Текст книги "Воспоминания о будущем"

Автор книги: Кэт Патрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Глава сорок шестая

Еще через несколько часов, после того как я дважды зашла в чужие классы, получила неожиданную возможность рассмотреть Энтони Джекинса гораздо подробнее, чем ожидала (кто же знал, что уборная для мальчиков возле исторического крыла даже не обозначена как следует!), пообедала с Люком и представила свою часть ежегодного проекта по графическому дизайну (который, как мне кажется, можно купить целиком за 29,95 доллара на сайте CheatersRUs.com), школьный день и школьный год наконец подходят к концу.

Под тихие звуки медленных душещипательных песен Люк везет меня домой и всю дорогу держит за руку через разделяющую нас консоль. Мне кажется, будто прошло гораздо больше года, но мои воспоминания говорят обратное. И все-таки в нашем прощальном поцелуе чувствуется привкус какой-то сладкой горечи.

– Не засиживайся допоздна сегодня, – говорит мне Люк по телефону, не успеваю я закрыть за собой дверь.

– Слушаюсь, сэр, – со смехом отвечаю я, пытаясь не думать о том, почему он так заботится о моем отдыхе. Я знаю, что будет завтра, но не собираюсь сообщать себе об этом вечером.

Некоторые события должны оставаться сюрпризом.

Войдя в дом, я, к своему удивлению, застаю там маму, которая почему-то рано пришла с работы и сидит в одиночестве за кухонным столом.

– Как прошел последний день? – спрашивает она, с видимым усилием заводя разговор.

– Отлично, – отвечаю я. – Как и в другие годы. Поучаствовала в проекте. Все нормально, насколько это вообще возможно. Что случилось, мам?

– Они просят нас приехать в участок, – нервно говорит она.

– Они что-то узнали? – спрашиваю я. Фрагменты воспоминаний и записей клацают у меня в мозгу, соединяясь в общую картину.

– Да, – мама встает, готовясь выйти.

В полном молчании мы проезжаем двенадцать минут, отделяющие наш гараж от стоянки перед полицейским участком. Еще две минуты мы дожидаемся капитана Меллера, который наконец приходит и, поглядывая на мою маму с совершенно неуместным, на мой взгляд, вожделением, сообщает нам о том, что получены результаты исследования.

Я сдвигаюсь на самый краешек стула. Мама прижимает руку к губам, пытаясь подавить рвущийся крик.

Мы ждем.

Капитан Меллер откашливается.

Мне хочется перепрыгнуть через заваленный бумагами стол и вырвать слова из глотки капитана.

Наконец он раскрывает рот и говорит.

– Похороненный мальчик – не Джонас.

Его слова повисают в воздухе, я почти вижу, как они плывут к нам через комнату. Никто ничего не говорит. Никто не двигается. Так проходит целая минута.

– Кто же это был? – задаю я совершенно не относящийся к делу вопрос, когда напряжение становится совершенно невыносимым.

– Мальчик, примерно в это же время скончавшийся от рака. Его тело исчезло из морга.

Наконец изо рта мамы вырывается хриплый вздох.

– Я понимаю, это все ужасно, – говорит капитан Меллер, проникновенно глядя маме в глаза.

Но ведь он носит на пальце обручальное кольцо!

– Что же дальше? – спрашиваю я, продолжая исполнять роль единственного голоса разума в этой комнате.

Мой вопрос привлекает внимание взрослых и заставляет их прервать свою бесконечную игру в гляделки.

– Мы заново откроем дело по розыску Джонаса, – отвечает капитан Меллер, слегка выпятив грудь, словно клянется в одиночку выиграть опасное сражение. Я возмущенно закатываю глаза, но он этого не замечает.

Мама до сих пор не в силах произнести ни слова. Кажется, она в шоке. Только бы мне не пришлось вести машину обратно.

– Бриджит, я взял на себя смелость обработать имеющуюся у нас в деле фотографию Джонаса при помощи программы состаривания лиц, – воркует капитан. – Получившийся портрет мы разошлем по Интернету, чтобы все жители смотрели в оба.

– А если Джонас находится далеко отсюда? – спрашиваю я.

– Мы распространим эту фотографию по всей стране, – заверяет капитан Любовь, пожирая глазами мою маму.

– Можно мне взглянуть на портрет? – прошу я, чтобы хоть что-нибудь сделать.

– Конечно, – кивает капитан. Он проводит быстрые раскопки на своем столе и извлекает откуда-то толстую, заметно потертую папку. Интересно, сколько раз ее открывали за последние десять лет?

Капитан Меллер пролистывает папку и достает оттуда фотографию размером 8 на 10.

– Вот, – говорит он, подталкивая карточку ко мне через стол. Мама наклоняется, чтобы разглядеть ее, но не решается взять в руки. Слезы медленно катятся по ее щекам: она так притихла, словно ее нет в комнате.

Капитан Меллер вскакивает из-за стола, чтобы ее утешить, а я остаюсь одна и, не отрываясь, рассматриваю зажатую в моей руке фотографию.

Совершенно необъяснимое, странное спокойствие охватывает меня при виде этого лица – лица моего брата. Я чувствую, как расслабляются мои сведенные судорогой плечи, и медленно выдыхаю.

Все правильно.

Лицо кажется мне знакомым.

Охваченная радостным волнением, я лихорадочно роюсь в памяти, ища в ней какие-нибудь воспоминания о своем брате, помимо того ужасного случая, когда его похитили из машины.

Моя память абсолютно пуста, и все-таки…

Что-то там есть.

Это что-то похоже на концовку стершегося в памяти анекдота или соль забытой шутки.

Но для меня, здесь и сейчас, что-то – это уже замечательно.

Глава сорок седьмая

Люк паркуется прямо напротив таблички «Проход воспрещен», висящей на изгороди, которая не позволяет нам скатиться вниз по склону. Выключает двигатель и фары.

Внизу, под нами, мерцают огни города, и я с удовольствием вдыхаю теплый вечерний воздух сквозь открытые окна минивэна.

– Ты завез меня сюда, чтобы убить? – с игривой улыбкой спрашиваю я своего парня.

– Не сегодня, – отвечает он, и его глаза загадочно сверкают в лунном свете. – Сегодня у нас повторение пройденного.

– Чего пройденного? – откровенно заигрываю я.

– Нашего первого свидания, – отвечает Люк, глядя мне в глаза. – Тогда мы уснули, и ты забыла написать напоминалку. Я тебе рассказывал об этом. Наверное, ты прочла об этом на следующее утро после…

У меня вспыхивают щеки.

– но ведь прочесть – это совсем не то же самое, что пережить. Поэтому я решил все повторить.

Мой бедный желудок радостно трепещет от возбуждения и счастливого волнения. Кажется, это будет лучшее завершение очередного учебного года!

После пиццы и кино Люк предлагает полюбоваться звездами, и я с готовностью соглашаюсь. Он поднимает стекла, поскольку ночной воздух становится прохладным, мы заворачиваемся в предусмотрительно захваченное им одеяло и смотрим через люк на раскинувшуюся над нами вселенную.

– Мы должны поговорить об этом, – говорит Люк, не отрывая глаз от звезд.

– О чем? – спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, что он имеет в виду наш телефонный разговор, состоявшийся до поездки сюда.

– О том, что ты хочешь со мной расстаться.

Я еще теснее прижимаюсь к нему, хотя это уже практически невозможно.

– Дело не в том, что я хочу расстаться. Я просто сказала, что, возможно, так будет лучше. Для тебя. Это может изменить будущее, и тогда тебя не убьют, – без особой уверенности говорю я.

– Разве мне может быть лучше без тебя? – спрашивает Люк, поворачивая ко мне лицо. Теперь в его глазах нет ни тени улыбки. – Ты ведь это понимаешь?

– Да, – тихо говорю я, потому что это правда. Возможно, я эгоистка, раз так легко даю себя уговорить. Это правда, я совсем не хочу его отпускать. Но может быть, дело не столько в эгоизме, сколько в том, что в глубине души я гораздо сильнее верю в свою способность изменять будущее, чем готова признать это разумом.

– Тогда давай больше никогда не будем об этом говорить, – с тихим смешком предлагает Люк, беря меня за руку.

– Хорошо, – соглашаюсь я, нежно целуя его в щеку.

– Значит, ты помнишь эту ночь? – спрашивает он.

– Наверное, – честно отвечаю я, – просто я не стала ее портить. Мне хотелось, чтобы это был сюрприз.

– А это лето ты помнишь?

– Да, – тихо отвечаю я,

– Это не честно, – поддразнивает меня Люк.

– Мне очень жаль, – смеюсь я.

Люк поворачивается и нежно целует меня, а потом мы снова смотрим на звезды. Я тесно прижимаюсь к парню, которого ни за что не хочу потерять, и всей душой надеюсь, что сумею его спасти.

Воспоминание о его смерти никуда не ушло, но теперь рядом с ним поселилась надежда. Сейчас, лежа в объятиях Люка, я чувствую себя уверенной и способной на многое. Я спасу этого парня. Я узнаю этого мужчину.

Я крепко-крепко обнимаю Люка, и мы лежим так до тех пор, пока меня не начинает клонить в сон.

А потом Люк дергает меня за рукав.

– Пора ехать, – говорит он. – Я не допущу, чтобы ты снова уснула без напоминалки.

– Почему? – сонно улыбаюсь я. – На этот раз я узнаю тебя наутро.

Я смотрю на него так, что он краснеет до ушей. Смущенно потупившись, Люк улыбается мне, и на его правой щеке появляется ямочка, которая, насколько я помню, останется у него навсегда.

Мне не хочется уезжать отсюда, но я знаю, что Люк прав. Мы не можем вечно прятаться на этом холме. У нас впереди целая жизнь, очень долгая жизнь, если вам интересно мое мнение.

Эпилог

Задыхаясь от волнения, я медленно и тщательно набираю телефонный номер.

Это наш третий телефонный разговор. Третий в числе многих, насколько мне известно.

Я нажимаю последнюю цифру, и у меня подкашиваются ноги при звуке первого пронзительного гудка. Второй гудок – и я смотрю на дверь, чтобы убедиться, что она заперта. Третий – и я начинаю бояться, что он забыл.

Но нет, он подходит.

– Алло? – раздается в трубке низкий хриплый голос, вызывающий у меня одновременно счастье и грусть. Мы потихоньку восстанавливаем наши отношения, в реальном времени и в моих опережающих воспоминаниях, но я каждый раз чувствую, как ему больно.

– Привет, пап. Как дела?

– Просто прекрасно, Тыковка. Что у тебя нового?

Он снова делает это: переводит разговор на меня. Он никогда не говорит о себе – по крайней мере, пока.

Но он научится.

Я поглаживаю пальцами блестящую брошку в виде жука, которая когда-то принадлежала моей бабушке. В моих записках говорится, что эту брошку прислали мне по почте вскоре после нашего первого телефонного разговора. Наверное, он хотел, чтобы у меня осталось что-то на память.

Мог бы просто привезти брошь с собой, когда заедет повидаться в конце лета. Он побудет со мной совсем недолго, но главное – все-таки приедет.

Он об этом еще не догадывается, но я-то знаю.

Мы с папой говорим около часа. Вернее, я говорю, а он слушает. Он постепенно знакомится со мной по телефону, а я потихоньку вспоминаю все больше и больше о нашем с ним будущем.

Например, я знаю, что он до сих пор любит мою маму – я же помню, какими глазами он смотрел на нее на моем выпускном вечере.

Меня восхищает его любовь. И его непреклонная одержимость: я помню комнату в его доме, которую увижу в будущем году, когда впервые попаду к нему в гости, – эта комната целиком посвящена поискам похитителей моего брата.

Я обожаю его, и это обожание основано на отношениях, которые мы с ним вместе, шаг за шагом, восстановим в будущем.

Это будущее и сейчас здесь, в моем, на счастье всем нам, искривленном сознании. Оно здесь, хотя отец еще ничего не сказал. Оно здесь, хотя он еще ничего не сделал. И поэтому я улыбаюсь и делюсь с ним главными событиями последних нескольких недель.

С записями в руках, разумеется.

Когда мы заканчиваем разговор, я выхожу на веранду к маме. На улице сказочный летний вечер, сверкающий после вечернего ливня.

– Как все прошло? – спрашивает она.

– Отлично, – отвечаю я, хватая ее за руку. – Я люблю тебя, мамочка.

– Я тоже тебя люблю, Лондон, – отвечает она, улыбаясь мне.

Я смотрю на улицу, на которой буду жить еще больше года до отъезда в колледж, где мне предстоит поселиться в общежитии в одной комнате с Джейми, встречаться с Люком по выходным и тосковать по маминой стряпне.

На другой стороне улицы пожилой человек в шортах, сандалиях и черных носках поливает свою лужайку. Женщина, которую я не узнаю, выгуливает далматинца. Мальчик проезжает мимо на грязном мотоцикле.

А я снова думаю о Джонасе.

Сажусь в кресло, подтягиваю ноги к груди, крепко обнимаю их руками и со вздохом опускаю подбородок на колени.

Сама не знаю почему, но на меня вдруг нисходит непонятное, ничем не объяснимое спокойствие.

Может быть, все дело в искусственно состаренной фотографии моего брата, лежащей в заднем кармане моих джинсов. А может быть, в легком, беззаботном разговоре, состоявшемся у нас с отцом. Возможно, причина в том, что мама сегодня немного веселее, чем обычно. А может быть, я просто предчувствую, что с Люком все будет в порядке.

Или, может быть – только может быть! – все Гораздо проще.

Просто сейчас, когда я сижу рядом с мамой на крыльце нашего дома, который буду помнить вечно, ветер вдруг стихает.

Ветра больше нет.