Текст книги "Девушка с приданым"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
«О чем это она говорит?»
«Он меня не слушает, – подумала Кейт. – Он должен меня услышать!»
– Доктор! Мне кажется, что будет лучше, если вы впредь не будете дарить Энни подарки.
Кейт сглотнула и заставила себя не отвести взгляда от глаз Родни Принса.
– С вашей стороны было очень любезно так баловать мою дочь… Я очень вам признательна, но сейчас… Патрик думает… Мы не можем позволить себе покупать Энни такие дорогие вещи.
Кейт показала пальцем на картонную коробку.
– Патрик говорит…
– Да, Патрик говорит… Продолжайте, – ледяным тоном осведомился доктор Принс.
В его голове царила полная сумятица.
«Почему она так себя ведет? Что стряслось? Кто этот Патрик?»
Сара переводила взгляд с дочери на врача и обратно.
«О чем это? Что за чушь несет Кейт? Почему они стоят, глядя друг на друга так пристально? Не может же она всерьез говорить о Патрике Делаханти!» Еще на прошлой неделе Кейт смеялась над его предложением, не скрывая от матери своего несколько пренебрежительного отношения к этому человеку. Почти каждый день он приходил к Ханнигенам, спрашивал, как дела у Кейт и когда она собирается приехать домой. Саре часто приходилось врать Патрику, что дочь уже уехала в Вестоу, в то время как та сидела в своей комнате наверху. Он ухаживал за ее дочерью уже больше года, но Кейт даже не смотрела в его сторону. Кейт и Патрик Делаханти… Он, конечно, хороший парень, но не пара ее Кейт.
– Вы сказали, что выходите замуж, – пробормотал Родни. – А потом еще что-то о том, что думает какой-то Патрик.
Его слова падали тяжело, словно сосульки. Темные глаза сверлили ее. Нервный тик пробежал по лицу Кейт.
Она этого не выдержит! Не выдержит! Не выдержит! Почему он?… Это просто нестерпимо!
Родни Принс выглядел человеком, обиженным в своих лучших чувствах. Кейт понурила голову.
За месяцы, которые последовали за этой тягостной сценой, Кейт часто задавалась вопросом, что бы она сказала, что бы сделала, не распахнись неожиданно дверь заднего хода. В проеме возникли фигуры отца О’Молли и ее двоюродной сестры из Джероу. Разразившись громким, несколько глуповатым смехом, кузина резким голосом поздравила всех присутствующих с Рождеством. Ее появление могло бы разрядить напряженную обстановку, если бы отец О’Молли относился к разряду доверчивых, возлюбивших своего ближнего христиан. К сожалению, святой отец гордился тем, что досконально знает порочность людской природы. С доктором Принсем он многократно имел препирательства во время заседаний совета попечителей работного дома и успел его возненавидеть. Завидев Кейт и врача вместе, отец О’Молли, как голодный пес, учуял запах порока.
Если бы Саре хватило здравого смысла разобраться в личности священника, то пожилая женщина скорее забавлялась бы его поведением, нежели испытывала трепетный страх перед грозным блюстителем морали.
Если бы отец О’Молли узнал, о чем сейчас думает Сара, то он, чего доброго, решил бы, что пожилая женщина обладает сверхъестественными способностями.
– Счастливого Рождества, Конни! – воскликнула Сара. – Счастливого Рождества, святой отец! Как хорошо, что вы пришли к нам в гости в такое время! Сейчас вы услышите радостную весть. Кейт выходит замуж.
– Замуж?! – удивленно вскрикнула Конни.
– Кто же твой жених, Кейт? – вежливо, но сухо поинтересовался священник.
Кейт смерила взглядом отца О’Молли, прекрасно осознавая, что с этого времени священник будет считать себя вправе вмешиваться в ее личную жизнь.
– Патрик Делаханти, – ровным голосом ответила Кейт.
За стеклами очков глаза отца О’Молли округлились от удивления.
– Патрик Делаханти… Ну… ну… Я удивлен твоей осмотрительности и здравому смыслу. Хороший, добропорядочный и богобоязненный молодой человек. Ты поступила мудро.
Кейт приподняла голову. В глазах сверкнули искорки неповиновения, хорошо знакомые отцу О’Молли.
– Он никогда не пропускает мессы без уважительной причины, – продолжал гнуть свое священник. – Каждое воскресное утро я вижу его перед алтарем уже на протяжении трех лет. Он окажет благотворное влияние на Энни…
– Вы уходите, доктор? – засуетилась Сара. – Я вас провожу.
– Не стоит себя утруждать, миссис Ханниген, – возразил Родни.
Затем он слегка кивнул Конни, которая странно стушевалась после того, как услышала имя жениха своей двоюродной сестры, бросил ей: «Доброе утро», и вышел из дома, не взглянув на Кейт и священника.
От внимания отца О’Молли не укрылось, как Кейт провожает глазами врача.
«Значит, Патрик Делаханти, – подумал он. – Странно. Сегодня в девять я с ним разговаривал, и Патрик ничего мне не сказал о предстоящей свадьбе».
Мысли священника неожиданно перескочили на врача: «Этот человек опасен, я никогда не ошибаюсь в людях. Что же касается женщины, то она созрела для дьявола. У нее сильный характер, и она сможет влиять на Патрика… Впрочем, все в руках Божьих…»
Путь предопределен
Было около трех часов пополудни. Сидя перед горящим в очаге огнем на кухне дома ее родителей, Кейт Ханниген размышляла над переменами, произошедшими в ее жизни за прошлый год. Ее совсем не удивляло, сколь благотворно подействовало на нее появление в ее жизни этого бесхитростного и доброго человека. Год назад, в прошлый сочельник, ее душа металась, а теперь в ней царил мир. Через две недели, когда она обвенчается с Патриком, ее жизнь изменится раз и навсегда. Перспектива замужества больше не тревожила ее. Напротив, временами Кейт даже ловила себя на том, что с нетерпением ожидает, когда же все случится. Выйдя замуж, она будет в безопасности. Она не будет задаваться болезненными вопросами, что могло бы быть, если бы она… Больше ей не придется сомневаться в самой себе. Выйдя замуж за Патрика, она постарается стать для него хорошей женой. На прошлое Рождество Кейт пригласила его в дом матери и объявила о том, что принимает его предложение. Патрик не стал допытываться о причинах, побудивших ее изменить свое первоначальное намерение, а лишь взял обе руки Кейт и приложил ее ладони к своему лицу. «Это воистину чудо, – с мягким ирландским акцентом произнес он. – Господь внял моим молитвам. Клянусь, пусть смерть настигнет меня в тот же день, когда ты пожалеешь о своем согласии. Но этого никогда не случится».
Вначале Кейт удивила «театральность» его речи, но через несколько часов общения она поняла, что мягкость является основной чертой характера Патрика. Несмотря на крепкое телосложение и грузную поступь, он не отличался ни грубостью, ни вспыльчивостью. Густые каштановые кудри над румяным лицом… Кейт считала, что своим характером и любовью к покою ее жених – типичный ирландец. Она прекрасно осознавала, что Патрик влюблен в нее по уши. Кейт верила, что если ее оставят в покое, то она обретет с ним мир в душе, а возможно, даже познает счастье. Фразу «оставят в покое» Кейт вспоминала теперь значительно реже, чем в начале года. В отличие от ее всегдашней готовности смотреть правде в лицо, она не осмеливалась задать самой себе вопрос: «Кто меня должен оставить в покое?»
Вспоминая события прошлого сочельника, Кейт понимала теперь, насколько сильно она преувеличивала тогдашнее недоразумение. Как глупо было с ее стороны счесть простое участие за что-либо большее! Даже сейчас воспоминания о тайных фантазиях вызывали приятную теплоту внизу ее живота. Кейт искала себе оправдание в том, что злоязыкие женщины отравили ее сознание своими выдумками и она сама начала смотреть на мир их глазами. Но сейчас Кейт была уверена, что заставила злые языки замолчать. Теперь сплетницы не знают, что и думать. Слишком уж неожиданным был такой поворот событий.
За прошедший год она только дважды видела доктора. Обе встречи произошли в прошлом месяце, когда доктор Принс приходил к ее приболевшей матери. Свои визиты к Толмаше он словно бы случайно подгадывал так, чтобы они совпадали с выходными Кейт. На кухне дома ее родителей доктор Принс вел себя безупречно вежливо, и не более того. В такие минуты Кейт думала, насколько ужасными могут быть досужие домыслы людей. Во второй его приход вместе с ней на кухне сидел Патрик. Кейт бранила себя за глупое желание, чтобы доктор одобрил ее выбор. Все ее опасения оказались напрасными. Вскоре после знакомства оба мужчины сидели и непринужденно разговаривали, даже смеялись. На прощание Родни Принс пожелал им счастья. Неловкий момент возник только тогда, когда доктор Принс спросил у Патрика, позволит ли он время от времени навещать его падчерицу. Ирландец от души рассмеялся, сочтя слова доктора чем-то вроде шутки, а Кейт, глядя в лицо доктора Принса, увидела на нем лишь благодушный интерес и, пожалуй, тень веселости. Патрик не скупился на похвалы новому знакомому: «Он настоящий джентльмен и… мужчина, Кейт. Если бы не моя любовь к Ирландии, я бы хотел стать англичанином». Милый простак Патрик!
Да, год выдался куда лучше, чем она ожидала. Сложнее всего оказалось уведомить о предстоящей свадьбе Толмаше. Свое разочарование предстоящей разлукой старики завуалировали, приняв живейшее участием в приготовлениях к свадьбе. Мисс Толмаше решила обеспечить новобрачную постельным бельем, мистер Рекс купил ковер, а мистер Бернард подарил чек на десять фунтов стерлингов. Доброта этих людей иногда была просто невообразимой. Благодаря пониманию и поддержке Патрика Кейт надеялась, что замужество не лишит ее полностью их общества. Как-то жених предложил ей ездить навещать прежних хозяев раза два в неделю после обеда. Он, оказалось, был даже не против того, чтобы Кейт продолжила свои занятия с мистером Бернардом. Учитывая ту степень предубеждения, царившую в социуме, из которого она вышла, и видя повсюду мужскую тиранию и те невидимые цепи, которыми они приковывали жен к домашнему очагу, Кейт не могла не нарадоваться покладистости Патрика.
Их будущий домик уже ждал приезда своих новых хозяев. Он находился в тихом Саймонсайде, всего в миле от района Пятнадцати улиц, но Кейт иногда казалось, что между этими двумя частями города зияет огромная бездна. В домике было четыре комнаты. Перед строением и позади него красовались два садика. Думая об их зелени, Кейт надеялась, что ее дочь вырастет и расцветет вдалеке от грязи нищенских переулков и пустырей. После событий прошлого сочельника она начала всерьез волноваться за Энни: ее прежняя веселость и непосредственность в общении, присущие детям, куда-то исчезли, а на их месте поселилась тихая меланхолия. Вспоминая себя в этом возрасте, Кейт пришла к выводу, что в смене поведения дочери повинен не только запрет на встречи с доктором Принсем, а что-то еще… Со временем Патрику, полюбившему девочку как свою собственную дочь, удалось завоевать ее расположение и частично вывести ребенка из мрачного расположения духа, но Сара говорила, что иногда внучка подолгу сидит, уставившись в одну точку. Кейт решила, что после замужества позволит Энни изредка видеться с доктором, если дочь так уж сильно к нему привязалась. Тогда эти встречи уже никому не смогут повредить. Но до свадьбы Кейт собиралась оставить свой запрет в силе. Потом она позволит им время от времени встречаться, но не так часто, как прежде.
У Кейт возникла уверенность, что все со временем уляжется. Вспоминая прежние волнения, она называла себя дурочкой. Расслабившись, она воскрешала в памяти события прошлого сочельника. Как бы повернулась ее жизнь, не вмешайся в нее тогда Конни и священник? Кто знает… Оглядываясь назад, Кейт уверяла саму себя в том, что не стоит драматизировать и давать волю воображению.
Кейт взглянула на мать. Сара мирно дремала на лавке. Какой же старой и больной она сейчас казалась дочери! Кейт ужасно хотелось увезти ее подальше от этого дома и живущего в нем мужчины. Лодыжки Сары набрякли, и опухшая кожа уже нависала над краями домашних тапок. Дочь беспокоилась о здоровье матери, ноги которой постепенно, но неуклонно опухали все больше. Кейт хотелось остаться на Рождество дома и дать Саре немного передохнуть, но Толмаше в этом году решили, что старость все-таки берет свое, и отмечать праздники в отеле, как обычно, не поехали. Из-за войны отели сейчас переполнены, заявили они Кейт, и это Рождество они собираются провести вместе с ней, вдали от шума и незнакомых лиц. Сегодня ей придется вернуться к своим хозяевам. Не то чтобы общество Толмаше ее когда-либо тяготило, совсем напротив. Просто Кейт понимала, как ждала мать ее приезда и какие планы строила на всю неделю рождественских праздников. А еще надо было не забывать и о чувствах Энни.
Сара лежала, что-то бормоча себе под нос. Кейт показалось, что мать повторяет одно и то же слово, возможно, имя, вот только речь ее была невнятной.
«Она ужасно устала и выглядит измотанной, – подумала Кейт. – Я дам ей подольше поспать. До вечернего чаепития никто все равно не придет… разве что Конни».
Мысль о двоюродной сестре вызвала неприятное чувство в ее душе. Почему Конни перестала заходить в последние два месяца? Сара, которая раньше ворчала, что ее и метлой не отвадишь от их дома, теперь жаловалась, что Конни давно не заходила. Кейт предполагала, что в этом повинна свадьба двоюродного брата Питера, на которую она с самого начала не хотела идти и отказывалась, ссылаясь на то, что ее хозяева не дадут ей выходного. По правде говоря, эту отговорку она придумала только потому, что не желала участвовать в повальной пьянке, в которую превращались праздники ее родни. Не тут-то было! Конни закатила форменный скандал, обвиняя двоюродную сестру в том, что она сильно задирает нос. В конце концов они с Патриком пошли на свадьбу. Сидя в битком набитой людьми комнате, Кейт с отвращением наблюдала за тем, как пиво и виски льются рекой. По ее представлениям, ничем хорошим такая попойка закончиться не могла. То, что сама она отказывалась пить спиртное, только укрепило Конни во мнении, что ее двоюродная сестра сильно задирает нос. Желая разрядить обстановку, Патрик, добродушно посмеиваясь, пил за двоих, опорожняя каждый протянутый Конни стакан. В результате не привыкший к такому количеству крепких напитков Патрик захмелел. К четырем часам утра все начали расходиться, но жених Кейт был в таком состоянии, что три мили до дома стали для него непреодолимым расстоянием. Патрик лишь сидел на своем месте и широко улыбался всем и каждому, не в силах подняться на ноги. Это, в известном смысле, порадовало Кейт, ибо теперь она была уверена, что даже пьяным Патрик остается все тем же добряком, а не становится злобным драчуном, как большинство мужчин, которых она знала.
В четырехкомнатном доме остались ночевать десять членов семьи. Кейт отвели место на одной кровати с двумя ее младшими двоюродными сестрами. Патрика под дружный хохот и шуточки водрузили на комод, на который предварительно положили матрас, набитый соломой. Сверху высилась лестница, ведущая на второй этаж. Судя по всему, этот комод часто использовали для отдохновения пьяных. В душе Кейт упрекала себя за то, что чувствует отвращение к своей родне. Она прекрасно понимала, что не случись ей попасть в дом к Толмаше, ее отношение к двоюродным сестрам и братьям было бы иным. Если бы она их даже и не любила, то, по крайней мере, их поведение не вызывало бы у нее такого резкого неприятия, а лишь забавляло бы. После свадьбы Патрик, кажется, проникся схожими мыслями. Он обвинил родню Кейт в том, что они намеренно его напоили. Теперь он клял свою невоздержанность последними словами и обещал Кейт, что больше спиртного в рот не возьмет.
Она лишь посмеялась над его зароком, хотя в глубине души одобряла решимость мужа не ступать на скользкий путь. Впрочем, Патрик, по ее мнению, слишком близко к сердцу принял свое «моральное падение». Последние месяцы он иногда в открытую демонстрировал свою враждебность по отношению к Фоссетам, а Конни всегда уходила из кухни, когда там появлялась Кейт.
Кейт не могла понять, к чему такие крайности. Если бы Патрик, напившись, сделал из себя посмешище, то его теперешняя враждебность была бы понятна. Иногда Кейт приходило на ум, что Конни просто завидует ей. Будучи на пять лет старше Кейт, ее двоюродная сестра не отличалась привлекательностью и имела склонность к полноте. Даже ее отец иногда бурчал, что у его дочери «на грудях больше, чем в голове».
Кейт не держала зла на двоюродную сестру. Сидя в уюте и тепле кухни, она думала о том, что вскоре станет хозяйкой в миленьком домике. Патрик доказал, что по-настоящему ее любит. Дружба, глубокое понимание и душевная привязанность со стороны Толмаше грели ей душу. Кейт чувствовала жалость по отношению к Конни и ее тщетным попыткам завоевать внимание со стороны представителей противоположного пола.
Выйдя из задумчивого состояния, Кейт вернулась к платью дочери и продолжила украшать его оборочками. Она часто думала о будущем Энни. Ее следует воспитать католичкой, но только не в школе на Боро-роуд. В этом Кейт оставалась непреклонной. Еще она решила, что лучше каждое воскресенье преодолевать две-три мили пешком туда и обратно, чем ходить к отцу О’Молли в церковь святого Дэвида на Боро-роуд. В Шилдсе и Тайн-Доке тоже есть католические храмы.
Крик матери заставил Кейт встрепенуться.
Сара привстала на лавке, выкрикивая имя:
– Стефан! Стефан!
– Ма! – легонько взяв ее за плечи и встряхнув, позвала дочь. – Проснись! Очнись, дорогая!
Сара ойкнула и открыла глаза.
– Лапуля! А Стефан здесь?
– Тебе что-то приснилось, мамочка. Ложись… Отдохни…
Кейт уложила мать обратно на подушки.
Сара немного полежала, глядя на дочь. Ее лицо при этом казалось каким-то помолодевшим, преисполненным радости, но постепенно оно вновь осунулось и приняло всегдашнее выражение. Сара зевнула.
– Да, девочка моя, я видела сон.
– Во сне ты звала какого-то Стефана. Кто такой этот Стефан? Среди тех, кого я знаю, нет никакого Стефана.
– Я громко его звала?
– Ты бормотала его имя некоторое время…
– Боже мой! Боже мой! – выражение страха появилось на лице Сары. – Я давно думала, что мне следует что-нибудь предпринять… Думаю, я не надолго задержусь на этом свете.
– О, мама, не говори так! Твоим ногам нужен отдых. Вскоре ты пойдешь на поправку. Пожалуйста, не думай о плохом. В следующем году все наладится. Я буду приходить и помогать тебе с работой по дому.
Кейт погладила редеющие, седые волосы матери. Ее глаза светились тревогой.
Сара немного помолчала, а затем тихим голосом сказала:
– Кто-нибудь слышал? Энни или еще кто?
– Нет, дорогая. Энни пошла вместе с Роузи на представление. До пяти вечера никто не придет. – Подумав, она добавила: – Я надеюсь…
– Мне надо кое-что тебе рассказать, лапуля, – тихим голосом начала Сара. – Сначала я хотела сохранить свою тайну… унести ее с собою в могилу, но теперь начинаю сомневаться. Ты имеешь право все знать. В доме точно никого нет, кроме нас?
– Нет, никого.
– Тогда закрой на засов заднюю дверь, прикрой переднюю так, чтобы нас никто не застал врасплох, а потом возвращайся, садись и слушай…
Несколько озадаченная поведением матери, Кейт выполнила ее просьбу и села, взяв руку Сары в свои ладони.
– Не знаю, с чего начать, милочка. – В голосе матери зазвучали слезы.
Она смотрела на дочь, любуясь теплой красотой своего ребенка. В ее памяти всплыли обстоятельства, сопутствовавшие ее рождению. Сара нервно облизала губы – старая привычка.
– Лучше уж я расскажу тебе прямо сейчас, пока есть время. Тим не твой отец, Кейт!
Мать пристально вглядывалась в лицо дочери, ожидая увидеть на нем смену чувств.
Рука Кейт, лежащая на руке матери, даже не дрогнула. Пальцы все так же нежно сжимали пальцы матери. « Надеюсь, Энни не промокнет. За окном такой сильный дождь…»Кейт слушала, как потрескивает огонь в камине. Уголь почти выгорел. В кухне быстро темнело. Скоро надо будет зажечь газ… Мать внимательно вглядывалась в спокойное лицо дочери. Кейт понимала, что должна что-то сказать, вот только она не знала что. Она не находила слов, чтобы описать состояние радости, которое охватило ее после неожиданной новости. Почти всю жизнь Кейт была ненавистна сама мысль о том, что ее отцом является Тим Ханниген. Как со слепотой или врожденным увечьем, она не могла ничего с этим поделать, кроме как смириться с мыслью, что является дочерью мерзавца. Один его вид вызывал у нее отвращение. Кейт до сих пор до конца не избавилась от своего детского страха стать когда-то похожей на Тима Ханнигена. Но сейчас… Какая радость! Какое облегчение! Слава Богу!
– Дорогуша! – взволнованно воскликнула Сара. – Ты ведь на меня не в обиде?
– Нет, мамочка, что ты!
Кейт порывисто прижалась своим лицом к лицу матери. Сара погладила ее волосы.
– Ну вот, девочка моя… ну вот. Но, дорогая, – она отстранила дочь от себя, – никому не говори об этом, пока я не умру. Обещаешь?
Кейт пообещала, хотя ей и хотелось рассказать об этом всему свету. Она испытывала странную потребность петь и танцевать. Оказывается, Тим Ханниген не имеет никакого касательства к ее рождению! Значит, и ее двоюродные сестры и братья в Джероу на самом деле ей не родня… Кейт захотелось резвиться и бегать по кухне, словно маленькой девочке. Она вспомнила те непродолжительные периоды в детстве, когда была счастлива. Они сваливались на нее как снег на голову, нежданно-негаданно, как это свойственно детскому восприятию мира. Они казались светом, проистекающим из неиссякаемого источника радости, присущей детям. Эта радость приходит без видимых причин. Вот и сейчас ей хотелось вскочить с места и бежать, бежать, не чуя под собой ног…
К полному удивлению матери, Кейт подняла руки над головой, сплела пальцы вместе и завертелась по кухне в танце. Ее пышная юбка взмыла вверх и зашелестела, коснувшись края стола. Метнувшись к лавке, Кейт встала на колени подле матери и положила голову ей на плечо. Так они и замерли, недвижные и молчаливые, обнимая друг друга и ожидая сами не зная чего…
Успокоившись, Кейт начала думать более связно. У нее возникли вопросы. Кейт поднялась с колен, села на стул и вновь взяла мать за руки.
– Он знает, ма?
– Да и… нет… – сказала Сара. – Он подозревает, но ни в чем не уверен. Когда ты родилась, то была похожа на своего отца, а не на Тима Ханнигена. Он пытался вырвать у меня правду, но я не поддалась. Меня страшило, что муж может с тобой сделать, если узнает… Я всегда отрицала все его обвинения.
– Кто мой отец?
– Он был художником, дорогуша.
– Художником!
Лицо Кейт просияло.
– Да, лапуля… Он рисовал картины доков, трущоб и живущих в них людей. Помню, Стефан изобразил на одной из своих картин слепого нищего, сидящего под аркой ворот. Он не рисовал ничего красивого… Стефан появился как-то душным июльским вечером у двери черного хода и сказал, что слышал, будто бы мы сдаем комнату. Он хотел снять ее на несколько недель. Я пригласила незнакомца в дом. Тим как раз пил свой чай. Сначала я была уверена, что муж ему откажет. Тим окинул вошедшего взглядом с ног до головы, и тот, судя по всему, не произвел на него особого впечатления. Твой отец был невысокого роста, худощавого телосложения, а волосы на висках начали седеть, несмотря на то что ему не исполнилось еще и сорока лет. Когда он предложил платить за комнату тридцать шиллингов в неделю, это решило дело. Тридцать шиллингов в неделю тогда было для нас целым состоянием.
– Он долго прожил у вас? – спросила Кейт. – Он обо мне знает?
– Стефан оставался три месяца, а потом уехал. Нет, он не знал о моей беременности, но предлагал сбежать от мужа с ним.
– А почему ты не сбежала?
– Я была замужней женщиной, лапуля. Как говорится, «и в радости, и в горе». Тогда у меня не хватило смелости. Случись это на несколько лет позже, кто знает, возможно, я бы и убежала, но тогда я испугалась… А через полтора года стало слишком поздно…
– Почему? Стефан давал о себе знать?
– Нет. Он не искал со мной встречи. Стефан оставил адрес на случай, если я передумаю, но потом он умер… Я узнала о его смерти из газеты. Половину страницы занимали его фотография и снимки его картин. Я не осмелилась сохранить газету.
– Ну, ма, – поглаживая мамину руку, сказала Кейт. – Почему ты не рассказала ему обо мне?
– Если бы он вернулся, то без смертоубийства не обошлось бы. Тим и Стефан возненавидели друг друга почти сразу.
– Он тебя любил, ма?
– Говорил, что любит.
Кейт взглянула на седые волосы и усталые глаза матери, под которыми образовались морщинистые мешки. Дрожащий рот. Заплетающийся язык. Какая же она старая! Сейчас трудно поверить, что когда-то ее мама была молодой и красивой, настолько красивой, что ее полюбил художник. Да, когда-то она определенно была симпатичной. Наверное, его привлек мамин характер – мягкий и непритязательный. Она ничего не просила взамен своей любви и готова была отдать все, что имела.
– Я тебя люблю, – сказала Кейт.
Она порывисто склонилась над матерью. Ее большие глаза светились нежностью.
Сара часто заморгала и мотнула головой, словно отгоняя от себя смущение. Ее дочь вела себя очень странно. В той среде, в которой она выросла, о таком говорить вслух принято не было даже тогда, когда ты чувствовала к другому человеку сильнейшую сердечную привязанность. Наверное, долгое общение с Толмаше так на Кейт подействовало. В любом случае ей было приятно услышать от дочери, что та ее любит… Сколько лет минуло с тех пор, как ей такое говорили? Почти двадцать шесть!
Кто-то сильно затряс дверь черного хода. Обе женщины вскочили со своих мест. В глазах обеих светился немой вопрос. Это не мог быть он. Смена Тима Ханнигена заканчивалась в пять часов вечера.
Кейт отодвинула засов. На пороге стоял Патрик. Почувствовав облегчение, она хотела уже отпустить какую-нибудь шуточку, но улыбка угасла на ее губах, когда Кейт увидела выражение лица жениха.
– Что, Патрик? Что стряслось? Не стой здесь как вкопанный. Заходи.
Жених в нерешительности застыл на пороге. Его желание войти, видимо, улетучилось при виде невесты. Патрик продолжал неподвижно стоять, уставившись на Кейт странно расширившимися глазами.
– У тебя беда? Пожалуйста, входи, не стой здесь, на холоде. Что, ради бога, с тобой стряслось?
Патрик сделал несколько шагов вперед, не отрывая взгляда от лица невесты.
Кейт затворила за ним дверь, соображая, что же плохого могло случиться. Еще недавно она чувствовала себя такой счастливой. Почему она надеялась, что ее счастью суждено длиться вечно?
– Садись, – тихо сказала она. – Подожди, пока я зажгу газ. Когда ты не пришел на обед, я подумала, что ты будешь работать допоздна.
Кейт зажгла газовую лампу, опустила жалюзи и повернулась к жениху. Выражение его глаз было каким-то затравленным. Испытывая к нему жалость, Кейт протянула руку и коснулась пальцами его руки. Внезапно Патрик обнял ее с такой страстью, с такой силой, что у Кейт перехватило дух, а в ушах зашумело. Его руки, подобно стальным скобам, прижали ее к нему, сдавили, сковали мертвой хваткой, так что она не могла и пошевелиться. Затем Патрик впился своими губами в ее губы. Так страстно он ее прежде никогда не целовал.
«Не надо сопротивляться, – пронеслась в голове Кейт неясная мысль. – С ним что-то не так. Он болен».
Сара, свесив ноги с края лавки, взирала на эту сцену с немым изумлением. Она тоже чувствовала, что что-то не так, что беда вновь постучалась в ее дом, вот только еще не знала, какой образ беда примет на этот раз. Патрик вел себя крайне странно.
«Он не в себе, бедолага, он не в себе, – пронеслось у нее в голове. – Только бы он успокоился, а то ведет себя – просто ужас!»
Когда Патрик спустя целую вечность, как показалось Кейт, отстранил свои губы от ее, а его объятия перестали напоминать медвежьи и в них вернулась та нежность, к которой Кейт привыкла, она мягко отстранила жениха от себя и, тяжело дыша, опустилась на стул, все еще немного испуганная.
Патрик молчал, продолжая странно смотреть на свою невесту.
Тишину нарушила Сара:
– Что случилось, мальчик мой? Рассказывай. Не молчи!
После долгой, болезненной паузы Патрик медленно повернулся к будущей теще. Сейчас он выглядел униженным и по-детски несчастным.
– Это все Конни Фоссет, ма! Это она все подстроила!
– Конни! – одновременно воскликнули обе женщины.
– Какое отношение Конни имеет к нам? – задала вопрос Кейт, хотя растущий в душе страх подсказывал ей, что самое прямое, и уже сделала с ними все, что хотела.
– Моя дорогая! Кейт!
Патрик рухнул перед невестой на колени, вновь обхватив ее своими ручищами и зарывшись лицом в складки платья.
Кейт беспомощно посмотрела поверх его головы на мать.
Сара залилась краской смущения, так как ей никогда прежде не доводилось быть свидетельницей таких бурных сцен.
– Дорогой… Дорогой… – лепетала пожилая женщина.
– Послушай, Патрик, – решительным голосом произнесла Кейт, отрывая голову жениха от своих колен. – Ты должен рассказать мне, что случилось. Что могла натворить Конни, чтобы довести тебя до такого состояния? Я должна все знать.
Его глаза загнанно забегали. Тихий стон вырвался из груди Патрика.
– Да… Ты должна знать…
Он тяжело поднялся на ноги.
– Я должен все тебе рассказать. Я часами бродил по улицам и убеждал себя пойти и все тебе рассказать. Я говорил себе: «Я должен ей все рассказать… Пресвятая Богородица! Я должен все ей рассказать…» Ну, я расскажу… Но я сейчас смотрю на тебя и не могу сказать то, что должен сказать. Не уходите! – воскликнул Патрик, когда Сара встала с лавки. – Вы тоже должны узнать…
Патрик повернулся к камину и, глядя на танцующие языки пламени, заговорил.
Кейт и Сара смотрели на его широкую спину и распростертые руки, нервно сжимающие и разжимающие украшения каминной решетки. Патрик рассказывал о том, что случилось в ночь после свадьбы Питера Фоссета.
Сердце в груди Кейт защемило. Было трудно дышать. Глаза и горло горели огнем… Она увидела комод под лестницей и уложенный на него тюфяк с соломой. Она увидела Патрика, который открывает свои объятия женщине, которую под действием алкоголя принимает за свою невесту… Что сделано, то сделано. Дороги назад нет. Протрезвев, он понял, что натворил, и пообещал Конни, что задушит ее, если она проболтается. Неделя сменялась неделей, и Патрик постарался вычеркнуть из головы неприятное происшествие, но вчера вечером в его дом пришел ее отец вместе с О’Молли и священник заставил его поклясться благополучием их ребенка, что он возьмет в жены Конни.
– Ты слышишь, Кейт? – поворачиваясь, сказал Патрик.
Слезы бежали по его щекам.
– Я поклялся, что возьму ее в жены ,но – Иисус мне судья! – я ненавижу все в ней, даже имя. Еще я поклялся у алтаря, и об этом отец О’Молли не знает, что она получит мое имя, но не более. Сегодня утром я записался добровольцем и иду на войну…
«Если ты когда-нибудь пожалеешь о сегодняшнем дне, то пусть смерть настигнет меня в тот же миг», – вспомнила Кейт слова, произнесенные Патриком год назад.
