Текст книги "Воспоминания о будущем"
Автор книги: Кэт Патрик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Глава десятая
Завернув за угол, я вижу силуэт Джейми в большом окне гостиной.
– Ты чего вырядилась, как на северный полюс? – спрашивает она, прежде чем я успеваю полностью распахнуть тяжелую дверь ее одноэтажного дома постройки семидесятых годов.
– Зачем ты меня высматриваешь в окошко? – вопросом на вопрос отвечаю я, протискиваясь мимо нее в прихожую.
– Да темно же, – пожимает плечами Джейми, на миг приоткрывая кусочек своей души. Время от времени, приблизительно две минуты из 1440 в день, она думает о ком-то, кроме себя.
– Вернемся к твоему чудовищному наряду, – говорит она, поджимая губы. – Боюсь, на этот раз мне все-таки придется позвонить в полицию моды.
Она указывает рукой на растущую груду верхней одежды, которую я сбрасываю себе под ноги.
– Да знаю, знаю! Я думала, на улице холоднее, – бормочу я.
– Зачем же все-таки пришла? – спрашивает Джейми.
– Не знаю, – пыхчу я, продолжая разоблачаться. – Решила, что так будет лучше. Ты с ним встретилась? – спрашиваю я, торопясь сменить тему.
– С кем? – спрашивает Джейми, сосредоточенно разглядывая свои ногти, как будто я попросила у нее чашку чая.
– С Люком, – шепчу я.
– А, с твоим миленьким мальчиком? – нарочно громко переспрашивает она. – Да, встретилась. И ты права, теперь с тебя должок.
– Что он сказал?
– Ничего, – задумчиво говорит она своему ногтю, а потом обкусывает заусенец. – Спасибо или типа того. Я дала ему твой телефон.
Я понимаю, что на большее мне сейчас рассчитывать не приходится, поэтому заканчиваю раздеваться и аккуратно складываю свою одежду на скамейку возле двери.
Но перед этим вытаскиваю из кармана мобильный.
Мы уже направляемся в комнату Джейми, когда ее мама высовывает голову из-за угла и лучезарно улыбается мне. Поверх спортивного костюма на ней сегодня красивый фартук с рисунками в стиле ретро.
– Привет, Лондон! – звонко восклицает она.
– Добрый вечер, миссис Коннор, – отвечаю я, улыбаясь и махая рукой. Джейми делает страшные глаза, хватает меня за руку и тащит к лестнице.
– Как у тебя дела, милая? – спрашивает мне вслед миссис Коннор.
– Отлично, спасибо! – кричу я на бегу, потому что Джейми решительно тащит меня в свою берлогу, устроенную в цокольном этаже. Наверное, сейчас я похожа на невезучую муху, попавшуюся в лапы хитрого паука.
Полчаса спустя я сижу на кровати Джейми, стараясь не испачкать кроваво-красным лаком для ногтей ее одеяло и не стошнить прямо на постель от темы нашего разговора.
– Он ведет себя совсем как молодой парень, да ты сама убедишься, если хоть разок поговоришь с ним, – рассказывает Джейми о своем новом увлечении – женатом преподавателе вождения и временно исполняющем обязанности дежурного учителя, надзирающего за оставленными после уроков, по имени мистер Райе. – Он просто чистый секс, и этим все сказано.
– Джейми! – ору я, хотя прекрасно знаю, что это бесполезно.
Откуда-то из глубины памяти всплывает воспоминание: мы стоим вокруг больничной кровати и держим Джейми за руки после того, как целая пригоршня таблеток не сделала с ней того, на что она рассчитывала. Как будто мистер Райе того стоил!
Я впиваюсь пальцами в пузырек с красным лаком и пытаюсь сменить тему.
– У тебя есть черный? Что-то у меня лак облупился, – говорю я, разглядывая кончики своих ногтей.
– Красный снизу, черный – сверху, да? Это пикантно, – бормочет Джейми, роясь в корзинке с крошечными стеклянными пузырьками всех цветов и оттенков. Отыскав нужный, она бросает его мне. К сожалению, мне так и не удалось ее отвлечь.
– Он предложил мне встретиться после уроков в понедельник, – небрежно бросает Джейми, словно речь идет о чем-то совершенно обыденном.
– Джейми, опомнись. Ты не можешь с ним встречаться!
– Почему нет? Когда ты перестанешь быть такой скромницей?
– Почему нет? Сейчас я тебе скажу почему.
В ответ Джейми хохочет, как будто это игра. Возможно, для нее так оно и есть. К сожалению, она не может знать, до чего доведет ее эта игра. Но я-то знаю. Я помню.
– Валяй, я вся внимание, – говорит Джейми, а сама берет пузырек ярко-розового лака и принимается красить ногти на ногах.
– Отлично, – киваю я, все еще надеясь достучаться до нее. – Начать с того, что он женат.
– Несчастливо женат, – парирует Джейми. – Какой смысл в несчастливом браке?
Я понимаю, о чем она говорит. Джейми имеет в виду брак своих родителей, который, по иронии судьбы, закончился из-за того, что ее отец стал с излишним интересом поглядывать по сторонам. Но еще большую иронию я вижу в том, что Джейми расскажет мне эту невеселую историю на своем предсвадебном девичнике, где она будет вовсю целоваться не с тем мужчиной, за которого соберется выходить замуж. А тот, за кого она соберется выйти и все-таки выйдет, вскоре изменит ей со своей секретаршей. Ирония судьбы.
Даже больше – порочный круг, который мне предназначено наблюдать своими глазами.
Вернувшись в настоящее, я продолжаю:
– Ладно, а как насчет этого – он учитель, а ты ученица? Притом несовершеннолетняя. Это противозаконно, Джейми. Его могут уволить и посадить в тюрьму.
– Не могут! За это никому никогда ничего не бывает!
Ничего не бывает? Возможно, я опять что-то упустила, и мы живем в мире, где подобная ситуация стала настолько типичной, что за нее, как утверждает Джейми, «никому никогда ничего не бывает»?
Ладно, проехали. Идем дальше.
– Он старый.
– A y тебя предубеждение против людей в возрасте?
– Ты не находишь, что он слишком упитан?
– Мне нравятся мужчины с брюшком.
Мужчины? Он что, уже не первый?
Мысленно сверяюсь со своими записями и выуживаю пару напоминалок о мальчиках, с которыми Джейми общалась в последнее время.
– А как же Джейсон? Или Энтони?
– Они – мальчишки. Приятное развлечение, не больше. А Тэд – мужчина!
Боже правый, так он уже Тэд?
– У него точно проблемы, раз он встречается со школьницей!
– Вообще-то я не обычная школьница. И потом, Лондон, ты меня все равно не переубедишь. Он мне нравится!
– Это отвратительно.
– Не более отвратительно, чем то, что тебе нравится Люк.
Я вздрагиваю при упоминании его имени.
– С чего это вдруг? Он – само совершенство.
– Тебе не кажется, что это некоторое преувеличение? – спрашивает она, закатывая глаза. – То есть он, конечно, милый, но ведь не Кристофер Осборн. И вообще, твой Люк с придурью. И это перевешивает всю прелесть его красивых глаз.
Я мгновенно забываю о проблемах Джейми и бросаюсь на защиту Люка.
– Он вовсе не с придурью! С чего ты взяла?
Довольная тем, что ей удалось отвлечь мое внимание от мистера Райса, Джейми снисходительно поясняет:
– Он рисует картинки! Всем известно, что этим занимаются только психи.
– Или художники, – вздыхаю я, невольно поражаясь простоте мира Джейми. Ей нравится мистер Райс, следовательно, она его получит; она не рисует и кисточку видела только в пузырьке с лаком для ногтей, значит, живопись приравнивается к психическому отклонению.
Разочарованно вздохнув, я возвращаюсь к теме мистера Райса.
– Ладно, а как тебе такой аргумент – замутив интрижку с учителем, ты лишаешь себя опыта школьных романов?
– Интрижка? Мне нравится твой прогноз. Это пикантно, – довольно мурлычет Джейми. Очевидно, «пикантно» – это ключевое слово сегодняшнего вечера. – Слушай, кто ты такая? Мой психоаналитик? – спрашивает она, не поднимая глаз от своих пальцев на ногах. – Лондон, школьные романы – это адская скука. Уж поверь моему опыту, он у меня намного больше твоего. И потом, он мне нравится. Так что отвяжись от меня, ладно?
– Можно я вернусь к самому началу и повторю, что он женат?
Кажется, она сейчас разорется.
– Мне плевать! Жена его не понимает! А МНЕ ОН НРАВИТСЯ! – Джейми отчеканивает последние три слова и смотрит мне прямо в глаза. И я сдаюсь. Не потому, что она победила, а потому, что мне вовсе не улыбается возвращаться в темноте к себе домой, если Джейми разозлится и выставит меня вон. Я не уверена, что взяла с собой ключи, а мама уехала на всю ночь.
Поэтому я откладываю нетронутый пузырек черного лака и поднимаю руки.
– Ладно, ладно, умолкаю.
– Спасибо! – фыркает Джейми, продолжая красить ногти в истерически-розовый цвет, которым пользуются только проститутки или шестилетки.
Кстати, о розовом…
– Слушай, Джейми…
– Чего еще? – спрашивает она таким тоном, что я решаю действовать осторожнее.
– За что чирлидерши так меня ненавидят? – спрашиваю я, вспомнив косые взгляды, которые ловила на себе весь день.
Джейми звонко хохочет, словно я разыгрываю перед ней комедию.
– Очень смешно, – сообщает она, отсмеявшись и возвращаясь к ногтям.
Очевидно, мне придется ей подыграть.
– Да, я знала, что ты оценишь. Но серьезно, тебе не кажется, что они слегка заигрались в плохих девочек? Скажи, разве это не омерзительно?
Джейми поднимает на меня взгляд, крошечная кисточка в ее руке застывает на середине мазка.
– Лондон, у тебя опять приступ?
Я прикусываю язык, чтобы не рассмеяться. Обычно я объясняю свои странности весьма расплывчатым понятием «приступ мигрени». Джейми всегда будет без вопросов покупаться на эту выдумку, и вовсе не потому, что она дурочка. Просто ей это не слишком интересно.
Или она все знает, но ей плевать.
Я благоразумно молчу, а Джейми продолжает:
– Ты же практически отбила у Карли парня. Кристофера Осборна. Ну как, вспомнила? Тебе не кажется, что это серьезный повод для очень серьезной ненависти? А остальные чирлидерши – просто послушное стадо девочек-овечек.
Я от души смеюсь над ее дурацким словечком.
– Ну да, конечно, – говорю я, отсмеявшись. Мне, конечно, очень хочется узнать побольше, но я боюсь выдать себя излишним любопытством. Зато теперь я, по крайней мере, знаю, в чем виновата – пусть и без вины.
Я никогда ни у кого не уводила парней.
По крайней мере, я ничего такого не помню.
– Так ей и надо было, – пыхтит Джейми, сосредоточившись на прорисовке кончиков ногтей.
– Наверное, – отвечаю я без всякой уверенности. Кисточка снова зависает в воздухе, и Джейми непонимающе поднимает на меня глаза.
– Лондон, ты такая добренькая! Поделом ей было! Она же отрезала твой хвост!
Я машинально подношу, правую руку к волосам. К длинным, нормальным волосам. Собрав в кулак все свои дедуктивные способности, я решаю, что безопаснее всего будет отделаться нейтральной репликой.
– Да, но это было давно.
– Не существует срока давности для тех, кто пытался испортить чужую внешность, – с жестокой улыбкой сообщает Джейми, а потом снова возвращается к маникюру. – Хорошо, что я тебя спасла!
– Мммм, – мычу я, делая вид, будто страшно занята своими ногтями, так что Джейми может спокойно продолжать рассказ.
– Я назвала ее Вонючкой, схватила тебя за руку и повела к директору. Помнишь? Тогда-то мы и подружились.
Джейми поднимает на меня глаза, и я вижу в них настоящую нежность.
– Нет худа без добра, – говорю я, улыбаясь ей.
В этот момент мать Джейми звонит ей на мобильный, прерывая наш экскурс в прошлое. Джейми смотрит на экран своего телефона и отвечает самым равнодушным тоном:
– Да? – Секунд десять она молча слушает, потому вяло бросает: – Ладно, пока. – И отключается.
– Ужин готов, – сообщает она мне. На этом наш неприятный разговор на сегодня завершен.
Позже, после просмотра глупой романтической комедии, попкорна и содовой, когда настает время ложиться спать и Джейми уходит в ванную, я тайком вкратце записываю итоги сегодняшнего вечера. Гораздо более длинный и более подробный отчет о сегодняшнем дне ждет меня дома, так что сейчас я записываю только самое главное.
Пыталась отговорить Джейми от романа с мистером Райсом, но не преуспела. Попробуй еще. Разузнать все о Кристофере Осборне.
Я прерываюсь, грызу кончик ручки и думаю о том, что я еще упустила.
Ах да, точно!
Джейми уже вышла из ванной и идет в комнату, поэтому я лихорадочно царапаю последнюю, и самую важную, приписку к сегодняшнему отчету:
Джейми дала Люку мой телефон!
Глава одиннадцатая
Мама стучится в дверь, и я поспешно прячу улики. В основном это фотографии и несколько листков, ждущих моего прочтения. Утренняя напоминалка сообщила, что я найду их в выдвижном ящике стола, где они и были обнаружены.
Все эти документы, сложенные в желтый манильский конверт, скорее всего, являются результатом незаконного обыска маминой комнаты, совершенного мною после того, как она соврала мне насчет своих планов на воскресный вечер.
Она сказала, что будет работать – но я-то помню ее дружка.
Она соврала – и я сунула нос в ее делишки.
Разве не справедливо?
За несколько секунд я разгоняю свою злость на мать от нуля до сотни, а спрятанные под задницей фотографии и другие документы только еще больше… усложняют ситуацию.
Я не отзываюсь, но мама все равно распахивает дверь.
– Я стучала.
– Знаю.
Она вопросительно смотрит на меня, и мне приходится изобразить на лице виноватую гримасу.
– Ты опоздаешь в школу, – говорит мама.
– Ладно, сейчас потороплюсь, – отвечаю я.
– В чем дело? – спрашивает она все с тем же озадаченным выражением, намертво приклеившимся к ее лицу.
«Это тебя надо спросить!» – мысленно цежу я.
– Ни в чем. А что? – говорю я вслух.
– Ты какая-то… напряженная. Вчера мне тоже показалось, что ты нервничаешь, – говорит она. Одной рукой она держится за открытую дверь, другой вцепилась в косяк.
– Вовсе нет, – бросаю я. Мама поднимает обе руки в знак капитуляции.
– Ладно, как скажешь, Лондон. Тогда просто поторопись. Ты опоздаешь.
С этими словами она поворачивается и закрывает за собой дверь.
Полчаса спустя, когда мы едем в школу, она снова прерывает мои размышления.
– Это из-за Джека?
– Что из-за Джека?
– Значит, ты о нем знаешь?
– Разумеется, мама. Я его помню, – отвечаю я, провожая взглядом проносящиеся мимо дома.
– Ты расстраиваешься из-за этого? – не отстает она. – И поэтому ведешь себя так странно?
– Нет, я не расстраиваюсь из-за этого. Мне наплевать. Делай что хочешь, – говорю я и принимаюсь настраивать радио, давая понять, что разговор окончен.
Толстый намек понят, и остаток пути мама молчит. Когда машина останавливается на площадке, я изо всех сил шарахаю дверцей «приуса» и, не оглядываясь, захожу в среднюю школу Меридан, оставляя маму в полной растерянности. В глубине души я все-таки надеюсь, что она как-нибудь сама догадается о настоящей причине моей стервозности.
И еще надеюсь, что тогда ей будет так же плохо, как мне сейчас.
Стоит мне переступить порог школы, как моя злоба на мать мгновенно превращается в злобу на окружающий мир.
Когда во время баскетбола на физкультуре Джейсон Сэмьюэльс нечаянно попадает мне мячом в плечо, я в ответ швыряю мячом в него.
Изо всех сил.
Когда Пейдж Томас осмеливается подойти ко мне с расспросами о своей идиотской любви, я затыкаю ей рот одним убийственным взглядом.
Когда роскошная девочка-готка, которая, похоже, постоянно ошивается на парковке, случайно сталкивается со мной в коридоре, я и не думаю извиняться.
А когда я рывком распахиваю двери библиотеки, решительно прохожу через металлоискатель и шагаю на свое место, то мне уже ничего не стоит наорать на Люка за то, что он мне не позвонил. Или просто проигнорировать его существование.
Но он сам подходит ко мне. И говорит:
– Не хочешь пообедать сегодня у меня дома?
При этом он солнечно улыбается мне своими прекрасными губами, ямочками на щеках и блестящими глазами.
– Да! – отвечаю я. – Да, хочу.
– Что это?
Порой Джейми бывает ужасной пронырой. Я еще не успела открыть свой рюкзак, чтобы положить туда учебник испанского, как она уже ухитрилась полностью изучить его содержимое.
– Ничего, – отвечаю я, бросая быстрый взгляд на туго набитый манильский конверт, прежде чем застегнуть рюкзак и повесить его на плечо.
Джейми молча смотрит на меня. Она не купилась на мое «ничего».
– Ладно, – бурчу я, оттаскивая ее от своего шкафчика и подталкивая к кабинету испанского. – Я тебе все расскажу, но, вообще, это пустяки.
– Звучит заманчиво, – урчит она, продевая руку мне под локоть. Мы с Джейми всегда будем так ходить: под руку. Это наша привычка, и мне она нравится, особенно сейчас, когда мне понадобится поддержка Джейми, чтобы пройти через то, что ждет меня впереди.
Но потом я вспоминаю утреннюю напоминалку и понимаю, что Джейми сегодня тоже понадобится моя поддержка.
Она выжидающе смотрит на меня.
– Это просто старые фотографии и все такое, – тихо, словно по секрету, говорю я.
– Чьи? – спрашивает Джейми.
– Моего отца, – поморщившись, отвечаю я.
– А. – Джейми смотрит вперед и ловко ведет нас через столпотворение в школьном коридоре. На какое-то время она притихает.
– Да, я нашла их в коробке в мамином комоде, вместе с отцовскими старыми галстуками и прочим барахлом.
– Ты рылась в комоде у своей матери? – спрашивает Джейми, полностью игнорируя смысл моих слов.
– Да, – бросаю я, не пускаясь в дальнейшие объяснения. С какой стати мать скрыла от меня, что встречалась с ипотечным оператором по имени Джек? Она же знала, что я все равно узнаю!
Наверное, в отместку я вторглась в ее личную жизнь. Следовательно, этим утром после пробуждения меня ждали не только новости о мальчике, которого я не помнила, и о Страхе, о котором хотела бы забыть, но и целая пачка лжи, с которой мне предстояло разобраться.
– В любом случае это еще не самое худшее, – говорю я, возвращаясь к главному.
– И что же худшее? – спрашивает Джейми, поднимая на меня свои красивые глазки.
– Когда я была маленькой, он посылал мне открытки на день рождения, – говорю я, чувствуя подступающую тошноту. Ровно три открытки. Ровно три открытки с поздравлениями на день рождения, которые моя мать, похоже, скрыла от меня.
– И что там написано? – с любопытством спрашивает Джейми.
– Ничего особенного, – вру я. На самом деле это жутко депрессивные открытки. Немногословные и виноватые.
И тем не менее.
Остаток пути до кабинета испанского мы проходим в молчании. Я думаю о своем отце, а Джейми крепко сжимает мою руку, потому что ей кажется, что мне сейчас это нужно.
А может быть, она тоже ненадолго вспомнила о своем отце.
Глава двенадцатая
– Это он? – шепотом спрашивает Джейми, наклоняясь ко мне. Наши парты сдвинуты вместе, и мы сидим лицом к лицу. Предполагается, что мы работаем над переводом газетной статьи с испанского на английский.
На самом деле Джейми напропалую флиртует с Энтони, а я рассматриваю выцветшие фотографии, умело спрятанные между страницами испанского словаря.
– Кажется, да, – шепчу я в ответ.
– Что значит – кажется? – шипит Джейми. Я не знаю, почему мы перешептываемся, ведь во время самостоятельной работы в паре нам разрешается говорить вслух.
– Извини, – поправляюсь я, осознав свою ошибку. Мой отец ушел, когда мне было пять лет. Я должна помнить, как он выглядел. – Да, это он. Я просто задумалась. До сих пор не могу поверить в то, что мать прятала все это от меня.
– Матери все такие, – шепотом сообщает Джейми и приступает к переводу заголовка статьи.
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ В МЕХИКО
– El terremoto… – нараспев читает Джейми по-испански, записывая фразу в тетрадь, при этом она так потешно акцентирует произношение, что я не выдерживаю и хихикаю. Я знаю, что она пытается меня развеселить.
Я слышу, как сидящая сзади Эмбер Валентайн пытается произнести слово «hambre», то есть «голодный». Отчаявшись добиться результата, она решает посмешить своего соседа и сообщает: «Tengo hamburger» [4]4
Фраза представляет собой смесь испанского и английского и примерно означает: «У меня есть гамбургер».
[Закрыть].
Эта глупая шутка вызывает у ее соседа приступ истерического хохота, который можно объяснить только тем, что Эмбер Валентайн выглядит именно так, как должна выглядеть девушка с роскошным именем Эмбер Валентайн.
– Покажи еще одну, – требует Джейми, закончив предложение. Я пододвигаю к ней словарь.
Она листает страницы, а я смотрю сбоку на перевернутые вверх ногами фотографии и думаю о том, что мой отец выглядит в точности так, как я его себе представляла.
У него добрые глаза и широкая белозубая улыбка. Несомненно, цветом волос я пошла в него, однако кожа у отца прозрачная и веснушчатая, а у меня более густого сливочного оттенка, как у матери. Намазавшись солнцезащитным кремом в 90 единиц, я могу добиться легчайшего оттенка загара, тогда как, судя по фотографиям, для моего отца возможны лишь два состояния – либо смертельная бледность, либо солнечный ожог.
Мне кажется, что я слышу беспечный, раскатистый хохот, доносящийся со старых фотографий. В одежде отец, похоже, предпочитал вылинявшие джинсы и рубашки навыпуск, и в этом наряде он выглядит большим и сильным, готовым расправиться с любыми чудовищами – как реальными, так и воображаемыми.
Джейми долго разглядывает фотографию, на которой мой отец учит меня, совсем еще маленькую, плавать. На этом снимке он смотрит на юную и растрепанную меня с такой смесью восторга, любопытства и обожания, что мне хочется плакать.
Джейми косится на меня и переворачивает страницу.
– Это твоя бабушка? – тихо спрашивает она.
– Где? – я наклоняюсь к ней. Джейми разворачивает ко мне словарь и показывает на фотографию, где я изображена на руках у отца.
Там, на заднем плане, прямо за спиной у отца, я вижу то, на что не обратила внимания раньше.
Кого-то, кого я не знаю, но узнаю.
Кого-то, кого я пока не встречала, но встречу.
С бешено колотящимся сердцем я хватаю словарь и рывком пододвигаю его к себе. Наклоняюсь над ним все ниже и ниже, жалея о том, что у меня нет чудесной маленькой лупы, вроде тех, которыми пользуются торговцы бриллиантами.
И тут, посреди урока испанского, под взглядом Джейми, которая смотрит на меня так, словно стыдится нашего знакомства, в голове у меня что-то щелкает.
Я продолжаю смотреть на фотографию, потому что хочу скрыть свои мысли от Джейми. Я не хочу, чтобы она спрашивала, в чем дело. Сейчас я все равно не смогу сочинить никакой правдоподобной отговорки.
Половина правды заключается в том, что женщина на заднем плане фотографии, скорее всего, действительно моя бабушка. Она смотрит на меня-младенца с такой любовью и нежностью, что сердце разрывается.
Но не столько взгляд, сколько внешность выдает ее с головой. Волосы у нее того же цвета, что у меня и моего отца, да и многие другие черты этой женщины в точности повторились в моем отце и мозаикой рассыпались во мне.
– Осталось двадцать минут, – объявляет классу миссис Гарсия, прерывая мои размышления.
Джейми цедит под нос что-то непечатное, хватает со стола наши листы и начинает лихорадочно переводить.
– Помочь? – спрашиваю я.
– Нет, продолжай сходить с ума, – отвечает она, не поднимая головы.
– Спасибо.
– На здоровье.
Через двадцать минут Джейми сдает нашу контрольную, которая на следующей неделе вернется к нам с красной отметкой «Б с плюсом» сверху, и мы молча собираем вещи. Я осторожно укладываю словарь в рюкзак, стараясь не рассыпать фотографии.
– Чем займемся в обед? – спрашивает Джейми, перекидывая сумку через плечо. И тут я вдруг вспоминаю, чем собираюсь заняться. Выпрямляюсь и смотрю на подругу.
– Люк пригласил меня пообедать с ним сегодня.
– А, вот как, – говорит Джейми, не скрывая разочарования. Мне кажется, будто в глазах ее промелькнуло какое-то странное выражение. Раздражение? Досада? Ревность? – Ладно, понятно. Схожу с Энтони.
– Извини, Джей, – Энтони поспешно выбегает из аудитории, и я уже не знаю, с кем Джейми проведет этот несчастный час.
Как только мы выходим из класса, Джейми вырывает у меня свою руку, говорит, что ей срочно нужно в туалет и, помахав мне, убегает, прежде чем и успеваю сказать хоть слово. Исчезает – и все тут.
По дороге к тому месту, где мы договорились встретиться с Люком, я думаю о фотографиях. Вернее, об одной фотографии. Еще точнее, об одном человеке.
Вторая половина правды заключается в том, что у меня есть бабушка, которая (предположительно) меня любит и, возможно, хочет печь для меня печенье и расчесывать мне волосы. Ладно, пусть только печенье.
Это инь правды. Но есть и ян. И этот ян – та часть, которую я упорно пытаюсь выбросить из головы, шагая сквозь безликую толпу школьников, – состоит в том, что, хотя я только что впервые увидела лицо бабушки, я помню ее в будущем.
Женщина на фотографии – это пожилая женщина на похоронах, та самая, с изящным платочком, чудесной брошкой в виде жука и совершенно мертвым лицом.
Я заворачиваю за угол, и мысль, которую я всеми силами пытаюсь отогнать, решительно проталкивается в первый ряд.
На ходу мы с Люком встречаемся взглядами – он стоит, небрежно прислонившись к стене, рюкзак брошен у ног. Увидев меня, он отрывается от стены и подхватывает рюкзак с пола.
Мы неумолимо сближаемся, и, когда всего несколько шагов отделяют нас друг от друга, на меня всей тяжестью обрушивается вторая половина правды.
Я смотрю на Люка, но вижу тьму.
Моя мама рыдает.
Моя бабушка убита горем.
Я не могу заставить себя посмотреть вниз.
Через десять шагов я улыбаюсь в ответ на улыбку Люка. Кажется, он рад видеть меня. Я стараюсь заглушить свои чувства и напоминаю себе, что тоже рада ему.
За два шага до того, как Люк неловко, но нежно обнимет меня сбоку, я разрешаю себе додумать все до конца.
Этому может быть только одно объяснение.
Это похороны моего отца.
Мой отец должен умереть.
Вот.
Все.
Люк небрежно берет меня за руку, и это здорово, несмотря на то, что фактически мы с ним познакомились только сегодня утром. И мы неторопливо идем в толпе таких же парочек навстречу пронзительному ветру, разгуливающему по ученической парковке.
– Хороший день? – спрашивает Люк по дороге.
– Хороший, – отвечаю я, потому что твердо решила во что бы то ни стало сделать его таким.
