Текст книги "Ханна"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Секунды превратились в минуты. Никто не мешал Ханне.

Игра на арфе давалась ей сама собой. Девочка не знала, как называются ноты, которые извлекали из струн её пальцы. Она не знала, что первые несколько минут играла гаммы: восходящие и нисходящие последовательности нот. Не знала, что разница между нотами, из-за которой колебания иногда усиливались, а иногда уменьшались, называется октавой. Просто чутье подсказывало Ханне, что делать, и у неё всё получалось.

Она сомневалась в том, что умеет играть, не больше, чем в том, что умеет дышать. Это нисколько не казалось необычным, напротив, это было естественно. Ханна снова почувствовала, как зреет разгадка тайны, как сама она приближается к некоей важной истине. Девочка играла допоздна, пока не услышала смех слуг, возвращающихся из деревни.

Ей ещё несколько раз удалось поиграть на арфе в другие дни. Тогда она ещё не знала, что потом будет вспоминать эту ночь как первую ночь своего перевоплощения.

17
«НЕ ХОТИТЕ ИЛИ НЕ МОЖЕТЕ?»

Через два дня прибыли Хоули. Ханне и остальным слугам теперь нельзя было ходить через парадную дверь и полагалось пользоваться чёрным ходом, а работы значительно прибавилось, но Ханну это нисколько не удручало. Пусть она не могла больше играть на арфе, но ведь у неё осталась её кроватка в уютной нише, откуда в круглое окошко видно кусочек моря.

В первые две недели по приезде Хоули, казалось, только и делали, что принимали гостей либо наносили визиты. Летние развлечения изрядно отличались от бостонских: тут едва ли не каждый день устраивались пикники либо игры в теннис или крокет. Все в доме казались довольными и спокойными, а напряжение, не покидавшее их почти всю весну, исчезло без следа. Никто ни словом не обмолвился о Лайле.

Этти доводила мисс Ардмор до слёз: с девочкой просто не было сладу. Отец говорил о ней: «В Мэне она в своей стихии». То она убегала на огород помогать кому-нибудь из десяти садовников полоть грядки, то натягивала купальный костюм и просила, чтобы за ней присмотрели, пока она плавает. В Глэдроке часто раздавалась одна и та же фраза: «Взрослые, поохраняйте кто-нибудь мою жизнь!»

Однажды, когда Ханна помогала подавать завтрак, Этти вбежала в утреннюю столовую прямо в купальном костюме и босиком.

– Сейчас прилив – как раз ракушки собирать! А Перль привязывает клетки с омарами, чтобы они к вечеру были свежие. Он считается за надёжного взрослого, который может поохранять мою жизнь?

– Что ж, он, без сомнения, взрослый, – со смехом согласился Орас Хоули. – Я бы сказал, ему под семьдесят. Я прав, Дейз?

Дейз разливала кофе.

– Нет, сэр, ближе к шестидесяти. Но так уж люди выглядят у нас, на востоке. – «Местные» всегда говорили про Мэн «у нас, на востоке».

– И он надёжный, – сказала миссис Хоули. – Но ведь он занят омарами, как же ему ещё и за тобой присматривать? А омары обязательно нужны – сегодня приезжает мистер Уилер, и мы обещали омаров.

У Ханны перехватило дыхание. «Он сегодня приедет!»

– Я могу за ней присмотреть, мэм, – предложила Ханна.

– Ты умеешь плавать? – осведомился мистер Хоули.

– Да, сэр, – не задумываясь ответила девочка. Она не солгала. Ханна знала, что это правда. Знала: хоть никогда и не пробовала плавать, это будет как с арфой, к которой в первый раз в жизни прикоснулась всего две недели назад. У неё просто получится само собой. Ханна чувствовала, что в ней есть это умение, этот… дар.

И вот Ханна отправилась вместе с Этти на берег бухты. Отец Дейз, Перль, отплыл на своей плоскодонке футов на тридцать от берега и возился с «омарьим вагоном» – деревянным ящиком с отверстиями. Такие ящики привязывали под водой, чтобы омары в них оставались живыми до вечера, когда их заберут варить к «морскому обеду».

– Привет, Перль! – крикнула Этти. – У меня тут двое надёжных взрослых. Я иду купаться!

– Давай, ми-чка. Купайся на здоровье. А будешь тонуть – выужу тебя вот этим крюком! – Он приподнял привязанный к леске большой крюк.

– Ага, и положишь в кипяток вместе с омарами! – рассмеялась Этти. Она наклонилась, чтобы подобрать камешек. – Видела, как я умею бросать камни, Ханна?

– Нет, боюсь, что не видела.

– А я здорово умею! Надо, чтобы камень был подходящий. Плоский и не слишком большой. Вот такой! – Она подняла его, затем занесла руку и быстро махнула в сторону моря, выпуская камень. Он дважды подпрыгнул, оставляя круги на воде.

– И правда здорово! – воскликнула Ханна.

– Я могу бросить так, что три раза подпрыгнет.

– Забирайся-ка ты в воду, – посоветовала Ханна. – Прилив уходит, скоро станет совсем мелко, поплавать не успеешь.

– Сейчас, ещё одну штуку покажу, – ответила Этти.

– Что за штуку?

– Я ещё выучилась камни метать в цель. Смотри. Видишь вон ту морскую лаванду? Только я её называю «морская фиалка».

– Вижу.

Футах в тридцати от того места, где они стояли, через гальку пробивался кустик бледно-сиреневых цветов на серебристых стебельках. – А теперь гляди. Сейчас попаду прямо по фиалкам. – Этти подобрала камень покрупнее и замахнулась всей рукой, как подающий игрок в бейсболе. Камень взмыл в воздух и приземлился ровно в середину кустика. Крошечные цветочки задрожали.

– Надеюсь, ты ничего не повредила цветам. Они такие красивые.

– Не бойся, они крепкие. Им даже соль нипочём, их же всё время водой заливает. А этот куст в прилив, наверное, с головой накрывает. Давай я тебе соберу букетик. – Этти подбежала к цветам, отломила несколько стебельков и вернулась. Она сделала книксен и протянула Ханне цветы. – Это тебе! – сказала Этти и застенчиво взглянула на Ханну.

– Спасибо! – Ханна тоже сделала книксен. – Так, ты купаться идёшь или передумала?

– Иду-иду! – ответила Этти и двинулась навстречу волнам, мягко накатывавшимся на берег.

Ханну охватило радостное волнение. Она никогда ещё не видела, как плавают. Конечно, ей попадались и рисунки в книжках, и гравюры, и картины, где дети купаются в пруду или плещутся на мелководье, но ещё ни разу в жизни Ханна не видела своими глазами плавающего человека. Покалывание, которое девочка постоянно чувствовала в ступнях, вдруг усилилось и поднялось выше. Она как-то назвала про себя это ощущение «солёным шёпотом», но теперь этот шёпот стал куда громче – словно у неё в ногах, в самых костях, забился новый пульс. Ханне казалось, что у неё по телу растекается прохладное сияние кристаллов из мешочка.

– Уи-и-и-и! Ну и холоднющая сегодня! – взвизгнула Этти, войдя в воду. – Ой, я купальные туфли забыла! Ну, и ладно. Ханна, посчитай до трёх, я нырну.

– Хорошо. – Ханна рассмеялась. – Раз, два, три!

Этти обернулась и немного сконфуженно улыбнулась.

– Э-э… лучше, пожалуй, до восьми.

– Как скажешь. Начали! – Ханна стала считать. Дойдя до пяти, она поймала взволнованный взгляд Этти. – Шесть, семь… семь с половиной… восемь!

«Неужели нырнёт? Вода, наверное, просто ледяная!» – подумала Ханна.

– И-и-и! – Этти взмахнула руками и бросилась в море. Поднялся целый фонтан брызг, засверкавших на солнце.

Ханна зачарованно наблюдала, как Этти скрылась под водой и выплыла обратно.

– А когда привыкнешь, такая тёплая кажется! – крикнула малышка.

Каждой клеточкой тела Ханна жаждала оказаться на месте Этти, но в то же время чутьё подсказывало ей что сейчас не время. Может быть, как в ту ночь, когда один-единственный отзвук отыскал её и привёл к арфе, вода призовёт её, принесёт к себе. Пока что Ханна понимала, что не готова. Ещё не готова. Но она знала, что близится её час.

* * *

Трудно было сказать, что Этти плавала, хотя Ханна не сомневалась, что плавать малышка умеет. Этти хорошо держалась на воде, но большей частью она дурачилась: прыгала, ныряла, поднимала брызги, сворачивалась клубочком, пыталась сделать кувырок под водой и каждые несколько секунд кричала Ханне: «Смотри, как я умею!» или «Гляди! Этот трюк я сама придумала!». Тяжёлый купальный костюм, казалось, нисколько ей не мешал.

Этти пробыла в воде почти полчаса. К тому времени, как она вылезла на берег, стуча зубами, губы у неё успели посинеть от холода. Ханна тут же укутала её в большое пушистое полотенце.

– А теперь быстрей побежали в дом, Этти! Твоя мама и мисс Ардмор взяли с меня обещание, что я отведу тебя домой сразу, как только ты вылезешь из воды. Тебе надо собираться на день рождения Элен Битон.

– Она такая глупая!

– Как нехорошо ты говоришь, Этти! Я никогда не слышала, чтобы ты о ком-нибудь так нехорошо отзывалась.

– Ну, сама она не глупая, а вот дни рождения у неё всегда глупые.

– Почему?

– Ох, там приходится нарядно одеваться и играть в дурацкие игры!

– А почему игры дурацкие?

– Потому что девчачьи, специально, чтобы не испортить нарядные платья. Ужасно скучные! У меня день рождения зимой, но если был бы летом, то я бы устроила купальный праздник. – Голос у Этти подрагивал, потому что она до сих пор тряслась от холода. – Вообще-то я думаю, не поменять ли мне свой день рождения. Ах, это будет замечательно! По-настоящему у меня день рождения двадцатого декабря. Но это неинтересно получается – слишком близко к Рождеству. Пожалуй, я себе перенесу день рождения. Ну, скажем… на пятнадцатое августа. Ждать совсем недолго, и вода к тому времени совсем прогреется. А ещё как раз начнётся звездопад!

– Звездопад? – переспросила Ханна.

– Ещё какой! – Этти радостно хлопнула в ладоши. – Это самое красивое время на свете. С неба всю ночь падают звёзды. Придумала! Я устрою ночной купальный и звездопадный праздник. Будем плавать на спине и смотреть в небо. И играть. Кто больше всех увидит падающих звёзд, тот и победил. Ой, здорово-то как! И что я раньше не додумалась? Скорей, Ханна! Надо папе сказать! – И Этти побежала к дому через луг.

– Этти, погоди! – крикнула Ханна, бросаясь следом за ней. С Этти сталось бы вбежать к отцу в кабинет мокрой.

Колоссальный дуб накрывал своей тенью всю террасу. Под деревом, по своему обыкновению, сидела с книгой Кларисса. Она оторвалась от чтения, когда Этти пронеслась мимо неё и сбросила на ходу мокрое полотенце.

– Не швыряй своё старое мокрое солёное полотенце на мои книги! – строго сказала Кларисса. – Честное слово! – Кларисса вздохнула и пробормотала: – Одна сестра – павлин, другая – наполовину тюлень. Будто в зверинце живу.

– Извини! – крикнула Этти, едва взглянув на сестру, и взбежала по ступенькам. Ханна поспешила за ней. Когда она выпрямилась, подобрав полотенце, то заметила, как кто-то вышел из дома на террасу. Художник! Он остановился в тени, глядя на Ханну.

Ханна поднялась на террасу, накинула полотенце на плечи Этти и отступила, чтобы не попадаться на глаза художнику. Слишком неловко было смотреть на него при всех. Она его не видела с того момента, как он её поцеловал в музыкальной комнате. К счастью, Этти быстро привлекла к себе всеобщее внимание.

– Мама! У меня теперь день рождения будет пятнадцатого августа, и я хочу купальный праздник! Надо проверить таблицу приливов, чтобы вода была высокая и можно было плавать, потому что я хочу ещё и на звёзды смотреть!

– Этти! Ради бога, ты вся мокрая! И даже не поздоровалась с мистером Уилером.

– Здравствуйте! – Этти, всё ещё трясясь от холода, посмотрела на художника.

– Боже мой, ты просто прелестна: вся мокрая, только что из моря! Настоящее водное создание! Может быть, мне нарисовать, как ты плаваешь?

– О, Стэнниш, ну что за глупости! – расхохоталась миссис Хоули.

– Замечательная мысль! – воскликнула Этти. – Вы можете нарисовать, как я делаю трюки в воде. У меня уже почти получается подводное сальто!

– Но как же мне тебя нарисовать, если ты всё время будешь под водой? – спросил художник.

– Не всё время, – ответила Этти. – А вы бы поплыли со мной, посмотрели на меня под водой, потом побежали бы на берег, зарисовали и обратно в воду.

Ханна смело наблюдала за художником, повернув голову к нему. У неё бешено колотилось сердце. «Только не лгите! – вдруг потребовал голос у неё в голове. – Только не лгите!»

– Но я не плаваю, Этти, – ответил художник.

– Как это, не плаваете? – изумилась малышка. Она наконец перестала стучать зубами. – Почему? Не хотите или не можете? – спросила она, наклонив голову к плечу.

– Этти! – воскликнула миссис Хоули. – Не дерзи!

– Не могу, Этти, – коротко ответил художник. И хотя слова его предназначались малышке, мистер Уилер склонил голову и искоса посмотрел на Ханну, когда произносил их. Ханна замерла от потрясения: его лицо было исполнено невыносимой тоски. Она никогда не видела, чтобы кто-то казался таким печальным. Ханна отвела взгляд, гадая, заметил ли кто-нибудь ещё выражение лица художника, но, похоже, никто не обратил на это внимание.

– Так, Ханна, будь добра, отведи Этти наверх, – распорядилась миссис Хоули. – А потом спустись ко мне сюда. У меня есть к тебе одна просьба.

– Да, мэм, – ответила Ханна.

18
ДЕВУШКА В ТЕНИ

– Я ничего не понимаю, мэм, – возразила Ханна. – Ведь портрет писали в Бостоне, в салоне, а тут всё совсем по-другому.

Миссис Хоули посмотрела на Стэнниша Уилера, который приблизился к Ханне на несколько шагов. «Только не подходите ближе, – мысленно взмолилась Ханна. – Да что же вы задумали?»

– Да, я понимаю, что тебя тревожит, Ханна. – В его словах девочке почудился намёк на что-то личное, но сейчас её это нисколько не беспокоило. Она просто не понимала, как сделать то, что он предлагает. – Видишь ли, – продолжал художник, – работа над фоном уже закончена. И над передним планом, с Клариссой и Этти, в основном тоже. Лайла же на заднем плане, где больше теней, и её фигура не… – Он помедлил. – Не слишком хорошо различима.

– Всё равно, я ведь совсем не похожа на Лайлу. – От одной мысли об этом в ней просыпалась ярость.

– Ничего страшного, – сказала миссис Хоули. – Видишь ли, Лайла всё дулась и сердилась, и тогда я сказала, что, по-моему, будет лучше, если она окажется в более тёмной части картины. Всё-таки девушка с сердитым лицом не производит приятного впечатления, даже такая красавица, как Лайла.

– В этом-то и дело, Ханна, – продолжал художник, разглядывая девочку с ног до головы. – Ты примерно одного роста и сложения с ней. И Лайла позировала, склонившись к вазе.

– Но у меня ведь волосы совсем другого цвета, – вяло возразила Ханна.

– Таких волос, как у тебя, Ханна, больше ни у кого нет. Они удивительного цвета и меняют оттенок, когда меняется освещение. – На губах художника появилась загадочная улыбка и тут же исчезла. – Но это сейчас не имеет значения. Фигура обращена ко мне в профиль. Я намереваюсь положить густые тени в области её головы и лица. Волос фигуры почти не будет видно. Но я могу намекнуть на волосы. Художник должен уметь разбудить воображение зрителя, дать ему увидеть то, что могло бы быть на картине, даже если его там нет. – Он помолчал, повернувшись к миссис Хоули, а потом продолжил: – Ханна, мне на самом деле очень нужно, чтобы ты позировала вместо Лайлы, чтобы я мог написать силуэт.

– И я уверена, что платье Лайлы будет впору, – добавила миссис Хоули.

«Фигура, – подумала Ханна. – Лайла превратилась в „фигуру“. Мистер Уилер вошёл в роль „художника“, миссис Хоули – в роль „клиента“. Но кто же тогда я? „Силуэт“? Да, я силуэт. „Девушка в тени“, вот и всё. Они говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Как можно так со мной поступать? Это несправедливо».

В течение всей беседы Ханна стояла в стороне, но теперь она шагнула вперёд и встала перед художником, смело глядя на него. «Посмотрите на меня!» – мысленно велела она.

– Я не уверена, что платье будет мне впору, сэр. – Затем она повернулась к миссис Хоули. – К тому же, мэм, я думаю, что если Лайла заметит на картине хоть один намёк на то, что позировала я… это… – Она помедлила. – Это вызовет большое волнение.

– О, милочка, никаких намёков не останется. Мистер Уилер меня в этом заверил.

Ханна повернулась к художнику.

– В самом деле? – спросила она, приподняв бровь. Художник смотрел в сторону.

– О да. Ты ведь знаешь, он настоящий мастер своего дела. Это будет наша маленькая тайна. Ты ведь умеешь хранить тайны, правда? – Не дожидаясь ответа, миссис Хоули наклонила голову и бросила почти что кокетливый взгляд на художника. – Я уверена, что и мистер Уилер умеет.

– Не сомневаюсь, что мистер Уилер прекрасно умеет хранить тайны, – тихо произнесла Ханна, глядя прямо на него.

– Это не займёт много времени. Мне потребуется всего два-три сеанса, – пробормотал художник, всё так же избегая её взгляда.

Однако беспокойство Ханну не покинуло. Сама мысль о том, чтобы надеть платье Лайлы, ужасала её. Но что ей оставалось делать? Девочка вернулась в дом. Она то сердилась, то недоумевала. Сердилась из-за того, как ей вообще могли поручить подобное, и недоумевала потому, что художник так легко заменяет ею отвратительную Лайлу Хоули. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, чтобы начистить канделябры, Ханна вдруг заметила художника, бредущего по подъездной аллее. Она тут же бросила тряпку, выскочила из дома и побежала кружной тропинкой через парк, чтобы подстеречь художника там, где аллея сворачивает. «Там нас никто не увидит».

Ханна притаилась за огромной елью. Заслышав шаги художника по гравию, девочка вышла на дорожку, но остановилась неподалёку от дерева.

– Это истина? Говорите, вы рисуете истину, сэр? Так вот что для вас истина – поставить меня на место Лайлы Хоули? А может, это мне должно льстить? Должно, да?

– Ханна, ничего подобного. Перестань. Ты ведь знаешь, дело вовсе не в этом.

– И в чём же? Мне надо радоваться, что меня, простую судомойку, посвятили в тайну? Да не нужны мне никакие господские тайны. Ах да, мне ведь ещё позволят надеть красивое платье вместо этой формы. Между прочим, это моя форма для чёрной работы. Удивительно, как только миссис Хоули позволила, чтобы я в таком виде разговаривала с гостем. Вы же знаете правила, мистер Уилер. Мне нельзя показываться в простом чепце и фартуке для уборки. Ах, я совсем забыла: ведь на самом деле я просто силуэт. Что я, что Лайла – никакой разницы, верно?

– Не будь так жестока, Ханна.

Он подошёл к островку мха, где стояла девочка, у самого края леса.

– Жестока? Это я-то жестокая? Мистер Уилер, как же это низко! Вы жалкий человек!

Он опустил взгляд.

– Да, я знаю, – тихо ответил он. Что-то было в его приглушённом голосе, что одновременно тронуло и ужаснуло Ханну. – Я… я не оправдываю себя. – Он вдруг шагнул к ней. Художник заключил её в объятия и прижал к груди. Это было так внезапно, так необычно, что Ханна на несколько секунд перестала понимать, где находится: рассудок ей говорил, что она в парке около аллеи, однако никогда прежде девочка не ощущала себя настолько близко к морю. Ей показалось, будто сквозь неё дует резкий солёный ветер, и от его запаха у неё закружилась голова. Художник целовал её в губы, прижимая к себе. Ханна не чувствовала под ногами земли, она плыла по мягким волнам, и её переполняло счастье.

А потом он исчез. Он выпустил её из объятий и скрылся, заслышав стук колёс. Он словно растворился в воздухе. Ханна осмотрелась. Она едва успела отступить в лес, как на аллее появился экипаж. Когда он проехал, девочка вернулась на то место, где художник обнял её.

Сейчас ей казалось, что это был всего лишь сон. Неужели такое могло произойти? Ханна как будто перенеслась в другое место, в другой мир. Из-за облаков выглянуло солнце, и девочке в глаза ударил солнечный зайчик. Она посмотрела вниз. У неё на фартуке сверкали два или три овальных кристаллика. Ханна взяла один и застыла. Его слёзы! Такие же, как у неё! Такие же, как те слёзы, что она пролила тогда в музыкальной комнате.

Весь мох у неё под ногами был усыпан радужными капельками. Ханна наклонилась и стала их собирать.

* * *

Шёл второй сеанс. Ханна заняла место у вазы, в нескольких футах от Клариссы, стоявшей лицом к художнику. Теперь Ханне казалось странным, что тогда, в Бостоне, она в самом деле испытывала зависть, наблюдая за тем, как голова Лайлы касается волны, через которую пробивается рыбий хвост. Тогда её мучило ощущение, будто Лайла отбирает у неё море. Но сейчас Ханна уже знала, что море не принадлежит Лайле и не может принадлежать, даже думать об этом было глупо.

Это вазы каким-то загадочным образом служат вратами в иной мир. Теперь, находясь так близко к морю, Ханна в этом не сомневалась. Сегодня утром ей было необыкновенно спокойно и приятно в тени вазы. И тут её вдруг осенило, что художник – это тоже врата. Девочка перевела взгляд на него. Стэнниш Уитман Уилер смешивал новые краски на палитре. Ханна коснулась мешочка. Там вместе с её кристалликами лежали его слёзы, необъяснимо превратившиеся в сверкающие капельки.

После поцелуя в ней что-то изменилось. Ханна позабыла все обиды. Девочка поняла, что она – не замена. Никто и ни за что не определит, что силуэт, фигура на картине – это не Лайла. Но рисовал художник Ханну. Он то и дело медленно обводил её взглядом. Ханна слышала тихое шуршание кисти о холст, похожее на шёпот. Ей казалось, она чувствует этот звук кожей, как поцелуи художника. Вот в чём была настоящая тайна. Мистер Уилер под тем или иным предлогом подходил к Ханне и поправлял ей воротник или подол, а заодно, разумеется, и Клариссе, и Этти. Он вдруг вставал едва ли не вплотную к Ханне и дотрагивался до её кружевного воротника.

– Я только расправлю, – тихо, едва ли не извиняющимся тоном говорил он. Теперь они с Ханной порой даже шутили над тем, что она позирует в нарядном платье. – Не так уж оно и отличается от твоей формы, а, Ханна?

– Очень отличается, сэр. Всё совсем иначе, – прошептала девочка. Художник незаметно коснулся её шеи над воротником. Ханна вздрогнула и закрыла глаза, наслаждаясь этим кратким мгновением.

Позировать пришлось больше недели. Художник отнёс это на счёт тумана – частого явления в здешних местах, – объясняя, что некоторые краски дольше сохнут в такую погоду, поэтому он вынужден работать медленнее прежнего. Этти вызвалась по утрам и вечерам обмахивать картину веером – ей достался от бабушки чудесный старинный веер. Однако художник твёрдо стоял на своём: картина должна высохнуть естественным путём.

Восемь дней спустя портрет был завершен. Хоули готовились показать картину друзьям и рассылали приглашения на званый вечер. Уже пошли слухи, что это лучшее произведение Стэнниша Уитмана Уилера и что будущей зимой, со всей вероятностью, портрет сестёр Хоули переправят через Атлантический океан, чтобы выставить на знаменитом Парижском салоне, который пользуется славой главного события в мире искусства. Званый вечер в честь картины обещал быть грандиозным. Из Бостона должен был приехать целый оркестр, чтобы играть на балу. Пригласили известного пианиста и арфистку. Из Нью-Йорка выписали кондитера. Хоули не жалели денег. А для Этти, к её первому взрослому вечеру, заказали особое платье у лучшей местной портнихи. Услышав об этом, Этти заявила:

– Я бы лучше надела купальный костюм. Терпеть не могу летом ходить в нарядных платьях!