Текст книги "Ханна"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

22
ХВОСТ СРЕДИ ВОЛН

Ханна не поняла, что её разбудило. Она не знала, который час. Но тут увидела силуэт в ногах кровати, стоящий неподвижно, как статуя. Глаза статуи были открыты, но подёрнуты пеленой. Кошка у неё на руках не шевелилась. Постепенно до Ханны дошёл смысл этого причудливого видения: Лайла ходит во сне и на этот раз поднялась к ней в комнату. Кошка лежала у хозяйки на руках будто неживая, полузакрыв невидящие глаза, словно тоже находилась на грани между сном и явью. Ханна вспомнила указания: взять Лайлу за руку и осторожно отвести обратно в спальню, а затем разбудить мистера и миссис Хоули и доложить им.

Ханна медленно-медленно выскользнула из постели, подхватила ночную рубашку, висевшую на столбике кровати, и надела её. Затем девочка подошла к Лайле, молча взяла её за руку и вывела из комнаты. Они прошли один пролёт чёрной лестницы, потом второй и оказались на этаже, где находились спальни хозяев. Ханна собралась открыть дверь, ведущую с лестницы в коридор, но тут Лайла вырвала руку.

Глаза Лайлы горели безумным огнём. Она бросилась царапать Ханну по лицу, а кошка, внезапно очнувшаяся от дрёмы, прыгнула девочке на спину. Ханна чувствовала, как когти впиваются ей в плечи, около самого ворота ночной рубашки. Она опустила взгляд и увидела две огромных лапы, впившихся ей в ключицы и теребящих шнурок, на котором висел мешочек.

Ханна повалилась на пол, но быстро вскочила на ноги. Она задыхалась. Девочка с ужасом обнаружила, что кошка уже не сидит у неё на спине, а повисла на шее, вцепившись в завязки мешочка. Ханна посмотрела на Яшму. Лапы у неё были какие-то странные. Тут она вспомнила, как Розанна говорила ей, что у этой кошки шесть пальцев. Яшма орудовала ими ловко, как человек, и всё туже и туже затягивала воротник ночной рубашки и шнурок. Лайла стояла в стороне с лихорадочным блеском в глазах. От её юной красоты не осталось и следа. Ярость превратила её лицо в уродливую маску чудовища, слепо рвущегося к цели. В нём не осталось ничего человеческого. Сперва Ханне почудилось, будто Лайла мурлычет по-кошачьи, но потом она разобрала слова:

– Веснушки, есть у неё веснушки?

Шнурок больно врезался в горло девочке, она едва дышала. Кошка пропорола когтем мешочек, и сияющий туман полился наружу. Ханне казалось, будто ей разорвали сердце, только вытекала из него не кровь, а её душа. «Нет! Нет!» – завертелось у неё в голове.

У неё стало темнеть перед глазами. «Я не дам им это сделать! Я им не позволю!» Ханна почувствовала, как в ней закипает гнев, а затем сила, которую она в себе ощущала, вдруг хлынула наружу громадной волной. Ханна бросилась вперёд и ударилась грудью об стену. Раздался душераздирающий кошачий вопль, а потом грохот – девочка вместе с Яшмой покатились вниз по ступенькам.

– Стой! Погоди! – это кричала Этти с верхнего пролёта лестницы, но Ханна уже не слышала. Она знала лишь, что должна бежать. Девочка вбежала на кухню, а оттуда – на крыльцо чёрного хода. Лайла её преследовала. Ханна обернулась. Она поняла, что Лайла её не догонит, но Яшму в таком тумане было не разглядеть.

– Беги в дом, Этти! – крикнула Ханна. – Позови на помощь!

Девочка не разбирала, куда бежит. Туман окутал всё непроглядной мутно-белой пеленой и поглотил звуки. Из-за него ночь казалась больше похожа на день, только вокруг ничего не удавалось различить из-за столбов испарений, которые бесшумными призраками танцевали над землёй. Но внезапно у Ханны как будто заново открылся слух. Теперь она слышала всё: и как легко шелестит опавший листок, и как шевелится травинка, и как подрагивают стебельки морской лаванды под напором наступающего прилива. Ханна вздрогнула и дотронулась до груди. Мешочка уже не было, но она подумала: «Я на месте! Пришёл мой час!»

Ханна взбежала на лавандовый камень, омытый волнами. Подол её рубашки промок насквозь. Она слышала за спиной стук кошачьих когтей по камням. Ханна вытянула руки вперёд и взмыла в воздух. Сзади донёсся резкий звук – звон бьющегося фарфора.

А дальше Ханна оказалась под водой. Тут было глубоко, она не касалась ногами дна. Но девочка знала, что это неважно.

Она почувствовала, как её обволакивают струи. Вода была не холодной, а ласковой и приятной. Ханна выпрямилась и поплыла через бухту, время от времени ныряя на глубину. Ей без труда удавалось надолго задерживать дыхание. Несмотря на темноту, девочка различала под собой колышущиеся заросли золотистого морского винограда на янтарных стебельках и камешки всевозможных форм и цветов. Она проплыла мимо плоскодонки Перля, привязанной к причалу, и заметила глаза-стебельки омара, торчащие из щели в скале.

Чем дальше Ханна отплывала от берега, тем отчётливей понимала, что не просто прыгнула в бухту, а стала частью мира, где царит водная музыка. Морская гладь переливалась разными красками: одни напоминали тёмный янтарь, другие сверкали как чистое золото. Обилию цветов и оттенков вторило множество ритмов, исходивших от подводных течений и водоворотов. Ханна быстро наловчилась плавать через такие течения, соизмеряя свои усилия с давлением воды вокруг. Девочка поразилась тому, какую скорость ей порой удавалось развивать. Её несли через воду не только движения рук. В её ногах проснулась невероятная сила, и Ханна чувствовала, что они как-то изменились.

Она выплыла на поверхность и легла на спину. Вдруг подул ветер и разогнал туман, и Ханна увидела чёрное небо, усыпанное звёздами. Она подняла ноги над водой и моргнула. Что-то заблестело в лунном свете. Девочка опять моргнула, потом ещё раз. Радужные чешуйки мерцали в темноте.

– У меня нет ног, – прошептала Ханна. – У меня – хвост. Точно как тот, который нарисован на вазе.

«Это невозможно!» Нет, вполне возможно! Её время пришло. Мир, на который указывал рисунок на вазе, открылся ей. Ханна действительно прошла через врата, пересекла границу и обрела на другой стороне не тёмного духа, не жестокого призрака, не демона, а часть своего прошлого, своей истории, своего рода. Даже если из всего рода осталась лишь она одна, Ханна в конце концов нашла то, чего ей недоставало.

«О да, они все были правы! – захотелось воскликнуть девочке. – Я совершенно неподобающая! И я не сирота, я – дочь моря!» Ханна поняла, что наконец вернулась домой. Вдруг из темноты донёсся отчаянный детский крик. У девочки ёкнуло сердце, но звук слышался издалека, и легко было не обращать на него внимания при том, что её манило какое-то чудесное течение. Ханна нырнула обратно под воду, и звук пропал. Она поплыла на глубину, туда, где течение было сильнее.

* * *

Маленькая фигурка летела через газон, а потом и через луг к самому берегу с криком:

– Утонула! Она утонула! Её больше нет! Она не вернётся!

Из дома стали выбегать люди в ночных рубашках.

Мистер Марстон, босой, в развязанном халате, примчался первым, за ним мистер Хоули и ещё несколько слуг.

– Что случилось, малышка? – прокричал дворецкий.

– Ради бога, что происходит? – воскликнул кто-то ещё.

– Ханна! – всхлипнула Этти. – Ханна!

– Что с Ханной? – встревоженно спросил мистер Хоули. – Лайла, где ты оцарапалась? У тебя кровь идёт.

– Она за ней гналась! – вскричала Этти, наконец справившись с рыданиями. – Лайла загнала Ханну в море. Лайла вместе с Яшмой!

Лайла стояла рядом, не шелохнувшись.

– Лайла? – обратился к ней мистер Хоули и медленно направился к дочери. – Лайла, милая, это правда?

– Ханна убила Яшму, – ответила Лайла и указала на куст морской лаванды, залитый кровью. Под ним распростёрлась Яшма. Шея кошки была неестественно вывернута. Голова была пробита, из раны торчал слипшийся мех и обломки костей.

– Неправда! – закричала Этти. – Ханна ничего не сделала! – Малышка посмотрела на старшую сестру: – Это я убила Яшму!

Лайла вспыхнула. Она кинулась на Этти и повалила её на траву. Лайла потянулась за камнем, но тут подбежал мистер Марстон и оттащил её от Этти.

– Уведите её, – распорядился мистер Хоули. Он трясущимися руками прижал к себе Этти.

– Орас! Орас! Что происходит? – Эдвина Хоули только появилась на берегу и теперь ошеломлённо поворачивалась то к мужу, то к старшей дочери, которую держали мистер Марстон и Вилли.

Но Лайла не вырывалась. Она посмотрела на Этти, на её разбитую губу и спокойно сказала:

– Убив Яшму, ты убила меня. Я погибла из-за тебя.

– Хочу к Ханне! Хочу к Ханне! – только и могла выговорить Этти.

– Всё будет хорошо, милая, – попытался успокоить её мистер Хоули. Однако эти слова не могли скрыть его волнения. Он не сводил глаз с окровавленного рта дочери. Мистер Хоули оторвал манжету от своей ночной рубашки и стал промакивать ей губы, пытаясь остановить кровь. Лицо его побледнело под летним загаром, и он повернулся к Перлю. – Перль, возьми с собой капитана Итона и ещё несколько человек и отправляйтесь на моторном катере искать Ханну. Мы найдем её, милая. – Затем мистер Хоули крикнул: – Да принесите кто-нибудь бинт, чёрт побери! У ребёнка кровь идёт!

– Она говорила, что умеет плавать, – всхлипнула Этти.

23
ЭТОТ НОВЫЙ МИР

Ханна плыла навстречу рассвету. Она поднялась на поверхность около маяка Эгг-Рок и понятия не имела, что в это время не меньше полудюжины лодок и катеров прочёсывали побережье от бухты до Грейт-Хеда, а затем от Грейт-Хеда до самого Оттер-Крика. Начался отлив. Ханну, как и любого, кто упал бы в море в такое время, должно было бы отнести к югу. Плыть против такого течения человеку было не по силам. Однако Ханна, кружившая около Эгг-Рока, точно знала, что она – не человек.

«Я не человек. Я русалка, – сказала себе девочка и рассмеялась: ведь считается, что русалки бывают только в сказках. – Но я-то настоящая!» Тут Ханне пришла в голову мысль, настолько её потрясшая, что она остановилась. Девочка всплыла на поверхность, легла на спину и посмотрела в сиреневое утреннее небо. «Раз я русалка, тогда получается, художник – русал? Или нет? Нужно рассказать ему, что со мной произошло. Нужно показать ему. Показать вот это!»

Ханна подняла хвост из воды и стала его рассматривать. Он был удивительно красивый. Тонкие чешуйки переливались золотым, зелёным и сапфировым. К концу хвоста краски становились светлее, а хвостовой плавник был серебристый с розоватым отливом. Девочка уже почти забыла, каково это – ходить ногами, а когда попыталась вспомнить, как шевелить пальцами ног, её хвостовой плавник затрепетал. Ханна знала, что её хвост очень сильный. Оттолкнувшись им, она могла высоко выпрыгнуть из воды.

Что же ей, остаться тут навсегда? Ханне здесь безумно нравилось. Но где на просторах моря будет её дом? А слово «навсегда» о чём-то смутно напомнило девочке, и у неё по спине пробежал холодок. Воспоминание ускользало от Ханны, но она чувствовала, что именно из-за него её влечёт обратно на берег, как будто мощным течением, которому даже русалка едва может сопротивляться. Затем она вспомнила: художник! Тень сожаления в его глазах. И Ханна поняла, что художник когда-то покинул море и вернуться не может – никогда уже не сможет.

Готова ли она пожертвовать всем, что у неё сейчас есть, этим счастьем, красотой, окружавшей её в эти несколько часов, этой музыкой, которая струилась сквозь её тело? Однако Ханна знала, что ей придётся вернуться на сушу, хотя бы один раз – чтобы повидать художника.

Но удастся ли ей? Сможет ли она снова стать земным существом? И неужели это будет насовсем? Быть может, у неё как-нибудь получится жить в двух мирах сразу? Появятся ли у неё опять ноги, хоть ненадолго? В любом случае она должна попробовать вернуться на сушу, в Глэдрок, пусть только для того, чтобы проститься с художником и узнать, цела ли Этти. Ханна вспомнила детский крик, который слышала ночью, и у неё защемило сердце.

Доплыла обратно она быстро. Сразу к югу от бухты Глэдрока, где утёсы спускались к морю, словно гранитная река, берег становился очень крутым. Тут было опасно даже ходить на лодке, не то что купаться. Волны избороздили утёсы узкими пещерами. Ханна решила спрятаться в тени утёса и посмотреть, получится ли у неё снова стать человеком.

Девочка заплыла в глубину пещеры, где заметила сухие камни, выбралась из воды и забросила хвост на скалу. Тут Ханна заметила, что на ней до сих пор ночная рубашка, чудом уцелевшая, и порадовалась: если к ней всё же вернётся человеческий облик, не придётся бежать до Глэдрока голышом. Девочка посмотрела на свой хвост и постаралась вспомнить свои колени, ступни, пальцы – все части ног, слившихся в этот поразительно красивый и мощный хвост. Ханна подняла засохший комок водорослей и стала вытирать хвост. У неё начало слегка покалывать хвостовой плавник. Девочка принялась тереть хвост обеими руками. «Что это, колено?» Она ощупала округлый выступ, затем потёрла его сильнее. Чешуя начала блёкнуть. Кончик хвоста шевельнулся сам собой, и Ханна почувствовала, как раздвоенный хвостовой плавник распадается пополам.

– Ноги! – прошептала девочка. Превращение заняло меньше двух минут. Ханна согнула колени и была слегка разочарована. Ей казалось, что она не вернула себе что-то важное, а наоборот, потеряла то, что едва успела найти.

Девочка пошевелила пальцами, потом медленно встала, потрясла и согнула ноги по очереди. «А теперь, пожалуй, пора идти». Прежде чем выпрямиться, Ханна по привычке потянулась к груди, где столько месяцев носила мешочек. Теперь от прохладного света осталось только смутное воспоминание. Девочка закрыла глаза и прошептала:

– Это был просто символ. Просто знак. Теперь я знаю, кто я. – Она помедлила. – Или кем я могу быть.

* * *

Вдоль стены пещеры шёл каменный уступ. Он оказался сухим. Ханна решила, что если аккуратно пройти по нему, то уступ приведёт её к пологому месту, которое она заметила от входа в пещеру, а там можно будет вскарабкаться на скалу и без особого труда вылезти на берег.

На земле всё казалось совсем иным. В воде залива Ханна испытывала столько разных замечательных ощущений: там были и яркие краски, и свет, и течения, с которыми так интересно сочетать свои движения. Там всё было близким и родным. А здесь, на земле, Ханна не чувствовала музыки вокруг, её тело ни на что не откликалось. Девочка ощущала разрыв между собой и этим миром и понимала, насколько другим и чужим было всё на суше. Она вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. Для каждого шага требовалось неимоверное усилие. Но в конце концов Ханна добралась до глэдрокского сада. Спрятавшись за яблонями, она увидела группу людей на подъездной аллее. Подъехал закрытый экипаж – необычное дело для острова, где почти все ездили на двуколках либо в колясках с навесами, которые поднимали в дождь. Это же был городской экипаж. Ханна разглядела двух человек в какой-то форме, спускающихся по ступенькам. Санитары, вдруг поняла она. Они кого-то вели под руки к экипажу. Лайлу! А на аллее стояли мистер и миссис Хоули и, да, Этти! Этти, рядом со своей сестрой Клариссой. «Этти жива и здорова! Мне больше нечего тут делать. Раз у Этти всё хорошо… а художник? Где же художник?» – лихорадочно думала Ханна. Она закрыла глаза и представила его удивительное лицо.

В это мгновение Этти немного повернула голову.

– Ханна! – громко воскликнула она. – Мамочка, она вернулась! Она вернулась! – Этти бросилась бежать через поле. Экипаж тем временем отъехал.

– Ханна, Ханна! – повторяла Этти. Добежав до Ханны, малышка обхватила её руками и прижалась щекой к мокрой ночной рубашке. Ханну захлестнули чувства. Любовь, тоска, отчаяние. В первый раз с той минуты, как она вышла из воды, девочка задрожала от холода.

– Ой! Ой, Ханна! Ты вся такая холодная и трясёшься. У тебя губы посинели. Наверно, ты совсем замёрзла!

«Вовсе нет, – подумала Ханна. – Не замёрзла. Только стала человеком». У девочки к глазам подступили слёзы, и ей показалось, что у неё сейчас разорвётся сердце.

24
СЕКРЕТ ЭТТИ

Неподалёку от бухты стояли три берёзы, так близко друг к другу, что снизу у них срослись стволы. Там, где они начинали расходиться, как раз помещалась маленькая ножка, так что забраться на нижний сук было проще простого. На этот сук Этти залезала сто раз, но сегодня вечером она собиралась подняться куда выше. Она решила стать шпионом, а шпионить намеревалась за Ханной.

Возвращение Ханны успокоило и очень обрадовало Этти, однако малышка чувствовала, что с Ханной что-то не так – она всё время думала о чём-то. Этти ждала, что без Лайлы будет гораздо лучше, но Ханна теперь как будто жила в другом мире. С того дня, как Ханна вернулась, малышка плохо спала. Однажды ночью она отправилась к своему любимому окошку наблюдать за звездопадом. Столько падающих звёзд прежде не бывало. У Этти был небольшой телескоп, подарок от дяди, и она часто рассматривала в него небо. Однако на вторую ночь после возвращения Ханны Этти увидела в телескоп не звезду, а силуэт, бегущий через газон в сторону бухты. Она сразу догадалась, что это Ханна. Ещё две ночи Этти дежурила у окна и видела, как Ханна пробегает к бухте. Это случалось между полуночью и часом пополуночи. А сегодня Этти задумала залезть на дерево намного раньше полуночи.

Полчаса назад она, крадучись, спустилась по чёрной лестнице. На второй ступеньке снизу малышка заметила что-то блестящее.

– А это ещё что такое? – шёпотом спросила она себя. На первый взгляд ей показалось, что это бусинка с какого-нибудь из вечерних платьев матери. «Но mama не стала бы ходить по чёрной лестнице в бальном платье». Этти чуть не рассмеялась вслух, представив себе эту картину, но сдержалась – ведь если её тут застанут, такая суета поднимется!

Устроившись довольно высоко на дереве, где обнаружилась очень удобная ветка, Этти принялась рассматривать плоскую капельку, которую подобрала на лестнице. Она совсем не походила на отделку бального платья. Она был куда красивее, а переливчатые краски и сияние казались подарком из другого мира. «Это Ханна потеряла!» – осенило Этти.

С моря подул прохладный ветер. Этти вздрогнула и пожалела, что не догадалась захватить тёплую кофту. «Ох, только бы не туман!» Но ветер был юго-восточный, а он всегда пригонял в бухту густой туман. «Скорей, Ханна!»

Одно из желаний Этти исполнилось: на лугу появилась Ханна. Но туман уже накрыл окрестности, и Этти едва различала её очертания. Белая ночная рубашка Ханны сливалась с туманом, зато развевающиеся рыжие волосы светились, как угли в костре. Через две секунды раздался всплеск, и угли потухли. «О нет!» – простонала Этти.

Но долго расстраиваться малышка не умела. Она решила, что просто обязана увидеть всё, и стала спускаться с дерева. «Туман – это не так уж и плохо, – подумала Этти. – Раз я её не вижу, то и она меня не увидит». А уж тем более их не разглядеть из дома. Лавандовый камень уже почти залило водой, но Этти, дрожа, двинулась к нему. Едва она добралась до камня, как разглядела через туман сияние под водой.

– Это Ханна! – сказала себе малышка и сжала в кулаке блестящую капельку. «Это её секрет, – подумала Этти. – А теперь ещё и мой. Друзья никогда не выдают секретов. Никогда и ни за что!» Крепко сжимая капельку, Этти поклялась, что никому не расскажет о том, что узнала.

– Чтоб мне умереть, если расскажу! – торжественно прошептала она.

25
«СОВСЕМ НАСОВСЕМ?»

– Смотри, как я умею, Ханна! Смотри на меня! – крикнула Этти и скрылась под водой, выставив ноги в чулках ровно вверх. Через секунду она вынырнула, отплевываясь. – Подводная стойка на руках! Как тебе?

– Замечательно! – крикнула в ответ Ханна.

– Жалко, что ты не можешь со мной искупаться, – вздохнула Этти и тут поняла, что за глупость сказала. Но она часто мечтала о том, что как-нибудь ночью Ханна возьмёт её с собой.

Ханне тоже очень хотелось в воду. Но девочка знала, что с ней тогда произойдёт. Это происходило каждую ночь с тех пор, как она вернулась. Конечно, теперь превращение вовсе не казалось Ханне загадочным. Она привыкла к тому, как ноги сливаются в мощный хвост, ступни срастаются, а десять пальчиков превращаются в раздвоенный хвостовой плавник.

Ханна быстро сообразила, что плавать в ночной рубашке глупо. Одежда была ей не нужна. Девочке нравилось чувствовать воду обнажённой кожей. Так что Ханна аккуратно убирала одежду под камни, куда не доходил прилив, и заходила в воду голой. Это было чудесное неописуемое ощущение. Прежде собственная кожа казалась девочке лишь мёртвой оболочкой, однако в воде, без одежды, она оживала, и Ханна каждой клеточкой тела чувствовала связь с морем. Она наслаждалась неведомыми прежде прикосновениями, которые пробуждали в глубине её души новые чувства.

Но в воде у Ханны обострялось не только осязание. Её слух становился невероятно тонким: она различала, как стучит винт лодки в нескольких милях от неё, как шевелятся омары в садках, а ещё – Ханна недавно это заметила – как разговаривают люди, даже на суше. Как раз поэтому она и услышала в первый вечер крик Этти, хоть и отплыла от берега больше чем на милю.

Ускользать из дома, к счастью, было нетрудно: у Дейз и Сюзи были дружки в деревне, а Флорри уехала обратно в Бостон, готовить дом на Луисбург-сквер к возвращению Хоули. Ханна уходила каждую ночь, невзирая на погоду. Однажды разразился страшный летний шторм: весь залив Френчмен-Бэй вспенился так, что воды вовсе не было видно. За Эгг-Роком, в открытом море, волны превратились в высоченные водяные горы, и Ханна с восторгом плавала сквозь них или, с силой отталкиваясь хвостом, перепрыгивала. Если ей удавалось вынырнуть достаточно высоко и подняться над водой футов на пять – десять, то Ханна могла перевернуться в воздухе так, чтобы нацелиться прямо на гребень волны, а потом скатиться по ней, как с горки. Девочка угадывала направление каждой волны и предвидела, в какое мгновение та склонит пенистую голову, а в какое – рассыплется мелкими брызгами, в которые ныряешь, как в паутину из алмазов.

А теперь, наблюдая за водяными трюками Этти, Ханна раздумывала о трюке, который сама собиралась попробовать, если только будет ещё один шторм. Она не раз скатывалась с крутых валов далеко от берега, но решила, что куда труднее и интереснее будет плыть поперёк, прямо под гребнем волны, стараясь удержаться на ней как можно дольше.

Ханна до сих пор ничего не знала про Лайлу, кроме того, что её увезли. Девочка предположила, что её отправили туда, где она отдыхала до этого. Расспрашивать Этти Ханне не хотелось. От других слуг она узнала, что кошку и вправду убило камнем, который метнула Этти. Понемногу ей открывались и другие подробности событий того вечера. После случившегося на берегу обнаружилось, что портрет испорчен: холст был изрезан, а лицо девушки в тени – вырвано. Услышав о картине, Ханна поняла, что художник больше не появится ни в Глэдроке, ни в доме номер восемнадцать в Бостоне. А ещё… одну из ваз нашли разбитой на мелкие осколки.

Когда Ханна с Этти пошли обратно к дому, Ханна услышала, как малышка что-то бормочет, стуча зубами.

– Что-что, Этти? Что ты хочешь сказать?

Она остановилась и подняла на Ханну ясные серые глаза.

– Санаторий.

– Что это такое?

– Длинное-длинное слово.

– А что оно значит?

– А ты разве не знаешь? – спросила Этти. В голосе её слышалась нотка торжества, как будто ей приятно было обнаружить, что она знает больше, чем кто-то старше её.

– По-моему, я где-то его слышала. – Слово в самом деле показалось Ханне знакомым.

– Это такое место, куда отвозят больных туберкулезом. – Этти помолчала. – Туда Лайлу отвезли.

– О, – тихо выдохнула Ханна.

Они молча дошли до спальни Этти, где малышка переоделась, а затем села перед зеркалом, чтобы Ханна расчесала и заплела её мокрые волосы.

Этти сказала, обращаясь к отражениям в зеркале:

– Конечно, Лайла не болеет туберкулёзом. Только, видишь ли, так получается проще, чем сказать, что она сошла с ума. Когда человек сходит с ума, его отсылают в специальный дом. Дом ума-ли-шён-ных. – Выговорив длинное слово, Этти принялась объяснять про специальные дома: – Я в большом словаре посмотрела. Дом умалишённых ещё называется сумасшедший дом, а ещё бывают дома престарелых и какие-то дома призрения для сирот. Ты ведь сирота, Ханна, так ведь? Ты жила в специальном доме?

– Да, только он назывался не «призрения», а Бостонский Дом юных странниц.

– Ах, это звучит гораздо красивее, – вздохнула Этти. – А рядом с ним точно не было дома престарелых или дома умалишённых?

– Точно. – У Ханны вертелось на языке, что она не встречала умалишённых до тех пор, пока не стала работать в доме Хоули. Но она сдержалась. – У нас в Доме были только дети, самые обычные, только без мамы с папой.

– А как ты думаешь, кто были твои мама с папой?

– Я… Я…

– Я вот думаю, что они тебя очень любили, Ханна. Как тебя можно не любить? Я тебя ужасно люблю, Ханна. – У Ханны к глазам подступили слёзы.

– Правда, Этти?

Этти удивлённо посмотрела на неё, словно давая понять, что это глупый вопрос. Ханну кольнуло чувство вины: как будто она надеялась, что Этти скажет «нет», что она не любит Ханну, и тогда её уже ничто не будет держать на суше.

– Правда! А ты меня любишь, Ханна? – Этти придвинулась к зеркалу. Незаконченная косичка чуть не выскользнула у Ханны из рук. Этти задала вовсе не глупый вопрос: в её голосе была мольба. – Я вот о чём, Ханна: я же для тебя не только работа?

Руки Ханны, держащие аккуратно разделённые пряди волос, застыли.

– Что ты говоришь, Этти?

Они внимательно посмотрели друг на друга в зеркале.

– Тебе платят за то, чтобы ты оттирала каминные решётки, чистила овощи и за всё остальное, что ты делаешь. – Она помолчала. – И за то, чтобы ты заплетала мне косы… только… только я же тебе нравлюсь, правда?

– Конечно, Этти. Ты очень мне нравишься. – Ответ получился сам собой!

– Конечно, – тихо ответила Этти.

Они больше не смотрели на свои отражения в зеркале. Обе девочки отвели глаза, и на несколько мгновений Ханне почудилось, будто она вышла из своего тела и наблюдает со стороны за тем, как заплетает косы Этти.

– Обещаешь, что останешься насовсем? Совсем насовсем?

Ханна посмотрела сверху вниз на лицо Этти, раскрасневшееся и взволнованное. Неужели Этти что-то знает о её тайной жизни?

Ханна вздохнула:

– Нельзя ничего обещать совсем насовсем.

– Нет, можно… можно, Ханна.

– Я могу пообещать, Этти, и хотела бы не нарушать это обещание. Но иногда случается такое, что от тебя никак не зависит, и обещание сдержать не выходит.

– А можешь пообещать, что если это будет зависеть от тебя, то ты останешься? – Этти подняла на неё ясные серые глаза. У Ханны снова кольнуло сердце.

– Могу пообещать, что постараюсь, – кивнула Ханна.

– Постараешься?

– Да, постараюсь.

Этти развернулась к ней, схватила Ханну за руку и крепко сжала. «А моя мама старалась остаться? – подумала вдруг Ханна. – Господи, я надеюсь, что старалась».

* * *

До возвращения в Бостон оставалось всего несколько дней. Ханна знала, что там уходить в море будет тяжелее. Прежде всего, там до него дальше добираться. Девочка не представляла себе, как будет бегать от Луисбург-сквер до порта, да и в какой одежде? Здесь, в Глэдроке, жить двойной жизнью было нетрудно. В середине летней ночи Ханна могла выйти из дома в одной комбинации и нижней юбке, и на обратном пути она не мёрзла. А каково же будет пробираться по бостонским улицам и переулкам зимой в мокрой одежде?

Казалось, чем ближе становился конец лета, тем больше Этти льнула к Ханне. «Может быть, она что-то видела в ту ужасную и замечательную ночь, когда я бросилась в море?»

Мистер и миссис Хоули в последние летние дни выглядели такими же разбитыми, как их драгоценная ваза. В то утро, когда Ханна вернулась, она узнала, что художник уехал безо всякого предупреждения, едва увидев изуродованную картину.

Стэнниш Уитман Уилер ясно сказал Ханне тем вечером, что ей пора уходить, что она должна бежать. Предвидел ли он каким-то образом, что произойдёт? Ханне всегда казалось, что он видит то, чего не замечают другие, чувствует то, что скрыто в глубине. В конце концов, он художник, но это ведь не то же самое, что предсказатель.