Текст книги "Воспоминания о будущем"
Автор книги: Кэт Патрик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава тринадцатая
Люку почти удалось отвлечь меня, по крайней мере до тех пор, пока мы не прошли между рядами машин и не остановились возле его…
Минивэна.
Люк громко хохочет, заметив, с каким остолбенением я разглядываю эту типичную машину американской мамочки. Очевидно, это и в самом деле когда-то была машина его американской мамочки, по крайней мере до тех пор, пока она не сменила это чудо на «потрясающе экономичный» внедорожник.
Люк говорит, что так оно и было, и заводит двигатель, а я продолжаю беспечно радоваться тому, что мы едем обедать к нему домой вместо традиционного похода в пиццерию или еще куда-нибудь. Оказывается, мать Люка сегодня взяла его младших сестренок и поехала с ними в город покупать одежду.
Оказывается, у него есть младшие сестренки.
– А твой отец – он твой настоящий отец? – спрашиваю я, когда мы отъезжаем с парковки.
– Да, а что? А, ты это к тому, что у нас с сестрами большая разница в возрасте?
– Ну да. Огромная разница. Вот я и решила, что, возможно, у твоей мамы это второй брак.
– Ты почти угадала. Она была замужем два раза, но оба раза за моим отцом, – отвечает Люк таким тоном, словно ему очень не хочется об этом говорить. Тем не менее он продолжает: – Когда я родился, мы жили в Чикаго. Ты не поверишь, но мои родители любили друг друга со школы. Они поженились совсем юными, сразу после окончания школы. Представляешь? – спрашивает он, вовсе не ожидая моего ответа. – В общем, когда я родился, им было около двадцати одного. Мои родители любят говорить, что в период первого брака они были бедны деньгами, но богаты любовью. Это звучит так старомодно, – фыркает он, но я отлично вижу, что он вовсе не считает это старомодным. – Короче говоря, они жили в подвальном этаже у моих дедушки с бабушкой, пытались устроить моего отца в юридическую школу, что в конце концов им удалось. Потом мой отец закончил эту школу, и его пригласили в крупную юридическую фирму в Нью-Йорке. Мы переехали туда, когда мне было лет пять или около того. Мама любила таскать меня по всему городу. Это было здорово. Вскоре мой отец стал партнером владельца фирмы, и родители начали ссориться, потому что папа стал много времени проводить на работе. Точнее сказать, он там просто пропадал. На протяжении нескольких лет я его вообще не помню дома.
«По крайней мере, ты его хоть как-то помнишь!» – думаю я про себя.
Люк сворачивает с магистрали и едет к новенькому кварталу, виднеющемуся на другой стороне шоссе с моей стороны. Оказывается, мы с ним почти соседи!
– Когда мне было десять, они развелись, – продолжает Люк. – Два года я вообще не видел отца. Он только посылал мне открытки и подарки на день рождения…
Я вздрагиваю.
–…и, разумеется, выплачивал пособие на мое содержание. Мы переехали в Бостон. Мама начала работать в мебельном магазине. Она вкалывала, как проклятая, поэтому на лето меня отправляли к дяде с тетей.
Люк замолкает и как-то странно косится на меня, словно ждет, что я что-то скажу. Я смущенно смотрю на него до тех пор, пока он снова не отворачивается к дороге. Не знаю, что он про меня думает, но все-таки продолжает рассказывать.
– А в один прекрасный день папа приехал с цветами и уговорил маму принять его обратно. Она согласилась, и тогда он нашел себе работу в Бостоне, в совсем маленькой фирме, зато каждый вечер в половине шестого он был уже дома, словно никакого Нью-Йорка и в помине не было. Я понимаю, это все звучит странно, но такие уж у меня родители. Ну а потом настал прекрасный день, когда они огорошили меня сообщением, что ждут двойняшек.
– Похоже на кино, – замечаю я.
Люк смеется и говорит:
– Да ладно, я уверен, что жизнь каждого из нас – это готовый сюжет для фильма!
Он говорит это так, словно заглянул мне в душу.
Вскоре мы выруливаем на подъездную дорожку к зданию, которое вполне может сойти за небольшой особняк.
– Круто, – ахаю я. – Красивый дом.
– Да, нам нравится, – отвечает Люк. Затем, очевидно почувствовав необходимость объяснить, откуда у его семьи такой огромный дом, он добавляет: – Здесь жилье дешевле, чем в Бостоне. Или в Нью-Йорке. Или в Чикаго, – смеется он.
– Наверное, – отвечаю я, еле заметно улыбаясь воспоминанию о своей первой покупке дома. – В любом случае очень красивый дом. Тебе нечего стыдиться.
– А я и не стыжусь, – отвечает он. – Просто не хочу, чтобы ты считала меня избалованным богатым мальчиком.
– Возможно, я бы так и подумала, если бы ты водил что-нибудь поприличнее старого маминого минивэна, – шучу я.
– По крайней мере, у меня хоть какая-то машина есть, – отшучивается Люк. По дороге он спросил меня, не хочу ли я сесть за руль. Сказать, что у меня нет машины, всегда проще, чем признаться, что у меня нет прав.
– Тоже верно, – смеюсь я, отстегивая ремень. Потом иду в дом следом за Люком.
Пока он готовит на кухне сэндвичи, я изучаю каминную полку в библиотеке, сплошь заставленную вставленными в рамки фотографиями Люка и его сестричек.
Я чувствую укол ревности при виде этого счастливого семейства.
Одна фотография, на которой запечатлен Люк в возрасте лет одиннадцати или двенадцати, привлекает мое внимание, я стараюсь отвести взгляд, но она притягивает меня, словно магнит. Судя по всему, в этот период Люк отдавал дань образу крутого парня. Это похоже на эффект крушения поезда: я понимаю, что не надо смотреть, но не могу перестать это делать.
Наконец я заставляю себя переключиться на фотографии близняшек.
– Они просто чудо, – говорю я, когда Люк приносит обед.
– Да, они такие. Ты бы видела их в реальной жизни! Они все время болтают такой уморительный вздор! – Он весь сияет, и мне приятно думать о нем как о старшем брате двух очаровательных маленьких дам. – Как-нибудь ты их непременно увидишь, – добавляет он. – Угощайся, – он пододвигает ко мне тарелку.
– Я не знала, что ты занимался спортом, – говорю я, перед тем как откусить кусок лучшего в мире сэндвича с индюшкой.
Люк мрачнеет, и я с ужасом понимаю, что он мог рассказывать мне об этом раньше. Однако он отвечает:
– Нужно держать тебя подальше от этих фотографий!
– Почему? Они очень милые, – шамкаю я с набитым ртом, любуясь фотографией Люка в окружении членов его команды. Он выглядит странно неуместно в стайке будущих звезд «Лиги плюща», но при этом на удивление непринужденно.
– Ха-ха-ха, – сухо отвечает Люк, но потом улыбается и говорит: – Вообще-то я не большой фанат командных видов спорта, но мне нравилось быть членом команды. Ты никогда не узнаешь, что такое холод, если тебя не окунут в реку Чарльз в шесть утра!
Мы смеемся и заканчиваем обед, а потом Люк проводит для меня краткую экскурсию по дому. Что и говорить, дом роскошный, и в каждой новой комнате я ищу следы Люка.
Здесь он делает уроки. Вот тут смотрит телевизор. Здесь играет в видеоигры. Тут ужинает.
Наверху расположены четыре спальни, объединенные общей подковообразной галереей над главной лестницей. В одном углу спальня родителей, рядом с ней комната близняшек. Дальше гостевая спальня.
И, наконец, комната Люка.
У меня слегка сжимается сердце, когда я вижу темное дерево и темно-синие стены, резко контрастирующие со светлыми тонами всего остального дома. Вижу потрепанную гитару, прислоненную к низкому креслу в углу. На одной стене висит огромная картина маслом – ухо девушки. Это очень необычно и очень красиво, но мне не дает покоя один вопрос – чье это ухо? И второй вопрос: не хочет ли Люк нарисовать мое?
Наброшенное сверху одеяло демонстрирует весьма жалкую попытку застелить постель, и мне неудержимо хочется подбежать поближе и понюхать подушки.
Но я все-таки пересиливаю себя.
У нас мало времени, поэтому я не захожу в комнату дальше порога, а Люк слишком быстро уводит меня прочь от единственного места, в котором мне хочется находиться.
– Пора ехать, – мягко напомнил он. – Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.
Я нехотя соглашаюсь, но, когда мы спускаемся по широкой лестнице и выходим к минивэну, меня мучительно тянет к нему в спальню.
В этой комнате слишком много Люка. Я хочу побыть в ней подольше.
Мы возвращаемся в школу в уютном молчании, а потом, держась за руки, заходим внутрь.
Посреди коридора, перед тем как разойтись в разные стороны, Люк поворачивается ко мне.
– Давай погуляем в субботу вечером?
– Давай, – отвечаю я, кажется, даже раньше, чем он успел закончить свой вопрос. Я робко улыбаюсь, а Люк смеется мне в ответ, и, прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, он быстро, но крепко целует меня в губы.
И тогда я улыбаюсь по-настоящему.
– До встречи, – говорит Люк и уходит в ту сторону, где у него будет следующий урок.
– Пока, – еле слышно шепчу я.
Я не трогаюсь с места, смакуя это мгновение. А потом, как раз в тот момент, когда я собираюсь повернуться, чтобы идти на историю, мне на глаза попадается знакомая фигура. На другом конце коридора, возле автомата с газировкой, стоит Джейми и в упор смотрит на меня.
И в ее взгляде я безошибочно читаю одно чувство.
Ревность.
Я машу Джейми рукой, и она машет мне в ответ, но в ее простом жесте чего-то недостает. Я хочу подойти к ней и поговорить, но не успеваю сделать шаг, как Джейми поворачивается ко мне спиной и уходит.
Тут я вспоминаю, что вот-вот прозвенит звонок, поэтому разворачиваюсь и иду на историю, но с каждым шагом на меня все сильнее давит груз перемен, произошедших в моей жизни сегодня.
Глава четырнадцатая
– Привет?
– Привет! Почему ты так отвечаешь?
– Я просто удивилась, что ты позвонила, – признаюсь я.
– Почему? – Джейми включает дурочку.
– Мне показалось, ты сегодня была чем-то расстроена, – осторожно говорю я.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь!
Я представляю ее виноватое лицо. По голосу слышу, что ей неловко, и для меня этого вполне достаточно. Поэтому спрашиваю:
– Как дела?
– Да так, ничего особенного, – говорит Джейми. – Поужинала, телевизор посмотрела.
– Я тоже.
– Ты сказала своей матери о том, что нашла?
– Что? Нет! – вскрикиваю я. – Я не могу говорить с ней об этом! – добавляю я уже потише.
– Я понимаю, – отвечает Джейми таким тоном, который меня бесит. Ее мама никогда не врала ей, как моя. Она бы во всем поддержала Джейми!
Порой меня так и подмывает рассказать Джейми о ее будущем, но я понимаю, что это вряд ли что-нибудь изменит… Тут до меня вдруг доходит, что все это время Джейми продолжает говорить, и я рывком возвращаюсь к разговору.
– Короче, я сделала это, – говорит она.
– Что сделала? – тупо переспрашиваю я.
– Ты вообще слушаешь, что я говорю? – раздражается Джейми. Я не хочу второй раз за день подвергать испытанию нашу дружбу, поэтому стараюсь быть честной.
– Прости, Джей, я честно не понимаю. В чем дело?
Джейми тяжело вздыхает в трубку, но быстро успокаивается и с еще большим воодушевлением отмечает:
– Я встретилась с Тэдом после школы!
И тут я все вспоминаю.
Я вспоминаю эту интрижку, которая оставит после себя разрушенный брак, погубленную карьеру и разбитое сердце Джейми. Внезапно на меня накатывает тошнота. Я вспоминаю свои записки о необходимости отговорить Джейми и другие записки, призывающие попытаться закрыть на все глаза. Я помню, чем все это кончится.
Джейми упряма, но я не должна опускать руки. Мне вдруг становится ужасно стыдно за то, что я настолько увлеклась собственными переживаниями, что махнула рукой на Джейми и перестала пытаться удержать ее.
И вот теперь уже поздно. Это произошло.
– Ох, Джейми. Ты в порядке?
– В порядке? Шутишь, что ли? Я не просто в порядке, я на седьмом небе! Он чудо!
Может быть, это все произошло только потому, что Джейми увидела меня с Люком? Я не могу отделаться от мысли, что сама каким-то образом подлила масла в огонь.
И хочу попробовать погасить этот огонь.
– Джейми, мне кажется, ты должна как следует подумать о том, что делаешь. Это ведь не пустяки. – Я стараюсь говорить как обеспокоенная подруга, а не мамочка, но у меня ничего не получается
– Я думала, ты порадуешься за меня!
– Джей, я хочу, чтобы ты была счастлива. Просто мне не кажется, что это правильно и я очень беспокоюсь за тебя.
– Не надо за меня беспокоиться – Орет Джейми, и я понимаю, что мои воспоминания не солгали. После этого звонка мы с Джейми надолго перестанем разговаривать друг с другом. Ну, вот это и случилось. – Я в полном Порядке! – говорит она. – Можешь успокоиться, я больше никогда не буду обсуждать это с тобой! Просто закрой рот и помалкивай, поняла?
– Джейми! Ты отлично знаешь, что я никому ничего не скажу.
– Даже Люку, – резко приказывает она.
– Почему ты так настроена против него – очень спокойно спрашиваю я. – Он хороший парень.
– О, я не сомневаюсь, что он просто чудо! – По ее голосу я понимаю, что все бесполезно. Сейчас мне никакими силами не удастся достучаться до нее. Она для себя уже все решила с сделает так, как задумала.
– Джейми, я…
– Забудь, ясно? Давай просто пойдем каждая своей дорожкой, и вот увидишь – нам обеим от этого будет только лучше!
– Но я хочу знать, что происходит в твоей жизни, и потом…
– Меня сейчас вырвет! – орет Джейми в трубку.
– Что?
– Ты иногда такая… правильная. Меня просто трясет от этого!
– Что? Джейми, откуда все это?
– Честное слово, ты иногда говоришь прямо как моя мамочка!
Ну вот, приехали. Последний комментарий. Контрольный выстрел. Конец.
– Мне пора идти. Просто помалкивай насчет меня и Тэда, и когда-нибудь увидимся.
– В школе? Увидимся в школе?
– Где-нибудь. Когда-нибудь. Какая разница, Лондон? Пока.
Отбой. Несколько секунд я сижу, тупо глядя на мертвый телефон. А потом, прекрасно зная, что Джейми меня не услышит, а если услышала бы, то только еще больше разозлилась бы, я все равно шепчу своей лучшей подруге в молчащую трубку:
– Будь осторожна.
Глава пятнадцатая
10/29 (сред.): утром ходила к д-ру 3. (мама сказала, что это наш первый визит, но я хорошо знаю этого врача. От нее пахнет масала-чаем). Д-р 3. задала маме несколько вопросов о том, когда это началось, была ли какая-то травма. Мама сказала, что ничего не было, но я точно знаю: она что-то скрывает. У нее в глазах появилось такое же выражение, как во время моего дня рождения-сюрприза. Она совсем не умеет врать. Мне кажется, что Страшное воспоминание (см. компьютерный файл и распечатку) – это похороны моего отца. Это несправедливо! Я его даже не знаю. Кажется, я хочу найти его. Нет, точно хочу. Мне страшно, но это нужно сделать. Я должна узнать его до того, как он умрет. Мама ни за что не скажет мне, где он. Может быть, попробовать разыскать бабушку, чтобы она мне все рассказала? Может, Джейми что-нибудь придумает. Джейми злится на меня… сегодня на испанском и двух слов не сказала.
В субботу свидание с Люком (читай предыдущие записи). Сегодня мало разговаривали, потому что он все самостоятельное занятие рисовал огромное ухо (?), а потом ему нужно было ехать домой, чтобы помочь маме приготовить ужин.
Поцеловались перед выходом из класса между двумя библиотечными шкафами (слева от стола Мэйсон, около компьютеров). Довольно невинно. Темно-синий кардиган, желтый топ и вытертые «ливайс».
Я… очень нервничаю
Глава шестнадцатая
– Я когда-нибудь что-нибудь меняла? – спрашиваю я маму, когда мы паркуемся перед школой. Сейчас всего 7:24 утра, и я плохо соображаю.
– Что именно? – вопросом на вопрос отвечает мама.
– Будущее, – уточняю я, и на какой-то миг мне хочется, чтобы мама умела читать мои мысли и мне не приходилось бы ничего ей объяснять. – Мои воспоминания. Я когда-нибудь изменяла свои воспоминания?
– Хмм, дай-ка подумать, – говорит мама, и я отмечаю про себя, что она раздумывает слишком долго. Наконец она что-то вспоминает. – Ты пропустила десятый день рождения Джейми.
– Почему? – спрашиваю я. – Ты вспомнила, что сломаешь там нос, – смеется мама. Я не вижу в этом ничего смешного, но помалкиваю и жду продолжения. – Это была вечеринка в бассейне, в центре отдыха, на деревянном помосте. Там были раздвигающиеся стеклянные двери, и ты вспомнила, как изо всех сил врезаешься в них на бегу. Поэтому ты просто не пошла на этот день рождения.
– И что произошло? – интересуюсь я.
– Ты пропустила праздник и сломала нос в том же году, но позднее, когда споткнулась о бродячую собаку, которую притащила домой, – с улыбкой говорит мама.
Это нас никуда не приведет, мы напрасно теряем время, и мне пора идти. Мама улыбается и дотрагивается пальцем до моего носа, который еще сегодня утром казался мне в зеркале абсолютно нормальным.
– Он до сих пор немного искривлен, – мягко говорит она.
– Значит, на самом деле я ничего не изменяла? – спрашиваю я, чувствуя досаду и раздражение в равных долях. Честно говоря, мне стоит немалых усилий удержаться и не спросить ее о том, зачем она лжет мне всю жизнь, о чем с утра проинформировали вчерашние записи.
– Кажется, нет, – говорит мама. Я шумно вздыхаю, и тогда она добавляет: – Но это не значит, что это невозможно. Может быть, у тебя просто не получилось это сделать в данной ситуации. А в чем дело, Лондон?
– Просто меня все достало, – отвечаю я, потому что так оно и есть.
Какой-то родитель негромко сигналит нам, вежливо прося проехать вперед. Мама бросает взгляд в зеркало заднего вида, потом серьезно смотрит на меня.
– Знаешь, Лондон, в чем дело. Ты знаешь о своем прошлом только то, что рассказала мне или записала, но если ты по каким-то причинам этого не сделала, то уже никогда не узнаешь, меняла ты когда-нибудь свою жизнь или нет. Это понятно?
Мне требуется какое-то время, чтобы обдумать ее слова. Допустим, прямо сейчас я вспоминаю, что завтра утром меня собьет автобус. Я не говорю об этом маме и не делаю запись сегодня вечером, следовательно, завтра утром знание о катастрофе будет полностью утрачено. Но завтра я иду в школу другой дорогой и бессознательно избегаю встречи с автобусом. Таким образом, я изменяю свое будущее, даже не догадываясь об этом.
Впервые за это утро я от души улыбаюсь.
– Еще как понятно! – говорю я, отстегивая ремень и открывая дверцу машины. Я машу маме на прощание, вбегаю в школу и спешу на первый урок.
Но в раздевалке меня уже поджидает Пейдж.
– Ты еще не говорила с ним? – спрашивает она, смущенно переминаясь в своем мешковатом спортивном костюме. Я вижу в глубине ее тесного физкультурного шкафчика подвенечное платье, обклеенное марками и почтовыми ярлыками.
Пейдж решила одеться на Хэллоуин «невестой по почте».
На мне сегодня черный джемпер с круглым воротом, черная джинсовая юбка и яркие лосины в черно-оранжевую полоску. Не маскарадный костюм, конечно, но все равно весело.
Пейдж смотрит на меня, скрестив руки, с таким видом, словно я ответственна за ее любовную жизнь.
На какую-то долю секунды мне хочется рассказать ей всю правду.
Но потом это желание проходит.
Я думаю о Брэде Томасе и о том, что он сделает с Пейдж. Думаю о предстоящем ей публичном унижении. О том, сколько горя она испытает, когда все это случится.
А потом думаю о себе.
Если быть совсем откровенной, то мне просто хочется попробовать изменить какую-нибудь мелочь, чтобы выяснить, могу ли я изменить нечто большое.
Вот почему вместо того, чтобы сказать Пейдж Томас чистую правду – а правда заключается в том, что я никогда в жизни не разговаривала с Брэдом из математического класса, – я поворачиваюсь к девочке в мешковатом спортивном костюме и бросаю ей в лицо откровенную ложь.
– Пейдж, – с напускным сочувствием говорю я, – мне очень жаль, но мне кажется, Брэд – гей.
Глава семнадцатая
– Пока! – я с нарочитой поспешностью поворачиваюсь к маме спиной и захлопываю входную дверь, оставляя позади и ее, и нашу семейную драму. И оказываюсь на крыльце рядом с мальчиком, о котором читала весь день.
Вот оно: первое свидание!
Я целый день просматривала свои записки, хихикая, задерживая дыхание, ахая и охая до тех пор, пока не пришло время наряжаться. А нарядившись, еще целый час сбивала пафос, чтобы выглядеть небрежно.
Он опоздал, но мне все равно. Главное – он здесь.
За порогом меня встречает морозный октябрьский вечер, но холод мгновенно прогоняет тяжесть в груди, вызванную Страхом, Джейми, маминой ложью и, похоже, всем вокруг, кроме Люка.
Люк кивает мне на свой дурацкий минивэн, стоящий на дорожке (как хорошо, что я уже знаю о нем из записок, потому что выглядит он все-таки диковато).
Люк придерживает передо мной дверцу машины, и этот галантный жест получается у него скорее естественно, чем натужно. Похоже, он прирожденный джентльмен, а может быть, просто продукт воспитания вежливых родителей.
Мы садимся на передние сиденья и пристегиваемся ремнями безопасности.
– Прости, что опоздал, – снова извиняется Люк.
– Все нормально, правда, – снова повторяю я.
– Я просто увлекся рисованием, – объясняет он, включая зажигание и подкручивая обогреватель. – Забыл о времени.
Вот теперь я раздражаюсь. Рисовал, значит? Я делаю глубокий вдох и отгоняю раздражение прочь. Главное, сейчас он здесь.
– Как дела? – спрашивает он так участливо, что мне хочется его обнять. Вся досада сразу же испарилась.
– Отлично, – улыбаюсь я. – А у тебя?
– Теперь лучше, – отвечает Люк, ловко выруливая с дорожки на тихую улицу. Он переключает передачу, и мы отправляемся в путь.
В машине тихо играет радио, а Люк кружит по улицам моего района с такой уверенностью, словно сто лет тут живет. Вскоре мы поворачиваем на север и выезжаем на одну из двух магистралей, ведущих в наш город и из него.
– Что случилось с пиццей? – спрашиваю я, вспомнив повестку нашего сегодняшнего свидания, с которой он вкратце ознакомил мою маму. Но на самом деле мне все равно, куда мы поедем. В обществе Люка я готова даже поголодать.
– Не волнуйся, я не соврал твоей маме, – загадочно отвечает он.
– Я не волнуюсь, а если соврал, так и ладно, – говорю я, глядя в ясную холодную ночь. Я вспоминаю свое утреннее пробуждение, и на какое-то время горечь возвращается. Моя мать предала меня. Мой отец скоро умрет, а я его даже не знаю – и все по ее вине! Теперь мне нужно найти его, но я не знаю как. И просто хочу…
Люк негромко кашляет, и я возвращаюсь в настоящее время. Отбрасываю мысли о матери и говорю себе, что родители врут детям только по очень серьезным причинам. Просто нужно узнать, какая причина была у моей матери.
На этом я успокаиваюсь и даю себе слово до конца дня думать только о Люке.
Люк везет меня все дальше и дальше на север от города, и на какой-то миг я представляю себя девушкой из фильма ужасов, которая доверчиво идет навстречу монстру, вместо того чтобы дать деру. Вот и я легко и беззаботно позволила парню, которого совершенно не знаю, увезти меня в темную чащу.
Но я отгоняю эту мысль быстрее, чем она успевает обосноваться у меня в мозгу. В Лукасе Генри нет ничего монструозного.
В этом парне, которого я знаю по записям, нет ничего пугающего. С ним я чувствую себя в полной безопасности.
По дороге я поглядываю на небо и замечаю, что чем дальше мы отъезжаем от города, тем больше появляется звезд.
– Ты вообще знаешь, куда мы едем? – спрашиваю я, хотя мне все равно, даже если мы заблудимся. – Ты не просто так пилишь по дороге?
– Не волнуйся. Я точно определил место, где мы, проведем этот вечер, – говорит он, улыбаясь мне убийственной улыбкой.
– Я не волнуюсь, – повторяю я, поудобнее устраиваясь в своем кресле и полностью расслабляясь. Я совершенно спокойно наблюдаю, как Люк сворачивает с магистрали на боковую дорогу, как съезжает с нее на узкую грунтовку, взбегающую по склону холма в темноту. Я годами не чувствовала себя в большей безопасности, чем теперь, когда Люк осторожно выруливает с посыпанной гравием дорожки и едет через заросли к краю невысокого холма.
Он паркуется прямо перед табличкой «Проход запрещен», висящей на ограде из колючей проволоки, которая не позволяет нам скатиться вниз по склону. Выключает двигатель и фары. Я с улыбкой смотрю на лежащий внизу мерцающий, беспорядочный город, беспечно раскинувшийся миль на двадцать, не меньше.
– Здорово, – тихо говорю я.
– Ага, я тоже так подумал, – отвечает Люк, глядя перед собой. Мне нравится, что ему нравится это место. Оно не для всех, но отныне всегда будет частицей меня. – Значит, ты никогда не бывала тут раньше?
Хороший вопрос.
– Хм… нет, – говорю я. – Честно говоря, я вообще не представляю, где мы.
Люк впервые отрывает взгляд от пейзажа и смотрит на меня. Его руки все еще лежат на руле.
– Знаешь, ты очень доверчивая. Ведь я мог бы оказаться маньяком.
– Мог бы, наверное, но мне в это не верится, – отвечаю я, завороженно глядя в его светлые глаза. – С тобой я чувствую себя в безопасности.
– Так оно и есть, – мягко говорит он. – Ладно, – добавляет он уже громче, шлепнув ладонями по рулю. – Давай начнем наш вечер! Ты проголодалась?
– Да, но боюсь, нам вряд ли согласятся доставить сюда пиццу, – замечаю я, обводя глазами пустынный пейзаж вокруг.
– Ничего не бойся, я ее как следует запаковал. Подожди-ка, – Люк нажимает на кнопку блокировки багажника, вылезает наружу и скрывается за машиной. Я поворачиваюсь назад, чтобы посмотреть, что он там делает, и только теперь замечаю, что средний ряд кресел отсутствует. Зато на заднем ряду лежат две декоративные подушки, явно позаимствованные с домашнего дивана, а рядом аккуратно сложен мягкий вязаный плед, на котором стоит небольшой переносной холодильник.
Заметив, что я подглядываю, Люк ловит мой взгляд и улыбается невинной улыбкой. У меня сладко ноет в животе при виде маленькой ямочки на его правой щеке, которую я не успела заметить раньше.
Люк с негромким стуком закрывает багажник. Вместо того чтобы снова вернуться на водительское место, он открывает с пульта отъезжающую боковую дверь и забирается внутрь. В правой руке у него нечто вроде термочехла, которым пользуются разносчики пиццы, а в левой зажат большой пластиковый пакет.
– Перебирайся назад, – командует Люк.
Отказавшись от попытки грациозно перелезть через передние кресла, я выхожу из машины и забираюсь через открытую дверь со своей стороны. Согнувшись пополам, прохожу в заднюю часть и сажусь рядом с Люком, который уже снял с кресел плед и холодильник и заботливо подложил мне под спину подушку. Усадив меня, он выуживает из какого-то потайного отделения пульт.
– Опа! – восклицает Люк и, согнувшись, перебирается в переднюю часть машины. Дотянувшись до приборной доски, он включает двигатель, колдует над обогревателем и какими-то другими настройками, а потом возвращается обратно. У меня перед носом вдруг вспыхивает экран, и я с запозданием замечаю выезжающий DVD-плеер. Предупреждение о защите авторских прав служит нам ночником, пока Люк вынимает чудом не остывшую пиццу из термочехла (который он, скорое всего, позаимствовал в пиццерии), вытаскивает из пакета бумажные тарелки и салфетки, выгружает банки с газировкой из холодильника.
Когда на маленьком экранчике появляются вступительные титры в стиле семидесятых, я придвигаюсь поближе к Лукасу Генри на нашем импровизированном диванчике у черта на рогах и чувствую себя невероятно счастливой. Сейчас мне кажется, что я никогда в жизни не была так счастлива, но я не могу знать этого наверняка.
– Мне нравится этот фильм, – шепчу я.
– Да, – улыбается Люк, не сводя глаз с экрана.
– Что – да? – переспрашиваю я.
– Я так и думал, что тебе понравится.
Он смотрит на меня так, словно заглядывает в душу, и я вдруг чувствую себя голой. Чтобы разрядить обстановку, я нагибаюсь за лежащей у ног пиццей и принимаюсь за еду. Люк следует моему примеру, и пицца очень быстро заканчивается.
Сытые и довольные, мы в молчании смотрим кино. Где-то на середине фильма я натягиваю на ноги покрывало. Люк обнимает меня за плечи, и мы прижимаемся друг к другу, словно знакомы целую вечность.
Когда кино заканчивается, Люк снова ненадолго перелезает вперед и выключает двигатель, пояснив, что нужно беречь бензин.
– Я не хочу, чтобы мы с тобой застряли тут, – говорит он.
– Я бы не возражала, – признаюсь я.
– Я бы тоже, – улыбается он. – Но мне кажется, твоя мама будет против.
Вместо того чтобы вернуться ко мне, Люк с пульта открывает люк в потолке и просит дать ему подушки. Он бросает их под спинки пассажирского и водительского сидений и растягивается на полу, подложив одну подушку под голову.
– Иди сюда? – говорит он, и это больше похоже на просьбу, чем на приказ. Внутри машины быстро становится холодно, поэтому я беру с собой плед и устраиваюсь рядом с Люком. Мы расстилаем плед сверху и подворачиваем его под себя, чтобы сохранить тепло.
Мы лежим и смотрим в большое окно на холодное небо, усыпанное звездами разной степени яркости. Вскоре я начинаю дрожать и лязгать зубами, но не от холода. Люк придвигается ближе и обнимает меня поверх пледа.
– Ты закончила мою анкету? – спрашивает он, глядя, в небо.
– Кажется, да, – говорю я, с трудом припоминая, о чем он говорит.
– Скажи ответы, – просит он.
– Задавай вопросы, а я скажу, что я написала.
Мы играем в вопросы и ответы, словно на телевикторине, где часы отсчитывают время. Люк с легкостью припоминает все свои вопросы, а я помню большую часть ответов, тщательно воспроизведенных в моем досье, лежащем на ночном столике. Пробелы приходится заполнять на ходу.
По крайней мере один из моих ответов, по поводу самого дорогого детского воспоминания, является чистой воды враньем.
Закончив, мы какое-то время лежим в тишине. Потом Люк говорит:
– Здорово.
Он по-прежнему смотрит в небо, но я знаю, что он улыбается.
– Да, – шепчу я, чувствуя себя на седьмом небе.
– Кажется, что мы уже давно знаем друг друга, да? – спрашивает он.
– Ага, – бормочу я, крепче прижимаясь к его теплому плечу.
– Хочешь выслушать мою версию? – спрашивает Люк, осторожно поворачиваясь на бок, чтобы посмотреть мне в лицо. Глаза у него хитрые, словно он собирается сообщить мне какую-то страшную тайну.
– Да, – отвечаю. Я все еще лежу на спине, но теперь смотрю не на небо, а на Люка.
– Реинкарнация!
– Реинкарнация?
–Да. Ты ведь знаешь, что это такое?
– Конечно, знаю. Я не дура. Просто не понимаю, какое это имеет отношение к нам.
– Согласно моей теории, мы с тобой были женаты в прошлой жизни. Возможно, я был великим королем, а ты моей королевой, а потом нас растерзала озверевшая толпа.
– Чем же мы так насолили этой толпе, что она озверела и решила нас растерзать? – подкалываю я.
Люк смеется и продолжает:
– Ладно, забудь. Может быть, мы были простыми скромными людьми, которые когда-то жили где-то. Неважно где, главное – в ином месте.
– И в иновременье.
– Такого слова нет! – смеется он, слегка смутившись.
– Я знаю. Только что придумала. Мы были женаты в иновременье. Давай дальше.
– Ладно, как скажешь. Мы были женаты в иновременье. В любом случае мы умерли – неважно от чего, скажем, от каких-то естественных причин. Но поскольку мы жили в любви, наши души, переселившись в другие тела, продолжили искать друг друга.
