Текст книги "В свете луны"
Автор книги: Кэтлин Эшенберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– Но это глобальная проблема, и она может быть решена только на поле боя. Однако меня больше волнует, что будет с «Излучиной» сейчас и потом, когда война покажет, кто был прав.
Аннабель обдумала слова Пейтона и ощутила тот же холодок, что и во время разговора с Пэтси. Так много проблем, так много разногласий… И вообще знал ли кто-нибудь, ради чего началась эта война? И имело ли это все какое-нибудь значение? Но она понимала опасения Пейтона.
– Слава, если мы победим, – тихо произнесла Аннабель. – И обвинение в государственной измене, если потерпим поражение.
– Я не увижу «Излучину» конфискованной наступающей армией, потому что проголосовал, как подсказывала мне совесть.
– Каким образом вы собираетесь этого избежать? – спросила Аннабель.
Пейтон встал, обогнул стол, открыл ящик и достал оттуда листок бумаги.
– Зарегистрировав этот документ, подписанный судьей Пизонтоном в тот день, когда ты вышла замуж за моего сына. Он датирован 1 апреля 1861 года. Это случилось задолго до Саммера, задолго до того, как я голосовал за выход из Союза. Если ты дашь мне свое согласие, заведомо зная, что твое новое имя станет известно каждому, кто заглянет в регистрационный журнал суда, я запишу этот документ на право собственности и тем самым сохраню «Излучину» для твоих будущих детей. – Он замолчал и остановил на Аннабель жесткий взгляд, такой же, как и у его старшего сына. – Ты разрешишь мне это сделать, Энни-детка?
Ошеломленная Аннабель почувствовала, что ей трудно дышать.
– А Ройс? – выдавила она. – Вы сказали об этом Ройсу?
Пейтон посмотрел на нее грустно и в то же время удивленно.
– Мы разговаривали в Ричмонде. Он счел решение весьма удовлетворительным.
– И при этом смеялся, как идиот, – вставил Гордон.
– А он упоминал рабов? Он не хочет их освободить? – спросила Аннабель, вспомнив свой разговор с Пэтси.
– Я хочу оставить за собой право владеть рабами и не собираюсь освобождать их накануне войны, – резко произнес Пейтон.
Аннабель напомнила себе, кем она является и как много дал этот человек ей и Бо. Но сейчас она вела себя как настоящая трусиха. Она была благодарна Пейтону за то, что он взвалил этот груз на свои плечи, освободив ее тем самым от моральной ответственности.
Пейтон положил документ на стол и, подойдя к окну, устремил взгляд в сгущающуюся темноту. Он долго стоял, не произнося ни слова, потом наконец заговорил:
– Что будет со стариками и детьми, если их сейчас освободить? Что будет с теми, кто работал в поле? Ведь они не обладают никакими другими навыками, у них нет ни земли, ни образования. – В голосе Пейтона слышалась печаль. – Северу они нужны не больше, чем иммигранты из Ирландии.
Аннабель думала, что знает Пейтона Кинкейда, но она ошиблась. Девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
– Дядя Пейтон…
Пейтон обернулся.
– Дай мне закончить, – сказал он, протестующе махнув рукой. – Кто бы ни победил в этой войне, жизнь, как мы ее понимаем, закончилась. Если хочешь дать этим людям свободу, нужно брать на себя определенные обязательства, Энни. Ты рискуешь своей репутацией и их жизнями, обучая их. Пообещай мне, что ни один слуга не будет лишен крыши над головой. Что ты будешь кормить стариков и больных, даже если придется самой голодать. Будешь защищать их от этого белого мусора – патрульных. Это бремя, которого ты пыталась избегать до сегодняшнего дня. И все же оно ложится на плечи каждого южанина. Мои, моих сыновей, всех нас. Я дам им свободу, но только тогда, когда они будут к этому готовы.
– Я не знала, что вы к этому так относитесь, – произнесла Аннабель.
– За последние тридцать лет я мог сделать это в любой момент, но не сделал, – сказал Пейтон, взглянув на Гордона.
Аннабель тоже посмотрела на Гордона, но его обычно выразительное лицо было начисто лишено каких-либо эмоций.
Пейтон покачал головой, и уголок его рта слегка дрогнул.
– Не скрою, Кинкейды много грешили. В жилах каждого мулата, которого ты видишь в поместье, течет кровь Кинкейдов. Но в отличие от многих плантаторов мы не продаем плоть от плоти своей, и все же это не останавливало нас от увеличения численности своих рабов.
Кровь прилила к лицу Аннабель. Святые небеса, она, должно быть ослышалась. Ведь в благородном обществе даже при разговоре о пианино никогда не употреблялось слово «ножки», так как считалось, что оно слишком оскорбительно для женских ушей.
– Я шокировал тебя, Энни? – с металлом в голосе спросил Пейтон.
– Да, – пробормотала девушка, не в силах оторвать взгляд от своих рук, затянутых в перчатки.
– Если тебе интересно, Ройсу удалось избежать этого греха.
Аннабель закрыла глаза. Даже ее загрубевшие от работы в саду руки, прикрытые перчатками, показались ей непристойными. Идеальная жизнь в «Излучине» оказалась всего лишь иллюзией, за которой скрывалось множество проблем. Кто-то встал у нее за спиной, и на плечо ей легла чья-то тяжелая рука.
– Мне жаль, дочка, – мягко сказал Пейтон. – Слишком долго настоящая леди не удостаивала нашу семью своим присутствием. Но ты должна понять правду, если хочешь быть сильной. Самое ужасное, что я сделал в своей жизни, это продал одного из рабов «Излучины», и я уверен, что ни Бог, ни Ройс никогда не простят меня. – Он нежно похлопал девушку по плечу. – Я говорю тебе ужасные вещи, но ты должна их знать.
Аннабель накрыла руку Пейтона ладонью и посмотрела на Гордона, чье лицо стало вдруг белым как мел.
– Кого ты продал, отец?
Аннабель почувствовала, как напряглись мышцы Пейтона.
– Сейчас это не имеет значения.
– Имеет.
– Гордон…
– Это имеет значение, отец. Ты продал отца Клема, потому что мать заставила тебя! – Он вскочил на ноги. – Или это еще одна отвратительная сплетня, которую рассказывают рабы? Что якобы несчастный просто оказался не в том месте и не в то время. Именно тогда меня зачали, отец, или ты не знаешь?
Аннабель шумно выдохнула в тишине, которая и послужила Гордону ответом. Она сжала руку Пейтона и услышала, как он вздохнул.
– Я любил твою мать, – сказал Пейтон с болью в голосе.
– До чего же ты глуп, отец! – Гордон со стуком поставил свой бокал на стол.
Аннабель направилась было к нему, но Гордон повернулся и вышел из кабинета. Аннабель подумала о портрете, висящем в гостиной. Только что Гордон получил ответ на мучившую его тайну. Портрет висел в гостиной, потому что седовласый хозяин этого дома не переставал любить свою жену, несмотря на все грехи, которые Селеста совершила. Впервые за все время Аннабель поняла, что любовь может сделать жизнь счастливой, но может принести и много горя.
Пейтон вновь рассеянно похлопал девушку по плечу, а потом вернулся к окну и стоял там, сцепив руки за спиной. Аннабель посидела еще несколько минут, потом подошла к нему.
– И все же я кое-чего не понимаю, – тихо сказала она.
Пейтон опустил голову и посмотрел на девушку, подняв бровь.
Аннабель продолжала:
– Вы так сильно любите «Излучину». Почему же согласились отдать ее мне, особенно… ну, ведь условия Ройса – это не что иное, как взятка, чтобы я развелась с ним, и все же вы согласились, зная, что ваша семья потеряет поместье, если я приму эту взятку.
На губах Пейтона появилась странная улыбка.
– Энни-детка, люди нашего круга никогда не разводятся.
Аннабель подумала о его жене, которая живет неизвестно где, и ощутила любовь и жалость к этому уже немолодому мужчине.
– Теперь я тоже Кинкейд, как вы однажды сказали. Только мне не хватает смелости. – Пейтон как-то сразу сник, а Аннабель добавила: – Защитите «Излучину», узаконив ваши бумаги, когда вам будет угодно.
Пейтон кивнул.
– Но ты ведь не захочешь, чтобы ваш брак стал достоянием гласности?
– Я лишь прошу вас дать нам с Ройсом шанс найти в этом браке что-то помимо обязательств.
– Мы не хотели причинить тебе вреда. Я и твой отец. Надеюсь, ты понимаешь это, Энни.
– Я-то понимаю, а вот ваш сын не понимает. – Аннабель захотелось встать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но она не сделала этого. Несмотря на то что он прикрывался своей гордостью как доспехами, сегодня он был слишком раним, чтобы Аннабель могла показать ему свою привязанность.
– Хотите, я прикажу принести вам ужин в кабинет? – спросила девушка.
Он кивнул. Аннабель уже была возле двери, когда услышала за спиной голос Пейтона.
– Спасибо, Энни-детка, – сказал он не оборачиваясь.
– Не стоит… отец.
Она подождала, пока его плечи распрямились, и тихонько закрыла за собой дверь.
* * *
Пейтон прислушался к удаляющимся шагам своей невестки. За окном царила тишина, нарушаемая лишь кваканьем лягушек, комариным писком, приглушенным плес ком волн о берег и вздохами ветра.
Совсем как в ту ночь, когда он впервые заглянул в глаза женщины, ставшей его второй женой. Тогда он устроил барбекю на лужайке перед домом, а эта женщина появилась под руку с мужчиной, конгрессменом из Луизианы. Но как только их взгляды встретились поверх тушки жарящегося на вертеле поросенка, он понял, что она должна принадлежать ему. Позднее он подумал, что это был всего лишь сиюминутный каприз, но красота незнакомки буквально поразила его – безупречная кожа цвета слоновой кости, блестящие черные волосы, губы, нежные как лепестки роз, и ее глаза… У Гордона были такие же темно-синие глаза. Дело было вовсе не в том, что Пейтон не мог забыть эту женщину. Он просто не мог позволить себе малодушия. Она подарила ему Гордона, зачатого от одного из ее многочисленных любовников, но отцом ему стал он, Пейтон. Он полюбил этого мальчика в тот самый момент, когда увидел его еще младенцем, завернутым в бледно-голубое одеяльце. Эта любовь заставила его солгать сегодня Гордону, и он был шокирован тем, что мальчик давно все знал.
Пейтон мог запугать Ройса разоблачением тайны, связанной с рождением Гордона, чтобы вынудить его заключить брак, на который он никогда не согласился бы по доброй воле. Но самого Гордона он ни за что не подверг бы прилюдному унижению. Ройс…
Пейтон вздохнул. Он связывал со своим старшим сыном много надежд, но ни одна из них не сбылась. Он очень хотел, чтобы Аннабель смогла достучаться до сердца Ройса. Бог свидетель, самому Пейтону это не удалось из-за показной гордости и холодности Ройса, которые сопровождали его взросление. Он не заслуживал прощения Ройса и не собирался просить о такой милости, но готов был пожертвовать всем, что имел, чтобы спасти сына от горького одиночества, которое испытал сам.
Аннабель… Шанс Ройса обрести счастье… если только война не убьет его.
Пейтон не сказал ничего, когда вошел Джулз. Он услышал знакомое шарканье слуги и звон стекла о серебряный поднос, когда тот собирал бокалы.
Джулз, его смуглый сводный брат, был подарен Пейтону общим отцом в его пятнадцатый день рождения.
Ему единственному Пейтон подписал вольную, но Джулз отказался.
Это была первая годовщина смерти Ребекки. Целый год Пейтон прятался от несчастья, своего крохи сына и обязанностей в «Излучине». Занятия политикой пришлись как нельзя кстати. Он не хотел быть губернатором, просто ему нужно было заполнить ноющую пустоту в душе. Пейтон был в шоке, узнав, насколько одиноким может быть человек.
Ему хотелось чувствовать себя в ладу с самим собой, а может, он искал чего-то большего – связи со своим непризнанным братом, которая смогла бы хоть немного растопить лед в его душе. Тогда он позвал Джулза в этот самый кабинет.
Ройс в тот момент только учился ходить. Малыш ковылял на своих маленьких пухлых ножках по ковру к Джулзу, протягивая к нему ручки.
Джулз посмотрел на вольную грамоту, потом на ребенка – а Ройс был очень красивым – и произнес:
– Вы не приехали вчера на первый день рождения мальчика.
Пейтон медленно опустил бумаги на стол.
– Я знаю. – Он проглотил постоянно возникающий в горле ком. Когда он полюбил Ребекку? Слишком поздно – вот все, что он знал. – Я не смог уехать вовремя.
Джулз фыркнул, и это была вполне естественная реакция на откровенную ложь. Чернокожий камердинер, который не служил камердинером уже в течение нескольких месяцев, наклонился и взял малыша на руки, не обращая внимания на грязный подгузник, распространяющий по комнате резкий запах.
Джулз понес мальчика к двери. Он уже взялся было за ручку, но потом обернулся:
– Приведите в дом жену, которая стала бы подходящей матерью мальчику, и я возьму эти бумаги. А до тех пор не уйду.
Но Пейтон привел Селесту.
И случилось так, что Джулз остался в «Излучине», а Селеста ее покинула.
Когда же он разглядел такую глубокую человечность своем чернокожем сводном брате? Сочетание уважения и любви, которое удерживало его здесь, хотя он мог стать свободным в любой момент…
Как его любовь к Ребекке и ненависть к Селесте, это озарение пришло слишком поздно и уже не имело никакой ценности. Но он не мог переступить через себя и, презрев условности, сказать Джулзу, как много он значил для него, – ведь Джулз видел то, чего не видели его собственные ослепшие от многочисленных потерь глаза.
Даже самые большие грехи начинаются с малого, и Пейтон убедился в этом на собственном опыте. Один поступок мало что значит. Из всех деяний и незначительных моментов, вместе взятых, складывается мозаика жизни. Или мозаика нации.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Семья, разделяемая против воли, не может быть прочной… Я не хочу, чтобы Союз распался, я не хочу гибели нашего общего дома, и поэтому я надеюсь, что раздоры в нем прекратятся.
Авраам Линкольн «Республиканская государственная конвенция» 7 июля 1858 года
Глава 8
Он крепче сжал винтовку и стал пристально всматриваться в темную, словно чернила, ночь, простирающуюся над Потомаком. Высоко в зловещих черных расселинах гор у реки Булл-Ран угрожающе мерцали голубые огни, вселяя ужас в его сердце.
Позади узкую речную долину заполнили его товарищи, и пламя бивачных костров колебалось на холодном ветру. Он попытался приободрить себя мыслями о большом количестве товарищей у него за спиной, однако снова и снова мысленно возвращался к донесениям разведывательного отряда, сделавшего вылазку на берег реки после полудня.
На проселочной дороге разведчики заметили несущийся галопом отряд всадников в серых мундирах повстанцев. Джексон находился рядом с переправой Харперс-Ферри, а войска Эшби – дальше к северу, вдоль железной дороги. Кому именно принадлежал отряд конных повстанцев, никто из караульных Мэриленда, расположившихся на берегу реки, не знал. Война началась всего несколько недель назад, а на границах уже царил хаос. В основном из-за отрядов одетых в серое партизан, наносящих урон слабо подготовленным войскам северян.
Он вспомнил о ма, которая осталась на ферме. Он не мог пропустить войну, однако ма нужна была его помощь в уборке урожая. Он непременно будет дома вовремя и успеет как раз к жатве. Все знают, что война не продлится долго.
Раздался подозрительный всплеск. Может, стоит предупредить остальных? Нет. Это всего лишь привычные звуки, доносящиеся с реки, бульканье и крики бодрствующих ночью тварей. Он станет посмешищем всей роты, если сейчас выстрелит и разбудит спящих в палатках людей лишь для того, чтобы сообщить, что в реку только что нырнул сом.
Он оглянулся. Огни костров отбрасывали колышущиеся тени на темные стволы деревьев и вздымающиеся от ветра белые палатки. Время от времени доносился сиплый смех, когда кто-то из офицеров, проиграв в карты, проклинал свою судьбу.
Голубые огни гроздьями расцвечивали темноту. Вновь раздался какой-то шум вверх по реке. Он поднял винтовку, гоня прочь непрошеную мысль, что он прикрывает последний пикет в линии, протянувшейся вдоль берега.
В течение нескольких минут тишину ничто не нарушало, и он ослабил палец, лежавший на спусковом крючке.
Внезапно рядом с лагерем грянул выстрел. Потом еще и еще. Выстрелы следовали один за другим, а затем раздались взрывы и топот многочисленных ног. Ему показалось, что в голову вонзились тысячи иголок, когда кровь запульсировала в жилах от бешеного волнения и смятения. Такое же смятение царило и в лагере. В зловещих отблесках костров палатки, казалось, зажили своей собственной жизнью, люди внутри их пытались отыскать в темноте свои винтовки, а потом с трудом протискивались в узкие проходы. Наконец из-за деревьев раздались ответные залпы, и еще больше выстрелов послышалось со стороны гор.
Его сердце начинало бешено колотиться с каждым последующим залпом, с каждой несущей смерть вспышкой орудий, выплевывающих очередную порцию свинца. Люди двигались, словно тени, в мерцающих отблесках костров. Крики, взрывы, колючие огневые залпы…
Перекрывая шум и грохот, возник новый звук, какой-то нечеловеческий вопль, от которого мороз пробежал по коже. Его винтовка упала на землю с еле слышным глухим стуком, который потонул в царящей вокруг какофонии.
Его ноги начали передвигаться помимо его воли, и вот уже он бежал от пронзительного крика, от мятежных привидений Кровь стучала у него в ушах, пока он бежал через опутывающий ноги подлесок и продирался сквозь хлещущие по лицу еловые ветки.
Он врезался во что-то с такой силой, что его отбросило назад и опрокинуло на спину. Он, тяжело дыша, ловил ртом воздух. Кто-то засмеялся, и он открыл глаза. Над ним склонился огромных размеров мужчина, сжимающий в руке револьвер.
– Поднимайся медленно, янки, – приказал одетый в серую униформу гигант. Казалось, его желтые усы подрагивают от сдерживаемого смеха. – Как зовут?
– Абнер.
– Ну что ж, Абнер, побеги ты в другом направлении, мы оба сказались бы значительно счастливее. А теперь мне не остается ничего другого, как взять тебя с собой.
Абнер медленно поднялся, все еще хватая ртом воздух. Прежде чем его испуганный мозг смог оценить ситуацию, он обнаружил, что взбирается на лошадь. Мятежник-гигант прижался к его спине, и дуло его пистолета уткнулось в ребра мальчика.
Лошадь тронулась по темной тропинке в сторону опушки. Там ожидало еще полдюжины всадников. Отряд мятежников повиновался какой-то неслышной команде. Всадники, все как один, развернули своих лошадей и направили их в глубь темного леса.
Абнер ждал, что они повернут к реке, туда, где простирались земли взбунтовавшихся штатов, но всадники ехали по узкой лощине, лежащей между горной цепью и рекой Потомак. Едва восток окрасила заря, к ним присоединился еще один отряд, ведомый мужчиной в фетровой шляпе, с полями, поднятыми вверх с боков. Мужчина подъехал к гиганту.
– Был же приказ – никаких пленных.
– Но я ничего не смог сделать, он сам налетел на меня.
В голосе гиганта сквозило веселье. Абнер напрягся, а потом похолодел, когда дуло пистолета уткнулось ему в грудь.
Мужчина в шляпе, должно быть, был командиром, хотя и не носил пестрых галунов, которые так любили офицеры-южане. Фыркнула чья-то лошадь, но ее морду тут же чем-то прикрыли. Внезапно Абнер понял, что эти неизвестные мятежники захватили несколько десятков лошадей из загонов северян. По тихим, спокойным приказам командира Абнер догадался, что им также удалось захватить какое-то орудие, хотя его не было видно поблизости.
– Слезай, сынок, – сказал офицер-южанин, и его голосу нельзя было противостоять, хотя говорил он тихо и спокойно.
Абнера не нужно было просить дважды. Он соскользнул на землю, молясь лишь о том, чтобы его колени не задрожали.
– Сколько тебе лет, сынок?
– Семнадцать, сэр.
Командир надвинул шляпу на глаза, закрывая лицо.
– Откуда ты?
Абнер сглотнул. Он не будет ничего им рассказывать. Они были врагами.
Офицер вынул пистолет и принялся внимательно его рассматривать. Он неспешно поднял его и начал вращать барабан. Каждый тихий щелчок звучал в гробовой тишине как выстрел.
– Откуда ты? – повторил офицер.
– Я жил на ферме недалеко от Шарпсберга, сэр… – Голос Абнера сорвался, но он ничего не мог с собой поделать и залился краской. Парень надеялся, что не замочил штаны от страха.
– Уильям! – в устах офицера имя прозвучало как приказ, и скорее всего так оно и было. Солдаты расступились, пропуская еще одного всадника. – Ты знаешь этого мальчика? – спросил командир.
Солдат внимательно посмотрел на Абнера и поскреб рукой свою рыжую бороду.
– Это младший сын вдовы Рэндсома.
– Сколько ему лет?
– Не больше пятнадцати. Все Рэндсомы выглядят старше своего возраста.
– Отвези его домой. Джон встретит вас завтра на перекрестке.
Наконец Абнер набрался смелости, хотя и немного запоздало.
– Это дезертирство! Вы можете убить меня, а можете отпустить, но я не предам свою армию. – Он вытянулся. – Да, вам придется убить меня!
Раздался еще один щелчок, когда командир взвел курок.
– Сними с себя эту форму, – приказал он своим низким голосом, словно ненароком наводя дуло пистолета туда, где бешено колотилось сердце Абнера.
Вся смелость мальчика тут же улетучилась. Он стянул с себя форму, оставшись лишь в не совсем чистом нижнем белье и жалея о том, что ему не удалось посетить прачечную после того, как он покинул дом. Уильям спешился, собрал голубую униформу и отдал ее гиганту. Абнер заметил, как желтые усы гиганта снова шевельнулись. Он подумал, что если этот мужчина станет смеяться, то он точно расплачется и тем самым окончательно опозорит себя. Но гигант не засмеялся. Вместо этого он переглянулся с командиром, и взгляд холодных серых глаз последнего, казалось, слегка потеплел.
– Завтра на перекрестке.
– Да, сэр, – ответил Уильям. – Он окажется дома в любом случае.
Командир кивнул и пришпорил коня. Все, кроме Уильяма, стоящего у него за спиной, словно привидения, растворились в темном лесу.
– Поедешь домой верхом или в сосновом гробу? – спросил Уильям, когда последний всадник исчез из виду.
– А у меня есть выбор? Правда?
– Ты слышал его, так же как я.
– Кажется, у ма появится помощник во время сева.
Уильям вскочил на коня и протянул руку. Абнер ухватился за нее, и гигант втянул его в седло. Несколько миль они скакали, подставив спину лучам восходящего солнца. Уильям достал свою походную фляжку, открыл ее и шумно отхлебнул. После этого он передал открытую фляжку назад. Абнер с благодарностью взял ее, прополоскал пересохшее горло и отдал обратно.
– Знаете, мне будет пятнадцать только в следующем месяце, – пробормотал мальчик. – Не хотел тебя смущать еще больше, – сказал Уильям. – Но с чего тебе в голову пришла дурацкая идея записаться в армию?
Абнер сделал вид, что не услышал вопроса.
– Думаю, ма захочет узнать имя человека, который велел меня отпустить.
– Последний из рыцарей, – ответил брат вдовы Рэндсома и дядя Абнера, известный под именем Уильям Сэвидж.
«Генерал Ли!
С удовлетворением сообщаю вам о результатах вылазки, перспективы которой мы осуждали неделю назад, Враг потерял шесть человек убитыми и пятнадцать ранеными. Силами отряда, состоящего из двадцати человек, мы захватили пятнадцать кавалерийских скакунов и четырнадцать обозных лошадей, а также артиллерийское орудие и восемь новых карабинов. Отряду удалось выполнить свою задачу без потерь.
С беспокойством сообщаю вам о захвате одного дозорного федеральных сил – мальчика пятнадцати лет от роду, который бежал с поля боя и буквально врезался в капитана Дешилдса. Я принял решение освободить ребенка и направить его домой в сопровождении одного из моих людей, который по счастливому стечению обстоятельств оказался дядей мальчика. Сержант Уильям Сэвидж уже вернулся к своим обязанностям Он сообщил, что мать мальчика сделает все от нее зависящее, чтобы удержать его от участия в боевых действиях до тех пор, пока он не достигнет призывного возраста.
Р.М… Кинкейд, майор добровольной армии Виргинии, специальный кавалерийский отряд.»
«Майор Кинкейд!
Получил ваше донесение 29 мая. Поздравляем вас с успешным проведением вылазки. Одобряем ваше решение отослать юного дозорного домой. Мы не хотим воевать с детьми наших врагов.
Пожалуйста, оставьте вместо себя капитана Дешилдса и возвращайтесь в Ричмонд для дальнейших переговоров.
Р.Э. Ли, генерал.»
