Текст книги "Лунные капли во флаконе (ЛП)"

Автор книги: Кэрри Гринберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

   Защитникам замка тогда пришлось нелегко. Приступ следовал за приступом, и осада длилась не одну неделю. Только представьте, что все эти холмы были заполнены войском: лошади и всадники окружили твердыню, и выбраться из крепости было решительно невозможно. Именно тогда замок пострадал сильнее всего: многие из стен и башен были полностью разрушены. Только несколько десятилетий спустя их снова отстроили. Но не буду утомлять вас этими ненужными подробностями, ведь я собирался рассказать вам о леди Бланш, или, как потом ее называли в народе, Белая Леди. Леди Бланш де Варенн, – он намеренно произнес это имя на французский лад, – была возлюбленной одного из храбрейших защитников замка. Та самая прекрасная средневековая дама в башне, чей образ трогает наши сердца до сих пор. Ее рыцарь отважно отбивал атаку за атакой, когда Монфор ворвался в замок, и тогда защита потребовалась не только стенам, но и еще возлюбленной. Ведь по легенде, не только тот рыцарь любил ее, но и сам Монфор мечтал сделать ее своей дамой сердца.

   В пылу битвы ее возлюбленный вдруг заметил леди Бланш на крепостной стене, да не одну: она бежала, пытаясь спастись от преследующего ее Монфора! Он шел за ней по пятам, и она очутилась на стене, стараясь скрыться, но вместо этого оказалась загнанной в угол. Рыцарь – ее возлюбленный – заметил это, и выпустил стрелу прямо в негодяя, намереваясь убить его. Однако... – Молодой человек печально улыбнулся, а Амелия задержала дыхание. – Он попал прямо в цель, но противник был с ног до головы закован в стальную броню, стрела отскочила от нее... и поразила леди Бланш в самое сердце.

   – Как ужасно! – воскликнула Амелия, пошатнувшись.

   – Действительно, ужасно, – согласился Сэмьюэл. – Но на этом легенда не заканчивается. – Он помолчал. – С тех пор каждую весну, ровно в день этого трагического события, на стенах замка видят призрака леди Бланш в том самом белоснежном платье, которое было на ней в день гибели, и с той самой стрелой в груди, которая пронзила ее сердце. По крайней мере, так говорят. Сам я не видел, – добавил он.

   Они уже обогнули северную башню замка и шли в тени стены. Здесь солнце не так припекало, и Амелия, заслушавшись, опустила зонтик и замедлила шаг. Миссис Адамс и миссис Черрингтон видно не было: вероятно, они значительно отстали.

   – Но вы ведь наверняка не верите, что ее призрак все еще обитает в этом месте? – тихо спросила девушка, останавливаясь. Она подняла голову, придерживая шляпку. Высоко вверху на фоне ярко-синего неба виднелись зубцы крепостной стены.

   – Кто знает, – Сэмьюэл тоже остановился и взглянул наверх. – Невозможно сказать наверняка.

   Интонация, с которой он произнес это, заставила Амелию внимательно взглянуть на него. В голубых глазах джентльмена застыло выражение задумчивости, и девушка подумала, что, быть может, она может поделиться с ним и своими мыслями.

   – Знаете, мистер Адамс, – решилась она, – ведь и наш дом не обошелся без таинственных и печальных историй.

   – Неужели?

   – Да, да, я тоже не сразу поверила в это, но с тех пор, как мы приехали, слишком многое говорит о том, что в его стенах тоже случались трагедии, быть может, очень страшные...

   Сэмьюэл так внимательно смотрел на девушку, что она немного смутилась.

   – Но не будем сейчас говорить об этом, – Амелия снова взглянула на возвышавшийся над ними донжон. – Ведь эта крепость куда более старая и интересная.

   – Эта стена действительно очень древняя, должно быть, она выстояла в той самой битве.

   – Подумать только, – откликнулась Амелия, – эти камни помнят и саму леди Бланш. – Аккуратно ступая по траве, она сделала несколько шагов к стене. Она и в самом деле оказалась темной и шероховатой, обветренной и поросшей мхом. Девушке показались, что они дышат историей, и ей вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться к этим камням. Осторожно прислонив к стене парасоль, она стянула тонкую перчатку, чтобы не испортить дорогое кружево, и провела пальцами по шершавому камню. Несмотря на тень, он оказался очень теплым, почти горячим.

   – Они точно живые.

   Сэмьюэл тоже сошел с дорожки и положил ладонь на стену рядом с маленькой ручкой мисс Черрингтон.

   – Так и есть.

   – Вы правда чувствуете? – она посмотрела ему прямо в глаза. Он кивнул. Девушка ощутила, как что-то теплое коснулось ее руки, и вздрогнула. Пальцы Сэмюэла нежно дотронулись до ее ладони, но джентльмен не убрал руку, как следовало бы, а вместо этого бережно взял ее пальчики и, склонившись к ним, коснулся губами нежной кожи.

   Амелия стояла, не в силах пошевелиться, и лишь смотрела на собственную обнаженную кисть, точно та ей не принадлежала.

   – Простите меня, – прошептал Сэмьюэл, поспешно выпуская ее руку и делая шаг назад.

   Девушка не знала, что сказать в ответ. Она лишь молча натянула перчатку, взяла свой парасоль и вернулась на дорожку.

   – Я боюсь, мама хватится меня, – наконец произнесла она дрогнувшим голосом. В это же мгновение из-за поворота у северной башни показалась маленькая Луиза, за которой спешила миссис Коулс.

   – Да, да, вы правы, мисс Черрингтон, – ответил Сэмьюэл. – Нам действительно следует вернуться.

   Не говоря больше ни слова, они двинулись по дорожке обратно.

   ***

   Только оказавшись в тишине и одиночестве своей спальни, Амелия ощутила усталость. Она отослала Конни, решив, что позовет ее позже – когда настанет пора переодеваться к ужину. Девушке хотелось прилечь, но вместо этого она подошла к окну, откуда открывался вид на сад, пытаясь продлить то чувство радости, которое не покидало ее на протяжении всей прогулки.

   Какой славный был день! Яркие картинки кентских пейзажей, замка и его окрестностей, гуляющие пары и целые семьи вереницей проходили перед ее мысленным взором. Пожалуй, сегодняшний день оказался самым богатым на впечатления с того мига, как она приехала в этот дом; и даже усталость в ногах была приятной. Амелии не хотелось расставаться с воспоминаниями о поездке, и она с удовольствием перебирала в памяти каждую мелочь, каждое слово Сэмюэла. Как интересно и захватывающе он рассказывал обо всем, что происходило в замке в былые времена! Этот молодой джентльмен столь много знает. Большая удача, что в этой глуши им удалось познакомиться с этой семьей. Возможно, мистер и миссис Адамс и впрямь немного простоваты, но зато Сэмьюэл – совсем другое дело, его речь и манеры просто безупречны.

   Амелия вспомнила, с каким воодушевлением он поведал ей о защите замка и о той истории... с леди Бланш, кажется? И о ее призраке, появляющемся на крепостной стене.

   Она отошла от окна и опустилась на стул, наконец, почувствовав, как усталость накрывает ее с головой. Непослушными пальцами девушка сняла шляпку и швырнула на кровать. Дженни потом уберет ее.

   Ее мысли вертелись вокруг Белой леди, но она постаралась отогнать их. Сегодняшний день был слишком хорош, чтобы омрачать воспоминания о нем хмурыми мыслями, к тому же с нее вполне достаточно трагических историй, случившихся в этом доме. Амелия поежилась, и ей показалось, что откуда-то вдруг вновь потянуло сквозняком. Должно быть, это поездка слишком утомила ее. Она вернулась к более приятным мыслям.

   Да, с Сэмюэлем было невероятно приятно беседовать и прогуливаться по дорожке... Но отчего же она в мыслях называет его Сэмюэлем? Разумеется, он может стать ей хорошим другом, ведь он умен и добр, но она видела его всего два раза в жизни, и ей следует думать о нем исключительно как о молодом мистере Адамсе, и не более того. Излишняя фамильярность не пристала молодой леди и не приведет ни к чему хорошему. На память ей вдруг некстати пришел эпизод у стены замка, когда Сэмьюэл, то есть мистер Адамс, поцеловал ей руку. Щеки Амелии порозовели от этого воспоминания. И зачем только она сняла перчатку? Ведь ей отлично известно, что леди должна всегда носить их, по крайней мере, вне дома. Что за глупая причуда! Хорошо, что мама или кто-нибудь еще ничего не заметили, а ведь могли бы! При мысли о том, какой разговор с родителями ждал бы ее тогда, девушку передернуло. Нет, мистер Адамс – настоящий джентльмен, и наверняка сам жалеет о случившемся. Лучше всего просто забыть об этом, будто ничего и не случилось. В конце концов, ведь ничего дурного не произошло. Она просто будет вести себя с ним, как с добрым знакомым, только и всего.

   Внезапно Амелия почувствовала, как к ее лицу прилила краска. Ричард! За весь день она ни разу не вспомнила о своем дорогом Ричарде, увлеченная поездкой и красотами замка. А ведь только что она размышляла о Сэмюэле Адамсе, словно это он ее лучший и давний друг, а вовсе не Ричард. Ей должно быть стыдно. Неужели она так ветрена и переменчива? Нет, Амелии не хотелось так думать. Ричард всегда был и останется для нее лучшим другом. И, быть может, не только другом.

   Девушка решительно придвинула к себе письменный прибор и взяла листок писчей бумаги. Она сейчас же напишет ему письмо, вот что она сделает. Кому же еще она может поведать обо всем, что с ней происходит, как не ему?

   Амелия опустила перо в чернильницу и, больше не раздумывая, принялась писать.

   "Дорогой мистер Харви!

   Всем сердцем приветствую Вас и искренне надеюсь, что Вы и Ваши родители пребываете в добром здравии. Не могу передать, как я скучаю по Лондону и по обществу Вашей милой семьи. Смею надеяться, что и Вы не забываете о нас и вскоре напишете мне ответ. Поверьте, я с радостью прочту о любых новостях, даже о тех, что могут показаться Вам незначительными.

   Что же до нашей жизни, то почти ничего не переменилось со времени моего последнего письма: какие новости могут быть в деревне? Однако не думайте, что я пишу вам из одной только скуки и праздности: о нет, здесь тоже могут найтись и интересные занятия, и приятное общество.

   Совсем недавно мы познакомились с нашими соседями, которыми оказалось весьма милое и любезное семейство Адамсов. Впрочем, мой отец уже давно знаком с господином Адамсом – ведь это он так помог нам с переездом и с обустройством на новом месте. Папа говорит, что его советы оказались поистине бесценными, ведь никто так хорошо не знает графство Кент, как он. А для нас с мамой это было новое и приятное знакомство.

   Но самое интересное случилось сегодня: мы с нашими новыми друзьями предприняли небольшую прогулку в Рочестерский замок, который расположен всего лишь в получасе езды отсюда. Разумеется, мистер Черрингтон и мистер Адамс не смогли составить нам компанию; с нами поехали миссис Адамс и ее старший сын, Сэмьюэл Адамс. Моя мама и сестра, разумеется, присоединились. Не стану утомлять Вас ненужными подробностями; скажу лишь, что поездка была вовсе не утомительной, а виды Кента в долине Медуэй – невероятно живописными. Но, разумеется, самый изумительный вид открылся нам, когда мы подъехали к самому замку. Даже если Вы и видели гравюры с его изображениями, то смею заверить Вас, что они не передают и половины той величественной красоты, которая поразила меня, едва я увидела крепость. И теперь она выглядит крайне внушительной, а каким же был этот замок несколько столетий назад! Молодой мистер Адамс рассказал нам массу интереснейших вещей о нем. Но более всего меня поразила местная легенда о некой леди, трагически погибшей прямо на стене бастиона во время битвы. Она пала от руки своего возлюбленного, который лишь хотел защитить ее. Подумайте только, какая трагическая смерть!

   Но вернусь к замку: он оказался весьма оживленным местом, и я была удивлена, увидев, сколько народа стекается, чтобы посетить его. Я не оставляю надежды, что однажды Вы посетите нас и, может статься, тоже увидите это место.

   Впрочем, я хотела поделиться с Вами еще кое-чем, что терзает меня в последние дни. Дело в том, что я по случайности услышала нечто любопытное и одновременно пугающее о нашем новом доме – точнее, о его прежних жильцах. Когда-то здесь случился сильный пожар, после которого одна из комнат так и осталась закрытой. Мне не известны ни подробности случившегося, ни то, как давно это было; я только знаю, что здесь стряслась какая-то беда, потрясшая всю округу. Иногда мне становится неуютно и даже страшно здесь, меня тяготят дурные предчувствия. Быть может, я слишком впечатлительна и принимаю подобные вещи близко к сердцу, однако у меня неспокойно на душе. Пожалуй, мне не стоило и вовсе упоминать об этом, но мне хочется думать, что Вам, моему единственному другу, я могу поведать о том, что гложет меня, не боясь показаться смешной и глупой.

   Не хочу утомлять Вас более столь мрачными мыслями. Кроме того, я лелею надежду вскоре увидеться с Вами и в полной мере насладиться вашим обществом: я наверняка знаю, что мой отец будет рад увидеть Вас у нас в гостях, и уверена, что вскоре он отправит Вам приглашение. Вы ведь не откажетесь приехать к нам в Кент и развеять все мои страхи?

   С самыми сердечными пожеланиями,

   Ваша Амелия Черрингтон.

   13 июня 1885 года"

   ***

   Амелия заворожено следила, как пылинки, медленно кружа, оседают в лучах утреннего солнца. Свет, проходящий через витражи церкви, обретал новые краски и наполнялся жизнью. Разноцветные кусочки стекла повествовали о жизни Христа, и в то же время привносили немного мирской радости в строгие церковные стены. Родители Амелии считали, что подобная радость здесь не уместна, и оттого всегда заставляли ее, не отвлекаясь на витражи и убранство, смотреть на пастора, девушка же играла в эту игру с самого детства, пытаясь тайком скосить глаза так, чтобы рассмотреть и помещение, и прихожан, и старые фрески на стенах.

   Пасторы всегда говорили одно и то же на воскресной службе, и неважно, была ли это церковь в Лондоне или небольшой приход в кентской деревне Монк Вуд, и Амелия научилась слушать их, не вникая в смысл слов. Иногда ей казалось, что она засыпает, а мысли ее уносятся прочь, блуждают по нефу, поднимаются вверх по высоким стрельчатым окнам, точно некая ощутимая субстанция наподобие дыма или пара. Мысли эти были густыми и тягучими, как карамель. С трудом оторвавшись от созерцания танцующих пылинок, Амелия остановила взгляд на женщине, сидящей через несколько рядов от нее. На ней была невероятно высокая шляпка, напоминающая кремовую розочку на торте, и когда женщина кивала или вертела головой, ее головной убор устремлялся вслед за ней. Девушке казалось, что еще несколько таких колебаний, и шляпка попросту упадет на соседа справа, но та упорно держалась на голове, и Амелия гадала, сколько шпилек удерживает этот шедевр. Провинциальная мода не переставала ее удивлять.

   Незаметно для самой себя она обратилась мыслями к тому, что ее собственная летняя соломенная шляпка уже довольно потрепанная, а новый заказ не везут из Лондона вот уже три недели, и об этом надо непременно сообщить отцу, хотя лучше матушке, потому что отца не волнуют подобные мелочи. С другой стороны, и матушка едва ли будет разбираться с ее шляпкой, и эта мысль опечалила Амелию. Когда она вновь очнулась от этих дум, то внезапно поняла, что хор уже закончил пение, и прихожане постепенно расходятся. Шляпа-торт колыхалась практически у выхода из церкви, бежевое платье матери также оказалось далеко впереди.

   Девушка поспешила к выходу, ругая себя за нерасторопность и рассеянность.

   Уже у дверей кто-то крепко схватил ее за запястье, и Амелия вздрогнула всем телом, столь неожиданно это было. Когда она обернулась, чтобы увидеть, кто позволил себе подобную дерзость, то содрогнулась еще раз, на этот раз от страха, и едва сдержала крик. На нее маленькими черными глазками из-под нависших век смотрела отвратительная морщинистая старуха, да так пронзительно, будто видела насквозь. Сама она была маленькой, едва ли не карлицей, но держала девушку так крепко, что та и не помышляла вырваться. Ее черная темно-серая одежда и мелкие черты лица делали ее похожей на крысу – сморщенную, как печеное яблоко, старую безобразную крысу.

   – Ты ведь из того дома, – прошелестела она, не отпуская руки Амелии. Из-за половины отсутствующих зубов речь ее была неразборчива, и девушке пришлось напрячь слух, чтобы понять ее.

   – Из дома? Простите, я... – пролепетала девушка.

   – Из дома! – тонкие губы старухи расползлись в гримасе, должной изображать улыбку. – Ты такая же молодая, какой и она была когда-то! И даже чем-то похожа на нее...

   – На кого? – прошептала Амелия.

   – Из дома, из дома! По тебе сразу видно, ты ведь как она. Такая же молодая и красивая, – старуха хотела было дотронуться до ее лица, но лишь провела скрюченными пальцами возле щеки. – Как горела тогда ее кожа, лопалась и облезала, лопалась и облезала, пока ее личико не стало красным! А какое красивое было личико! Она носилась вся в крови, обугливалась на глазах, как головешка, и кричала, и кричала! Опасайся огня, девочка, а то сгоришь, как фитилек. Так она и горела: одежка вспыхнула, как спичка, а она все бегала и бегала, и кричала, и кричала так, что в деревне слышно было! Пыталась с себя огонь скинуть, а вместо этого поджигала все вокруг. Она не боялась огня, а ты бойся, я-то знаю, к чему он может привести!

   – О господи! – девушка пошатнулась, не до конца понимая, что говорит ей эта безумная старуха.

   – Она сама беду накликала, – шепотом продолжала старуха. – Мужа своего разозлила, он ее в огонь и толкнул. Он больше всех испугался, когда свою жену увидел, только не жену уже, а труп, покрытый красной коркой и остатками наряда. Красивое у нее платье было, белое, будто свадебное, и тонкое-тонкое, легкое, как пушинка. Вместе с ним и сгорела! Упала в камин, и сгорела! Сгорела! – все громче и громче говорила она, пока и вовсе на крик не перешла. – Наша бедняжка Элинор вся разом и сгорела!

Глава 5

     Половицы скрипят, когда она идет по темному коридору. Почему так темно? Амелия осторожно тянет руку в сторону, пока не натыкается на шероховатую стену. Где-то здесь должна быть ручка газового светильника. Она шарит по стене, но никак не может его найти. Почему его нет? Она медленно двигается вперед, касаясь пальцами стены, чтобы не потерять ориентир в пространстве. В конце этого коридора ее комната. Но она все идет и идет, ничего не видя перед собой, а стена никак не кончается. Она ускоряет шаг, желая поскорее очутиться в своей тихой и безопасной спальне, как вдруг коридор резко обрывается; но вместо того, чтобы полететь вниз по лестнице, она просто проваливается в пустоту. У девушки перехватывает дыхание, но она не успевает испугаться и закричать, как уже сидит на полу в холле; здесь брезжит слабый свет, хотя ни одна лампа не горит.

   Амелия поднимается на ноги и оказывается перед дверью в восточное крыло. Из-под двери льется мягкий свет, и она инстинктивно подается вперед, ближе. Она тянется к ручке, которая отдаляется от нее, и Амелия делает шаг, потом еще один, и тут ее окатывает море света, ослепляющее после полной темноты.

   Высокий темноволосый мужчина входит в комнату; его брови нахмурены, а губы поджаты. На нем рубашка, жилет и брюки, кажущиеся Амелии ужасно старомодными. Он подходит было к камину, но потом замечает молодую служанку, почти еще девочку, которая растапливает его, и отходит к большому письменному столу из красного дерева. Лицо девочки вдруг преображается: это та старуха из церкви. Она смотрит вслед мужчине своими колючими крысиными глазками и медленно поворачивается назад, мехи в ее руках расправляются, огонь взметается столбом по каминной трубе.

   – Харольд, почему ты уходишь? Я хочу с тобой поговорить! Почему ты исчезаешь каждый раз, когда я с тобой разговариваю?

   Красивая молодая женщина с темными волосами и жгучими карими глазами врывается в кабинет вслед за мужчиной, все ее существо являет собой возмущение и ярость. Она едва достает мужчине до плеча, но не выглядит хрупкой; на ней белое платье из тонкого, почти воздушного газа, окутывающее ее точно пеной. Она прекрасна, словно богиня, но ее сверкающие глаза полны решительности и гнева. Служанка поспешно собирает совок и ведерко и исчезает.

   – Ты думаешь, что можешь просто не обращать внимания на свою жену? Вот уж нет!

   – Элинор, тебе нужно успокоиться, послушай! – он пытается взять ее за руку, но женщина вырывает ее.

   – Нет, это ты послушай меня! Слишком долго я не говорила ни слова, молча страдая и глотая обиду в своей спальне, одна-одинешенька! – в ее голосе звучат истеричные нотки, готовые взорваться фейерверком скандала.

   – Что ты такое говоришь!

   – Я говорю правду. И еще сказала не все, далеко не все! – она поднимает руку и потрясает клочком бумаги, который зажат в ее кулачке. При виде этой бумаги Харольд поворачивается к столу, открывает сначала один ящик, затем второй...

   – Ты рылась в моих бумагах? – его лицо выражает недоумение.

   – Да оно лежало прямо сверху, вот здесь! – она порывисто указывает на стол, потом нервно подходит к камину, не в силах устоять на месте. Там она останавливается и переводит сбившееся дыхание. – Ты даже не позаботился спрятать его! Думаешь, я такая дура, что даже разучилась читать?

   – Во-первых, ты не должна была заходить в мой кабинет, – произносит ее муж сквозь зубы, – не говоря уже о том, чтобы...

   – Я в своем доме! И в своем праве! – женщина уже почти кричит. – Не пытайся скрыть, что у тебя кто-то есть! Я обо всем догадалась! – У нее перехватывает дыхание от ярости, и пару мгновений она просто пожирает мужа глазами, тяжело дыша и прижав руку с письмом к груди.

   – Элинор, ты не в своем уме, одумайся!

   – Ты завел себе любовницу! Я все знаю! – она бросается к мужу, храбро глядя на него в упор сверкающими яростью глазами.

   – Успокойся сейчас же! – Харольд пытается взять ее за плечи, но она яростно отталкивает его руки.

   – Не трогай меня! Этими же руками ты дотрагивался до нее! Ты низок! – она бросается на мужа, барабаня кулачками по его груди. Тот перехватывает ее запястья и отстраняет прочь. Элинор оказывается у самого огня и в изнеможении хватается за каминную полку, опустив голову и прижав руку ко лбу. Когда она снова поднимает лицо, глаза ее полны слез, но ярость в них ничуть не угасла; напротив, в ее огромных черных зрачках плещется ненависть. Она медленно поднимает руку и потрясает письмом у себя над головой.

   – Она не отнимет тебя у меня, никогда! – на этот раз она не кричит, а почти шипит. – Ты – мой муж, и останешься со мной!

   – Элинор, отдай мне письмо, – Харольд делает несколько шагов к жене.

   – Нет! Ты не получишь его, пока не объяснишь мне все! Я не позволю, чтобы какая-то потаскуха переманила моего мужа.

   Он пытается выхватить письмо, но Элинор проворно заводит руку за спину.

   – Да я скорее выцарапаю тебе глаза! – и она бросается на мужа, но на этот раз действительно целится пальчиками прямо ему в лицо. Разъяренный мужчина хватает ее руки над локтями и с силой отпихивает назад.

   На секунду время останавливается. Элинор падает и пытается ухватиться руками за воздух, смятые листы летят на пол, но никому уже и дела до них нет. Она встает, но не видит шлейф своего платья: тонкая ткань занимается огнем в мгновение ока, и в мгновение ока вспыхивает, будто факел. Какое яркое пламя! Амелия чувствует, как пламя охватывает ее, и в смятении прикрывает рукой лицо, чтобы отгородиться от жара, но он не отступает, а только разгорается сильнее. Ее платье охвачено пламенем, жар нестерпим, и она посреди этого огня, как Жанна Д'Арк на костре. Вслед за пожаром ее охватывает ужас, она бросается к Харольду, но он отступает, исчезая из виду. Что-то мешает ей видеть, и она откидывает со лба горящие локоны. Она слышит сухой треск огня, пожирающий их, но ничего не может сделать. Девушка стряхивает с себя огонь, но теперь он и на ее руках; она бросается в объятия портьеры, чтобы сбить пламя, но сухой бархат занимается в считанные секунды. Испустив отчаянный крик, Амелия падает на ковер, задыхаясь от дыма и пламени, который уже пожирает ее тело; рядом тлеет что-то черное – это локоны ее собственных волос. От платья уже ничего не осталось, и женщина сжимается в комок, закрывает глаза, но ей нечего бояться наготы – она полностью скрыта огнем. Кожа Амелии трескается, выпуская наружу струйки крови, которая сразу же чернеет и запекается. Когда огонь добирается до лица, она кричит, не слыша саму себя, прижимая к нему горящие руки; ее глаза лопаются от жара, и она больше не видит ничего. Воздух наполняется запахом паленой плоти, и нечеловеческая, дикая боль накрывает ее с головой. Не остается ничего, кроме бушующего пламени, боли и ее собственных криков, которые, наконец, затихают, когда обожженные легкие больше не могут вдыхать воздух.

   Она летит в клубах дыма – или это уже летит ее душа, расставшаяся с телом? Амелия парит, освобожденная огнем, и видит внизу, на полу, свои распростертые обгоревшие останки. Рядом она видит горничных, поспешно заливающих водой огонь. Каким-то чудом уцелевшие обрывки белого платья совсем не прикрывают темно-красного мяса, которое открыл взгляду огонь, лица больше нет, и можно лишь с трудом различить то, что когда-то было ее носом или губами, а на месте глаз зияют два черных провала. Еще одна дыра на месте рта; ее мертвое тело словно продолжает беззвучно кричать, но теперь уже никто, никто и никогда не услышит ее... Ни одна живая душа не ответит ей, сколько бы она ни кричала, и сколько бы ее собственный крик ни звенел у нее в ушах.

   ***

   Утро 15 июня 1885 года выдалось поистине прелестным. Над кентскими холмами простиралось бирюзово-синее небо, лишь изредка омрачаемое легкими облаками-барашками, быстро бегущими по ветру. Миссис Черрингтон полулежала в шезлонге на своем любимом месте под раскидистым вязом и наслаждалась погодой и прекрасным видом окрестностей. К тому же, от дома ее отделяла лужайка не более чем в сто ярдов, и она могла в любую минуту позвать Мэри, пожелай чего-нибудь. Подле нее стояла корзина с рукоделием на случай, если ей захочется чем-то занять руки, но Кейтлин сомневалась, что ей когда-нибудь может надоесть просто отдыхать и плавать в своих мыслях, как по едва колышущейся водной глади. Когда на горизонте показалась движущаяся точка, впоследствии обратившаяся всадником, она сначала и вовсе приняла ее за плод своего воображения. Однако же незнакомец приблизился и оказался не кем иным, как Сэмюэлем Адамсом. Гость был нежданным, а оттого внес некоторое смятение в мысли миссис Черрингтон: сегодня она ждала другого визитера, и сначала ей было показалось, что это ее долгожданный доктор едет к ней на лошади из Лондона, но эта идея, определенно, была абсурдной.

   Молодой человек спешился и направился к ней, держа в руке небольшой сверток.

   – Миссис Черрингтон, прошу прощения за столь внезапный визит, – произнес он, едва переведя дыхание после быстрой езды, – но матушка послала меня к вам с небольшим подарком, наказав, чтобы я передал вам его в целости и сохранности.

   – Вот как! – удивленно вскинула брови миссис Черрингтон.

   – Она хотела и сама приехать, но Кевин – он еще младенец – все утро капризничал, вот она и отправила меня. Сказала, что это очень важно, – Сэмьюэл улыбнулся так искренне, что миссис Черрингтон не могла более сердиться на него за несогласованный визит. Да и следовало бы ей уже привыкнуть, что здешние нравы намного проще, чем в Лондоне.

   – Что ж, присаживайтесь, вы, вероятно, устали с дороги. Почему вы не приехали на карете? Это намного удобнее.

   – В такую чудесную погоду прогулка верхом куда приятнее, к тому же я обещал отцу обкатать его нового скакуна. Его зовут Арго, настоящий красавец, не правда ли? – Сэм указал на привязанного у ворот гнедого жеребца, совсем еще молодого и ретивого. Миссис Черрингтон сдержанно кивнула – она ничего не понимала в лошадях. – Я с ним немало помучался, но скоро он станет совсем послушным и тихим, можете мне поверить. Ах да, что же это я!..

   Сэмьюэл, наконец, протянул ей сверток.

   – Моя мать передала вам какую-то волшебную мазь, которая, по ее словам, помогает от всех болезней. По крайней мере, нас она все детство ею лечила! И там еще настойка от головной боли, – миссис Черрингтон покрутила в руках пузырек, понюхала и, скривившись от резкого запаха, убрала его обратно.

   – Это очень любезно с ее стороны, выразите вашей матушке мою самую искреннюю благодарность. Не желаете ли чаю или лимонаду? – она потянулась к колокольчику.

   – Не стоит, – поспешил заверить ее Сэм. – Не хочу вас задерживать, мой визит и так побеспокоил вас.

   Он и правда уже собрался идти, как вдруг задняя дверь дома, ведущая в сад, распахнулась, и на пороге появилась Амелия. Было бы некоторым лукавством сказать, что Сэмьюэл не ожидал ее увидеть. Более того, во время беседы с ее матушкой он порой кидал быстрые взгляды на дом, пытаясь угадать, какие же окна принадлежат ее комнате и, быть может, увидеть легкое колыхание занавески, а то и вовсе стоящую у окна девушку. Но захочет ли она видеть его после вчерашнего неосмотрительного поступка, так смутившего и напугавшего ее?

   Сейчас же девушка собственной персоной направлялась к ним, возможно даже, слишком поспешно; Сэм отметил, что она очень торопится, завязывая на ходу шляпку, и пару раз даже едва не оступилась на неровном газоне.

   – Дорогая, что-то случилось? – удивилась миссис Черрингтон.

   – Ах, нет, матушка, все прекрасно, я лишь вышла поприветствовать гостя, – проговорила она стремительной скороговоркой, все еще теребя шляпную ленту под подбородком.

   – Я же говорила, чтобы ты оставалась сегодня в постели, ты кажешься мне больной.

   Амелия упрямо мотнула головой.

   – Я очень рад видеть вас, мисс Амелия, – Сэмьюэл приподнял шляпу и учтиво поклонился.

   – В-вы уже уезжаете?

   – К сожалению, мне требуется в скором времени поехать к отцу на завод, у нас остались незавершенные дела, и ему нужна моя помощь с некоторыми юридическими вопросами.

   – Тогда я провожу вас! Это ведь ваша лошадь стоит у коновязи?

   Едва они отдалились на расстояние, когда их речь уже не доносилась до миссис Черрингтон, Амелия позволила себе заговорить.

   – Вы не представляете, как я рада, что вы пришли именно сегодня, – зашептала она, беспокойно глядя то на юношу, то на сидящую в отдалении мать.

   – А вы не представляете, как я рад, что вчерашний инцидент...

   – Ах, мистер Адамс, забудьте! Меня терзают другие мысли, куда более страшные. Не мысли даже, а кошмары, от которых я не могу избавиться! – она говорила быстро и немного сбивчиво, будто у нее было мало времени, хотя они шли очень медленно, а до ворот оставалось еще достаточное расстояние.