану Бисли, то к офицеру Коллинзу и что-нибудь спрашивала. Однако она по-прежнему бросала взгляды в сторону стола в дальнем углу, за которым сидела миссис Дайер с друзьями. Стэнниша Уитмана Уилера за тем столом не было. Казалось, его всегда усаживали на несколько столов дальше.
Тем временем унесли бульонные чашки и принесли второе – крохотулишные, на взгляд Этти, бараньи отбивные с заключённой в маленькое бумажное жабо костью.
– Этти, не играй с едой, дорогая, – склонившись к дочери, прошептала миссис Хоули.
– Когда на бараньей отбивной надеты штаны, она напрашивается на то, чтобы с нею поиграли, – пробормотала Этти.
– Скажите, мисс Генриетта, а вы ходите в школу мисс Гудоу для юных леди, как ваша сестра Кларисса? – спросил Сэмюэль Эймс.
Этти подняла взгляд и улыбнулась. Было мило с его стороны вовлечь в разговор и её.
– Ещё нет. У меня гувернантка. Но в следующем году. Так, папочка?
– Да, думаю, так. Генриетта очень яркая девочка. Думаю, там она расцветёт.
– А потом я надеюсь расцвести в Рэдклиффе, – добавила Этти.
– Бог ты мой! – воскликнул Сэмюэль Эймс.
– Я того же мнения, мистер Эймс, – с ловким вздохом ввернула Эдвина.
Краем глаза Этти увидела, как Лайла встала, извинившись перед капитаном и первым офицером, и, обогнув стол, подошла к матери.
– Мама, прошу разрешения уйти. Я чувствую приближение ужасной головной боли.
– Конечно, дорогая. Хочешь, чтобы Кларисса или Этти тебя проводили?
– Со мной всё будет хорошо. Если мне что-нибудь понадобиться, есть мисс Дойл.
Эттины губы сложились в мрачную линию, и девочка уставилась на штаны бараньей отбивной. «Почему это Лайле разрешается страдать от головной боли, а мне нет?» Теперь она никуда не сможет уйти, хотя придумала ещё несколько мест, где могла бы поискать Ханну. Но две больные головы за одним столом были недопустимы.
Разговор повернулся к беглой убийце.
– О, вы ещё не слышали? – спросил капитан Бисли. – Новость принёс Маркони сегодня утром. Да, девушка, отравившая герцога Кромптона, сбежала два дня назад.
– Что? – задохнулся Гораций Хоули. – Эта девушка – дочь бар-харборского преподобного Стивена Сноу, летнего священника. Он должен был стать епископом епископальной епархии Нью-Йорка. Как её звали?
– Люси Сноу, – сказала Этти.
– Ужасно… ужасно… – проговорил джентльмен, сидящий с другой стороны от её отца. – Её должны были повесить.
Этти осмотрела сидящих за столом. Они что, выглядели разочарованными? Не совсем. Дело было в другом: они выглядели явно довольными «жареной» темой разговора.
– Говорят, герцог узнал о ней что-то скандальное и был готов предать это огласке. Вот почему она его убила, – предположил Сэмюэль Эймс.
