Текст книги "Кровь и розы (ЛП)"

Автор книги: Керри Айслинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Нет. – Он закрыл глаза и вжался в матрас. – Не так. – Он

поднял руку, указывая на рану над грудью. Меня передернуло от одной

мысли о ней, а он даже не подавал виду, что ощущает её. – Так

можно только умирать.

Я долго смотрел на него, забыв про тряпку в руках – вода с неё

капала на пол.

– Если ты уже смирился, с тем же успехом я могу открыть ставни

и покончить с этим.

Он даже не попытался возразить – просто закрыл глаза и тихо

вздохнул.

Я раздраженно отбросил тряпку и отодвинул таз подальше, чтобы

не расплескать воду.

– Ты не сдохнешь, упрямый идиот. Только не в моей постели. —

Я закатал рукав до локтя и вытянул руку перед ним. В замешательстве

сведя брови, он взглянул на меня. С таким же успехом я мог говорить

на неведомом языке.

– Пей, черт тебя подери. – Я вцепился в его волосы и подоткнул

запястье ко рту. – Делай то, что должен, и живи.

С мучительной неохотой он поднял руку и переплел свои пальцы с

моими. Это движение было уже настолько знакомо, что грудь

пронзила острая боль. Но он не укусил, просто держал меня, дыша на

кожу. Он опустил ресницы, потом поднял, посмотрел на меня и

прошептал, прижимаясь к запястью:

– Арьен, поговори со мной.

Я застонал и запрокинул голову.

– Не проси меня об этом. Мне нечего сказать тебе.

– Поговори со мной.

Я уставился на него.

– Мне рассказать тебе, какой ты дурак, Майкель фон Трит?

Рассказать, какие байки о тебе ходят, как о тебе шепчутся и… – Он

укусил, глубоко вонзая клыки. Я вздрогнул, но боль уже была

привычной, чуть ли не расслабляющей, так что я не прервал

медленный поток рвавшихся из меня слов. – …И размышляют над

тем, почему ты превратился в такого мерзавца. Видишь, даже Элиза

не хочет видеть тебя в своей постели. Ты только играешь в какие-то

собственные игры, и город от них устает. – Работая ртом, он

высасывал, вытягивал из меня так необходимую ему кровь. У меня

защипало глаза, и я перешел на яростный шепот: – Всё, что ты

делаешь – просто игра и обман.

Он издал звук, который, должно быть, означал несогласие.

– Ты находишь мальчишку, который не может устоять перед

тобой, – прошипел я, – и платишь ему за целую ночь, только чтобы

посмотреть, как неловко ему будет, а потом отпускаешь его, чтобы

насладиться смятением. Ты натравливаешь друзей друг на друга,

превращая их в злейших врагов; выдвигаешь требования, только

чтобы посмотреть, как все суетятся ради исполнения твоих капризов;

ты заставляешь весь город говорить о тебе лишь из желания слышать

своё имя на устах тысяч людей. Они все игрушки, Майкель, каждый из

них.

Он вытащил клыки из запястья, осторожно высосал ранку, пока

она не перестала кровоточить, и поднял взгляд на меня.

– Кроме первого, – прошептал он.

Я отвернулся.

– Пей. Ты почти ничего не взял.

– Этого достаточно.

– Достаточно для чего? Чтобы добраться до другого борделя и

дать другой шлюхе повод ненавидеть тебя? Тебе, мать твою, нужно

ещё.

Он удивленно посмотрел на меня и придвинулся неожиданно

близко – так, что его ресницы касались моей щеки при каждом взмахе.

– Ты меня ненавидишь? – выдохнул он.

– Я тебя не ненавижу, – выдавил я. – Ты мне просто не

нравишься.

Его дыхание теплой волной овевало мое лицо. Я закрыл глаза и

попытался остаться недвижимым, словно камень, и не поддаться

искушению.

– Я выпью ещё, – прошептал он, – если ты позволишь, – и

нежно поцеловал меня в шею.

Я отпрянул и вытянул вперед руку.

– Пей отсюда.

– Из того же самого места – так скоро? – Он чуть коснулся

одного из уколов кончиком пальца, но я опять дернулся. – Будет

больно.

– Больно будет в любом случае.

– Нет. – Черты его лица смягчились редкой теплой и кроткой

улыбкой. – Не будет. – Он провел большим пальцем по месту,

которого коснулся губами. – Я могу сделать так, что ты будешь хотеть

этого снова и снова.

– Это ложь. – Я снова скрестил руки на груди и отодвинулся от

него. – Её рассказывают влюбленные девчонки, у которых

сентиментальности больше, чем здравого смысла.

– Так докажи, что я неправ. – Он осторожно притянул меня к

себе, но этому движению было невозможно сопротивляться. Опустив

голову так, что его волосы коснулись моего подбородка, он принялся

посасывать всё то же местечко на шее.

– Обещай мне, – выдохнул я. Не знаю, кто из нас больше

удивился этим словам. – Пообещай, что ты оставишь меня в покое –

оставишь в покое нас. Всех нас. Прекрати играть в эти игры.

Развлекайся где-нибудь ещё – не в де Валлене. Отвяжись от нас.

– Арьен. – Он прижался лбом к моему плечу. – Тебе всего лишь

нужно было сказать «нет».

Я закрыл глаза, мое тело напряглось и дрожало в ожидании укуса.

– Пообещай, – прорычал я. – И мы покончим с этим.

– Обещаю, – тихо произнес он. – Я оставлю тебя в покое, если

ты хочешь именно этого.

Я кивнул и запрокинул голову.

Он запустил пальцы в мои волосы, притягивая меня, и приник

всем телом. Я вздрогнул, когда он снова коснулся горла губами, и,

ощутив, что он раскрыл их, вслепую вцепился в его плечо, ожидая

страшные муки укуса.

Острые кончики клыков прокололи кожу, и я почти всхлипнул.

Кусал он сильно, глубоко вонзая зубы. Я дернулся всем телом,

выгнулся, цепляясь за него руками. Дыхание рвалось из меня

медленным дрожащим криком. Он схватил меня за волосы на затылке

и крепче прижал к себе, жадно приникнув к горлу.

А потом, едва я подумал, что Майкель здорово ошибся, и

собрался сказать ему – как только вспомню, как разговаривать – что

это слишком, это невыносимо, что я не позволю ни одному вампиру

укусить себя даже за всё золото мира... В тот самый миг, когда я

вдохнул, вспоминая, как произносятся звуки, беспощадный ожог укуса

превратился в совершенно иное пламя.

Оно было похоже на сияние тысячи свечей; внезапная вспышка

блеска и красоты – настолько яркая, что я окончательно потерял дар

речи. Я потрясенно вскрикнул и, слепо ища чего-то большего, приник к

Майкелю. Не отпуская волос, он провел второй рукой по моей груди,

собирая сорочку и обнажая живот. От первого прикосновения я

дернулся, но потом, всхлипнув, подался навстречу. Спешно расстегнув

пуговицы, он стащил сорочку с моих плеч и крепко прижался к моей

груди – кожей к коже. Я обвил его руками, заключая в объятия, и он

низко заурчал мне в шею.

Он сдвинулся вперед, укладывая меня на спину, и скользнул

ладонью к моим брюкам. Забрасывая руку на его шею, чтобы

удержать его на месте, я позабыл, что он мне совершенно не нравится

и что происходящее не входит в условия нашей сделки. Я понимал

только одно: мне нужно большее. Выгнув бедра, я прижался к его

ладони.

Пальцы Майкеля разбирались с моими штанами проворно,

несмотря на то, что делать это одной рукой ужасно неудобно.

Покончив с этим, он издал свирепый победный возглас и стащил

одежду с моих бедер. Он коснулся меня, обернув руку вокруг плоти.

Закричав, я выгнулся навстречу ощущению, которое промчалось

по мне, словно сноп искр.

Я провел рукой по его спине, пробежался пальцами по позвонкам,

обвил его узкую талию. Его брюки я дернул с куда меньшей грацией,

чем он мои, но всё же смог от них избавиться. Я задержал пальцы на

его бедрах, поднялся по ребрам к груди. Вместо ужасной

кровоточащей раны я нашел только гладкую затянувшуюся кожу,

излеченную подаренной мной кровью.

Я знал. Я знал, что случится, что моя кровь сделает с ним. Вот

почему я это предложил. Но даже зная об этом, я был шокирован.

Снова и снова прикасаясь к зажившей ране, я удивлялся этому

изменению.

Когда Майкель вытащил клыки, я вздрогнул и, напрягшись,

вцепился в него. Мне хотелось сказать ему, чтобы он не

останавливался, чтобы он укусил меня снова, сделал всё, чтобы

только этот неистовый огонь не угасал. Лизнув меня в шею, он

отстранился и посмотрел на меня теплящимся взглядом.

– Я всё ещё голоден, – прошептал он, прижимаясь ко мне

бедрами. – Утолишь ли ты и этот голод?

Мне следовало бы напомнить ему об обещании и попросить

оставить меня в покое. Я должен был сказать ему хоть что-нибудь. Но

вместо этого я уставился на него, чувствуя, как бешено бьется сердце,

как его кожа горит, касаясь моей, и не мог думать ни о чем. Зарывшись

пальцами в его волосы, я притянул его к своим губам.

Он целовал меня жестко и нетерпеливо, с рвением под стать

моему. Я подался ему навстречу, требуя всё, что он мог дать, и даже

больше, пока не стал задыхаться, и мне пришлось оторваться от него.

Майкель склонился надо мной, покрывая моё лицо легкими,

словно снежинки, поцелуями, и принялся толкаться бедрами, скользя

плотью по плоти. Я провел ладонями по его спине, подхватил под

ягодицы и резко толкнул к себе. Он застонал, а потом тяжело

рассмеялся и уткнулся носом мне в шею.

– Я ни в коем случае не должен был отпускать тебя тогда, в

первую ночь.

Я выгнул шею навстречу его поцелую.

– Такая жертва ради спокойного сна. – Он провел языком по

моей ключице. Вплетая пальцы в его волосы, я подтолкнул его вниз. —

Ты же ненавидишь шлюх, которые стаскивают покрывала… – Его

язык добрался до моего соска и медленно обвел вокруг. Слова

прервались низким стоном, – и будят тебя.

– Это того бы стоило.

Он поцеловал мой живот и поиграл языком с ямкой пупка, а потом

положил ладони на мои бедра – так, что когда он, скользнув ниже,

обвил мой член губами, и я всем телом подался вперед, пытаясь

погрузиться в тепло его рта, я оказался пригвожден к месту и

совершенно не мог двигаться.

От удовольствия у меня закружилась голова. Протянув руки, я

вплел пальцы в его волосы и стал с силой насаживать его на себя. Он

оперся на локти и заглотил глубже, тихо посмеиваясь – этот смех стал

ещё одной пыткой для моей изнывающей плоти.

Он охватывал меня медленно, постепенно: ждал, пока я начну

стонать от безысходности, и лишь тогда двигался вновь, тем самым

сильнее сводя с ума. Я чувствовал только обволакивающее тепло его

рта и плавное движение его языка. До боли закусив губу, я попытался

заглушить стоны, рвавшиеся из груди. Скользнув руками по моим

бедрам, он погладил живот, а потом, опустив ладонь на основание

члена, подстроился под собственный ритм.

Я всем телом извивался под такими похожими на пытки ласками.

Прикрыв рот кулаком, я протяжно застонал. Я дергал бедрами,

сопротивляясь его сдержанности, но он не давал ни единого шанса

перехватить главенство и навязать собственный темп.

Наконец, он оторвался от меня.

– Арьен, – выдохнул он, двигая рукой по всей длине. Я поднял

голову и увидел, как он улыбается. – Поговори со мной.

– Говори сам. С меня хватит.

Улыбка медленно сползла с его лица, оставив только доселе

спрятанную за ней напряженность. Он неспешно подтянулся наверх,

пока не оказался прямо напротив меня, расставив колени по обе

стороны от моих бедер и прижав меня к постели своим весом.

– Мне рассказать? – пробормотал он и склонился, чтобы

поцеловать меня в щеку. – Рассказать, что занимало мои мысли

последние несколько месяцев?

– Рассказывай всё, что пожелаешь, – выдохнул я, подставляясь

его губам. – Я устал от слов.

– Ты хоть имеешь представление, – спросил он, опускаясь на

меня, – как ты выглядел? Ты был таким заносчивым. Высокомерным.

– Он засмеялся, не отрываясь от моей кожи. – Знаешь, как давно

никто не смотрел на меня с презрением? Как я мог сопротивляться?

Я изумленно уставился на него, не вслушиваясь в слова, – куда

сильнее меня занимало то, что он завел руку за спину, чтобы

направить меня в свое тело.

– Тебе будет больно, – прошептал я, нерешительно вжимаясь в

его бедра.

Он наклонился надо мной так, что я смотрел ему в лицо: его

взгляд был ясен и полон решимости.

– Ты так думаешь? – Его губы изогнулись в кривой улыбке. Он

опустился ниже, принимая меня в себя. – Ты полагал, что от моего

укуса тебе тоже будет больно.

– Было, – вздрогнув, произнес я и закрыл глаза, выгибая бедра.

– Но...

– Именно. Но.

Он продолжил насаживаться, облекая меня в невозможное тепло

своего тела. Прижавшись своим лбом к моему, он провел пальцами по

моей щеке. А потом он заговорил, – таким же бесконечным чуть

слышным потоком слов, какого требовал от меня, – окутывая

дыханием моё лицо. Я едва слушал, я был слишком поглощен

ощущением его тела надо мной, на мне, ощущением мышц,

сокращавшихся вокруг меня и отпускавших, только чтобы сжаться

снова. Слова не имели значения, в них не было смысла. Я прильнул к

его рту губами, пытаясь затянуть его в поцелуй.

– Нет, – сказал он достаточно жестко, чтобы слова достигли

меня сквозь дымку. Его пальцы скользнули в мои волосы,

запрокидывая голову. – Ты выслушаешь меня, хотя бы на этот раз.

Я взглянул на него: грудь моя вздымалась, тело безотчетно

прижималось к нему. Я ничего не сказал, ожидая продолжения.

Он неожиданно рассмеялся и покачал головой:

– Ты знаешь, что в первый раз я искал только пищу?

– И укромное местечко. – Я качнул бедрами, продвигаясь чуть

глубже. – Для спокойного сна.

На его губах заиграла улыбка.

– Да. Но, в основном, пищу.

– От меня тебе всегда была нужна только пища. – Не считая

последнего раза, вспомнил я. Тогда он меня об этом даже не спросил.

– Ой, да неужели? – тихо спросил он и покачал головой. – Ты

вообще слушаешь, что я говорю?

– Майкель, – я выдавил его имя сквозь сжатые зубы. – Ты меня

с ума сводишь.

– Разве? – Его голос внезапно стал грубым, раздраженным, его

руки сомкнулись в моих волосах. – Что ж, это будет честно. Я был вне

себя от помешательства последнее время. Твой вкус. Твой запах. —

Он скользнул своей щекой по моей, шепча в ухо. – Твой голос.

Я повернул голову и уставился на него. Он рассмеялся и провел

пальцем по моему лбу.

– Да, и это тоже. – Он успокоился и неспешно повторил ласку. —

Это – больше всего. Сердито смотришь на меня, словно ты сам

король… – Он снова приподнялся, так, что его лицо оказалось чуть

выше моего, и продолжил, перемежая слова легкими короткими

поцелуями. – Такой гордый. Такой стойкий...

– Майкель… – Грудь сдавило, стало нечем дышать. Он был не

первым клиентом, шепчущим сентиментальную чепуху в апогее

страсти, но слышать эти слова от него мне не хотелось даже больше,

чем от других. – Не говори этого.

– Такой упрямый. – Он поцеловал меня в щеку, коснулся губами

века, а потом откинулся и со вздохом взглянул на меня. – Ну как я мог

не полюбить тебя?

– Нет, не... – Я толкнул его, извиваясь, пытаясь выбраться из-

под него. – Не говори этого!

Он сжал моё лицо в своих ладонях и затянул меня в жесткий,

пылкий поцелуй, чтобы заглушить протесты. Вдруг он резко толкнулся,

соединяя наши бедра, принимая меня полностью, и если до этого я

пытался оттолкнуть его, то теперь вцепился руками в его спину. В

нашем поцелуе утонул низкий горький крик.

Он отстранился, почти полностью поднявшись с меня, а потом

снова опустился. Я вздрогнул под ним и принялся толкаться, резкими

движениями вырывая из его глотки дикое рычание. Он переплел свои

пальцы с моими, крепко сжал их и придавил ладони к постели: я не

смог потянуться за ним, когда он разорвал поцелуй и безмолвно

окинул томным взглядом моё тело, выгнувшееся на простынях в

желании получить ещё немного сводящего с ума удовольствия.

Он поцеловал меня в подбородок, чуть ниже уха, и прикусил кожу

зубами. Опустив руку мне на грудь, он принялся чертить круги вокруг

сосков. Освободившись, я притянул его к себе за талию. Скользнув

пальцами по его животу, я обхватил его член и, дрожа, в безудержном

ритме задвигал кулаком.

Майкель оперся ладонями о постель и снова опустился на меня:

пальцы сжались на покрывале, лицо исказилось от желания. Подняв

руку, я провел ей по его щеке. Он повернулся, чтобы поцеловать

ладонь, открыл сияющие глаза и посмотрел на меня. От силы его

взгляда у меня сбилось дыхание, и я отвел глаза. Содрогаясь и

сжимая пальцы в его волосах, я почувствовал, как меня накрывает

оргазм – огненная волна такой мощи, что мне казалось, она поглотит

меня. Крик Майкеля эхом звенел в ушах, а сам он дрожал вокруг меня.

Он рухнул вперед, опираясь на локти, и упал на меня. Когда он

соскользнул на постель, я повернулся на бок и, вздрагивая, притянул

колени к груди.

Он устроился у меня за спиной и небрежно закинул руку мне на

талию, его дыхание оседало в моих волосах. Я закрыл глаза, чувствуя

покой и умиротворение, ощущая пот, остывающий на его коже, и

подумал о том, собирается ли он выгонять меня из моей собственной

постели и на этот раз. Но он не сказал ни слова на этот счет, а потом

его дыхание перешло на тихий ритм спящего человека. Обвив руками

колени, я лежал, не в состоянии уснуть от напряжения, и боялся

подняться и разбудить его.

В конце концов, пусть тревожно и беспокойно, но я провалился в

сон. А проснулся в пустой постели, на простынях, впитавших его

запах. Я встал и распахнул ставни, впуская свет фонарей. Только

обернувшись, я заметил букет алых роз на комоде. Я изумленно

смотрел на них, не находя слов, и дрожащей рукой взял записку,

лежавшую поверх цветов.

Дюжина роз за дюжину удовольствий, и я всё равно в долгу

перед тобой за остальное. Я сдержу обещание, ведь столь многим

обязан тебе. Ты больше не услышишь моего имени.

Спасибо, Арьен, за всё, что ты сделал.

Твой,

Майкель фон Трит

Глава 5

Конечно, всё было далеко не так просто.

Первые два дня я действительно не слышал его имени. А потом

слухи только о нем и говорили, причем шептались уже не о том, что

видели, а о том, что его не было видно совсем. Говорили, что он

заболел; что потерял вкус к дешевым шлюхам де Валлена и завел

богатую любовницу. В итоге, кто-то вспомнил, что одна из проституток

пыталась заколоть его, и все вмиг уверились, что он мертв. Девушку

выкинули на улицу, а Элиза, позабыв, что ей надоели его нелепые

выходки, днями и ночами лила слезы, хоть я и пытался сотню раз

уверить её, что собственными глазами видел, как он излечился.

Избегать этого было невозможно, так что я перестал даже

пытаться и безучастно позволял всему этому окружать меня, ощущая

себя камнем в толще воды. Я как обычно принимал клиентов, и если

они спрашивали, почему у меня в окне висит дюжина сухих роз, я

говорил, что цветы были подарены девушкам, и отвлекал их на что-

нибудь другое. Если они, глядя сверху вниз, шептали слова

привязанности, двигаясь во мне, я заставлял их замолчать быстрым

поцелуем и просил найти их губам лучшее применение.

«Как я мог не полюбить тебя?» – произнес он, и было

бессмысленно вспоминать, как дрожал его голос. Он был не первым и

не последним, кто говорил мне подобные вещи, но, когда другие

нашептывали мне нежности, я вспоминал именно его, звук его голоса

и прикосновения его губ к моим векам.

Я сохранил его записку, как бы глупо это ни выглядело, спрятал её

в комоде вместе с бинтами, которые больше не были нужны. Но

надолго она там не задерживалась. Я почти до дыр затер на листке

строчку, в которой он написал «Твой», потому что гладил бумагу,

бездумно глядя на залитый солнцем канал.

Хэди докучала, называя меня замкнутым, а Элиза жаловалась,

что со мной больше не интересно играть в шашки: я часто отвлекался

и забывал поддаваться ей. Но я сказал им, что они глупышки, и вновь

стал вести себя как обычно.

Несколько недель спустя кто-то поехал на юг проведать больного

родственника и вернулся с рассказом о том, что Майкеля фон Трита

видели в районе Делфта в компании девочек из забегаловок и

уличных мальчишек, которые следовали за ним, словно свита за

самим королем Лодевейком.

Все терялись в догадках, что могло привести его туда, почему он

собрал себе компанию в захолустном городке после роскоши

Амстердама. Я же хранил молчание.

После этого новости появлялись всё реже. Слухи разносятся

быстро, но дороги между городами длинны и путешествия занимают

много времени. И всё же, несмотря на это, сплетни распространяются

– такие же нескончаемые и надоедливые, как жужжание мух.

Я с головой погрузился в работу, полагая, что это, по крайней

мере, будет отвлекать меня от мыслей о Майкеле. Но толку не было. Я

не мог отделаться от происходившего даже будучи со своими

клиентами. Девушки гордились тем, что какое-то время наш бордель

пользовался вниманием вампира, и обожали хвастаться этим. В

конечном счете, стало известно, что он приходил раз за разом именно

ко мне.

Вот тогда нас стали посещать другие вампиры. Девочки толпились

вокруг них так же отчаянно, как в свое время окружали Майкеля. А

когда выяснилось, что все вампиры приходили, чтобы взять

покровительство надо мной, совершенно игнорируя девушек, те разом

ополчились против меня. Хэди обвинила меня в жадности и не верила,

когда я настаивал, что ничего от них не хочу.

Приходя, вампиры тщательно изучали меня, словно занятную

диковинку. Я смиренно сносил этот осмотр до тех пор, пока они не

принимались задавать мне вопросы о Майкеле. Они хотели знать, что

он видел во мне.

– Еду, – прямо отвечал я им. – Вот и всё, чем я был для него.

Но когда они просили насытить их, я решительно отказывал.

Они пытались добиться своего ещё пару дней, а потом

переставали появляться. Как бы там ни было, моих смертных

клиентов разубедить оказалось гораздо сложнее. Вскоре в постели я

только и делал, что отвечал на вопросы о нем, хотя как раз он должен

был занимать мои мысли меньше всего. Мужчин привлекало то, что

они будут ласкать того, к кому прикасался Майкель фон Трит.

Один из клиентов – я уже какое-то время с ним встречался и

успел проникнуться к нему теплыми чувствами – схватил меня, когда я

собрался раздеться, и спросил:

– Правда, что тебя покупал вампир?

– Да, – скучающе ответил я ему. В последнее время всех

интересовало во мне только это. – Но он хотел только поесть. Он не

пускал меня к себе.

Это не было ложью. В обоих случаях, когда мы делили постель,

он ни разу не платил мне.

– Он кусал тебя? – Казалось, мой клиент получал удовольствие.

– Куда? Покажи мне.

Я подчинился – именно за это мне и платят. Развернув запястья, я

позволил ему осмотреть кожу и повосторгаться тем фактом, что она

оставалась совершенно гладкой, а потом коснулся горла и рассказал,

что там он кусал тоже, но только однажды.

Он обнял меня и склонился ближе, чтобы царапнуть своими

тупыми человеческими зубами по месту, на которое я указал, а потом

сполз к запястьям и повторил то же самое с каждым из них. Я не мог

не думать о том, что так он пытается поставить свою метку поверх той,

что уже впечаталась в мою кожу.

Я выкинул его из своей комнаты, отправил вслед за ним его

кошелек, а после сел на постель, содрогаясь от отвращения.

В следующий раз, когда клиент попытался заговорить со мной о

вампире, ушел уже я – вернее, выскочил на свежий летний воздух. Я

пошел вдоль канала прочь из де Валлена, к пекарне. Взяв

свежевыпеченную сладкую булочку, я встал под деревом, чтобы

съесть её. Листва бросала на золотистую корочку пеструю тень,

которая менялась и качалась от каждого порыва ветра. Я смотрел, как

крапинки света танцуют на булочке, на моей коже, и вдруг пришла

непрошеная мысль: «Майкель захочет услышать об этом. Я должен

запомнить, чтобы рассказать ему».

Выкинув остатки булочки в воду, я откинулся на дерево и потер

ладонями лицо.

Всё, что у меня было, оставалось в комнате борделя, но я не мог

собраться с силами, чтобы вернуться туда. Я не мог оставаться в де

Валлене, не вбирая его в себя с каждым вдохом, не слыша свежих

слухов о нем, не видя его в глазах каждой сплетницы. Половину

монет, лежавших в моем комоде, заплатил мне он. Всепоглощающее

желание сбежать, оставить всё позади и никогда не слышать его

имени, было безгранично.

Но вместо этого я, повинуясь долгу, добрался до борделя и

поднялся в свою комнату. До того, как солнце село и очередная полная

клиентов ночь поглотила нас, я спрятал самое ценное в маленькую

сумку, собрал остальные пожитки и попрощался с Элизой.

Она уставилась на меня, на коробку у меня подмышкой, на сумку

в моих руках, и поняла то, чего я не сказал вслух.

– Куда ты пойдешь? – спросила она, обнимая меня.

Я не мог ответить ей, потому что сам не представлял куда. Я знал

только, что больше ни секунды не могу оставаться в Амстердаме.

Поцеловав её на прощание и пожелав удачи, я покинул де Валлен

и купил место в первом же попавшемся мне экипаже, отправлявшемся

из города на юг.

Мы прибыли в Делфт – через него проезжал любой идущий на юг

экипаж. Пока коней поили, кормили и перепрягали, пассажиры

выбрались из кареты немного передохнуть. Я, в отличие от остальных,

попросил кучера снять с крыши мой багаж.

Пару секунд он пристально смотрел на меня.

– Если вы опоздаете, экипаж ждать не будет, – сказал он. – И

денег своих вы назад не получите.

– Я знаю, – ответил я. – Если понадобится, поймаю другой

экипаж.

Он пожал плечами и стащил мою сумку. Закинув её на плечо, я

отправился к центру города.

Здесь, как и в Амстердаме, были каналы, в глубине которых

плавали рыбы, а по краям цеплялись лилии. Я гулял, слушая ветерок

и болтовню людей. Остановившись, я купил себе на обед сосиску, а

когда подошло время отправления экипажа, я понял, что ушел от него

слишком далеко, чтобы успеть вовремя. Поправив сумку на плече, я

продолжил путь.

Солнце село, и вскоре мой желудок заурчал, так что я нашел

таверну, заказал себе кое-что перекусить и занял место в глубине

зала, чтобы не видеть бликов на воде. Время шло, толпа шумела всё

громче, и вскоре какой-то мужчина заговорил о Майкеле.

В конечном счете, это должно было случиться. Может, Делфт – то

ещё захолустье по сравнению с Амстердамом, но сплетни здесь

работают так же, как и везде. Я прислушивался достаточно долго,

чтобы уловить, что его видели у Марейна с дюжиной девушек на

коленях, а потом перестал вникать. От представшей в воображении

картины у меня внутри всё перевернулось.

Выпив ещё три кружки пива, я сидел, повесив голову и пытаясь не

слушать. Я не собирался ни о чем спрашивать, пока тот мужчина не

направился к выходу. Именно в этот момент внезапно стало жизненно

важно разузнать хоть что-нибудь. Бросив монеты на стол, я выскочил

из таверны, таща сумку за собой.

Поймал я его уже на улице. Он с сомнением смотрел на меня,

пока я пытался отдышаться.

– Прошу прощения, извините... Вы не подскажете, где это – «У

Марейна»?

Он презрительно фыркнул. Задай мне кто подобный вопрос, с

головой выдающий чужака, в Амстердаме, я отреагировал бы так же.

– Конечно, это вниз по Хутерштраат, возле канала.

Пока я невнятно благодарил его, он ушел. Я направился вдоль

канала, к которому выходили дюжины улиц – словно ручейки,

впадающие в реку. Я бродил, пока у меня не заныли ноги, но всё же

нашел узенький переулок, соединявший две оживленных улицы.

«У Марейна», к моему облегчению, оказалось не борделем, а

таверной, достаточно большой и ухоженной, чтобы дела там шли

успешно, хотя в это время суток большинство клиентов покидало

заведение, а не стремилось внутрь. Я стоял на противоположной

стороне улицы и смотрел, как сияют в ночи фонари. Глубоко вздохнув,

я расправил плечи, подхватил сумку и вошел.

В баре было светло, но почти пусто. Несколько человек – мужчин

и женщин – ещё сидели там, похрапывая за столами или пьяно качая

головами. Кто-то нашел себе пару и теперь развлекался в уголке.

Одинокая девица за стойкой с усталым видом собирала пустые

бокалы и едва взглянула на меня. Я повидал немало таверн в час

закрытия, и эта ничем от них не отличалась, за исключением одного из

углов, где спиной к стене стояло кресло – так, чтобы весь зал был

виден с него, как на ладони.

Возле него был ошеломительный бардак: бутылки с длинными

горлышками и полупустые кружки группками стояли на столах,

некоторые из них упали и катались по полу в лужицах вытекших из них

напитков. Место отдавало дешевым вином и пивом. А в самом кресле

сидел Майкель, или кто-то очень на него похожий. Сказать точно было

сложно: он сидел глубоко в кресле, ссутулившись и опустив

подбородок так, что пряди закрывали лицо. Я бы решил, что он уснул,

но его пальцы в неровном ритме лениво стучали по подлокотнику.

Я подошел и остановился всего в паре шагов от него. В грязной с

дороги одежде и со всеми пожитками в сумке через плечо я

чувствовал себя деревенским бедняком, пришедшим просить

аудиенции у короля.

Окинув взглядом перевернутые скамьи и раскиданные вокруг

пустые тарелки, я повернулся к Майкелю и произнес:

– Так вот какова великая вампирская свита, которую до

беспамятства жаждет видеть весь Амстердам. Ты выглядишь как

пьяница.

Он медленно поднял голову и взглянул на меня сквозь

взъерошенную челку. В свете ламп его глаза казались черными.

– Сейчас ты очень далеко от дома.

Я сбросил сумку к ногам и смотрел на неё какое-то время,

ощущая тяжесть его взгляда.

– На днях я купил пончик у Герды и ел его в тени дерева, глядя,

как солнце рисует веснушки на тыльной стороне ладоней.

Он хранил молчание. Сердце у меня в груди колотилось, как

ненормальное.

– Почему ты рассказываешь мне это?

– Я не знаю, – прошептал я и поднял на него взгляд, чувствуя,

что могу взорваться в любой миг. – Не знаю. Разве что... – Он

подвинулся, усаживаясь ровнее, и, тряхнув головой, убрал волосы с

лица. У меня пропал голос.

Он выждал минуту, а когда я не продолжил, спросил, озадаченно

сдвинув брови:

– Ты проделал весь этот путь только чтобы рассказать мне о

своем завтраке?

Я глубоко вдохнул, собираясь с силами, чтобы дать волю всему,

что переполняло меня. Но меня отвлекло замеченное краем глаза

движение: к нам приближалась барменша. Нахмурившись и сжав губы,

она кинула на меня быстрый неодобрительный взгляд и встала перед

Майкелем, оперев поднос о бедро так, что рукав задрался вверх,

открывая ленту чистых белых бинтов вокруг запястий.

Я смотрел на них, не в состоянии оторвать взгляд. Пальцы сами

по себе потянулись к моим запястьям. Даже спустя столько времени

без повязок они казались беззащитными.

– Сэр? – Она присела в реверансе и восторженно взглянула на

него. – Близится рассвет. Желаете поужинать перед уходом?

– Что? – Я, обойдя кругом стол, воззрился на неё с

негодованием. – Ты ему для этого не нужна. Майкель... – Я

развернулся, чтобы видеть его.

Он поспешно перевел взгляд с барменши на меня, меняя

выражение лица на задумчивое. Откинувшись в кресле, он постучал

пальцами по своим губам, а потом опустил руку и склонил голову

набок.

– Но, Арьен, я должен есть. Уже почти неделя прошла. Или ты

накормишь меня вместо неё?

– Да, конечно. – Я сложил руки на груди. Поверить не могу, что

после всех раз, когда он нахально брал свое, не задумываясь о том,

что я мог передумать, он спрашивает разрешения сейчас, когда я стою

перед ним.

– Что ж, – он поднялся и приблизился ко мне с сардонической

улыбкой. – Тогда пойдем. У меня комната наверху.

Я последовал за ним по лестнице. Мои ладони скользили по

перилам, отполированным тысячами рук за многие годы. Я взглянул на

древесный рисунок под кончиками пальцев и внезапно с болью