Текст книги "Девушка с приданым"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Гостиная
Узкая аллея вела от Хартонской дороги к Конистер-Хауз, вернее, к одной из каменных стен, ограждающих территорию, на которой стоял дом. Через кованые железные ворота можно было попасть в «верхний сад», представляющий собой обширную, идущую под уклон лужайку, обсаженную декоративными деревьями. «Нижний сад» состоял из заросшего кувшинками пруда в центре, лужаек и цветочных клумб по краям. По низеньким ступенькам отсюда можно было подняться на террасу, на которую выходили два французских окна – высокие и широкие остекленные рамы с дверьми. Трехэтажный дом, сложенный из красного кирпича, не особенно возвышался над окружающей местностью, поэтому с первого этажа даже самый внимательный наблюдатель мог увидеть лишь сад и увитые плющом каменные стены, отделяющие Конистер-Хауз от окружающего мира. Только эта уединенность, по мнению Стеллы Принс, делала жизнь в этом мерзком городишке хотя бы немного сносной. Когда она с мужем впервые приехала в Шилдс, в фешенебельных районах города, где жили представители приличного общества, не отыскалось подходящего дома, который Родни мог бы снять. Все, что им попадалось, не предполагало соблюдения элементарной конфиденциальности: соседи и прохожие могли свободно пялиться на то, чем она занимается в саду. Такого Стелла допустить никак не могла. Конистер-Хауз стоял на задворках фешенебельных районов, но абсолютная защищенность от докучливых праздных зевак произвела на нее должное впечатление. Стелле показалось, что она наконец-то нашла благодатный оазис в этой выгребной яме, кишащей грубыми людьми. Она с первого взгляда возненавидела убогие улочки, ведущие к угольным шахтам и судам, стоящим в порту. Летом она могла сидеть в саду в тишине и сочинять стихи, представляя, что находится за тысячи миль от всего этого мрачного убожества. Иногда, правда, сюда долетали приглушенные гудки пароходов, ветер приносил сажу и копоть, но два садовника и три горничные, нанятые вскоре после переезда, делали все возможное, чтобы содержать Конистер-Хауз в идеальном порядке. Стелла твердо решила, что если уж ей приходится здесь жить, то ее жизнь не должна быть невыносимой.
Она много времени проводила в гостиной, погруженная в свои мысли. Стены помещения были окрашены в нежные, серебристо-сероватые тона. Ни одна из картин на стенах не портила целостности впечатления. Деревянные части интерьера покрыли темным лаком. На окнах аккуратными складками висели длинные бархатные портьеры темно-розового цвета. Пол покрывал одноцветный ковер, чуть темнее, чем портьеры. На ковре, по бокам от камина, отделанного мореным дубом, симметрично были расставлены два роскошных кресла с подлокотниками в стиле Хепплуайта и два мягких стула, от которых так и веяло стариной. У одной стены стоял книжный шкаф орехового дерева времен королевы Анны, напротив него – небольшой застекленный шкафчик того же периода. Черное дерево каминной полки подчеркивалось великолепием трех статуэток бауского фарфора. Небольшой диванчик на гнутых ножках стоял напротив камина. У застекленной двери, ведущей в сад, разместился письменный стол семнадцатого века.
Комната производила большое впечатление на гостей, особенно сейчас, когда в моду вошли стулья с жесткими спинками, каминные решетки и тяжелая мебель из красного дерева. В определенном смысле это был протест против окружающей действительности. Никто из гостей Конистер-Хауз не оставался равнодушен к этому капризу хозяйки дома. Здесь неукоснительно поддерживался идеальный порядок. Если в гостиной оказывалось больше шести человек, то стулья приносились из других комнат дома, но затем возвращались на место. Гости уходили, слегка подавленные великолепием обстановки и испытывая благоговейное почтение к миссис Принс за то, что она умеет поддерживать дом в идеальном состоянии и давать такие дивные званые обеды. Впрочем, хозяйка дома не была обыкновенной женщиной, она была поэтессой.
Стелла сама создавала интерьер гостиной, подбирала каждый предмет обстановки, постепенно заменяя более простые вещи, которые они с мужем купили сразу же после свадьбы.
Сейчас Стелла сидела за письменным столом и перечитывала письмо, полученное с утренней почтой. Ее глубоко посаженные глаза светились радостным волнением, а обычно бледное лицо раскраснелось.
Что скажет Родни, когда узнает новость? Он ведь считает, что все ее творчество – не больше, чем игра, простое позерство, не имеющее за собой ни унции таланта. Сначала муж называл Стеллу «маленькой умненькой девочкой» и воспринимал ее поэзию не выше шутки или, в лучшем случае, относился к ней, как к своеобразному хобби. Потом его снисходительное высокомерие сменилось явной враждебностью. Иногда Родни даже говорил, что нельзя столько времени попусту тратить на бумагомарание и что в жизни найдется много более полезных дел. Стелла считала себя достаточно умной, чтобы не задать вопрос: «Каких?» Она не хотела услышать в ответ: «Усыновить ребенка». По мнению Стеллы Принс, она и так много страдает. Не стоит усугублять свою горькую участь. Если бы Стелла заранее узнала, что ее жених собирается практиковать в этих ужасных трущобах, то ни за что не вышла бы за него замуж. Она-то думала, что впереди его ждет по меньшей мере Харли-стрит [5], а затем, возможно, и титул. Ее сестра выгодно вышла замуж, а Стелла с детства привыкла свысока смотреть на Аннабель. Теперь-то она понимала, что прогадала, но тогда юную Стеллу очень забавляло то, что два брата соперничают из-за нее. К тому же бородатый Родни, только что вернувшийся после учебы в колледже, показался ей преисполненным романтики. Только теперь Стелла поняла, что следовало предпочесть Фрэнка. Во-первых, он ей тоже нравился, а во-вторых, она была убеждена, что смогла бы куда легче добиться желаемого от Фрэнка, чем от Родни. Деверь свято чтил устои, бытующие в хорошем обществе, не маялся идеями о преобразовании социума и, судя по всему, не отличался той звериной похотливостью, которую она так ненавидела в Родни. Фрэнк более… культурный, что ли. В поведении Родни всегда чувствовалась некая грубоватость. Впрочем, как, внутренне улыбаясь самой себе, часто думала Стелла, ей удалось избежать многих неприятностей, включая деторождение. В конце концов, все мужчины глупцы, и Родни, несмотря на медицинское образование, не был исключением. Ей становилось даже смешно, когда она вспоминала, насколько просто все оказалось. Пришлось съездить за границу, заплатить – и все было улажено. Стелла не относилась к той категории девушек, что совершают опрометчивые шаги. Полученные знания очень помогли ей после заключения брака. Родни так ничего и не заподозрил. Он всегда недооценивал ее ум. Впрочем, это и к лучшему.
Заслышав звук мотора автомобиля, подъезжающего сзади к дому, Стелла встала из-за стола, вышла из гостиной, пересекла холл и вошла в столовую напротив. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться: все в порядке. Она позвонила в маленький колокольчик. В столовую вошла опрятно одетая горничная.
– Мэри! Скажи кухарке, чтобы не подавала обед еще пятнадцать минут, – распорядилась Стелла.
Она вернулась в гостиную и взяла со стола оставленный ею конверт. Остановившись у камина, миссис Принс застыла в ожидании появления мужа. Послышался звук открывающейся дверцы автомобиля. Затем Стелла встрепенулась, вслушиваясь. С кем это он там разговаривает?
– Ну, вот мы и на месте. Давай я помогу тебе снять шапку и пальто. Ты у нас просто маленькая леди! Молодец, со всем справилась…
Когда на пороге гостиной появился муж, держа за руку миленькую светловолосую девочку, изумлению Стеллы не было предела. Пожалуй, она не удивилась бы больше, увидев своего мужа с рогами на голове.
– Я привел к нам в гости эту маленькую леди, Стелла, – сказал Родни.
Он шел по гостиной, приноравливаясь к маленьким шажкам ребенка.
– Что это за… – начала жена.
– Теперь, Энни, скажи: «Здравствуйте, миссис Принс!» Давай. Как учила Кейт.
Родни присел перед девочкой на корточки. Его голова оказалась на одном уровне с ее головкой. Энни глянула на врача. Ее зеленые глаза миндалевидной формы светились доверием и обожанием. Прямые соломенно-желтые волосы спадали на плечи и там уже оканчивались миленькими завитками. Одета она была в платьице с белым, украшенным оборками, фартушком. Девочка широко улыбалась. При этом было видно, что у ребенка нет двух нижних зубов.
Девочка послушно повернулась к разодетой леди и протянула свою правую ручку.
– Здравствуйте… миссис… Принс… – нежным голоском проговорила она с заметным северным акцентом.
– Умненькая девочка! Ты не считаешь?
Пальцы Стеллы коснулись руки ребенка.
«Такого я от него не ожидала, – пронеслось в ее голове. – Что бы это могло означать?»
Увидев выражение лица жены, Родни выпрямился и, повернувшись к камину, сделал вид, что перемешивает в нем угли.
– Я решил угостить девочку, Стелла. Надеюсь, ты не против, дорогая. Она почти весь день прождала меня в конце Пятнадцати улиц. Правда, мило? Видела бы ты, где ей приходится жить! Условия просто ужасные…
– Кто она?
– Ребенок Кейт Ханниген. Я почти потерял ее четыре года назад, как раз в сочельник… Я мог их обеих потерять.
– А мама не скучает по девочке?
– Она сейчас в услужении где-то в Вестоу. Я договорился с ее бабушкой.
Стелла в изумлении взирала на своего мужа. Он привел в дом ребенка этих оборванцев!…
– И что нам с ней делать? Не можем же мы позволить ребенку бегать по дому!
Спина Родни сгорбилась еще больше. Его борода дернулась вниз.
– Я хочу накормить Энни, – произнес он тоном, в котором Стелла услышала упрямую решительность.
– Замечательно! Я позвоню Мэри, и она отведет ее на кухню.
– Она не пойдет на кухню.
– Ты же не хочешь, чтобы она села за стол вместе с нами?
– Хочу. Определенно хочу.
– Доктор! – позвала Энни, дергая врача за полу пиджака.
Улыбка сошла с ее лица, глаза светились робостью. Девочка почувствовала, что что-то не в порядке. Именно так звучал голос дедушки, когда он грубо отталкивал ее в сторону или пугал бабушку.
– Все в порядке, дорогуша, все в порядке, – сказал Родни, беря девочку на руки.
Глаза его жены приобрели вид двух кусочков голубого стекла.
– На обеденном столе – кружевная скатерть ручной работы. Она может разбить хрусталь или споудский фарфор. Меня саму до десяти лет не пускали в столовую. Только потом…
– Хорошо! Хорошо! – словно выплевывая каждое слово, заявил Родни. – Не хочу больше ничего слышать!
Развернувшись, он вышел из столовой и по коридору прошел на кухню. По дороге он принужденно улыбался и болтал без умолку, стараясь развеять страх, появившийся в лице Энни. Ему до слез было жалко малышку. Родни понимал, что, живя под одной крышей с Тимом Ханнигеном, девочка часто испытывала это чувство. Но то, что ее напугали в его собственном доме, казалось просто чудовищным.
Три женщины на кухне не удивились, когда их хозяин появился в дверях с ребенком на руках. Несколькими минутами ранее им довелось наблюдать из окна кухни за тем, как доктор Принс помогает девочке выбраться из автомобиля. Мэри Диксон даже рот открыла от изумления: дочка Кейт Ханниген! И доктор ни с того ни с сего привозит чужого ребенка в свой дом… Возможно, Дорри Кларк не так уж ошибалась, намекая, что ей кое-что известно об отношениях между Кейт и их хозяином. Мэри Диксон тогда пропустила слова акушерки мимо ушей. Во-первых, она считала Дорри Кларк старой, обозленной на всех и вся свиньей, а во-вторых, с подозрением относилась к католикам.
Для Мэри слова католички не многого стоили. Теперь же, сложив два и два, она пришла к единственно верному ответу… Откуда, к примеру, у Кейт Ханниген взялась ее роскошная одежда? Ну и дела… Теперь она по-иному смотрела на доктора.
– Я привел к вам гостью, миссис Саммерс. Не могли бы вы накормить эту маленькую леди?
– С превеликим удовольствием, – ответила кухарка, глядя, как светлая головка девочки прижимается к темным волосам доктора.
Про себя миссис Саммерс подумала, что ее хозяин похож на доброго черта, который нянчится с маленьким ангелочком. Доктору не хватает детей… Если бы у него были свои собственные дети, то все в доме изменилось бы к лучшему. У хозяйки в венах не кровь, а лед. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: большинство ссор возникает именно из-за бездетности миссис Принс.
Губки Энни скривились, когда она увидела, что доктор собирается оставить ее здесь.
– Я хочу пойти с вами.
– Я скоро вернусь, Энни. Просто пойду в другую комнату, а затем вернусь.
– Вы вернетесь?
– Конечно, вернусь. Обещаю.
– А теперь посмотрим, что я для тебя приготовила, – сказала миссис Саммерс, перехватывая инициативу.
Родни прошел в туалетную комнату, расположенную рядом с холлом. Намыливая руки, он думал над тем, что совершил ошибку, привезя девочку сюда. Просто она казалась такой милой и одинокой, стоя в конце унылой улицы и терпеливо ожидая, когда он появится на своей машине. Сегодня сочельник, а Рождество как-никак детский праздник… В своих мечтах он видел, как будет играть с Энни на ковре перед камином, а Стелла, возможно, сидя на стуле, будет смеяться, глядя на них… Детская любовь Энни, рожденная добротой, которую она видела в докторе, затронула струну в сердце Родни. Ему захотелось сделать ее жизнь как можно легче, не вызывая при этом кривотолков. Чувствуя разочарование от того, как Стелла отреагировала на ребенка, Родни преисполнился глубокого сожаления. В глубине души он надеялся, что такая славная малышка, как Энни, может возбудить любопытство жены. Если бы только… Нет. Это безнадежно. Каждый его шаг, каждый его намек тактично отклонялись…
Когда он вернулся в гостиную, Стелла стояла у камина. Ее лицо казалось камеей из слоновой кости на фоне черного дерева каминной полки. От нее исходил флер утонченности. Насколько же его жена была хрупкой и сильной одновременно! Почему у них все не заладилось с самого начала? Сразу же после свадьбы их темпераменты вступили в непримиримый конфликт. Проблема крылась не только в физической несовместимости. Даже их ежедневное общение со временем превратилось в обмен колкими замечаниями. Он хотел детей. Стелла была не способна их ему дать. После всех необходимых анализов и осмотров Родни убедился, что с женой все в порядке. Затем удостоверился, что вина лежит не на нем. В любом случае, Стелла не беременела. Родни нуждался в доме, в месте, где бы у него была хотя бы собака, но жена превратила место их обитания в красивую раковину. Он нуждался в ком-то, с кем можно было бы поговорить, кто мог бы войти в одиночество, которое было им самим, в ком-то, кто мог бы вывести Родни из его теперешнего состояния своим сочувствием и пониманием. Он не хотел, чтобы каждый разговор с женой заканчивался сползанием в мир фантазий. Стелла удивительнейшим образом умела превратить обсуждение даже самых будничных дел в метафизический лес абстрактности. Родни любил поэзию, но его любимые поэты писали о мужестве, а стиль и язык их стихов отличались простотой. Стелла высмеивала поэтические предпочтения мужа. Пожалуй, их жизнь могла бы стать сносной, перестань они доказывать друг другу свою правоту, но это оказалось делом неосуществимым.
Стелла, сжимая в руке письмо, едва сдерживала рвущееся из нее желание сообщить мужу радостную новость. Но делать это сейчас, пока не развеялась тяжелая атмосфера, навеянная глупой ссорой, было неуместным. Поэтому она решила сначала подготовить почву.
– Родни! Извини меня, дорогой, но дети такие неуклюжие. Она могла бы что-то разбить или поломать. Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым за то, что привел ее сюда… Я ведь права?
Стелла подошла и подставила мужу лицо для поцелуя.
– Ты меня простил за то, что я не хочу, чтобы девочка перебила мой споудский фарфор? – улыбаясь, спросила она у Родни. – Ты больше на меня не сердишься? Когда ты сердишься, то становишься похожим на темного демона. Удивительно, что дети тебя не боятся, а напротив, ждут на углах улиц.
Стелла преуспела: ее игривость польстила мужу.
– Ну?! – сморщив носик, улыбалась Стелла.
Он улыбнулся ей в ответ. Надежда вновь затеплилась в его сердце. Родни готов был схватиться за соломинку.
– Извини, дорогая, я был неправ, но если бы ты только видела, как живут некоторые из этих детей. В четырех комнатах ютятся иногда до двенадцати-четырнадцати человек. Энни, в определенном смысле, счастливица. Трое в четырех комнатах – совсем неплохо. К сожалению, вместо деда у нее свирепое чудовище. Я лечил его в течение восьми месяцев, пока у старика болела нога, и не мог без отвращения к нему прикасаться. Он казался мне гигантской змеей. Дело, думаю, в выражении его глаз. Ума не приложу, как он смог стать отцом…
– Послушай, дорогой, – мягко перебила его Стелла. – Прежде чем Мэри сервирует стол, я хочу сообщить тебе новость. Прочти это.
И протянула ему письмо. Пока муж читал, она стояла, заложив руки за спину, и ждала его реакции с нетерпением маленькой девочки.
– Стелла! Я не знал, что ты посылала рукописи своих стихов. Я рад за тебя…
Понимая, как важно это для жены, Родни постарался казаться приятно удивленным новостью, страшась того, что ее удача может стать еще одним камнем преткновения между ними. Обняв жену, он нежно ее поцеловал.
– Поздравляю, дорогая! Ну… – проговорил Родни, обнимая одной рукой Стеллу за плечи, а другой сжимая письмо. – В свободное время ты сможешь написать еще один сборник. Думаю, ты станешь знаменитой.
– Родни! Не глупи.
– Но ведь совсем непросто добиться публикации сборника стихотворений. Рассказы публикуют куда охотнее, а вот к поэзии издатели относятся с осторожностью.
– Но они такие простенькие…
– Простенькие или нет, а издателям понравились.
К своей досаде Стелла поняла, что ее муж удивляется не столько тому, что она до сих пор пишет стихи, сколько тому, что их собираются издать отдельной книгой. «Простенькие или нет…» – так он сказал. Мог бы Герберт Баррингтон позволить себе такую бестактность? Никогда. Но, по мнению Родни, Герберт – изнеженный мальчишка. Муж не знал, что именно Герберт посоветовал ей послать рукописи стихов его кузену, издателю. Не стоит ему этого говорить, а то Родни решит, что именно этому родству она обязана своим успехом. Скрывая от мужа раздражение, Стелла, улыбаясь, направилась в столовую.
В попытке закрепить то, что он принял за оттепель в их отношениях, Родни предложил:
– Надо отпраздновать это событие. Давай поедем куда-нибудь этим вечером? Например, в Ньюкасл. Я закажу столик в…
– Родни! – с видом ангельского терпения оборвала его Стелла. – Ты забыл, что мы даем сегодня званый ужин?
– Боже мой! Разве?
– Приедут даже твои друзья Дэвидсоны…
– А можно без сарказма, Стелла?
– Я и не думала шутить. Ты все время только и делаешь, что рассказываешь мне о них. По правде, я удивлена, что ты забыл о приглашении.
– Нет, не забыл. Просто у меня на минутку вылетело из головы, что они приедут сегодня. Мне хотелось немного развеяться и отпраздновать твой успех.
– Это очень мило с твоей стороны, но, дорогой, мы отметим публикацию сборника как-нибудь потом. Сегодня вечером будем развлекать местных.
«Всех, кроме одного», – добавила она про себя.
Заслышав слово «местных», Родни бросил на жену быстрый понимающий взгляд и смолк, прекрасно осознавая, что ближе, чем есть, им все равно не стать. Успех просто сделал жену ненадолго более покладистой, чем обычно. Это спасло его от необходимости в очередной раз унимать приступ душевных страданий Стеллы, вызванный «бестактным поведением» мужа, который посмел привести в их дом ребенка.
Очередной званый ужин миссис Принс подходил к концу. Клара Ричардс, сидя справа от хозяина дома, смотрела поверх длинного, сверкающего сервировкой стола на хозяйку Конистер-Хауза, которая вела светскую беседу с сусально выглядевшим молодым человеком. Тот так нервно жестикулировал руками, словно они ему не принадлежали. В душе миссис Ричардс все кипело. В прошлый раз, когда она давала званый ужин, на котором присутствовала чета Принсов, ей удалось добиться семи перемен блюд. Для этого она потратила несколько дней, роясь в кулинарных книгах и обдумывая кушанья. А эта фарфоровая кукла в конце стола удосужилась подать только пять блюд, а все за столом только и делают, что хвалят ее… «Ее бесподобные hors d’oeuvres!… [6]Ее элегантные чаши для споласкивания пальцев… Ее горящие в канделябрах на столах свечи!…» Кого она, в конце концов, из себя строит?! Она такая же жена доктора и не более того… И посмотрите только на него! Сидит и смеется, болтая с Пегги Дэвидсон… Глядя на Родни Принса, миссис Ричардс не могла понять, что же в нем такого есть, почему его практика утроилась за четыре года? Сейчас его пациентами были более половины жителей Тайн-Дока и почти всего Ист-Джероу. А теперь вот леди Кутберт-Гаррис посылает за ним с дальнего конца Вестоу. Джо отшучивается, говоря, что леди Кутберт-Гаррис – женщина невротичного склада характера. Ей, должно быть, импонирует борода доктора Принса. Смешки смешками, а Джо в последнее время потерял много пациентов, вернее пациенток. Что-то в этом должно быть. На красавчика доктор Принс совсем не похож. Людей, пожалуй, привлекают аристократичность его манер и смеющийся, глубокий голос. В любом случае что-то надобно предпринять. Но что? Миссис Ричардс не знала. Ей, конечно, было бы неприятно знать, что ее муж оказывает знаки внимания другим женщинам, так что в сложившейся ситуации Клара Ричардс видела свои хорошие стороны. Муж и без того доставлял ей много хлопот, тратя деньги на выпивку. А им ведь надо растить трех девочек… Воспоминание о детях вернуло ее мысли в прежнее русло. Стелла Принс… Ради хорошей цели иногда приходится держать свечу даже для дьявола. Ее сестра вышла замуж за лорда, за настоящего лорда, а не из этих, новоиспеченных… Миссис Ричардс проследила его родословную и была поражена. Сестра Стеллы с мужем приезжали сюда погостить в прошлом году. Вполне возможно, они приедут еще. Если ее девочек представят лорду, то это будет хорошим началом…
За столом, напротив, Пегги Дэвидсон слушала высокопарные речи доктора Ричардса и думала о своем:
«Скоро ли конец? Надеюсь, дети спят. Но вряд ли. Они заиграются со старенькой Анной. Странно, что некоторые люди дают званый ужин в сочельник… Вообще не стоило выходить из дома сегодня. Мне еще надо положить подарки в чулки детям. Можно будет уйти около девяти… Нет, слишком рано. Это может обидеть Родни. Он хочет, чтобы мы подружились с ней. Не представляю, как это возможно. Все равно, нельзя подавать виду, что нам здесь не нравится. Родни сегодня весел, как никогда. Кажется, что он пьян, но на самом деле он редко прикасается к спиртному».
Пегги бросила быстрый взгляд на доктора Принса.
«Все это притворство. На самом деле он несчастлив. А этот дом! Он больше похож на какую-то экспозицию в музее. На самом деле ему нужно не это, а дом, настоящий дом… Меня всегда удивляло, что Родни нравится сидеть в нашей гостиной, несмотря на то что там беспорядок, но теперь я его понимаю».
Несколько визгливый голос молодого человека нарушил бег ее мыслей. Поднявшись со своего места, тот поднял наполненный вином бокал:
– Леди и джентльмены! Я прошу вас выпить за успех талантливой хозяйки этого дома. Не знаю, ведомо ли вам, но она – автор сборника превосходных стихотворений, который вскоре выйдет из печати.
Родни нахмурился.
«Как он посмел! Черт бы его побрал! Какое он имеет право?! Откуда этот выскочка узнал? Он пришел поздно. Не похоже, что у Стеллы было время рассказать ему о сборнике…»
На скулах доктора заиграли желваки.
Под аккомпанемент удивленных возгласов и поздравлений гости опорожнили бокалы. Стелла поблагодарила за поздравления и шутливо сделала молодому человеку выговор за то, что он раскрыл ее маленький секрет. Тот начал уговаривать Стеллу прочесть что-нибудь собравшимся в гостиной.
Голос Родни не дал ей полностью насладиться представлением.
– Давайте будем праздновать, – переводя взгляд с Пегги Дэвидсон на ее мужа, сказал он. – Как ты, Питер?
– Все, что пожелаешь, Родни.
– Мы поедем в Шилдс. Там будет пантомима и прочее… Точно! Пойдем на пантомиму!
Родни, словно взволнованный ребенок, оглядел гостей.
Миссис Ричардс рассмеялась и утвердительно кивнула головой.
«Все же лучше, – подумала она, – чем слушать, как эта задавака распускает павлиньи перья из-за какой-то книжонки стишков».
– Простая детская забава нам не повредит, – сказал доктор Ричардс, отодвигаясь от стола. – Если леди согласны, то я – за.
Пришедшая с Гербертом Баррингтоном молодая женщина, судя по всему, без особых претензий, радостно восприняла новую перспективу.
Герберт Баррингтон глянул на Стеллу. Та, изо всех сил стараясь согнать с лица следы гнева, смотрела на мужа.
«Как он посмел?! Что это такое?! Мешать ее триумфу, портить званый вечер, и все ради того, чтобы пойти… Куда?! На пантомиму…»
Стелла, силясь сохранить хладнокровие, поклялась, что заставит мужа страдать. Придет время, и Родни горько пожалеет.
– Мне кажется, что для пантомимы слишком поздно, – стараясь выиграть время, сказала она.
– Нет, – не глядя на жену, отрезал Родни. – Сейчас восемь часов вечера. Первый сеанс заканчивается в половину, не раньше. Если мы быстро соберемся, то у нас еще останется время.
Не глядя на Баррингтона, он обратился к остальным гостям:
– Вы согласны со мной?
Послышались возгласы одобрения.
– Думаю, следует предоставить принятие окончательного решения хозяйке дома, – произнес Герберт Баррингтон.
Его глаза навыкате посылали понимание и сочувствие Стелле.
Хозяйка сделала паузу, дав гостям время проникнуться всей глубиной ее жертвы, а затем великодушно сказала:
– Ну, если вы этого хотите, то, пожалуйста… поедем.
– А вы прочтете нам свои стихотворения, когда мы вернемся? – попросил Герберт Баррингтон.
Белые руки с длинными пальцами умоляюще запорхали перед Стеллой, и она улыбнулась:
– Если вы пожелаете.
Женщины облачились в накидки, за исключением Пегги, которая была в простом сером пальто. Доктор Ричардс то и дело повторял, что одеваться надо потеплее, а то скоро повалит снег, и он не хочет, чтобы кто-нибудь из леди стал его пациенткой в ближайшее время. В холле Питер Дэвидсон стоял в стороне от остальных. Легкая улыбка играла на его губах. Он удивлялся поведению Родни… К чему этот неожиданный всплеск «животных инстинктов»? Ему это не нравилось. Если бы только эта поездка… Дело не только в ней. Родни что-то гнетет. Это очевидно.
Смеясь, гости расселись по автомобилям Принса и Ричардса. Машины тронулись с места. Через четверть часа они уже были в Шилдсе. Автомобили оставили в конюшнях на рыночной площади. Там бурлило море праздных гуляк и тех, кто пришел за покупками. Повсюду раздавался смех, слышалось пение. Ярко горели парафиновые факелы, освещая выразительно жестикулирующих «негритянских королей» с вымазанными ваксой лицами, знахарей, колдунов.
Их компания обошла толчею на рыночной площади и направилась по Кинг-стрит. Навстречу из театра хлынули зрители.
– Держитесь вместе! – крикнул Родни. – Первое представление уже закончилось. Сейчас повалит публика.
Стелла вздрогнула… Он ведет себя так, словно пьян. Но она прекрасно понимала, что муж трезв. Просто старается ей насолить.
Проведя всю компанию в относительно чистый угол вестибюля, Родни сообщил:
– Пойду куплю билеты в ложу, если получится, а вы оставайтесь здесь.
Они встали кружком, ожидая возвращения Родни. Питер и миссис Ричардс, добродушно подшучивая друг над другом, вели непринужденную беседу. Невдалеке, перед кассой, быстро продвигалась очередь тех, кто хотел попасть на второе представление. Мимо проходили задержавшиеся зрители первого.
Родни, стоя у подножья лестницы, разговаривал с управляющим. Тот уверял, что врачу очень повезло. Осталась только одна свободная ложа. Он с превеликим удовольствием…
– Доктор!
Детский голос заглушил царящий в помещении шум.
Быстро обернувшись, Стелла увидела маленькую девочку, которая утром доставила ей столько хлопот. Малышка вырвалась из рук высокой девушки и бросилась к Родни.
– Доктор! – обхватив его за ноги, воскликнула Энни. – Я видела гусыню и большие яйца. А еще там был смешной человек и красивые леди.
– Как ты сюда попала, Энни? – удивился доктор Принс. – Кто тебя привел?
Родни взял тянущиеся к нему ручки в свои.
– Добрый вечер, Кейт!
К ним подошли мать девочки и какой-то коренастый человек, который ни на шаг от нее не отходил.
– Добрый вечер, доктор! Извините… Энни! Ты непослушная девочка! Отпусти сейчас же доктора.
– Не ругайте ее, Кейт. Вы в первый раз привели Энни на представление?
– Да. Она так радовалась, что едва могла усидеть на месте.
Не сводя глаз с Кейт, Родни погладил по головке ребенка. Со времени их прошлой встречи прошло три года. Сейчас Кейт казалась еще выше, чем прежде. Какая величественная… Что за фигура! Она и прежде была красавицей, но теперь ее красота обрела иное выражение. В ней чувствовалась… порода, что-то странное… необычное.
– Как поживаете, Кейт? – спросил он.
– Чудесно, доктор. Спасибо.
Даже ее голос изменился.
– Все еще служите у Толмаше?
Поколебавшись, Кейт бросила взгляд украдкой на своего спутника и ответила:
– Да.
Тот окинул Кейт взглядом собственника. Было видно, что он старается казаться выше ростом, чем есть на самом деле.
– Думаю, это скоро закончится, – заявил незнакомец. – Сегодня мы обручились и скоро поженимся.
Родни перевел взгляд с Кейт на молодого человека, в чьем голосе звучала плохо скрываемая агрессия, и обратно.
– Поздравляю, Кейт! Я рад за вас.
Доктор Принс протянул руку, и Кейт, поколебавшись, протянула в ответ свою. Второй раз в жизни ее пальцы коснулись его руки. Родни это помнил. Ее светящиеся добротой голубые глаза были как бы подернуты какой-то чарующей дымкой.
Спутник Кейт, вытянув шею, вертел головой из стороны в сторону. Стелла, стоя среди гостей и наблюдая эту сцену, кипела от злости. Дважды за день Родни сделал себя посмешищем из-за этой девчонки, а теперь вот стоит у всех на виду и держит ее мать за руку. Это уж слишком! Она догадалась, кто эта девица…
– Доктор Принс встретил знакомых, – сказала миссис Ричардс, ни к кому конкретно не обращаясь.
Выражение лица Стеллы не ускользнуло от ее внимания, и миссис Ричардс потихоньку позлорадствовала.
– Она была пациенткой моего мужа. Насколько я помню, она работает горничной в Вестоу.
Пегги Дэвидсон и ее муж переглянулись.
– Она была и моей пациенткой, по крайней мере, одну ночь, – сказал Питер. – Я всегда приглядывал за Кейт Ханниген. Она первая красавица в округе. Если бы не Пегги, то, клянусь, кто знает, что бы было…
