Текст книги "Ханна"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Девочка несколько минут смотрела на платьице и записку. Затем поставила коробочку на столик возле умывальника и вытряхнула в неё примерно половину красных ниток. Ханна аккуратно свернула записку и снова завязала ленточку.

– Мы ещё посмотрим, кто кого, – пробормотала девочка, опустила коробочку в карман и направилась в детскую.

15
«ТРЕКЛЯТАЯ КОШКА»

На следующее утро Ханна застала Этти в детской на коленях перед кукольным домом.

– О нет! – простонала Этти.

– Что случилось, Этти? – Ханна на мгновение подумала, что малышка увидела то, что она сама обнаружила прошлой ночью: что куколке Дотти обрезали волосы, поменяли платье и разрисовали лицо уродливыми кляксами. Но Этти взволновало совсем другое.

– Смотри! – воскликнула Этти, указывая на кукольную комнату Лайлы.

– А что здесь? – не поняла Ханна.

– Видишь миску?

– Миску Яшмы?

– Да. Она налила туда настоящего молока. – Этти подняла взгляд на Ханну. В её ясных серых глазах читался страх. – Это всегда не к добру.

Ханна сглотнула.

– Не к добру?

Этти нахмурилась, будто размышляла над труднейшей задачей в мире.

– Я имею в виду, иногда на Лайлу находит… – она призадумалась, – а может, это на Яшму находит. В общем, они вдвоём замыкаются в этом своём мирке, и мне кажется, что… Ну, дело не в том, кто из них хозяйка, а кто… скорее в том, что в них от человека и что от… от…

– Животного? – прошептала Ханна.

– Нет! – строго возразила Этти. – Это оскорбление для всех животных – назвать Яшму животным, тем более кошкой.

Ханна почувствовала, что бледнеет. В наблюдениях этой маленькой девочки было что-то ужасающее.

Этти печально покачала головой.

– Вот увидишь, вот увидишь, – устало произнесла девочка, как будто то, что она хотела выразить, невозможно было объяснить словами. – Надо сказать маме… нет… нет, лучше мисс Ардмор, потому что если мама услышит… – Не договорив, она вышла из детской и отправилась искать мисс Ардмор. Ханна посмотрела ей вслед. Этти сгорбилась, выставив вперёд узкие плечики.

После того, как в мисочке Яшмы в кукольном доме обнаружилось молоко, напряжение стало нарастать, как снежный ком. Лайла отказалась спуститься к завтраку, и сеанс художника на сегодня пришлось отменить. Ханну утром послали с поручениями, а к её возвращению дом был словно в осаде. Мистер Марстон в кухне держал совет с прислугой. Званый обед, назначенный на вечер, отменили.

– Но завтрашнее чаепитие для дам состоится. Сейчас доктор Эдвардс наверху даёт ей успокоительное. Если чаепитие отменить, миссис Хоули опасается, что начнутся пересуды, и она совершенно права. Дамы склонны к пересудам. Её отсутствие сегодня днём велено объяснять тем, что Лайла отправилась на лодочную прогулку по реке с кузеном Гарри и его молодыми друзьями.

– Опять ложь, – проворчала миссис Блетчли.

– Ради благой цели, миссис Блетчли, – возразил ей мистер Марстон.

«Какая же это благая цель!» – подумала Ханна. Разве Лайла – это благая цель? Нет, должно быть, Хоули опасаются за семейную репутацию. Даже Ханна понимала, как позорное пятно сумасшествия сказывается на возможности молодой женщины выйти замуж.

– А что с переездом в Глэдрок, мистер Марстон? – спросила мисс Ортон. – Это как-то повлияет на наши планы?

– Навряд ли, разве что ускорит отъезд.

Сердце Ханны радостно застучало. Ей подумалось, что если только она доберётся до этого «не совсем острова» в море, то сможет вынести что угодно.

– Мистер Марстон, а могу я как-нибудь… – обратилась она к дворецкому, – …помочь… – Девочка замолчала, подбирая слова. – Ускорить переезд в Глэдрок?

– Очень мило с вашей стороны, Ханна. – Мистер Марстон ласково посмотрел на неё. Его лицо расплылось в улыбке. Это была первая улыбка в доме за всё утро. – Позвольте вам сказать, Ханна, что мистер и миссис Хоули остались чрезвычайно довольны тем, как вы те несколько раз прислуживали за столом во время парадных обедов, и я полагаю, что когда Лайла, если будет на то Божья воля, поправится, вам в Глэдроке не раз представится возможность прислуживать на подобных вечерах. Что ж, возвращаясь к вашему вопросу: полагаю, вы помогли бы общему делу, если бы начали собирать в дорогу кукольный дом в детской. С ним всегда столько хлопот, не правда ли?

Ханна поникла, услышав про кукольный дом. Надо же, чтобы из всех дел ей поручили именно это! Но девочка отогнала от себя лишние мысли. Ей хотелось как можно скорее попасть в Мэн.

– Хорошо, мистер Марстон. С удовольствием. Я этим займусь.

Почему-то Ханна чувствовала, что если окажется у моря, совсем близко от него, то сможет терпеть Лайлу. Она опять потрогала мешочек сквозь платье и подумала о кристалликах в виде капель, так похожих на чешую нарисованного на вазе морского существа.

* * *

– Что это с тобой стряслось? – спросила Дейз. Она как раз взяла фигурку судомойки, чтобы уложить её в коробку со слугами. – Ты видела, Ханна?

– Видела. Жалко, конечно. А обрезанные волосы подбросили мне в комнату.

– Что? – воскликнула Дейз. Ханна кивнула. – Думаешь, это Лайла?

– Ну, вряд ли бы Этти или Кларисса так поступили, – ровным тоном ответила Ханна.

Дейз нахмурилась и мрачно поджала губы:

– Ненавижу её. Может, она и больная, но какая же злючка! Больная злючка. Только подумать, как из-за неё на цыпочках ходят! Бедняжка Этти утром была вся в слезах.

– А что нам теперь делать с комнатой Лайлы? Она ведь навряд ли сейчас встанет, чтобы самой всё собрать. И как же упаковать эти вещи, если нам не позволено их трогать? – спросила Ханна.

Дейз с вызовом вскинула подбородок:

– Ради бога, это ж просто игрушечный дом. Пускай Лайла воображает, что может вертеть всем домом номер восемнадцать, но раз мистер Марстон велел нам его собрать, мы сделаем, что велено. – И Дейз принялась вынимать крошечную мебель из кукольной комнаты Лайлы, заворачивать её и складывать в коробку с надписью «Комната Лайлы». Ханна прежде и не думала, что Дейз может быть такой строптивой. Напротив, она всегда казалась очень послушной и спокойной и не сердилась даже тогда, когда мисс Ортон отчитывала её за то, что она плохо вытирает пыль. Вообще мисс Ортон довольно часто ругала Дейз без особого повода. Но теперь Ханне стало ясно, что Дейз на многое способна, если её по-настоящему задеть.

– Держи Яшму, – сказала Ханна. Она обложила фарфоровую кошечку ватой, а потом завернула в салфетку.

– Теперь я знаю, про каких кошек сложена поговорка, что они на душе скребут, – сказала Дейз и швырнула завёрнутую фигурку в коробку.

Следующим утром, когда Ханна помогала Сюзи чистить картошку на кухне, вдруг раздался ужасающий скрежет, а за ним послышался топот. Мистер Марстон тут же отложил газету, которую читал, и помчался наверх. Через несколько минут он возвратился, бледный как смерть. В глазах его сквозил ужас.

– Яшма пропала! Должно быть, выскользнула на улицу. С мисс Лайлой припадок. Она набросилась на Этти и ушибла её до крови. А вы что стоите? – проревел он.

– А что нам делать-то? – визгливым тоном спросила миссис Блетчли.

– Искать эту треклятую кошку!

Сюзи, Ханна и миссис Блетчли ошарашенно переглянулись. Они никогда не слышали, чтобы мистер Марстон сквернословил. Тут дворецкий, осознав, что только что выругался, кашлянул и поправил галстук.

– Прошу прощения, миссис Блетчли.

– Ничего страшного, сэр.

– Вы ведь завернули объедки и кости от рыбы, которую вчера подавали на обед? Хорошо завернули? – осведомился мистер Марстон.

– Ну конечно, сэр. Я всегда хорошо их завёртываю. Только на соседей-то нельзя положиться. Если кухарка Беннетов не завернула, то… Да вы сами знаете, как эта кошка с ума сходит по рыбе.

Сюзи подобралась поближе к Ханне и шепнула ей на ухо:

– В том году она всех рыбок поела в садовом пруду у Уолтонов, которые в нашем квартале живут. Всех до одной – Вилли как раз застал, как она играется с последней. Ещё живая была, представляешь? Вилли говорит, смотреть противно было. То выпустит, то опять лапой к себе, потом наконец голову откусила.

Миссис Блетчли цыкнула на неё и спокойно вернулась к работе – она тонким ножичком вырезала из редиски тюльпаны. В кухню вбежала Дейз.

– Я всё наверху уже обыскала. Придётся просить Вилли, чтобы слазил на крышу.

Миссис Блетчли, не отводя глаз от редиски, сказала мрачным, угрожающим тоном:

– Если этот славный парнишка свалится с крыши из-за треклятой кошки, я с этой твари живьём шкуру спущу и зажарю её для Лайлы.

На этот раз никто не переглядывался и не ждал, что миссис Блетчли извинится за сквернословие.

* * *

– Что-что она сказала? – разом обернулись Сюзи и Ханна к Флорри, которая только что влетела в кухню с новостью.

– Лайла заявила, будто мистер Уилер убил кошку.

– А кошку нашли?

– Нет. Она просто его обвинила. Он не хотел писать кошку. Следовательно, он убил Яшму, – объяснил мистер Марстон, появляясь в дверях. – И этот разговор не выйдет за пределы кухни.

– Это же неправда, мистер Марстон? – спросила Сюзи.

– Разумеется, неправда, Сюзи. Лайла Хоули – глубоко нездоровая девушка. Доктор, который осматривал её сегодня днём, поставил диагноз – острая неврастения. Через три часа она уезжает в санаторий Фокскрофт. Дейз, Сюзи, Ханна, готовьтесь через два дня отправляться в Глэдрок. Для вас заказаны места на пароходе «Элизабет М. Прути» Кеннебекской пароходной компании. Он отплывает с причала Линкольна ровно в десять часов.

Ханна не могла поверить своим ушам. «Я еду на море! На море. На остров – „совсем“ или „не совсем“. И еду морем!» Она припомнила, что Дейз как-то говорила: вазы лучше всего смотрятся именно в Глэдроке. Девочке вдруг захотелось пойти поглядеть на них. В салоне сейчас никого не было. «Почему бы и нет?» – подумала она.

Окна в салоне были раскрыты настежь – погода стояла хорошая, а мисс Ортон в погожие дни непременно настаивала на том, чтобы «проветривать помещения». Солнечный свет падал через высокие французские окна ярким прямоугольником на полированный пол. Внезапно широкую полосу света пересекла вспышка режущей глаз белизны. Ханна невольно моргнула. Будто нечто неосознанное вырвали из её разума, из воображения и воплотили в жизнь. «Нет, этого не может быть», – попыталась она убедить себя, борясь со страхом, поднявшимся из глубины души. Несмотря на открытые окна, в комнате чувствовался отчётливый кисловатый запах, струившийся в воздухе словно тонкая лента. «Кошка только что была тут». Ханна словно зачарованная подошла к правой вазе, что была ближе к окну. Запах усилился. На поверхности вазы, как раз там, где через волны пробивался рыбий хвост, блестело влажное пятно.

– Мистер Марстон! – позвала Ханна. – Мистер Марстон!

Мистер Марстон явился вместе с Флорри. Комнату быстро осмотрели и определили, что Яшмы тут нет, однако не оставалось сомнений, что несколько минут назад кошка тут побывала. Позвали мисс Ортон. Едва она переступила порог, её узкое лицо исказилось в гримасе отвращения, а кончик длинного острого носа будто зажил собственной жизнью. Она подошла прямо к вазе.

– Невероятно! – воскликнула она.

– Боюсь, что вполне вероятно, мисс Ортон, – сказал мистер Марстон и дотронулся до своего носа.

– Да, – согласилась она, поворачиваясь к дворецкому. – Громкие выражения тут неуместны.

– Это оскорбление всего уклада в доме, – покачал головой мистер Марстон.

– Грязь это, вот это что! – отрезала мисс Ортон. – Внутри посмотрели?

Ханна увидела, как беззвучно задрожали губы мистера Марстона. Наконец он выдавил:

– Внутри, мисс Ортон? Внутри чего?

– Внутри вазы.

– Нет ли там… там… – поколебался мистер Марстон, – …помёта? – Дворецкий побледнел так, что стал белей всегда бледной мисс Ортон. – Погодите, мисс Ортон, я даже не могу представить…

– Вы не можете, а я очень даже могу, – ответила она. Мистер Марстон едва заметно зашатался. На мгновение Ханне показалось, что он сейчас в самом деле упадёт в обморок.

– Принесите стремянку, Ханна, – распорядилась мисс Ортон. – Флорри, маленький фонарь и, я полагаю, чистящий раствор: одна часть карболовой кислоты на восемь частей воды, четверть чашки жавелевой воды и четверть чашки хлорной извести. Всё понятно?

– Да, мэм.

Пять минут спустя Ханна уже заглядывала в вазу. Она опустила туда на верёвке маленький керосиновый фонарь, чтобы осветить внутреннюю поверхность вазы. Девочка почувствовала, как её захлестнуло облегчение, когда она увидела, что на дне ничего нет. А ещё Ханна заметила, что изнутри ваза тоже очень красивой формы. У неё разом потеплело на душе. Она шепнула в фарфоровый полумрак:

– Мы едем домой. Домой! – И дотронулась до мешочка с кристаллами.

– Ханна, что там? Видите что-нибудь? – К мистеру Марстону вернулся обычный властный тон.

– Ничего, сэр. Тут ничего нет.

– И не воняет? – уточнила мисс Ортон.

– Нет-нет… совсем ничем не пахнет.

– Что ж, – начал мистер Марстон, – японскую керамику обжигали при очень высокой температуре, что обеспечивает полную непроницаемость для жидкости… – Однако пока мистер Марстон читал лекцию о киотском фарфоре, Ханна всё-таки почувствовала запах – чистый и резкий аромат солёного морского бриза. «Внутри этой вазы целый мир – другой мир!» – с восторгом подумала она и вдруг заметила, что от мешочка исходит прохладное сияние, а в ступнях появилось странное покалывание.

* * *

Необычное ощущение в ногах не оставляло Ханну весь день, а к вечеру оно распространилось со ступнёй на лодыжки. Иногда это было лёгкое покалывание, а порой ноги будто окружал тихий шёпот воды. Ходить это совсем не мешало. Напротив, Ханне было так легко, что ей казалось, будто она скользит по воздуху, едва касаясь полированных полов и восточных ковров дома номер восемнадцать. И несмотря на всеобщую суету из-за пропавшей кошки, девочка чувствовала себя удивительно спокойной и свободной. Как будто с исчезновением Яшмы она нашла в себе уверенность и вдруг обрела грацию. Ханна не могла дождаться, когда закончит с делами. Сегодня была её очередь первой мыться в старой чугунной ванне, которой младшие служанки пользовались сообща, и ей не терпелось посмотреть на свои ноги.

Наконец Ханна оказалась одна в купальной комнате. Это был небольшой чуланчик, почти всё пространство которого занимала старинная ванна в форме туфли, стоящая на ножках в виде львиных лап. На стене имелся крючок, чтобы вешать форменное платье, а рядом стояла табуретка, куда можно было положить полотенце. Ханна начала раздеваться. Мешочек она всегда снимала последним. Теперь там лежала ещё и слеза, которую она пролила рядом с арфой, чудесным образом превратившаяся на губах художника в сверкающий овальный кристалл.

Раздевшись, Ханна обычно убирала мешочек в самый глубокий карман платья. Но сегодня девочка немного изменила свой ритуал. Она сразу сняла мешочек и не стала прятать его в карман. Ханна чувствовала свет кристаллов: через ткань мешочка его никак нельзя было увидеть. Она развязала мешочек, заглянула внутрь и ахнула. Внутри был только светящийся туман. Девочку охватила паника. Неужели кристаллы рассыпались, и от них остался только этот холодный – как предсмертный вздох – дымок? Тут Ханна снова почувствовала покалывание в ногах и быстро стянула чулки.

На первый взгляд её ступни и лодыжки не изменились: такие же бледные и узкие, с голубыми перекрестьями вен, уходящих к щиколоткам, под белой, почти прозрачной кожей. Но вдруг Ханна заметила кое-что ещё. Тонкую, едва различимую сеточку. Она наклонилась и пригляделась. Сеточка чем-то походила на кружево, но отверстия в ней были не круглые и не четырёхугольные, а необычной формы. В виде капелек!

– Что же со мной случилось? – прошептала Ханна, рассматривая ноги. Она провела по ним руками, потом снова взялась за мешочек и заглянула в него. Туман никуда не исчез, но теперь она разглядела в нём несколько кристалликов. На вид они были совсем обычные и вовсе не сияли, как мерцающий туман вокруг них.

Через двадцать минут, когда Ханна уже легла в постель, к ней кто-то тихо постучался.

– Да.

– Это я, Флорри. Извини, если разбудила.

– Что случилось?

– Слушай, у меня и у Дейз всё страшно зудит, и ванна пахнет солью. Только не той, дорогой, какую сыплют в воду девочки Хоули, а какой-то ядреной. Ты как, тоже чешешься?

– Э-э… Я в воду ничего не сыпала. – Ханна зажмурилась и соврала: – Но я тоже чешусь, да. Может, мы, когда ванну чистили, плохо развели борное мыло с жавелевой водой?

– Наверно, – согласилась Флорри.

– Да, наверно.

Ханна клятвенно пообещала себе, что больше никогда не будет купаться первой.

16
НИКАКИХ СЛОВ НЕ ХВАТИТ

«Элизабет М. Прути» вышла из Бостонского порта и взяла курс на северо-восток через Массачусетский залив. Как только пароход обогнул полуостров Кейп-Энн, с востока накатили большие волны.

– Ох ты! – вздохнула Сюзи.

– Что с тобой? – повернулась к ней Ханна. Девочки стояли рядом на палубе.

– У меня всякий раз такое начинается, как выходим за Кейп-Энн. Как будто весь океан хлынул на меня и выворачивает наизнанку. – Розовое личико Сюзи посерело. – Там открытое море. Целый Атлантический океан, – прошептала она.

Ханна же была в восторге от того, что так пугало Сюзи. Но она старалась не проявлять радость открыто. Прошлым вечером, когда она, купаясь, обнаружила у себя на коже тонкую сеточку в виде капелек, Ханна поняла, что глубоко внутри в ней начались крайне странные перемены. После купания она ещё не меньше полудюжины раз смотрела на свои ноги. Похоже, вид сеточки менялся вместе со временем суток: иногда она была более заметной, иногда – менее. Но удивительнее всего, пожалуй, Ханне казалось вот что: хоть она и чувствовала, как отдаляется от всего, о чём раньше мечтала, от возможности стать «правильной», её это больше не пугало. Девочка ощущала, что движется к чему-то новому: немножко страшному, но вместе с тем настоящему.

Ханна закрыла глаза и отдалась ритму моря. Это чем-то напоминало ту ночь, когда она впервые почувствовала трепет струн, донёсшийся к её постели через шум норд-оста. Теперь это была не буря, а рёв двигателей и грохот волн, рассекаемых носом парохода. Однако девочка различала за этим шумом звуки и мелодии морских глубин, отдававшиеся в её сердце подобно музыке арфы, только ещё сильнее. И в эту минуту она поняла, что не только может играть на арфе, но что если сейчас её смоет с палубы в море, то она поплывёт, потому что умеет плавать, пусть никогда и не пробовала.

Глубоко в душе, в её подсознании, в самом её существе звучала древняя мелодия: память веков, прожитых океанами мира. Ханна знала, что ей нужно набраться терпения, но страстно хотела понять, что же с ней происходит, прямо сейчас. Она чувствовала, что художнику это известно. Он тоже принадлежал к этому иному миру, если не теперь, то прежде. Ханна и в этом была уверена.

Пока пароход не миновал изрезанный полуостров, воздух время от времени оглашался звуками буев: звоном колоколов или печальным свистом. Но наконец берег совсем скрылся из виду. Вокруг было по-настоящему открытое море. Матросы сказали, что ни клочка земли не покажется до самой поздней ночи, да и тогда что-то разглядеть удастся, только если небо прояснится и станут видны луна и звёзды.

Ханной овладело странное и удивительное спокойствие. Её наполнила гармония. Девочка ни разу не спустилась в тесную каюту, выделенную им с Дейз, Сюзи и ещё двумя служанками из других бостонских домов. Она оставалась на палубе весь день и всю ночь. Туман растаял, показались звёзды, и высоко в небе поплыл месяц. Ханна заметила на горизонте гору, поднимающуюся из воды. Она подошла к ограждению на носу парохода. Небо в этот час было не чёрным, а тёмно-синим, а море казалось серым.

– Это будет Иль-о-Хо, Высокий остров, – сказал Сэл, дружелюбный и весёлый матрос, который с радостью отвечал на все вопросы Ханны. – А видишь, вон там по правому борту огонёк? – Ханна прищурилась и разглядела что-то вроде светлячка, который прыгал вверх-вниз у самого горизонта.

– Да, да! Вижу!

– Это маяк на скале Маунт-Дезерт. Она милях в двадцати или около того к югу от острова Маунт-Дезерт.

Небо стало густого синего цвета. Через несколько минут из моря показался ещё один силуэт.

– Гора Зелёная, – сказал Сэл.

– Она на Маунт-Дезерт? – спросила Ханна. – Выходит, остров называется Горой, а на нём ещё одна гора? – Она рассмеялась.

– Да, это уже Маунт-Дезерт. И его гора.

«И это, – радостно подумала Ханна, – почти настоящий остров, и я туда плыву!»

Затем стали появляться и другие острова и маяки, словно стражи вдоль морского пути к Маунт-Дезерт. Там был и Долгий остров, и Клюквенные острова, и Большой утиный маяк, и Бейкеровский маяк. «Элизабет М. Прути» почти все их обходила далеко стороной по успокоившемуся морю. Но в самом конце пути, перед тем как свернуть в залив, они проплыли совсем рядом с одним маяком. Он был последний на пути и назывался Эгг-Рок.

Пароход шёл так близко к маяку, что Ханне казалось: можно протянуть руку и коснуться его. Построенный на утёсе, он отмечал вход в залив. Это был скромный приземистый домик с четырёхскатной крышей, обитый старыми палубными досками. Из-под каждого ската коротким птичьим клювом выступало мансардное окно. Из середины здания поднималась неприглядная башня, на вершине которой находился фонарь. Маяк напоминал нахохлившуюся бескрылую птицу, подставившую клюв ветрам. Каменистый островок захлёстывали волны. Там почти ничего не росло, зато скалы красиво спускались к воде.

Ханна заметила на островке девочку, которая стояла на краю утёса и с тоской смотрела на горизонт. Ханна резко вдохнула. Она словно увидела саму себя. Девочка была одного с ней роста и такого же хрупкого сложения. Хотя она не двигалась, казалось, будто её тело изгибается в такт порывам бриза. Но больше всего сходства было в том, как солнечный свет играл на её волосах. Только что рассвело, и рыжеватые краски в кудрях девочки сверкали и чуть отливали зеленью. Ханна знала, что через несколько минут, когда солнце поднимется, длинные волосы девочки вспыхнут мерцающими красными огнями. Она почувствовала, как быстрее забилось сердце.

* * *

Спустившись по трапу, они очутились среди гама и суеты. Казалось, весь Маунт-Дезерт пришёл встречать «Элизабет М. Прути». Низкорослый кривоногий человек в толпе размахивал шапкой и кричал:

– Дейз! Дейз!

– Это мой папа! – воскликнула Дейз. И Ханна вдруг заметила, что необычный говор Дейз тут вовсе не звучит особенно. Все разговаривали с такими же странными неровными интонациями, тянули фразы и резко обрубали в конце. А вместо «да» тут говорили что-то вроде «а-гм».

– Пап, это Ханна.

– А-гм.

– Она такая умничка, даже уже не совсем судомойка, а больше горничная стала.

– А-гм.

– Сюзи тоже с нами приехала, и Вилли, и вазы, конечно.

– А-гм.

И всё в том же духе. Отец Дейз, Перль, служил в Глэдроке сторожем и заведовал разной починкой. Он привёл с собой две телеги и трёх работников, чтобы погрузить вазы, кукольный дом и сундуки с вещами семьи Хоули.

– А мы пешком, – объяснила Дейз. – Тут всего ничего идти.

Они двинулись по дороге через городок Бар-Харбор, где была одна-единственная центральная улица, две гостиницы, несколько коттеджей и три церкви. Причалы были завалены ловушками для крабов, а вокруг качались на волнах десятки яликов, плоскодонок, шлюпов и шхун с выцветшими, а кое-где и залатанными парусами. Повсюду стоял крепкий рыбный запах. Ханна увидела кучи трески, оставленной на солнце сушиться. Воздух этим утром казался особенно чистым и прозрачным, и Ханна только восторженно ахала всякий раз, как после очередного поворота становилось видно ещё один мыс, выдающийся в бухту.

На самой окраине городка они прошли лавочку под названием «У Би».

– О! – воскликнула Сюзи. – Надо зайти к Би и купить леденцов. Тут самые вкусные леденцы. А шоколадное драже – язык проглотишь!

Три девочки свернули в лавку. Там было полно народу, и Ханна обратила внимание, что местные жители не только вставляют «а-гм» к месту и не к месту, а ещё и называют «милочками» всех женщин и девушек, даже едва знакомых. Местный говор превращал это слово в «ми-чка».

Дейз и Сюзи помогли Ханне выбрать сладости. Ханну поразило, что в такой маленькой лавке может столько всего продаваться. Кроме конфет и свежих овощей – первых за сезон – тут были пирожные, булочки, писчая бумага и перья, мышеловки, масло для фонарей, свечи, пчелиный воск и соты прямо из ульев. Сейчас в лавке собрались «местные». Дейз быстро объяснила, на какие группы делится население Маунт-Дезерт. «Местными» назывались те, кто, как она сама и её папа, родился и вырос на острове. Местные громко обсуждали «отдыхающих». Так называли всех, кто приезжает на остров на лето, но не прислугу: про прислугу так и говорили – «прислуга». «Отдыхающие» делились на «обеденных», которые снимали жильё неподалёку от гостиниц и ходили туда столоваться, и «колёсных обеденных», которых надо было возить на телегах или в экипажах, потому что идти до столовых пешком им было слишком далеко. А ещё были «коттеджные» – те, у кого, как у Хоули, имелся на острове собственный дом и штат прислуги, чтобы готовить, подавать обед, управлять яхтой, ухаживать за садом и заниматься всем прочим, что требуется для весёлого летнего отдыха в течение тех двух-трёх месяцев, которые они проводят на «не совсем острове». Местные жители Маунт-Дезерт в подавляющем большинстве были рыбаками. Они ловили всё, что плавает в море, ставили ловушки на крабов и собирали в иле ракушки. Это были суровые и неприхотливые люди. Многие женщины летом служили в гостиницах и коттеджах «отдыхающих», как и дети, и старики, кому уже не под силу было рыбачить.

Выйдя из лавки, девочки минут через десять свернули на тенистую лесную тропу, которая вилась среди сосен и бальзаминов. Она была усыпана толстым слоем сосновых иголок, в котором тонули звуки шагов. Даже звонкие девичьи голоса тут становились тише. Потом тропа расширилась и превратилась в дорогу, покрытую осколками серых ракушек, фиолетовых створок мидий и розовато-оранжевых омаровых панцирей. Внезапно впереди вырос огромный серый гранитный особняк. Стоял он на самом зелёном лугу, какой только доводилось видеть Ханне.

– Это коттедж? – воскликнула она. – Какой же это коттедж? В жизни не видела такого громадного дома!

– Я знаю, – кивнула Сюзи. – Но все богатые почему-то зовут свои здешние дома коттеджами. Не знаю, с какой стати. Может, думают, что так они станут ближе к местным.

– Это как же, интересно? – спросила Ханна, чуть ли не смеясь в голос.

Девочки пересекли роскошный луг и направились к дому. Вокруг особняка суетились десятки слуг. Одни ходили с тачками и чем-то посыпали клумбы, другие убирали граблями лужайку, третьи подстригали живые изгороди. Когда девочки подошли к парадному входу, им навстречу выбежали две горничных.

– Дейз! Сюзи! – закричали они.

– Мы же не пойдём через парадный вход? – удивилась Ханна.

– Почему ж, пойдём. Хоули ещё целую неделю не будет, так что до тех пор можем ходить где вздумается.

Но Ханна уже не слушала. Она только что увидела море. Девочка бросилась бежать через луг к воде, потом замерла. Она и мечтать о таком не смела. К берегу спускался зелёная лужайка, и вода начиналась меньше чем в пятистах футах от парадного входа. Там была уютная бухточка, выходящая на залив, из неё открывался вид на маяк Эгг-Рок и другие острова. А за ними простиралось море, бескрайнее море на тысячи миль вокруг.

* * *

Следующие семь дней были счастливейшими в жизни Ханны. Комната, в которую поселили её, Сюзи и Дейз, находилась на чердаке, под самой крышей. Кровать Ханны стояла в узкой нише с круглым окошком, в которое было видно кусочек моря, две тёмных ели и большой камень лавандового цвета, возвышавшийся у самой воды. Больше ей ничего и не нужно было. Когда бы Ханна ни смотрела в окно, она могла наблюдать за беспрестанно меняющимся морем. Всю ночь она слышала плеск волн, бьющихся о дальние скалы, и представляла себе пенистые гребни, которых из окна не было видно.

Днём Ханна прилежно трудилась вместе с Дейз, Сюзи и ещё полудюжиной местных девушек, готовя дом к приезду Хоули. А по вечерам спускалась к лавандовому камню и часами сидела на нём.

Несколько раз был плотный туман, «густой, что болото», как заявил отец Дейз, по обычаю заглядывавший на кухню в шесть утра выпить кофе.

Однажды вечером, за несколько дней до приезда господ, все слуги отправились в деревню на танцы, которые устраивали в доме собраний при церкви. При церкви «местных» – «отдыхающие» ходили в другую, побогаче. Ханне совсем не хотелось на танцы, и она решила, что куда охотней останется в Глэдроке и, может быть, сходит на свою собственную «скалу радости», как она прозвала про себя лавандовый камень, совсем маленький по сравнению с величавой гранитной грядой, в честь которой дом и назвали Глэдрок – Скала радости. Но сперва Ханне нужно было доделать работу: ей осталось подшить несколько летних платьев Этти и её купальный костюм, до крайности изумивший Ханну. Этти, похоже, единственная из всех Хоули отваживалась плавать в холодном море Мэна, и купаться ей разрешалось только под бдительным присмотром взрослых. Большинство «отдыхающих», особенно «коттеджные», купались в бассейне с морской водой при модном теннисном и плавательном клубе. Но не Этти.

Ханна удивлялась, как вообще можно плавать в таком наряде. Купальный костюм состоял из шерстяных брюк длиной до середины икры и шерстяной же куртки с ремешком. Под брюки надевались полосатые чулки и специальные купальные туфли на шнурках. Закончив подшивать брюки – их надо было удлинить на два дюйма, потому что Этти сильно подросла с прошлого лета, – Ханна собралась пойти в бухту, на свою скалу. Она спустилась по лестнице и вдруг заметила приоткрытую дверь в комнату, куда она ещё ни разу не заходила. Девочка мягко толкнула дверь и вошла.

– О! – тихо выдохнула она. У высокого окна стояла арфа, залитая лунным светом. Сейчас во всём доме не было ни души: ни слуг, ни господ, ни Яшмы. Арфа манила Ханну, как луна притягивает приливы. Девочка второй раз в жизни опустила инструмент на плечо. Арфа легла на место, и Ханна ощутила, как по её телу заструилась энергия. Ханна даже не вспомнила о женщине, которая играла в тот вечер, когда она впервые услышала музыку арфы. Пальцы Ханны сами собой опустились на струны как надо. То была ещё одна частица древнего неведомого мира, ещё один отрывок забытой мелодии, который вернулся к ней, когда она начала играть.

Нота за нотой поднимались в ночь и повисали в воздухе, как пузырьки, как серебристые капли лунного света. Вода это была или свет? Ханна играла правой рукой, потом попробовала взять эти же ноты левой, иначе расположив пальцы на струнах. Звуки получились более глубокие, тёмные, насыщенные, но когда девочка попробовала сочетать их с теми, что играла правой рукой, мелодия как будто наполнилась мягким светом.