Текст книги "Хуже не бывает"

Автор книги: Кэрри Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Прошло несколько секунд, прежде чем Хани сообразила, что ей задали вопрос, поскольку она слушала не только ушами, а всем своим существом, прислушивалась, пыталась понять, насколько плохо матери – осталось ли что-то, за что могут зацепиться ее крошечные, бело-розовые надежды.

– Помнишь? – Сьюзан снова вытерла мокрое лицо одеждой.

– Когда он начинает «кап, кап, кап», ты остаешься в постели.

Сьюзан рассмеялась, икая от рыданий.

__ Да, – улыбнулась она и кивнула. – Это моя погода, помнишь? К тебе это не имеет никакого отношения, ты ведь это понимаешь, верно?

Хани вздохнула с некоторым раздражением:

– Да, мамочка, но когда ты собираешься чинить кран?

Сьюзан остановилась на красный свет. В самом деле, когда? Она вытащила мобильник и включила его.

– Сейчас. – Набрав номер Мишкина, она услышала гудок. – Сейчас, – повторила она. Свет сменился на зеленый, и, нажав акселератор, Сьюзан отправилась домой.

Доктор Мишкин молча изучал ее поверх очков без оправы, держа на коленях ее историю болезни. Одна рука прижата к губам, другая – на ручке кожаного кресла.

Сьюзан с жалким видом сидела напротив на кожаной кушетке, отчаянно желая уйти. Покинуть его кабинет. Освободиться раз и навсегда, навеки исчезнуть. Она сидела перед этими людьми вот уже больше двадцати лет, и не осталось ни малейшей надежды, что это когда-нибудь закончится. У нее не будет выпускного, который навсегда освободит ее от терапии.

А если она просто уйдет? Выйдет в эту тяжелую дверь и никогда не вернется? Ведь она не осуждена на это. Она оплачивает огромные счета, а это значит, что она ходит сюда добровольно, так ведь? Как и в случае с арендой лица и коллагеном, психиатры были домовладельцами, у которых она арендовала здравый рассудок.

Но ответ был «нет» – она не может остановиться. Она должна оставаться под наблюдением. Большой Брат зачищает толпу, своевременно ликвидируя безумие. А сейчас здесь развелась изрядная грязь, требующая уборки.

– И что мне с вами делать? – спросил Мишкин, устраиваясь поудобнее в кресле. Он скрестил ноги и снова положил ее историю болезни на колени.

«Набить из меня чучело и поставить на каминную полку», – хотела она ответить, но вместо этого выдавила робкое:

– Не знаю.

Сьюзан впилась ногтями в ладони, ей был ненавистен звук гнусавого голоса доктора, она избегала его взгляда, с интересом изучая названия книг на полке: «Сознание, настроение и безумие», «Исследование биполярных расстройств», «Женщины и безумие».

– Мы здесь для того, чтобы это выяснить.

Она дошла до «Смерть и умирание», «Человек, который принял жену за шляпу», «Эго и подсознание».

Мишкин вздохнул, встал и подошел к столу.

– Я собираюсь прописать вам новые лекарства.

Он взял блокнот для рецептов и принялся что-то в нем царапать.

– Мне нужно знать, сколько дней вы не принимали депакот и паксил и сколько дней принимали оксиконтин.

Он писал и говорил, не глядя на нее, задумчиво поджав губы.

– Я вам говорила, – раздраженно ответила Сьюзан, уставившись окно. – Один день.

Внизу по двору ходили взад-вперед врачи и, как она предполагала, пациенты.

– И еще вечером до того, кажется. Так что… не знаю… может, двенадцать таблеток оксиконтина? Приняла, а может, и нет. Потому что меня стошнило.

Она с надеждой посмотрела на доктора, а он покачал головой и поправил очки на своем носу.

– Почему я должен вам верить? Вы всегда говорили, что можете солгать в этом вопросе.

– Я лгу до тех пор, пока не скажу правду, – напомнила она, словно это было общеизвестно, словно об этом знал весь мир, но доктор почему-то забыл. – И я ненавижу лгать. У меня плохо получается, поэтому я посредственная актриса.

Она уставилась на свои обгрызенные ногти, будто пыталась прочесть на них какой-то сложный текст. Мишкин снова пристально посмотрел на нее, она беспокойно заерзала под его всезнающим испытующим взглядом, ей снова захотелось, чтобы эта затянувшаяся встреча закончилась.

– Вы же понимаете, что мне следовало бы сообщить Лиланду о вашем рецидиве. – Он сказал это серьезно, слегка приподняв брови, то ли расслабившись, то ли для пущего эффекта.

Сьюзан вся обратилась во внимание, ее спина выпрямилась, глаза наполнились горячими слезами – от этой угрозы выплеснулись на поверхность все подавленные эмоции, она пришла в ужас от возможных последствий разоблачения. Последствий, которые могли отнять у нее Хани. И, что еще хуже, последствий, которых она более чем заслуживала. Она понимала это и знала об этом с самого начала, и ненавидела себя за это. А теперь возненавидела и Мишкина.

– Клянусь, я буду хорошей, – застонала она, наклонившись вперед. – Пожалуйста, если вы расскажете Лиланду, он заберет Хани, и тогда…

– Я сказал, что мне бы следовало. – Мишкин устроился поудобнее в кресле. – Я не сказал, что сделаю это. Все зависит от вас и от того, как вы себя поведете. Если вы станете вести себя благоразумно и будете принимать лекарства, тогда вам не о чем беспокоиться, верно?

Теперь делать то, что доктор прописал, для нее не просто приказ, это должно стать ее религией. Господь, бог наш, властью своего лечения пошлет святое войско и очистит ее от грехов, что укоренились в ней, избавит от грядущих разрушений, аминь. Она станет новой певицей госпелов – только петь не будет.

Собрав остаток покорности, все тайные резервы послушания, она выполнит новые предписания и вернется к порядку, дюйм за дюймом, настроение за настроением, день за днем, делая все возможное, чтобы обрести спасение, она будет ходить к Мишкину, мыть голову и посещать Анонимных алкоголиков.

Ее план – она должна работать как хорошо смазанная машина. Машина в идеальном состоянии.

Злобные цыплята

Она знала, что должно случиться что-то ужасное. Ошибка исключена. Такое, от чего тускнеют цвета, покрывается грязью все, к чему ты прикасаешься, то, что доводит до истощения и лишает жизненных сил. Возможно, это просто заслуженная взбучка. Взбучка, которая уничтожит ее. Слишком поздно говорить кому-то, что теперь она будет хорошей, – ее обещания запоздали. Злобные цыплята нашли свой насест. Все, что ей оставалось, – постараться принять это, как мужчина. Вот только какой?

Когда сон стал ускользать от нее, час за часом, час за часом, она запаниковала. Она рассказала Мишкину о новой проблеме, а он спросил, собирается ли она приглашать на ток-шоу Шэрон Стоун.

– Она кажется неглупой женщиной, – задумчиво произнес он. – По крайней мере, для актрисы. Мне кажется, с ней получилось бы хорошее интервью.

– Да, наверно, послушайте… Я в самом деле… Я не могу спать. А если не высплюсь, то едва ли смогу понять, насколько мне плохо. И от этого мне становится еще хуже, словно я убиваю себя. Нет, я не хочу сделать такое, но как ужасно это будет для… Знаете, сегодня утром я подумала, если бы у меня был рак или я погибла бы в автокатастрофе, то больше ничего такого не чувствовала бы, К тому же это случилось бы не по моей вице.

Мишкин выписал новое лекарство.

– Оно безвредное и не вызывает привычки. Я прописываю его многим пациентам с биполярными расстройствами в периоды спада, и результаты всегда хорошие.

Днем из аптеки прислали с курьером лекарство Сьюзан расписалась за него и алчно разорвала белую бумажную упаковку. Она приняла две новые таблетки в восемь вечера – решила, что это в самый раз, поскольку за последние три дня спала всего семь часов. Затем легла в постель и стала ждать, когда сладкий бальзам сна унесет ее далеко-далеко от беспокойного мира.

Через полтора часа вместо сна ее охватило странное чувство. Какой-то новый ужас – ощущение настолько странное, что сперва она даже не восприняла его как плохое. Оно просто было Другим. Потусторонним и к тому же… возможно, совсем не с той планеты, на которой она хотела оказаться. Засада образовалась вокруг нее так незаметно, что сперва она даже не заметила угрозы. Затем возникло ощущение, что даже воздух вдруг невзлюбил ее, она лежала на спине, натянув одеяло до подбородка, сканируя взглядом потолок в поисках возможных путей отступления, холодная рука медленно сжимала ее сердце. Сьюзан резко вдохнула. По привычке, для практики. Просто чтобы понять.

Дотянувшись до таблеток, лежавших на прикроватном столике, она прочитала этикетку на бутылочке, разыскивая причину своих ощущении. И она нашлась!

На этикетке было написано, что она может принять четыре таблетки перед сном. Почему ей не сказали, что с этого и надо начинать? Она же приняла только две! Вот в чем дело! Вытряхнув на ладонь еще две таблетки, она жадно запила их соком.

В целях безопасности, хотя она уже знала, что поздно искать безопасности, Сьюзан позвонила Мишкину, чтобы выяснить, сработает ли это последнее заклинание. Трубку взяла секретарша.

– Извините, он уехал из города.

Уехал из города? Разве он не знает, что она приговорена к смерти?

– Да, но он оставил номер телефона?

– Нет, к сожалению. Но он может сам позвонить. Хотите оставить сообщение?

Сьюзан сидела, раскачиваясь-раскачиваясь-раскачиваясь, сна ни в одном глазу.

– Но, может быть, его кто-то замещает? Любой другой врач, на случай…

– Сожалею, мисс. У доктора Мишкина нет замены. А теперь, если вы назовете мне ваше имя и телефон…

Сьюзан повесила трубку. Что же дальше? Что делать? Кто подхватит ее, если она упадет? Хойт,вдруг подумала она. Вот зачем он здесь! Он станет заменой Мишкину! Вместе с Хойтом они смогут спасти ее, ради Хани! Да, вот как она поступит с тем, что от нее осталось, если еще что-то можно сделать.

Хойт вполне серьезно воспринял новую работу в качестве ангела-хранителя. Он будет присматривать за Сьюзан, пребывающей в новом для нее состоянии праведности. От ее праведности зависели другие. Следуйте за мной, праведные. Вот она, живое напоминание всем не следовать ее примеру Но Хойт не позволит Сьюзан пасть на его глазах; по крайней мере, если сможет. Он достаточно долго пребывал в плачевном положении, а теперь ее смена. Он нечаянно передал ей эстафету, как и опасался, и это заставило его преисполниться ответственности. Если он заразил ее своей болезнью, своей печалью, ему ничего не оставалось, кроме как засучить фланелевые рукава и спасать ее.

Он никогда не простит Мишкина за то, что тот дал ей новые подозрительные таблетки и исчез. Нет уж. Мама учила его быть преданным, добрым, порядочным и выбирать себе таких же друзей. А если у его друзей есть враги, значит, они должны стать твоими врагами. А если они больны, храни им верность. И принимай душ и чисти зубы – этого он не делал уже довольно давно, он нес дежурство возле нее на случай, если вдруг понадобится ей. Она нуждалась в нем, да, вот так обстояли дела, поэтому он приготовился и собрался с силами. И стал ждать. Потому что она была напутана и печальна, к тому же ему все равно было нечего делать. Но когда-нибудь все пойдет как надо, и он снова начнет. Заниматься делом. Но сейчас она важнее.

Крейг сидел на кровати и писал письмо на ноутбуке, сигарета свисала из уголка рта, пальцы стучали по клавишам. Мелкие мошки вьются вокруг лампы на прикроватном столике, на улице тихо. Вдалеке слышен шум машин, проезжающих вверх и вниз по холму, едущих куда-то через каньон в горячей душной ночи.

Он был настолько занят своим делом, что не заметил Хойта, появившегося в темноте в дверях веранды.

– Вам лучше поспешить, – низким голосом сказал Хойт, и Крейг подпрыгнул, уронив сигарету на клавиатуру и рассыпав пепел.

– Господи, Хойт! Не делай такбольше, хорошо? Или ты хочешь, чтобы я заработал инфаркт?

Подобрав тлеющий окурок, он стряхнул пепел с клавиатуры.

– Что такое? Что на сей раз случилось?

Подняв взгляд, Крейг увидел в полумраке испуганное лицо Хойта.

– Что?! – повторил он. – Что стряслось?

– Она не дышит, – сказал Хойт.

Она вдруг оказалась внутри всего этого. Внутри чего-то плохого, готового выплеснуться наружу. Это нечто держало ее и тащило куда-то своими дикими путями. Но она не могла сказать, что ввергло ее в это состояние. Ее просто затянуло туда, она стала частью этого, заложенной собственностью без права выкупа. Она могла коснуться стен, таких гладких и скользких, что никогда не выбраться.

Лекарство, которое ей дал Мишкин, выключило звук, пытаясь усыпить ее. Но Сьюзан лишь продолжала двигаться с ним в никуда, все быстрее и быстрее.

Крейг рывком открыл дверь, Хойт едва успел отскочить в сторону.

– Что ты сделал? Ты позвонил в «скорую»? Ты хоть что-нибудьсделал?

Крейг помчался к дому, Хойт шел за ним, его слабый гром следовал за Крейговой вспышкой молнии.

– Что она приняла? Где этот идиот, ее доктор? Какой телефон у этого доктора Звездотраха?

– Я позвонил, но они сказали…

Они дошли до спальни Сьюзан прежде, чем Хойт успел договорить.

Она лежала на кровати, неподвижная, как керамическая статуэтка, актриса, навеки забывшая свою реплику.

– О, твою мать!Твою мать. Твою мать.

Крейг подошел, прижался ухом к ее рту, убедился, что она действительно не дышит, затем поднял ее за плечи и прижал к себе, ее голова безвольно откинулась назад.

– Сьюзан!!! – тряс он ее. – Очнись, мать твою! Это Крейг!

Но если она и слышала его, то не подала никакого знака, и тогда Крейг действительно испугался. Он посмотрел на Хойта.

– Что он сказал? Этот доктор Задница?

– Он ничего не сказал, потому что его там не было.

– Что значит «его там не было»? Как можно куда-то свалить, если лечишь людей, склонных к самоубийству? А что… ты звонил еще куда? Другому доктору?

Хойт покачал головой:

– Нет, они сказали, у него нет замены.

Крейг сделал глубокий вдох, обдумывая оставшиеся возможности.

– Звони в Службу спасения, – тихо произнес он.

– Да, сэр, – ответил Хойт и отправился выполнять свой долг, радуясь, что кто-то взял на себя все заботы.

Крейг присел, пальцами открыл рот Сьюзан.

– Что ж, попробуем.

Он зажал ей нос и наклонился. Накрыл ее рот своим, глубоко вдыхая в нее воздух, затем отодвинулся, посмотреть, реагирует ли она.

– Ну, давай же, – умолял он, затем снова принялся делать искусственное дыхание. – Дыши, – шептал Крейг, вдувая воздух в ее рот, в ее легкие, где тот неожиданно расцвел, как цветок.

Сьюзан слабо застонала.

– Да! – завопил он. – Слава богу!

Хойт появился в дверях.

– Они едут, – объявил он.

– Хороший мальчик, – сказал Крейг. – Помоги мне поднять ее, мы ее поддержим, пока они не появятся.

Хойт серьезно кивнул и направился получать свою половину их беспомощной хозяйки. Подхватив ее под руки, они принялись таскать Сьюзан взад-вперед по комнате.

Готовы, на старт, вперед, безумцы

Ее привезли на кресле-каталке в отделение госпиталя «Синайские кедры», которое поглотило ее вместе с прочими, оказавшимися далеко на западе от здоровья. Они стремились вернуть ее туда она находилась, прежде чем ушла далеко, пытаясь исцелить ее, уничтожить то, что уводило ее прочь отсюда. Все дальше и дальше, до тех пор, пока она не перестала понимать, кто и где она. Она понимала лишь, что не понимает, что случилось с ней это было пугающе, непривычно и захватывающе И так будет продолжаться, пока она не разгадает остальное.

Крейг поехал на «скорой помощи» вместе со Сьюзан, медики продолжали наблюдать за ее состоянием, а водитель гнал вперед. Хойт ехал следом на машине Сьюзан. Когда они добрались до госпиталя, солнце уже начало подниматься, проливая свет на темное нечто, завладевшее ею. Она была темной отметиной на прекрасном счете дня.

В палате с нее стащили ночную рубашку и переодели в больничную сорочку, одну из этих голубых штуковин с завязками на спине, хит больничной моды. Медсестры воткнули в нее затычку, чтобы не дать болезни вырваться из нее. Никогда не знаешь, когда тебе это потребуется. Всегда разумнее закупорить болезнь внутри, на случай, если пойдет дождь. Медсестры сгрудились вокруг нее с капельницами и прочими орудиями экзорцизма, ожидая, что нечто вырвется из ее груди, проступит на коже, когда войдет священник.

Меры приняты, клапаны задраены, шторм начался. Поддерживаемая подушкой для милой, милой жизни, Сьюзан ждала чего-то, например, смерти.

Что-то прорвалось сквозь ее сознание, и это было нормально, потому что ее самой там не было. Телевизор мрачно пялился на нее огромным немигающим глазом. Сьюзан уставилась на него, этот квадратный иллюминатор над ее кроватью, окно с незамутненным видом в другой мир, мир, на который она смотрела, пока он не начал смотреть на нее в ответ.

Теперь уже не было никакого порядка. Просто что-то случалось, затем прекращалось. События отказывались быть понятными, сопротивляясь привычной предписанной гравитации. У нее забрали то, что она считала подарком. Такие мелочи, как сон, упорядоченные мысли и молчание были потеряны для нее, казалось, навсегда.

Даже сидя, съежившись, в окопе, побежденная и едва дышащая, Сьюзан понимала, что ничто не спасет ее от надвигающейся атаки. Случившееся отправило ее под дулом ружья из дома на эту кровать, где она сейчас лежала и с колотящимся сердцем ждала, чем закончится весь этот ужас.

Пришел доктор, темноволосый человек с невыразительным лицом, вооруженный знаниями о здоровье и стетоскопом.

– Ей нужен продолжительный отдых под медицинским наблюдением.

Понимая, что во время этого отдыха она не сможет загорать или посылать миленькие открытки, Сьюзан встревоженно приподнялась на перекрутившихся простынях, лицо у нее было перекошено от страха.

– Я не могу спать, – пожаловалась она с верхушки своих легких, где жила уже многие годы. – Если вы отберете у меня все… вы не можете! Умоляю! Пожалуйста! – Она была напугана.

Доктор посмотрел на нее, слабая тень эмоций отразилась на его безжизненном лице.

– Что такое одна ночь без сна?

Они часто говорят такие вещи, доктора. Ее друг, доктор Арни, выдал определение – «малая» хирургия – это чья-то чужаяхирургия, одна ночь без сна – это прекрасно,если это не твояночь и не твойсон. Затем этот доктор, этот похититель сна, проверил свои записи, похлопал ее по ноге и ушел.

Бывают ситуации, в которых ты начинаешь торговаться. Торговаться с богом или с кем угодно, кого ты считаешь ответственным за это: главами студий или здравомыслия, сочувственно кивающими головами, гарантирующими тебе место в будущем, где ты окажешься в безопасности.

«Если я переживу это, я обещаю никогда…»

«Если я переживу это, я всегда буду…»

Но Сьюзан не могла думать о чем-то, что можно было остановить или начать, что могло бы уберечь ее от этого опасного пути.

Когда она поняла, что не собирается терять еще одну ночь сна? Возможно, когда начала вползать во вторую ночь. К тому времени она понимала лишь одно: ей становилось все хуже и хуже. Точно гравитация утратила к ней интерес, она перестала падать и теперь поднималась все выше и выше, карабкаясь по стропилам к худшему времени своей жизни.

Удалось ли кому-нибудь вернуться из того места, в котором она оказалась? Сьюзан пыталась с помощью слов открыть себе путь, спуститься в мир, который покинула. Осваивая алфавит для того, чтобы составлять слова, складывать их в предложения и произносить с пониманием. Как знать? Может, она могла бы уехать на быстро движущемся абзаце, который доставил бы ее в безопасное место. Слова были столицами государства здравомыслия, частью бизнеса, в котором она когда-то имела долю. Актерство, ток-шоу. Болтовняшоу-бизнеса. Слова были домом. Возможно, она думала, что, проговорив дорожку в это несчастье, смогла бы теперь выболтать себе путь обратно, через груды слов, которые она оставила за собой, раскидывая их, как Гензель и Гретель хлебные крошки. Она смогла бы отыскать обратный путь через каждую мысль и отброшенный абзац, найти тропу к спасению.

Но ее здравый рассудок молчал, здравый смыслисчез. Темные птицы кружили, вереща, заполняли ночное небо. Загрязнение, искажение, что-то здесь не так.

Сьюзан чувствовала себя так, словно ее много лет назад забросили в центр личности, и с тех пор она пытается доползти до края. Она расползалась во всех направлениях, как нечто текучее. Случалось всеже, что она заканчивалась и начиналось что-то еще. Что-то, что не было ею, но она становилась одним из ингредиентов. Забавная штука – провести всю жизнь, думая, что ты либо сумасшедшая либо вот-вот сойдешь с ума. А когда ей наконец сказали об этом, она подумала: да бросьте. Это абсурд Хоть она и боялась, что это правда, но ощущение было несколько иного рода. Приятное. Ощущение что она скорее в своем уме, чем нет. «Слишком хитро для тебя», – говорили тихие голоса. Чьи голоса? Что хитро? Что это было? Кто это сказал?

Почему во время психотического срыва она смотрела «Си-эн-эн»? Ну, возможно, она предпочитала любые новости, кроме новостей о себе. К. тому же это была реальность.Больше всего ее привлекало, что там всегда рассказывали о катастрофах позначительнее той, в которую попала она. Хотя Сьюзан не слишком любила реальность. Скорее наоборот. Но это была альтернативная реальность, не имеющая к ней никакого отношения. Таков был ее уговор с ними. Ихновости, так сильно отличающиеся от ееновостей. К несчастью, на деле эту договоренность все время нарушали.

Каждый день она оптимистично устремлялась к новому отчему дому, прочь от убийц – бегущие ноги, пропотевшая одежда, вся целиком, но ей никак не удавалось добежать. Слишком далеко, ей приходилось разворачиваться и возвращаться туда, где с ней происходило черт знает что. Она не принадлежала к счастливому племени людей, заявляющих: «Меня это не волнует». Ее это волновало каждый гребаный день. Никаких звонков. Сьюзан слишком занята просиранием всего, что у нее было. Больше она не могла волноваться.

Сьюзан обнаружила, что терять рассудок – это плохо. Так же плохо, как умирать. Как она представляла себе смерть, по крайней мере.

Но когда твой разум полностью утрачен – это отлично. Жизнь после здравого смысла – своего рода рай после долгого нисхождения в ад. Но когда все только начиналось, когда Сьюзан начала терять разум… Попросту говоря, это было ужасно. Ничего хорошего. Она думала, что если заснет, то умрет, а если не заснет – тоже умрет. Невелика разница при таком раскладе. А затем случилось следующее: ей не удавалось заснуть, и она умирала именно так, а не иначе. Бодрствование без рекламных пауз превращает бессонницу в подобие смерти. Это было настолько близко к смерти, насколько она могла подойти, если не считать двух незапланированных передозировок.

Говорят, то, что нас не убивает, делает нас сильнее, значит, то, что убивает, должно сделать еще сильнее. Ты будешь светиться в темноте после того, как придет нечто и убьет тебя, таковы были мысли Сьюзан или что-то похожее на мысли. Может, поэтому людей приходится хоронить. Чтобы погасить их свет.

Люси пришла навестить ее. Она была полна лихорадочного оптимизма и уверяла Сьюзан, что ей не о чем беспокоиться, все под контролем нужно всего лишь сосредоточиться на выздоровлении. Но в глазах Люси отражался ее мир, мир в котором – Сьюзан это понимала – она, Сьюзан не являет собой историю успеха. И куда бы Сьюзан ни направлялась, в этот мир ей не попасть Ты изгнан, и если уж ты сюда попал, то сбежать практически невозможно. Она пыталась сделать последние приготовления. Завершить дела, позвонить адвокату, агенту, урегулировать список дел. Печальнейшие голливудские проводы почти покойника. Но оказалось, что некоторые сложные вопросы требуют куда больше здравого смысла, чем тот, которым она сейчас не располагала. Сейчас главное – отразить опасность продолжающейся бессонницы. Сьюзан пришлось умолять дать ей снотворное, верных шерпов, которые помогут ей спуститься с этого ужасного Эвереста бессонницы. Выпрашивание снотворного превратилось для Сьюзан в работу на полную ставку. Ее призыв. Мольбу о помощи.

На улице сейчас темно. Но в голове Сьюзан яркий солнечный свет. Где же снотворное, мать вашу? Наверняка его уже выписали. Неужели так долго получить его в аптеке внизу?

– Разве вы не можете принести его побыстрее, мы ведь в больнице? – умоляла Сьюзан. – Разве пребывание здесь не дает никаких преимуществ?

Пришла Норма. Ее постоянный непсихофармакологический психоаналитик. Села возле кровати. Осталась дежурить, пока не доставят долгожданное лекарство. Она вытеснила остальных из мира Сьюзан в коридор. Битком набитый мир по другую сторону двери. Брат Сьюзан Томас, Лиланд, Крейг, Хойт, Люси… и кто там был еще. Сьюзан слышала их. По крайней мере, слышала что-то.Она слышала, что снотворное все не несут.

Когда лекарство наконец принесли, оно оказалось налитым в маленький пластиковый стаканчик. Красная жидкость. Кровь лучших времен, которые грядут. Хлоралгидрат. Сьюзан жадно выпила его, поморщившись, когда оно обожгло внутренности. Это был эликсир, о котором она мечтала. Он даст ей забвение. Толстое красное покрывало окутает ее, вернет в мир снов. Но действие обжигающего красного лекарства нахлынуло и ушло быстро, как ртуть. Нечто неправильное в ней оказалось сильнее химического раствора. Это была всего лишь слеза в глазу ее бушующего океана. Сьюзан моргнула и смахнула ее. Перехитрила и обошла, размолов его между серым и белым веществом, как пылинку. Штука, живущая в ней, проглотила его и лишь улыбнулась, продолжив свое дело. Теперь ее ничто не остановит, она сгорит ночью.

Норма позвала дежуривших за порогом, но вскоре снова выгнала их. Осталась только медсестра Анта и телевизор. Сьюзан сказала Анте, что когда она была маленькой, ее воспитывали чернокожие женщины. А поскольку она была слишком мала, чтобы дотянуться до зеркала, то думала, что такая же черная, как они. И до сих пор так считает, заверила она Анту. Она рассказывала ей об этом всю ночь. В итоге Анта велела ей замолчать и закрыть глаза. Сьюзан, надувшись, подчинилась. Она думала, что у нее есть выбор? Считала это хорошей идеей? Они молча сидели вместе в темноте, лишь их дыхание нарушало тишину ночи, невысказанные мысли Сьюзан раздулись до гигантских размеров.

Наконец Анта заговорила.

– Я чувствую ваши мысли, мисси. Не думайте что я ничего не заметила.

Сьюзан улыбнулась. Пузырь молчания прорвался, и теперь она снова могла говорить. Она хотела, чтобы Анта слушала и слышала, как она читает свой бесконечный мысленный манускрипт. Так что она говорила всю ночь и все утро с медсестрой, которая с закрытым очками каменным лицом грузно сидела на стуле, терпеливо пережидая. Полоска света, пробившаяся сквозь занавеску, поведала, что начался новый день. Новый день в аду.

Ее бывший и прошлый – верно и то, и другое – Лиланд спокойно сидел возле постели, ожидая указаний. Бдительный и встревоженный, он ждал своего выхода на сцену. Когда Сьюзан встретилась с Лиландом в тот первый вечер, разве она не увидела в нем свой последний и главный контакт на случай экстренной помощи? Мужчина, который однажды заполнит бесчисленные страница истории болезни, и когда в итоге придет к тому, что, как он надеялся, еще не было концом, будет сидеть у постели Сьюзан и плакать? И вот он здесь.

Лиланд сидел возле ее кровати, его присутствие должно было удержать ее. Только это не сработало, она не могла оставаться в одном месте. Она расплескивалась по окрестностям.

Почему Лиланд здесь? Прозвучал сигнал тревоги? Почему она не слышала? Значит, дела действительно настолько плохи, как она и подозревала. Кто-то позвонил, и Лиланда вызвали, выдернув из безопасного укрытия его стола. Все эти встречи подождут до тех пор, пока он в точности не выяснит, что же, черт возьми, случилось и случилось ли вообще. Сьюзан хотелось зарыться в безупречность и безопасность его костюма от «Прада». Лиланд был одет для успеха, она – для дренажных трубок. Просто посмотрите на них, оцените их положение: каждый на своем пути, снаряженный так что это, в конечном счете, подействует на ничего не подозревающую Хани.

– Где она? – Сьюзан заплакала при этом мужчине, сидящем возле ее кровати.

– С ней все хорошо, она у твоей мамы.

Что-то действительно было сказано, или ей все пригрезилось? Ее жизнь стала такой нереальной; все дело в безумии или в ней самой? Это ее положение или ее окружение? Или ты не можешь разделить их – ты не можешь разделить ничего? Имеет ли здесь значение подобная математика? А цифры? Кто считает нити этих простыней из египетского хлопка? И совпадают ли они с итогом? С тем, что ты услышал в день окончательного расчета? Ну, один счет непременно придет – день расчета Благодарного Мертвеца, ты узнаешь, что должен быть хорошим и послушным, ведь лишь тогда ты сможешь услышать ужасный тихий голосок, шепчущий: «Лучше достать чековую книжку… пришла пора расплаты».

Лиланд не ожидал увидеть ее в таком виде. Он и сам толком не знал, чего ожидал.

Хотя нет, знал.

Он ожидал, что увидит ее обдолбанной. Он был разгневан, в машине по дороге сюда он репетировал: «Как ты могла снова такое устроить, ты, дрянь!» и прочие старые добрые вещи вроде – «а как же Хани» и «как ты можешь быть такой безответственной». Он собирался учинить ей допрос, выяснить что она натворила, пока они с Хани были на Миссисипи. На сей раз он был не намерен уступать и делать глупости. Он ей этого не спустит.

Но посмотрите на нее – дело явно не в наркотиках. Он понял – никаких наркотиков. Но что бы это ни было, оно завело Сьюзан очень далеко. Он не понимал. Он никогда не видел ничего подобного и в первый момент даже не знал, что делать.

А если она останется такой? Что он скажет Хани? Она и так уже напугана. Сьюзан позвонила ей один раз, прежде чем он успел ей помешать, да и как он смог бы это сделать, и, господи, как же его работа? Кто позаботится о Сьюзан? Она выглядела такой пугающей, и такой напуганной, и такой далекой, он до чертиков боялся, что она не вернется. И вот она пытается что-то ему сказать.

Встав на колени в центре кровати, Сьюзан показала на пустой стул.

– Она здесь, она разрешила мне сказать тебе кое-что. Она – это она, и она – это я, ты должен выслушать. Она может прийти и забрать меня в любую минуту, поэтому то, что я тебе сейчас скажу, очень важно. Я больше не могу сама позаботиться о Хани, ты должен мне помочь.

– Я помогу тебе всем, чем смогу, милая, но постарайся успокоиться, пока лекарства не подействуют.

Но помощь запоздала. Она уходила прочь, к новым горизонтам, и Лиланд был абсолютно беспомощен. Он вышел в холл, позвонил в офис и отменил дневные встречи, пытаясь отделаться от растущей уверенности, что Сьюзан умирает. Он мог бы отменить какие угодно встречи, но это ничего не меняло. Вот о чем думал он, и об этом же думали другие – хотя никто не произносил это вслух. Люси так думала, и Крейг, и даже оптимист Томас.

Лиланд позвонил своему ассистенту. Как я объясню все это Хани? – снова подумал он. Кто-то сказал что-то в трубку, но голос доносился словно издалека, с другого края света. Когда ассистент сказал «алло» во второй раз, он нажал отбой и заплакал.