Текст книги "Хуже не бывает"

Автор книги: Кэрри Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Круглосуточная скорая помощь

– Нет, ты не можешь его оставить, – твердо сказал Крейг, глядя сверху вниз на Сьюзан, как на идиотку.

Сьюзан привезла с собой несчастного Хойта и поместила, несмотря на его слабые вежливые протесты, в маленькой комнате рядом с Крейгом.

Вряд ли она могла взять на себя заботу о Хойте в плане пропитания и уборки. Ну, хорошо, с уборкой она справится, поскольку сама этим не занималась, на то были другие. Но она могла его развеселить, например, сказать: «Пойдем смотреть кино!» Она могла позаботиться о нем, обеспечив ему общество, утешение, дружбу и цифровую телефонную линию.

По крайней мере, таковы были ее доводы. Сьюзан не могла вспомнить, как ей удалось его убедить, но была невообразимо рада, что у нее получилось.

Но по каким-то неведомым причинам Крейг не купился на ее логику.

– Ради бога, он не бездомная зверушка, он безработный актер-южанин в глубокой депрессии, у него есть дом, ему есть куда пойти. К тому же не тебе придется жить с ним, а мне,и смотреть на то, как он живет в комнате рядом со мной в твоем обожаемом гостевом домике у моря – где я остаюсь только для того, как оказалось, чтобы удерживать тебя от дальнейшего саморазрушения. Мне, разумеется, очень жаль, что для него настали плохие времена, но дела не пойдут на лад, если ты будешь продолжать заниматься ерундой. Уж не знаю, что ты там делаешь с лекарствами вместо того, чтобы принимать их, но это явно связано с твоими круглосуточными обязанностями премьер-министра и Святой матери Страны гребаных лунатиков. Я же сказал, мы чертовски заняты. Под «мы» я подразумеваю себя и свои яйца.

Сьюзан посмотрела на него большими, печальными, почти умоляющими, безумными глазами.

– Но…

– Нет! Ты что, совсем спятила? – Затем, вспомнив, с кем он разговаривает, Крейг отмахнулся от своих слов. – Ладно, проехали. Но даже сумасшедшие иногда ведут себя разумно, хотя бы ради разнообразия.

Когда Сьюзан, что было нетипично для нее, не нашлась, что ответить, Крейг раздраженно продолжил:

– Послушай, отвлекись на минутку от этой темы, хотя мы еще не закончили. Ты виделась с Мишкиным или просто совершила набег на его приемную?

– Разумеется, я видела его, – решительно солгала она. – Где, по-твоему, я раздобыла Хойта? В «Печальном кафе»? Мишкин сильно опоздал, его срочно вызвали к шизофренику или что-то в этом роде.

Звучит вполне правдоподобно, сказала она себе. Шизофреникам наверняка все время требуется срочная помощь, верно? Со всеми этими голосами и галлюцинациями им нужна круглосуточная скорая помощь.

Сьюзан остановилась, заглядевшись на порхающих над апельсиновыми цветками колибри. Наконец, раздраженно вздохнув, Крейг грубо постучал ей по плечу.

– Земля Анны Николь Смит?

Сьюзан, испуганно вздрогнув, посмотрела на него. О чем они говорили? Едва ли о чем-то интересном, раз она уже забыла. Нет, эти отношения себя исчерпали. Крейг пытается контролировать ее, а это невыносимо, она всего лишь хочет вернуться в ждущий ее с распростертыми объятиями мир, где в конце концов сможет прибиться к самому благодарному пляжу.

– Извини, – пробормотала она. – Я просто задумалась. Ты мне напомнишь, что нужно избавиться от азалий на холме? Знаешь, я до смерти ненавижу эти дерьмовые азалии. Их цветы похожи…

Крейг перебил ее:

– Разговоры об азалиях всегда очень увлекательны, но, может, мы лучше вернемся к тому, что сказал Мишкин? Мне интересно, что он сделал, узнав, что ты послала на хрен свое лечение?

– Ну, ты знаешь. – Она нахмурилась и посмотрела в сторону, мечтая, чтобы он перестал уже задавать вопросы. Сьюзан ненавидела обманывать, у нее это плохо получалось, она предпочитала делать то, что выставляло ее в более лестном свете, – например, водить машину с музыкой, включенной на всю катушку, сигналить и махать рукой смущенным незнакомцам, мимо которых проезжала.

– Нет, не знаю. Потому и спрашиваю.

– Дай мне закончить, хорошо? – Она провела рукой по волосам, давно уже нуждающимся в мытье, но у Сьюзан не было времени на такие мирские заботы, как личная гигиена. Она больше не связывала себя с телом – она жила в своем сознании, капсула яркого света полыхала внутри ее. Задачи, связанные с поддержанием плоти, мешали движению вперед, задерживая прибытие в следующий пункт. – По-моему, его не слишком встревожило, что я немного взбудоражена, – высказалась она, надеясь, что это успокоит Крейга, и она сможет вернуться в свой счастливый головокружительный мир.

Но тот лишь недоверчиво округлил глаза.

– Немного? – Он посмотрел на нее с высоты своего роста, скрестив руки, словно сдерживая раздражение.

– Я могу закончить?

Крейг молча посмотрел на нее, так что она продолжила врать:

– Он прописал мне сериквел и увеличил утреннюю дозу депакота и нейронтина.

Она не принимала нейронтин уже много лет, но вряд ли Крейг об этом знал. Кроме того, ее лжи, кажется, поверили, так что никто и не узнает. На сей раз она должна выкрутиться. Сьюзан сообразила, что если засыплет его названиями лекарств, это на время собьет его с толку, а позже она уберет его со своей перенаселенной спины.

– Теперь вы счастливы, мистер Суровый Надзиратель, наводящий тень на мой плетень?

Он подозрительно прищурился, то ли пытаясь понять ее, то ли изучая, а может, и то и другое. Она не могла сказать наверняка.

– И ты собираешься их принимать, верно. Мне не нужно беспокоиться, что…

– В последний раз повторяю – да, ты, ворчливый сын акулы! – заорала она, повернувшись к нему спиной и выходя из комнаты. Она устала от этого противоборства и мечтала убежать через холмы, с попутным ветром в спину, свободная. – Теперь я могу идти? Класс отпущен или будут еще какие-то указания? – Она развернулась и направилась к выходу из комнаты и из его жизни, навсегда – по крайней мере, в ее ближайшем будущем, сияющем так ярко.

– Эй, ты куда? Надеюсь, ты скажешь этому мистеру Печальному Соломенному Пугалу, которого ты притащила, что он не может здесь остаться?

Но Сьюзан исчезла, сбежала от его неодобрения. Будь Крейг настоящим другом, он бы радовался тому, что она счастлива. Она не просто помогла человеку, она обрела нового друга. И к тому же это не его, на хрен, дело, чем она занимается.

– Я отправляюсь на отдых в Швейцарию, – бросила она через плечо по дороге к гостевому домику, ее пристанищу на небесах, новому дому милого, склонного к суициду Хойта, ее единственного истинного друга и опоры. Он один ценит ее за то, что она особенная. Она сейчас пойдет к нему увидит все лучшее о себе в его глазах, а все непонимающие и запрещающие пусть барахтаются в ее магическом болоте. Она поднимет и его, и свою самооценку и, возродившись на этих лунных лучах, распространит свое сияние по всему звездному ночному небу.

Крейг только теперь сообразил, что совершил большую ошибку, приехав сюда. По крайней мере, это было ошибкой для него. Но кто еще позаботится о Сьюзан? Уж точно не Дорис; Сьюзан слишком хорошо знала, как одурачить или обойти ее. Отчасти потому, что Сьюзан была хитра, но основная причина заключалась в том, что Дорис не понимала всю тяжесть состояния, что подчас завладевало ее примерной дочерью. И уж, конечно, ни ее родители, ни «МГМ», девочки-скауты Америки, не подготовили Дорис к подобному. Так что именно Крейгу придется позаботиться об этой дурочке. Но кто же позаботится о самом Крейге?

Они пересекут этот мост, и Сьюзан подожжет его.

Хойт будет рад ее помощи, если он в состояний испытывать хоть что-то близкое к радости. Он и без того был почти признателен ей за то, что очутился в обществе человека, который не пытается лечить его и не беспокоится о нем. Его друзья в конце концов сдались, после того как он долго и упорно избегал их. Сперва он лежал на кровати в своей прекрасной квартире, затем под ней, отказываясь есть, мыться, просто лежал, глядя, как луч света ползет по стене.

Спустя какое-то время он решил, что ему нужно повеситься на шнурках от ботинок и избавиться от всего этого, иначе случится ужасное. И когда болтливая леди предложила забрать его к себе домой из офиса Мишкина, ему показалось, что он получил второй шанс во второй половине жизни: шанс на жизнь, как у других людей. Поэтому, не заглядывая в зубы дареному коню, он сказал себе, что это настолько близко к удаче, насколько возможно, почти счастье.

Никаких побрякушек

Лиланд и Хани не собирались возвращаться до… какого числа? Надо уточнить, когда они возвращаются и какой день недели сейчас, сказала она себе, но не нашла чистого места в голове, чтобы оставить для себя записку. Она отделалась от этой мысли, поскольку чувствовала, что все будет хорошо, а может, еще лучше. Лучшие времена отстукивали четкий ровный ритм в чудесной гармонии с ее счастливым сердцем, и ей было хорошо.

Она улыбалась и пела, прогуливаясь по дорожке возле дома: «Что меня ждет, как знать? Что готовит мне новый день, я узнаю, когда он приде-е-ет!»

– Пошлите за шерпами! [25]25
  Шерпы – народность, живущая в Восточном Непале в районе Эвереста, основные занятия – торговля и участие в восхождении на горные вершины в качестве носильщиков и проводников.


[Закрыть] – кричала она Хойту несколько часов спустя по телефону из машины, направляясь на поиски очередного большого приключения. – Я на Эвересте, ветер играет в моих волосах!

Она пронеслась через Лорел-Каньон – окна открыты, музыка ревет, – легкомысленная и разгоряченная, страстно стремящаяся к чему-то.

– А я-то думал, куда ты пропала, – произнес Хойт на другом конце провода. – Я тебя повсюду искал. Что ты делаешь?

Сьюзан рассмеялась и повернула на бульвар Сансет. Деревья и дома проплывали мимо, другие автомобили могли помешать ее стремительно мчащейся машине, но ничто не могло помешать ей самой.

– Знаешь, говорят, если перестанешь пытаться завести отношения, то сразу же кого-нибудь найдешь. – Она не стала дожидаться ответа. – Это неправда – многие люди перестают искать, и знаешь, что тогда происходит? А ничего! Эй! Хочешь, я приеду и заберу тебя? В смысле, ты чем-то сейчас занят или нет? Твоя карточка на пляски Святого Витта заполнена?

– Не-а, – ответил Хойт, – я свободен, как…

– Помощи не жди, страх впереди! – И, нажав на акселератор, Сьюзан обогнала ехавшие впереди машины, стараясь двигаться в ритме гитарного соло, звучавшего у нее в голове.

Через десять минут Хойт уже сидел рядом с ней, изучая ее с пассажирского сиденья, в то время как она стучала по рулю, не замолкая ни на минуту.

– Хочешь, расскажу, какая я крутая? – И снова, не дожидаясь ответа, продолжила: – Да, на свете много прекрасных женщин, и некоторые из них даже умны, но разве кому-нибудь из них могло прийти в голову лечить зубы исключительно ради того, чтобы получить морфин? Я так не думаю! – Сьюзан, ухмыльнувшись, похлопала по рулю.

Музыка струилась из радио, она закрыла глаза, вдыхая ее.

– Мы едем в какое-то определенное место? – в итоге спросил Хойт.

– Извини, но это государственная тайна. – Она помотала головой в такт четкому ритму песни, пронизывающему все ее поры.

– Угу. Я не хочу тебя обидеть, ничего такого, но не могла бы ты ехать чуть помедленнее, потому что, понимаешь, хоть я и в таком ужасном… Смотри вперед! – Хойт вцепился руками в приборную панель, чтобы не упасть.

– Я его видела, – ответила Сьюзан так, словно Хойт был просто психом и слишком нервно реагировал на вполне невинные забавы.

–  Виделаего? – воскликнул Хойт, все еще держась обеими руками за приборную панель. – Да похоже, что ты метила в него, если мне позволено будет сказать!

Сьюзан округлила глаза и снисходительно улыбнулась. Замедлив ход, она въехала на автостоянку и припарковалась. Потом выключила зажигание и вздохнула, Хойт безучастно посмотрел по сторонам, а затем повернулся к Сьюзан:

– Мы приехали куда собирались?

Улыбнувшись самой загадочной из своих улыбок, она открыла дверцу машины.

– Конечно, – многозначительно сказала она. – Пошли.

Салон татуировок «Летающая свинья» находился в 9000-м квартале бульвара Сансет, рядом с «Табачным магазином Теда» и музыкальным магазином «Крутящийся диск», где продавались пластинки на 78, 45 и 33 1/3 оборота. Они даже кичились наличием отдела восьмидорожечных кассет и редкими записями живых концертов далекого прошлого. «Табачный магазин Теда» специализировался на сигарах и экзотических сигаретах – иностранных, коллекционных и с различными травами. А между ними угнездилась «Летающая свинья», один из пяти местных тату– и пирсинг-салонов.

Сьюзан сидела в задней комнате «Летающей свиньи», ее правая нога находилась в руках лысого татуировщика. Сверкая лысиной, он колдовал над творением, вызванным к жизни его умелой рукой. Его большое мускулистое тело было покрыто многоцветными картинками, каждый дюйм кожи, за исключением красноватого, загорелого лица, был забит татуировками. Хойт сидел с другой стороны, держа в руках журнал «Роллинг Стоун», но не читал его, а просто сидел с отсутствующим видом, окутанный клубами сигаретного дыма и тяжелой металлической музыкой, загипнотизированный низким, непрерывным жужжанием иглы, вводящей чернила в щиколотку Сьюзан – гвоздика, затерявшаяся в море голубых роз.

Притопывая другой ногой в такт музыке, Сьюзан отгоняла мух, лениво летавших в теплом спертом воздухе салона. Стоявший рядом вентилятор вертел туда-сюда своей пустой белой, головой, первоклассный механизм, высокомерно озирающий сцену, наполнял ее слабым шипением перегоняемого воздуха. Стены и даже потолок были залеплены образцами чернильных творений: скелеты и черти на лошадях, четырехлистный клевер, карты Ирландии, корабли, плывущие по бушующим морям, китайские иероглифы, обнаженные женщины с четырьмя тузами, разбитые сердца, сочащиеся кровью, или сердца, улетающие в небеса на ангельских крыльях.

Сьюзан решила разместить у себя на лодыжке ни больше ни меньше, как маленькую солнечную систему. Она отказалась от идеи наколоть портрет Хани, поскольку у нее не было с собой хорошей фотографии, заслуживающей того, чтобы быть навеки запечатленной в альбоме ее кожного покрова. Кроме того, парень, специализировавшийся на портретах, до следующей недели проходил курс реабилитации вместе с женой, так что пришлось ограничиться маленькой солнечной системой.

Для выполнения своего проекта она выбрала бывшего зэка Тони, хотя нельзя сказать, что у нее был широкий выбор. Отчасти дело было в том, что Сьюзан не просто хотела потрясающую татуировку – она хотела ее прямо сейчас. «Сейчас» было, возможно, самой существенной частью проблемы. В салоне оказалось только два работающих «художника»: отсидевший Тони и Большая Птица, а Большая Птица был скорее экспертом по части пирсинга, шрамирования и, самое главное, бритья голов; потому что, понимаете ли, он их не просто брил, он создавал на них рисунки и узоры – например, Джерри Гарсиа, [26]26
  Джерри Гарсиа (1942–1995) – лидер знаменитой хард-роковой группы «Грейтфул Дэд» («Благодарный мертвец»).


[Закрыть]въезжающий в рай на крылатом мотоцикле, Саддам Хусейн, низвергающийся в ад, и свиньи, порхающие вокруг кончика иглы.

– Поэтому салон так называется? – вежливо поинтересовался Хойт, когда Тони закончил довольно пространные объяснения. Вместо ответа Тони тупо посмотрел на него, затем наполнил иглу красными чернилами и продолжил рисовать Сатурн.

Сьюзан обнаружила, что тату-салон очень спокойное место. На нее снизошло умиротворение от жужжания иглы Тони и новой музыки, которую только что поставил Большая Птица. На сей раз это были «Блэк Кроуз», «Блэк Саббат», «Мегадэд» и под конец «Грейтфул Дэд».

– Любая команда, в названии которой есть слово «черный» или «смерть», – безо всякой нужды объяснил Большая Птица, продолжая прокалывать нос молодому человеку.

– А как насчет Циллы Блэк? – кротко спросил Хойт со своего насеста возле двери. – Или Ширли Темпл Блэк? [27]27
  Цилла Блэк (Присцилла Мария Вероника Уайт, (р. 1943) – британская певица 1960-х годов. Ширли Темпл (р. 1928) – знаменитая американская актриса, первый в истории ребенок-кинозвезда. Блэк – ее фамилия по мужу.


[Закрыть]

– Это группы такие? – Тони окунул иглу в крошечный пластиковый цилиндр с красными чернилами и вернулся к лодыжке Сьюзан, на которой начал набивать звезды.

Сьюзан с Хойтом переглянулись и заулыбались. Эти татуировщики вообще хоть что-нибудь знают?

– Цилла Блэк – английская певица, а Ширли Темпл…

– Я про нее слышал! – торжествующе оборвал их Большая Птица. – Она пьянчуга!

Сьюзан заерзала, закусив нижнюю губу.

– Ох, – печально произнесла она, будто решила сдаться и отложить свои грандиозные планы на потом.

– Я вам сделал больно? – удивленно спросил Тони, словно боль не была обычным явлением в его работе.

– Немножко, – робко призналась она. – Может, сделаем малюсенький перерыв?

Тони выпрямился, и тут стали видны рисунки на его бугрящихся мускулами руках: пирамиды на закате, стадо быков, над которым летит бомбардировщик, чье-то имя, которое Сьюзан не разобрала (впрочем, ничего удивительного), и Граф Чокула, распростерший свои зловещие широченные рукава. Затем он встал, потянулся, отчего рисунки на миг исказились, и зевнул.

– Конечно, давайте. У меня все равно шея затекла.

Сьюзан наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть творение Тони на ее щиколотке. Насколько она поняла, он обвел весь рисунок странной неровной голубой линией – возможно, чтобы создать эффект атмосферы или открытого космоса, она не была уверена, а также сомневалась, что сам Тони видит разницу. Внутри этого голубого виднелся набросок двух звезд, Сатурна и чего-то, очень похожего, если она не ошибалась… на турецкий флаг. В целом это творение походило на патриотичный солнечный синяк, но патриотичен он был по отношению к стране на Ближнем Востоке.

– Ну как успехи? – спросил Хойт, подходя к ней. Он выглядел чуть менее печальным, чем был, когда она нашла его. Таков девиз скаутов, верно? Старайся сделать все вокруг менее печальным, а если получится, то вытатуируй турецкий флаг.

– Отлично, – прощебетала она. – Видишь?

Она Подняла ногу с рисунком и вытянула ее вперед.

– Угу, – сказал он. – Да, с татуировкой все в порядке. Мама надрала бы мне задницу, если бы я такое себе сотворил. Уж поверь мне.

Сьюзан иронично улыбнулась. Иногда он разговаривал как персонаж из старого сериала, вроде «Шоу Энди Гриффита». [28]28
  «Шоу Энди Гриффита» – американский комедийный сериал (1960–1968).


[Закрыть]

– Ну тогда хорошо, что ты себе такое не сделал.

Она сосредоточенно рылась в сумочке в поисках сигарет, когда в дверь вошла девушка с короткими малиновыми волосами и пирсингом на подбородке. С широким бледным лицом и густо накрашенными голубыми глазами, под цвет ярко-голубого гвоздика в проколотом подбородке, она походила на некрасивую большеголовую куклу или на близкого друга семейки Адамс. Или семейки Осборн.

– Сколько стоит проколоть язык? – высоким гнусавым голосом спросила девушка, положив руки на прилавок. Все пальцы у нее были унизаны серебряными кольцами, ногти накрашены черным лаком. На ней была черная, в тон ногтям, короткая юбка, открывающая живот, драная черная рубашка, черные носки и черные кроссовки на высокой платформе.

Сьюзан застонала при упоминании пирсинга языка и, подойдя к девушке, тронула ее за руку.

– Не прокалывай язык. Пожалуйста.Какого хрена ты это делаешь?

Девушка открыла рот, чтобы ответить, но Сьюзан не дала ей сказать.

– И не надо говорить, что этого хочет твой парень, потому что тогда я убью не только тебя, но и его, в первую очередь… хотя в этом и нет смысла.

Девушка попятилась, пытаясь спастись бегством, но Сьюзан удержала ее, решив довести дело до конца.

– Если это для того, о чем я думаю, и если у тебя пока не слишком хорошо получается, то никакие побрякушки тут не помогут.

Девушка огляделась в поисках поддержки, но никто из трех присутствующих мужчин, казалось, не знал, что делать.

– А что, если ты разойдешься с этим парнем? Кому достанется этот гвоздь, ему или тебе? Мой тебе совет, отдай ему, тебе ведь не захочется ходить с этой маленькой штучкой в языке, провонявшей пенисом парня, с которым ты рассталась?

Хойт подошел и тронул Сьюзан за плечо, пытаясь отвлечь ее от этого неистового крестового похода, но она уже разгорячилась и вовсю кипела.

– Если ты не уверена, что хорошо делаешь минет, то маленький золотой шарик на языке тебе не поможет. Либо ты хорошо сосешь, либо нет, лучше поучись, вместо того чтоб буравить в себе дырки, словно ты мишень для дартса.

– Сьюзан! – Хойт схватил ее за руку и потащил к себе, пытаясь заставить ее замолчать. – Может, юной леди нравится носить украшения во рту.

Сьюзан хмуро посмотрела на него.

– Не сходи с ума.

Затем она повернулась к бледнолицей девушке, которая стала еще бледнее.

– Ну так как? – спросила она ее тоном, который обычно приберегают для идиотов. – Ну? Тебе хочется носить во рту кольцо, которое когда-нибудь станет вонять, как хрен твоего бывшего парня?

Девушка захлопала глазами, потрясенная яростным напором Сьюзан. Она была смущена, губы у нее подрагивали, а глаза расширились. Внезапно, воспользовавшись моментом, она бросилась прочь из салона на свободу, в теплое убежище нелюбопытного дня.

– О, ты здорово помогаешь бизнесу, – возмутился Большая Птица. – И какого хрена все это значит?

– Не беспокойтесь, – нервно заверил его Хойт. – Мы заплатим вам за пирсинг языка, который она хотела сделать. Сколько это стоит? – Он вытащил из заднего кармана бумажник, открыл его и принялся отсчитывать купюры.

– Черт, я заплачу за десять пирсингов, которые вы не сделаете, – выпалила Сьюзан. – И пока вы не успели наделать лишних дырок в этих пустых головах, почему бы вам просто не снабжать девчонок инструкциями, как надо давать в рот?

Хойт вытащил из бумажника пятидесяти долларовую купюру и протянул Большой Птице, тот, кивнув, засунул ее в карман.

– Спасибо, – сказал Большая Птица. – Так где я могу получить эти инструкции, о которых вы толкуете? Для начала я не прочь дать такую своей подружке. А там как знать? Они могут оказаться отличным вкладом, а, приятель? – Большая Птица посмотрел на Тони, но Тони смотрел на Сьюзан.

– Никто не получит брошюру, если вы сделаете ей пирсинг языка. Если у вас нет… – Но она не успела закончить, Хойт поволок упирающуюся Сьюзан к двери. Она ударила его по руке. – Эй дай мне хотя бы надеть туфли! – захныкала она вырываясь. – И моя татуировка еще не закончена и я должна заплатить Тони, к тому же почему…

Но Хойт уже отделил один мир от другого. Вытащив Сьюзан из мира татуировок, проколотых языков и бывших зэков, он спас Тони и Большую Птицу от мира поступков, совершаемых на такой скорости, что не успеваешь задуматься о последствиях.

Они мчались на запад по бульвару Сансет, прочь от «Летающей свиньи» и всех, кто там работал. Хойт сгорбился за рулем, а Сьюзан на пассажирском месте неохотно прислушивалась к голосу разума, как это неоднократно бывало прежде. Почему все начинают с ней вот так разговаривать? Будто она ребенок-дебил? Она уставилась в окно, пытаясь отгородиться от той чепухи, что он ей говорил. Бесполезная попытка остановить берсерка.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Я хочу сказать… – начал Хойт, его лицо посерело от беспокойства, он на несколько секунд отвлекся от забитой машинами улицы и с тревогой посмотрел на Сьюзан. И этот человек собирался спасти его –как она сможет это сделать, если зашла уже так далеко вкривь и вкось?

– Ой, да не брюзжи ты, как старуха, – легкомысленно сказала она. – Ну же, признайся, ведь было весело.

Сьюзан вжалась в сиденье, скрестив руки перед собой, точно отгораживаясь от всех и вся подавляющей логики, и прикрыла глаза, подставляя лицо солнцу. Как можно бранить ее в такой день?

– Кроме того, мы заплатили за пирсинг, – недовольно заныла она. – Мы переплатили,если хочешь знать мое мнение.

Она сняла несуществующую пушинку с рукава и нахмурилась. Цвет светофора сменился, и Хойт повез ее к безопасному миру ее дома на холме, где она сможет подготовиться к дальнейшим приключениям.

– Ладно, но ты в самом деле хорошо себя чувствуешь?

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, откинувшись на спинку сиденья, ангельски невинная, ее глаза смотрели вперед, на дорогу. – Я прекрасно себя чувствую, а ты этого не видишь, потому что твое восприятие задолбано депрессией. Если бы ты не был таким грустным, ты бы тоже отлично повеселился. – Она широко улыбнулась, но он продолжал встревоженно смотреть на нее, возможно, надеясь, что ее сияние рассеет тревогу и осветит день.

Разумеется, она знала, что ее доводы сомнительны, ну и что? Его точка зрения лишь гарантировала больше тревог и забот, а что в этом хорошего?

Она загадочно улыбнулась Хойту, посылая ему волны доброжелательности и любви, и когда убедилась, что он получил хотя бы часть ее энергии, то наклонилась и прибавила громкость радио, пытаясь заглушить звук этого малоприятного обмена.