Текст книги "Лунные капли во флаконе (ЛП)"

Автор книги: Кэрри Гринберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

   На несколько мгновений наступила тишина, которую нарушал лишь шелест листвы и голоса играющих детей. Элинор блаженно откинулась на скамейке и подставила лицо солнцу.

   – Мне нравится... всегда нравилось приходить сюда. Повсюду кипит жизнь, но в то же время можно побыть наедине с собой, если того захочется. Ведь ты тоже часто бывала здесь, не так ли? – это прозвучало скорее утверждением, нежели вопросом, и Амелия только кивнула в ответ.

   – Жаль, что с тех пор, как я выросла, больше не могла гулять здесь. Я слышала, что леди и джентльмены часто совершают верховые прогулки в этом саду. Но матушка никогда не любила таких развлечений – по ее мнению, пешие прогулки утомительны для дам, и мы только иногда выезжали в экипаже. – Она вздохнула и, поколебавшись, отправила в рот карамельку из кулечка, протянутого ей Элинор. – А чаще всего просто оставались дома. Матушка считала, что рукоделие больше приличествует молодой леди...

   Элинор фыркнула.

   – А что же ты сама? Разве тебе не хотелось проехаться верхом в такой ясный день? Поболтать и вдоволь посмеяться с подругами, обмениваться взглядами с джентльменами?

   Амелия опустила глаза.

   – Да, но я плохо езжу верхом, к тому же мои родители...

   – Боже правый, Амелия, я отлично поняла точку зрения твоих родителей. Но ведь тебе самой хотелось отправиться на конную прогулку? Никак не могу взять в толк, как ты умудрилась не сойти с ума, все время сидя в четырех стенах вместо того, чтобы заняться чем-нибудь более подходящим для молодой девушки! – на лице Элинор отразилось искреннее недоумение, и она тоже бросила в рот карамельку.

   – Но как же я могла поступить иначе? Не представляю себе, что сказала бы мама, если бы я...

   – А почему она должна была сказать что-то особенное? – пожала плечами ее собеседница. – Что предосудительного может быть в том, если молодая леди с подругами немного покатаются верхом среди другой благородной публики? Разумеется, под строгим надзором какой-нибудь пожилой дуэньи, чтобы успокоить твою матушку. Ты бы только выиграла от этого: на твоих щеках заиграл бы румянец, глаза бы заблестели, и ты, по крайней мере, не была бы такой бледной. Кроме того, разве тебе не нужно думать о замужестве?

   Амелия зарделась, но все же кивнула.

   – Не сутультесь, мисс, – послышался строгий голос гувернантки вблизи от них. – И не идите так быстро, comme la roturiХre[2]. Держите осанку.

   – А где еще ты можешь приглянуться молодому джентльмену и показать себя во всей красе? – Элинор продолжала поглощать карамельки. – Уж точно не сидя дома и не прячась за шторкой в экипаже! Нет, с конными прогулками может сравниться разве что бал, – она мечтательно улыбнулась.

   Светловолосая девочка, сжимая в руках куклу и степенно шагая в сопровождении гувернантки, приближалась к скамейке, на которой они сидели.

   – Но я полагаю, отец уже подумал о том, чтобы найти для меня подходящую партию, – возразила Амелия. – Я точно знаю, что родители...

   – И слушать ничего не желаю! – перебила ее Элинор и решительно встала. – Давай лучше прогуляемся вокруг пруда, я хочу пройтись и рассмотреть кувшинки. Quelle belle mademoiselle[3]! – она вдруг мило улыбнулась приближающейся паре и протянула юной мисс кулек, в котором еще оставалось достаточно леденцов. – Возьми, они лимонные!

   Девочка нерешительно взглянула на гувернантку, но та от неожиданности не вымолвила ни слова.

   – Бери же! – Элинор нетерпеливо сунула кулек прямо в руки девочке и повернулась к Амелии.

   – Идем! Сколько можно сидеть на одном месте?

   Амелия поднялась и взяла со скамейки свой зонтик – почти такой же, как у Элинор, – как вдруг услышала за спиной резкий голос гувернантки.

   – Мадемуазель Амели! – она говорила негромко, но ее слова прозвучали хлестко, как удар кнутом. Девушка резко обернулась. Это платье противного темно-коричного оттенка... эти поношенные желтые перчатки... этот нарочитый французский акцент... Девочка, низко опустив голову, едва сдерживала слезы, а кулек уже оказался в руках мадемуазель Пати. Амелия широко раскрытыми глазами посмотрела на совсем юную себя, затем перевела взгляд на мерзкую гувернантку, похожую в ее прогулочной одежде на сороку, и на нее накатила волна непреодолимой, яростной ненависти. Как только эта бесцветная, грубая женщина могла так изводить ее! Нет, больше она не будет мучить ее, она не позволит!

   Чувствуя, как злость бурлит в груди, не находя выхода, Амелия что было сил замахнулась зонтиком и ударила им мадемуазель Пати прямо в грудь. Острый наконечник вошел в ее плоть, словно нож в масло. На тонкое кружево брызнула кровь, расцвечивая кипенно-белую ткань красивыми красными цветами. Они цвели на белом поле, выпуская бутоны, которые набухали и раскрывались крупными алыми маками. Целое море маков, таких ярких и алых, как кровь.

   ***

   Струйка алой крови брызнула на ночную рубашку, и Конни поспешила к кровати с носовым платком. Горничная выглядела едва ли лучше, чем лежащая в беспамятстве девушка: она не спала уже третьи сутки подряд, лишь пару раз задремала в кресле около постели больной, и сама с трудом держалась на ногах.

   – У мисс снова кровь носом пошла! – запричитала она и взглянула на доктора с надеждой.

   Тот черным грачом ходил по комнате, бурча что-то себе под нос. Пусть это был и не тот чинный врач из Лондона, который уже как-то приезжал с миссис Черрингтон, но он единственный мог сделать хоть что-то. Доктор приходил к ним теперь каждый день с тех пор, как мисс Черрингтон заболела, приносил свои лекарства и веру в чудесное исцеление.

   – Со вчерашнего дня никаких изменений, – констатировал доктор, прощупывая пульс девушки. Ее ручка казалась просто игрушечной в его ладони, и висела, как плеть. Девушка заворочалась, когда Конни промокнула кровь платком, и зашлась кашлем, но так и не открыла глаз.

   – Но она поправится, да?

   Доктор многозначительно хмыкнул.

   – Она очень слаба, но пока не умирает. Вы даете ей сироп от кашля и горячее питье?

   – Мисс все время в беспамятстве, как же заставить ее! – Конни испуганно посмотрела на мужчину. – Мы с Мэри вдвоем пытаемся давать ей лекарство, но ее постоянно тошнит. Но когда все же удается его влить, кашель прекращается, и она засыпает сном младенца.

   – Значит, старайтесь делать так, как я предписал! – доктор строго посмотрел на нее, и служанка закивала, как провинившаяся школьница.

   Тумбочка возле кровати Амелии была заставлена флаконами, баночками и бутылочками самых разных размеров с непонятными Конни названиями: часть была написана по-иностранному, а некоторых слов она и на английском-то не знала. На полу стоял таз с прохладной водой и полотенцем, которое прикладывали ко лбу, чтобы сбить жар, и которое было совершенно бесполезным. Здесь же лежали и грелки – девушку бросало из жара в озноб, и слуги пытались сделать все, чтобы облегчить ее мучения.

   – Мне надо поговорить с мистером Черрингтоном.

   – Я сейчас вас провожу, – засуетилась она и уже у самой двери спросила тихо: – У нее воспаление легких, да? У меня тетка от него умерла...

   Доктор внимательно посмотрел на нее и поправил очки на переносице:

   – Ты говорила, что твоя госпожа бегала ночью под дождем? Ничего удивительного! Если вы не будете выполнять мои предписания, то ее может постичь судьба твоей тетки.

   ***

   Снова эта комната, полная зеркал и слепящего белого света. Но все зеркала пусты. Пусты, и не видно даже краешка белого платья.

   Амелия бежит, но ее ноги не двигаются. Обернуться она тоже не может. Да что же это! Она мечется, пока вдруг не понимает, что привязана – сидит на стуле, опутанная белыми бинтами, и не может даже пошевелиться. Ноги и руки девушки затекли, и она почти не чувствует их. Ей так нужна помощь! Скорее бы кто-нибудь пришел и освободил её. Самой ей ни за что не развязать этих пут, они слишком туго стянуты, а узлы слишком прочные.

   Элинор, ее подруга! Она должна быть где-то здесь, должна помочь ей!

   – Ни к чему паниковать, – раздался за ее спиной такой знакомый голос. – Неужели ты не можешь просто стряхнуть с себя какую-то нитку?

   – Нитку? – непонимающе переспросила Амелия.

   Тут же она почувствовала слабое движение воздуха, и вслед за этим осознала, что освободилась. Потирая затекшие запястья, она встала. На полу, обвившись вокруг ножек стула, и в самом деле лежала тонкая белая нитка. Амелия в недоумении обернулась и увидела Элинор. Та стояла в зеркале, скептически приподняв одну бровь, и вновь казалась призраком из далекого прошлого, портретом, написанным лунным светом по стеклу.

   – Но как ты...

   – Очень просто, – ответила та. – Как и все, что я делаю. А вот для тебя, похоже, многие вещи слишком сложны. Как жаль, что ты отвергаешь мою помощь.

   – Но мне не нужна никакая помощь, – начала девушка.

   – Неужели? – Элинор улыбнулась так, что у Амелии засосало под ложечкой. – А, по-моему, очень нужна. Ведь даже они не могут ничего сделать! – они показала куда-то вниз.

   Амелия взглянула туда, куда указывал изящный пальчик, и перед глазами у нее потемнело.

   Она увидела саму себя, раскинувшуюся на постели в собственной спальне. Рядом суетились Мэри и Конни, и та новая девочка с кухни, здесь же был и незнакомый доктор, созерцающий ее с необычайно серьезным видом. Боже, но почему все они собрались в ее комнате? И почему она так ужасно выглядит? Ее волосы разметались по подушке, лицо заострилось и приобрело желтоватый оттенок, отчего казалось восковым, на лбу блестела испарина. Полупрозрачная кожа и закрытые глаза придавали Амелии почти безжизненный вид, если бы не слабое прерывистое дыхание, от которого ее грудь едва заметно приподнималась под ночной рубашкой. Она выглядела отвратительно, более того, она видела себя почти мертвой, омерзительным, гниющим трупом.

   – Потому что ты умираешь, – сообщила ей Элинор. – Не можешь справиться даже с простудой, если пробежишься под дождем.

   – Нет! Я не должна, я не могу умереть! – закричала Амелия и бросилась к зеркалу в поисках спасения. Но холодная гладь оттолкнула ее, а Элинор лишь рассмеялась, холодно и отстраненно.

   – Не умрешь, если послушаешься меня и примешь мою помощь.

   Амелия непонимающе смотрела вниз, не желая смиряться с предстоящим.

   – Какая же ты упрямая! Только подумай, как многое может измениться, если только ты этого захочешь. Неужели ты хочешь вот так бездарно закончить свою жизнь?

   Та лишь отчаянно замотала головой.

   – Так значит, ты согласна?

   – Чего ты хочешь от меня?

   – Всего лишь помочь тебе, глупая.

   – Но как? Разве ты сможешь?..

   – Я? – Элинор вновь вскинула остро-очерченную бровь.

   Как же она была прекрасна – Амелия не могла оторвать взгляд от ее идеальной, античной красы. В этом белом платье она напоминала восхитительную статую из Кенсингтонского сада, была воплощением совершенства. Девушка протянула вперед руку, желая прикоснуться к безукоризненной сияющей коже и шелку волос, но покачнулась и отдернула руку, лишь едва коснувшись зеркальной поверхности. Она оказалась не твердой, а напоминала ночное озеро, спокойное лишь до первого колыхания.

   – Я не понимаю, – прошептала Амелия.

   – Не бойся, – зеркальная гладь вновь колыхнулась.

   – Что произойдет?

   – Ты не умрешь, – засмеялась Элинор множеством серебряных колокольчиков. – И будешь жить так, как не жила никогда раньше.

   Амелия молчала. Перед ее глазами все снова потемнело и закружилось водоворотом ярких звезд. Пол поменялся местами с потолком, день с ночью, а земля с небесами, лишь ее вечная призрачная спутница оставалась такой же неизменной. Девушка открыла глаза: она снова оказалась в зеркальной комнате, но только теперь зеркало там было лишь одно – от пола до потолка, в изящной золоченой раме, как на балу у лорда Лоунсбери, даже музыка играла та же – что-то из Моцарта, а может, и Бойса. Пространство за рамой не было туманным и пустым: под ногами расстилался паркет темного дерева, за спиной Элинор уютно трещал камин, бросая отблески пламени на синие с золотистым узором обои. На столе на серебряном блюде красовались фрукты, графины с вином и лимонадами, шербет и другие лакомства в изящных вазочках, а несколько стульев и диванчик так и манили присесть. Элинор лукаво улыбнулась Амелии.

   – Что ж, пришла пора решиться. Ведь тебе совсем не хочется умирать, не так ли?

   – Нет... нет, – Амелия вздернула подбородок. – Я хочу жить!

   – Я понимаю, – Элинор протянула ей руку, слегка склонив голову к плечу. – И я помогу тебе.

   Амелия отрывисто вздохнула, потом быстро вложила свою руку в ладонь Элинор. И шагнула вперед, растворившись в ее объятиях.

   ***

   Доктор устало отер лоб и наконец-то улыбнулся, впервые за последние несколько дней.

   – Можно считать, что случилось чудо, – произнес он, поднимаясь с постели больной.

   Две горничные: одна чуть постарше, другая помоложе, – вздохнули с облегчением.

   – Она пришла в себя?

   – Она спит. Но жар спал, и она свободно дышит. Теперь вам осталось дождаться ее пробуждения и терпеливо ждать окончательного выздоровления. Куриный бульон и теплое питье – вот то, что ей сейчас нужно.

   – Просто не верится! – воскликнула Конни. – Я должна как можно быстрее рассказать об этом миссис Черрингтон... Она, бедняжка, сама слегла, у нее сердце прихватило, так за юную мисс переживала. Да и мистер Черрингтон...

   – Хорошо, хорошо, – попытался угомонить ее врач.

   – Господи, счастье-то какое! Конни проводит вас в гостиную, я уверена, мистер Черрингтон захочет вас лично отблагодарить!

   Дверь за ними тихо закрылась, и больная заворочалась во сне. Луч солнца упал на ее постель сквозь приоткрытую занавеску, и губы девушки растянулись в довольной улыбке.

Глава 9

    К приезду мистера Ричарда Харви готовились всю неделю. Едва мисс Черрингтон пошла на поправку, было решено более не откладывать визита долгожданного гостя и назначить его на последние выходные июня. В доме еще ни разу не принимали гостей, и оттого вся прислуга была немного на взводе, стараясь угодить вкусам столичного гостя. Все приготовления лежали на сухопарых плечах экономки миссис Уильямс: хозяйка дома лишь выразила желание, чтобы было "ничуть не хуже, чем на приеме у леди Уайтфилд с Реджент-стрит". Мистер Черрингтон же высказался еще более кратко, сказав, что не потерпит, чтобы сына его хорошего друга и делового партнера приняли неподобающим образом. И теперь миссис Уильямс словно тень появлялась во всех комнатах, едва остальным слугам стоило на минуту замешкаться или оторваться от работы. И вот, когда все ковры были вычищены, занавески постираны и выглажены, а серебро блестело, она с чувством глубочайшего удовлетворения прошлась еще раз по комнатам, проверяя с помощью белых перчаток отсутствие пыли даже в таких местах, куда никому бы не пришло в голову заглянуть.

   – Как вы считаете, мистер Гласфорс, не слишком ли рано приезжает мистер Харви? – спросила она как бы между делом.

   – Что вы имеете в виду? – дворецкий посмотрел на женщину сверху вниз с некоторым любопытством.

   – Я имею в виду болезнь мисс Черрингтон. Еще неделю назад неясно было, поправится ли она, а теперь мы уже принимаем гостей.

   – Как я могу судить, мисс Черрингтон выглядит замечательнейшим образом. К тому же, миссис Уильямс, не забывайте, что решение принимаем не мы, а мистер Черрингтон больше всего на свете не любит переносить планы.

   Экономка открыла было рот, чтобы возразить, но решила промолчать и отвернулась к гортензии на подоконнике, которой еще не коснулась ее всеобщая ревизия.

   – Вы правы, это действительно не наше дело, – коротко бросила она и оторвала увядающий листик.

   Открытое ландо, запряженное двумя лошадьми, подъехало к дому Черрингтонов сразу после пятичасового чая, когда жара уже немного начала спадать, уступая место свежести летнего вечера. Хруст гравия под колесами был слышен еще раньше, чем экипаж повернул на подъездную дорожку, и Гласфорс поспешил сообщить мистеру Черрингтону о прибытии гостя.

   Пока кучер и горничная выгружали его немногочисленные вещи, Ричард спустился на землю и неторопливо направился к парадной лестнице, оглядываясь вокруг. То был высокий молодой человек привлекательной наружности, чей возраст еще только приближался к отметке двадцати пяти лет, а манера держаться выдавала человека, всю жизнь прожившего в столице. Его нельзя было бы перепутать даже с самым знатными представителями Чатема или Рочестера в том числе и по одежде: он был одет в светлый однобортный сюртук модного фасона в тонкую синюю полоску и такие же брюки, крой которых выдавал руку мастера, вокруг шеи был завязан шелковый светло-голубой платок, лента в тон украшала цилиндр. Определенно, этот человек мог приехать только из Лондона.

   – Рад видеть вас, Ричард, – мистер Черрингтон встретил его на пороге и протянул руку. – Надеюсь, вы хорошо добрались?

   Мистер Ричард Харви, как и его достопочтенный отец, были одними из тех немногих людей, кто одним лишь своим появлением заслуживал улыбки мистера Черрингтона – пусть даже и совершенно незаметной; уголки его губ слегка дернулись и тут же вернулись обратно, привычно рисуя жестко очерченный рот.

   – Приветствую, мистер Черрингтон! – Ричард энергично потряс его руку. – Вы выбрали замечательное место, так близко к Лондону, и все же здесь чувствуется свежесть морского воздуха. Ведь верфи Чатема недалеко отсюда, если я не ошибаюсь?

   Мистер Черрингтон кивнул и добавил:

   – Местный воздух рекомендовали моей жене, а я, как вы знаете, не могу жить далеко от Лондона, ведь там все мои дела.

   Ричард огляделся. С порога дома открывался неплохо вид на сад у подъездной дороги и липовую аллею, по которой он приехал. Шум города остались далеко позади, здесь же можно было услышать стрекот кузнечиков и шелест деревьев. Должно быть, среди этой идиллии скука становится вечным спутником жизни. Сам же дом... Что ж, он выглядел впечатляюще: суровое строение георгианской эпохи, тяжелый темно-красный кирпич и величественные колонны по бокам главного входа придавали ему монументальности, но несмотря на свой солидный и богатый экстерьер, даже в этот солнечный день он казался холодным и неуютным.

   – У вас красивый дом, – сказал Ричард, вовсе не стремясь поведать хозяину дома о своих суждениях. – Отличная покупка!

   – Надеюсь, изнутри он понравится вам не меньше.

   Он сделал приглашающий знак рукой, и оба джентльмена вошли в дом. Мистер Черрингтон был прав: изнутри он смотрелся совершенно по-другому, и, несмотря на ожидания, был обставлен вполне современной мебелью, а не антиквариатом начала века. В холле было свежо и темно, и прохлада приятно контрастировала с жарой на улице.

   – Вы не голодны с дороги? Ужин скоро подадут: мы садимся за стол в 7 часов, так уж заведено.

   – Ну, тогда не будем нарушать вашу традицию. Но где же миссис Черрингтон, где мисс Амелия?

   – Полагаю, готовятся к ужину. Моя жена так давно не принимала гостей, что уже позабыла, как это делается. Пойдемте, я покажу вам дом!

   Ричард пошел за мистером Черрингтоном, с любопытством изучая интерьер. Общая гостиная, малая гостиная, главная столовая, утренняя столовая, зимний сад...

   – Ремонт еще не закончен, в одной из комнат в восточном крыле я решил сделать музыкальную комнату для дочерей, – заметил мистер Черрингтон, когда они вновь вернулись в холл.

   Комнаты и впрямь сверкали новизной. Настолько, что на каминной полке в гостиной еще не поселились привычные глазу статуэтки, все возможные поверхности еще не устлали кружевные салфетки. В большинстве помещений не было видно почти никаких следов присутствия хозяев, не считая скромно задвинутой в угол корзины с рукоделием, забытой то ли миссис Черрингтон, то ли ее дочерью.

   – Не хотите ли пройти наверх ко мне в кабинет и выпить аперитива перед ужином? – поинтересовался мистер Черрингтон. Он уже стоял на лестнице, и едва ли его вопрос подразумевал возможность отказа.

   Кабинет полностью отражал характер Бертрама Черрингтона, а также был единственной комнатой в доме – возможно, не считая спален – которая имела свое неповторимое лицо. И давала понять, что здесь главенствует мужчина, а если женщина сюда и заходила, то только для того, чтобы быстро протереть пыль или почистить ковер.

   Когда дворецкий как всегда незаметно вошел в кабинет со стаканами на серебряном подносе, Ричард изучал библиотеку мистера Черрингтона, а тот лишь кивал в ответ на его вопросы и восторги.

   – Это ведь первое издание Адама Смита, 1776 год! – молодой человек недоверчиво оглядел книгу в коричневом переплете и дотронулся до позолоченных букв на корешке. – Настоящая редкость. Это недавнее приобретение, не так ли? Отец мне ничего о нем не говорил, хотя, вы знаете, он страстный книголюб.

   – Тогда пусть Альберт сам приезжает с визитом и посмотрит и другие покупки, – скупо улыбнулся мистер Черрингтон.

   – Отчего же вы не устроите библиотеку внизу? Это кажется мне куда более полезным, чем музыкальная комната. К тому же фортепьяно и так хорошо вписывается в интерьер гостиной, – заметил Ричард, когда они уже сидели в мягких честерфилдских креслах в полутьме кабинета возле высоких книжных полок и пустующего камина. Благородный темный цвет кожаной обивки и деревянной мебели успокаивал и настраивал на степенный разговор.

   Мистер Черрингтон задумчиво покрутил в руке стакан, и, нахмурившись, коротко ответил:

   – Еще не хватало, чтобы моя дорогая жена или, еще того хуже, мои дочери совали нос в библиотеку. Там для них нет ничего интересного!

   – Вот уж действительно, – засмеялся Ричард. – Хотя, позвольте заметить, Амелия прекрасно образованная девушка с тонким вкусом, насколько я могу судить. Ваша заслуга!

   – Да бросьте, – отмахнулся мистер Черрингтон. – Однако ваша симпатия лестна мне, как ее отцу. Хоть я и предпочел бы, чтобы она занималась более полезными вещами.

   – Она уже достаточно хорошо себя чувствует? Мы очень взволновались, когда услышали о ее недомогании. Вы же знаете, как Амелия дорога мне и всей нашей семье.

   – Более чем. Насколько я знаю, вчера она уже выходила на улицу и спускалась к обеду, когда меня не было. По правде говоря, я не думаю, что ее болезнь была так опасна, как говорил врач. Миссис Черрингтон сама чуть не слегла от нервов, но вы же знаете женщин – эти наседки будут кудахтать по любому поводу. И раз моя дочь оправилась за неделю, значит, и нечего было переживать. Куда больше меня озадачила смерть сына нашего соседа. Ваш отец не рассказывал вам об этом?

   Ричард покачал головой и подался вперед к своему собеседнику, готовый слушать.

   – Да и нечего особенно рассказывать, никто толком не знает, что произошло. Как я могу судить, он возвращался домой в грозу, и его лошадь понесла, испугавшись грома. Юноша был хорошим наездником, но лошадь была еще не обкатанной, он не удержался в седле и сломал себе шею, – пожал плечами мистер Черрингтон.

   – Должно быть, Амелия ужасно перепугалась, узнав о происшедшем! Она очень нежная девушка, представляю, как поразила ее смерть соседа.

   – Я ценю, что вы так заботитесь о чувствах Амелии, однако не вижу причины ее волнениям: такое происходит, и это жизнь. Возможно, моей дочери стоит научиться воспринимать ее такой, какая она есть, а не через страницы сентиментальных романов. Впрочем, это не самая интересная тема. Расскажите лучше, как ваши дела в Лондоне? Я часто вижу вашего отца, но уже давно ничего не слышал о вас.

   ***

   – Ах, Мэри, ты видела, какой он красавчик? – Конни прикрыла дверь, из-за которой наблюдала за мистером Черрингтоном и его гостем, и повернулась к старшей подруге.

   Та усмехнулась себе под нос и протянула ей два кончика белоснежной скатерти, подготовленной специально к приезду гостя.

   – Помоги-ка лучше ее натянуть, нам надо все успеть.

   Конни проворно расправила льняное полотно на столе и вновь принялась за свое.

   – Что же ты мне не сказала, что к нам такой гость приедет! Я бы, может...

   – Утихомирься ты, такой джентльмен, как Ричард Харви, не для тебя. Он хороший молодой человек, я-то его с самого юного возраста знаю, когда его отец и мистер Черрингтон только познакомились. Он юноша с образованием, воспитанием и состоянием, по нему все лондонские барышни вздыхают.

   – Уж я думаю! Я в этой глуши и забыла, как одеваются настоящие джентльмены. Мистер Черрингтон-то всегда так строго одет, пусть и у лондонского портного обшивается, а на местных без слез не взглянешь. А тут... Я когда его вещи разбирала, чуть не плакала – такие рубашки! Сама бы такие носила!

   Мэри снова сдержала смешок и передала ей стопку тарелок – тех самых, что до сего дня пылились в буфете.

   – Как думаешь, у него есть невеста? Не может быть, чтобы не было: красив, высок, темноволос... Мечта!

   – Конни, что же ты делаешь! – воскликнула главная горничная.

   – Да что такого? Я просто сказала...

   – Ты зачем эти бокалы поставила? Они для шампанского, неужели не видишь? Его сегодня к десерту подадут, а ты пока приготовь вот эти – винные. Совсем он тебе голову вскружил, видать.

   – Что есть, что есть, – вздохнула она.

   – Поставь розы в эту вазу в центре стола, – Мэри огляделась, вспоминая, что еще забыла.

   Стол выглядел идеально и дожидался разве что проверки мистера Гласфорса. Горничная поправила столовые приборы и салфетки и с видимым удовольствием обернулась к Конни:

   – Я так надеюсь, что все пройдет идеально. Господа это заслужили. Бедная мисс Черрингтон едва отошла от болезни, а миссис Черрингтон так давно не принимала гостей! Она, бедняжка, никак не может выбрать платье, и мне надо еще помочь ей с прической. А ты пойди к мисс Черрингтон, она, небось, тоже волнуется.

   Когда Конни уже почти скрылась в дверях, Мэри окликнула ее и заговорщически подмигнула.

   – Ты же ведь слышала?

   – Что? – удивилась горничная.

   – Нашу мисс Черрингтон в невесты мистеру Харви прочат. Так что постарайся, чтобы она сегодня настоящей красавицей была! – шепнула Мэри ей на ухо и добавила громко: – И поторопись!

   ***

   В столовой горело больше свечей, чем в любой другой день, и оттого комната выглядела необыкновенно торжественной и праздничной: свет озарял каждый уголок, отражался в натертой до блеска бронзе подсвечников и серебряной посуде, проникал сквозь стекла буфета, лился с потолка на белоснежную накрахмаленную скатерть и сервированный по последней столичной моде стол. Газовые лампы – такие скучные и современные – уступили этим вечером место роскошным канделябрам, словно гостям из прошлого.

   В тот день Ричард Харви ограничился лишь легким ланчем, съеденным еще в Лондоне перед самым отъездом. Однако теперь полдень, казалось, отошел в далекое прошлое, а потому предстоящий ужин был как нельзя более кстати и представлялся молодому человеку весьма соблазнительной перспективой. Мистер Черрингтон, негромко обменявшись парой слов с дворецким, вернулся в его общество.

   – Дамы вот-вот спустятся, – заметил он, бросая слегка недовольный взгляд на часы над каминной полкой.

   Будто в ответ на его слова послышался негромкий шорох платьев, дверь распахнулась, и в столовой появилась миссис Черрингтон, по случаю ужина нарядившаяся в вечернее серебристо-серое платье. Должно быть, оно пылилось в ее гардеробе целую вечность, а сама его обладательница чувствовала себя неуютно в роскошных шелках и множестве оборок, щедро украшающих корсаж и ниспадающих с турнюра, и оттого куталась в шаль такого же серого цвета, чтобы укрыться от слишком пристальных взглядов.

   – Ах, мистер Харви, какое счастье видеть вас в нашем доме! – проговорила она, подплывая к молодому человеку и протягивая ему свою тонкую руку.

   – Миссис Черрингтон, я не могу передать свою радость от встречи с вами, – не остался в долгу Ричард. – Могу заверить вас, что мы часто вспоминаем о вас, а моя матушка шлет вам сердечный привет и сокрушается, что больше не может наслаждаться вашим обществом, как прежде.

   Миссис Черрингтон лишь благодарно улыбнулась в ответ и опустилась на стул, предусмотрительно отодвинутый для нее Гласфорсом.

   – Прошу к столу, – скупой жест хозяина положил конец обмену любезностями.

   Подняв взгляд, Ричард, наконец, увидел Амелию, вошедшую сразу же вслед за матерью и все это время с легкой улыбкой наблюдавшею за ним. Несмотря на бледность, щеки были ее тронуты румянцем, а голубые глаза блестели, и Ричард смог убедиться, что девушка выглядит совершенно здоровой. Нежность ее лица и плеч подчеркивало платье цвета слоновой кости с разбросанными по всей ткани крошечными цветочками, вышитыми золотой нитью. Единственным украшением служило тонкое коралловое ожерелье, оттеняющее фарфоровую, точно полупрозрачную, кожу девушки. Казалось, она почти не изменилась с их прошлой встречи, только нечто в ее взгляде заставило Ричарда по-новому посмотреть на девушку, да так пристально, что та поспешила отвернуться.

   – Мисс Черрингтон, – произнес он, поклонившись.

   – Мистер Харви, какая радость для нас, – в ответ девушка улыбнулась и посмотрела на него так же внимательно, как и он, когда пару мгновений назад изучал ее. Формальностям был положен конец.

   Едва они успели рассесться за столом, как по комнате разлился аромат запеченной форели, уже дымящейся на широком серебряном блюде. Горничная в хрустящей накрахмаленной наколке и таком же переднике, быстро и бесшумно, как тень, положила на тарелки порции рыбы, и исчезла вместе с опустевшим блюдом. Ричард же успел оценить как чудесную сервировку, так и прекрасное место, отведенное ему за столом – напротив мисс Черрингтон, увлеченно разделывающей рыбу маленьким серебряным ножом.

   – Форель просто изумительна, миссис Черрингтон, – вежливо заметил молодой человек. – Впрочем, ужины у вас всегда были безупречными, сколько я себя помню, – этот комплимент вызвал у хозяйки дома легкую улыбку.

   – Благодарю вас, Ричард, за теплые слова, – отозвалась она, – жаль, что у меня самой почти нет аппетита.

   – Но что же здешний климат? Находите ли вы его живительным? – продолжил беседу Ричард, перебирая в голове темы, подходящие для двух благовоспитанных дам. За столом в доме Черрингтонов всегда царило такое молчание, будто бы хозяева всерьез уверовали в поговорку про серебро и золото, причем первый металл не жаловали вовсе.

   – Несомненно, – опередил жену мистер Черрингтон. – Здешний климат идет миссис Черрингтон на пользу.

   – Воздух здесь просто волшебный, – подтвердила Амелия, не отрываясь от своей трапезы, – мы с матушкой ощутили это в полной мере. Полагаю, вы еще не видели нашего сада?