Текст книги "История Османской империи. Видение Османа"

Автор книги: Кэролайн Финкель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Вскоре Кара-Языджи был переведен на новый пост, в Чорум, а в 1601 году армия под командованием сына Соколлу Мехмеда-паши, Соколлузаде Хасан-паши, разбила армию Кара-Языджи в битве при Элбистане, расположенном юго-восточнее Кайсери, что серьезно подорвало моральный дух мятежников-келали. Вскоре после этого Кара-Языджи умер и руководство мятежниками перешло к его брату, Дели («Безумному») Хасану. Весной 1602 года армия джелали нападала на города северной части центральной Малой Азии и осадила Токат, в котором находился Соколлузаде Хасан. Из своей резиденции в Алеппо венецианский консул в Сирии Винченцо Дандоло докладывал, что Соколлузаде Хасан лишился пяти миллионов золотых монет, обоза и гарема – все это досталось мятежникам джелали. Помимо этого, он лишился и собственной жизни. Дели Хасан и его люди продолжили наступление и взяли в осаду Анкару и другие города, но именно восточные провинции более всего пострадали от разграблений, которые устраивали мятежники. Тем не менее их поддерживали османские подданные всех классов, как, например, брат крымского хана, который надеялся на то, что джелали помогут ему завоевать ханство и самому стать его правителем. Предприняв очередную попытку решить проблему с помощью подкупа, правительство возвело Дели Хасана в ранг паши и назначило его губернатором далекой Боснии.

Политика встраивания бунтовщиков в структуру правящего класса империи, посредством назначения их губернаторами провинций и военачальниками, была несовершенным средством нейтрализации их энергии, о чем правительство могло бы вспомнить, обратившись к истории XIV столетия. Судя по всему, правящие круги империи забыли о том, как лишенному своих владений принцу Айдына, Джунейду, был пожалован титул губернатора Никополя-на-Дунае и как потом он вел активную подрывную деятельность во время гражданской войны, разразившейся по вине сыновей Баязида I. Вопреки ожиданиям правительства, Дели Хасан также не стал верным слугой государства: после двух лет войны с Габсбургами его заподозрили в изменнических связях с австрийцами и казнили. У находившегося в то время на венгерском фронте историка Ибрагима из Печа поведение войск Дели Хасана не вызывало ничего, кроме критики, в особенности это касалось их неповиновения приказам. Когда входе боев, имевших место в последние годы Венгерских войн, его войска получали распоряжение оказать помощь в строительстве земляных укреплений, они в резкой форме возражали: «Мы годами воевали в Малой Азии и нигде не копали рвов и не возводили палисадов, не намерены мы этого делать и теперь». [27]27
  Палисад – преграда из вплотную вкопанных в землю и крепко связанных кольев, которая устанавливалась как оборонительный щит или ограждение.


[Закрыть]

Удаление Дели Хасана из Анатолии ничего не изменило. Османское правительство оказалось не в состоянии решить проблему с мятежниками джелали, потому что у него не хватило решимости привлечь необходимое количество войск к подавлению беспорядков: для того, чтобы вести войну с могучими противниками на двух удаленных друг от друга фронтах, государству требовались все стратегические ресурсы, которыми оно могло распоряжаться. Отсутствие безопасности срывало доставку товаров по торговым маршрутам, а прохождение армий настолько разрушало сельскохозяйственные угодья, что землевладельцы уже не могли платить налоги, без которых кавалеристы из провинций не могли снарядить ни себя, ни свою свиту, для участия в военных действиях. Опустошения, которым мятежники джелали подвергли Малую Азию, привели к тому, что многие тысячи людей покинули свои земли, и впоследствии этот исход назвали «Великим бегством». Богатые отправились в Стамбул, менее зажиточные переселились в обнесенные стенами, относительно безопасные города Анатолии. Деревни и сельскохозяйственные угодья оказались совсем заброшенными, так как с 1603 года значительная часть Малой Азии страдала от засухи, а зимы были необычайно суровыми. Цены резко повысились.

Враждебная Османскому государству военная активность наблюдалась и в других регионах. Казаки степей северного Причерноморья могли на месяцы связать регулярную армию. Как и мятежники джелали, они занимались разбоем (сначала на ограниченной местности), который потом приобрел угрожающие размеры. Первые сведения о казаках появились в XIV веке, когда о них сообщали как о скитающихся разбойниках или искателях приключений, заполнивших «вакуум» степи, где власть центрального правительства была слабой. Они могли вести образ жизни, противоречивший нормам поведения, которым следовало оседлое население. Они занимались охотой и рыболовством, а также нападали на купцов, торговые караваны которых курсировали между побережьем Черного моря и городами Северной Европы. Периодически они объединялись для ведения в степи совместных действий с крымскими татарами против Речи Посполитой и Московии.

После того как во второй полвине XV века на северных берегах Черного моря появились турки и между их гигантской империей и крымскими татарами установилось нечто подобное симбиозу, политическая обстановка в степи изменилась, и польские, а также украинские дворяне пограничных земель (слово «украина» значит «окраина»), которые и сами не слишком подчинялись центральной власти, стали вербовать казачьих воинов для защиты своих поместий от набегов татар. Вскоре после 1538 года, когда султан Сулейман провел успешную военную кампанию против своего непокорного вассала Молдавии, он объявил новой провинцией империи участок северного побережье Черного моря, протянувшийся от Днестра до Буга. Последующие нападения казаков на опорные пункты, а также на пастухов и странников, вызвали обеспокоенность османского правительства, поскольку казаки захватывали тысячи пленников, а также домашний скот, оружие и самое разнообразное личное имущество в регионе, который согласно указанию султана должен был стать безопасным.

В 50-е и в начале 60-х годов XVI века во главе казаков стоял украинский князь Дмитрий Вишневецкий. Он объединил их против татар и следил за строительством крепости на одном из островов, расположенных ниже днепровских порогов (приблизительно в 375 километрах вверх по течению от устья реки), которая стала их главной базой в этом регионе. Создание этого административного центра стало первым шагом на пути формирования особого, казачьего образа. Вишневецкий предложил свои услуги Московии и напал как на Молдавию, так и на новую османскую провинцию. В 1556 году он атаковал Канкерман – главный опорный пункт новой провинции. Но причинив значительный ущерб городу и его окрестностям, он отступил, а в 1563 году был взят в плен и казнен в Стамбуле. Турки считали, что эти набеги нарушают состояние мира, в котором формально пребывали Польско-Литовское государство и Османская империя: еще до того как в 1569 году была создана Речь Посполитая и отношения польского монарха с казаками, которых он хотел использовать для защиты своего государства, только начинали приобретать упорядоченный вид, султан уже направлял ему, формально являвшемуся владыкой казаков, претензии по поводу их вторжений в зоны, которые турки считали входящими в сферу своего влияния.

Постепенно казаки расширили масштабы своих опустошительных набегов и уже не ограничивали их только степью. Начиная с последней четверти XVI века, почти полная безопасность османского mare nostrum, каким являлось Черное море и его берега, стали грубо нарушать днепровские казаки, которые выходили в море на своих чрезвычайно маневренных длинных лодках, атаковали поселения, находившиеся на побережье Румелии и даже подходили к Босфору. В 1614 году они появились у северного побережья Анатолии. Совершив набег на порт Синоп, они, судя по всем источникам, причинили ему огромный ущерб. По словам интеллектуала того времени, Катиба Челеби:

Они, с помощью указаний изменников, бежавших из исламской земли, подошли к крепости Синоп на побережье Малой Азии и, неожиданно проникнув в эту старинную цитадель, нанесли ей большой ущерб… они взяли [с собой] товары и семьи, которые они ограбили, и ушли в море.

Турки мало что могли противопоставить этому невидимому и стремительному врагу.

В 1603 году после смерти своего отца, Мехмеда III, на престол вступил султан Ахмед I. Спустя два года Насух-паша, отвечавший за действия правительства по подавлению мятежников джелали, убедил его в том, что только присутствие султана во главе имперской армии заставит мятежников отказаться от борьбы. Он аргументировал это тем, что в 1596 году его отец был на поле битвы при Мезе-Керестеше, в Венгрии, и тогда турки одержали победу. Но присутствие Ахмеда в армии оказалось совсем недолгим. Когда в ноябре 1605 года султан вместе с армией подошел к Бурсе, он заболел, выпив воды, стекавшей с горы Улудаг. Вот что об этом написал английский посол Генри Лелло:

…сам император оказался в той обстановке, к которой он не привык и выпил той воды, которая стекала с заснеженных холмов и повредила ему желудок так, что он заболел и пожелал снова оказаться дома, потому что не было никаких сил идти вперед.

Один венецианец также сообщал о впечатлительности юного султана:

В своем саду Ахмед чувствовал себя более счастливым, нежели в Анатолии, где рыскали волки, где изголодавшиеся люди ели траву и зловонные трупы падших лошадей и верблюдов и просили милостыню у проезжавших всадников.

Неприятные впечатления склоняли султана скорее к примирению, чем к противостоянию, и он позволил некоторым из самых известных главарей джелали и их сторонникам, которые в то время стояли лагерем возле Бурсы, получить звания османской армии. Но когда спустя год война в Венгрии завершилась, османское правительство наконец смогло переключить внимание с западных рубежей империи и сосредоточить все свои силы на решении восточных проблем: подавлении мятежей в Малой Азии и продолжению войны в Иране.

Еще одним заметным главарем мятежников джелали был человек по имени Календероглы Мехмед, который возглавил свой первый крупный мятеж в 1605 году в западной Малой Азии. В 1607 году, когда великий визирь Куйюку Мурад-паша совершал переход через всю Анатолию, чтобы подавить мятеж Канбуладоглы Али-паши в Сирии, он предлагал Календероглы должность губернатора административного района, входившего в провинцию Анкара. Календероглы принял это предложение, но жители города Анкара захлопнули перед ним ворота своего города. Разочарованный безуспешной двухнедельной осадой, он двинулся на запад, чтобы снова напасть на Бурсу: город пал, но продолжала держаться его внутренняя цитадель. Несмотря на известие о том, что Куйюку Мурад одержал победу над Канбуладоглы Али, паника в Стамбуле не прекратилась, потому что жители города были уверены в том, что в него войдет Календероглы. Пристально следивший за этими событиями армянский священник Григор из Кемаха писал о том, как боялись в Стамбуле того, что мятежники сумеют незаметно войти в город. Султан приказал брать под стражу всех лиц подозрительного вида, если никто не пожелает за них поручиться. Где только возможно, пытались найти людские ресурсы, необходимые для оказания сопротивления мятежникам, в том числе и среди жителей Стамбула, о чем сообщал тогдашний французский посол Салиньяк. Но, по его мнению, они «умерли бы от страха еще до начала схватки».

Остановившись на некоторое время в районе, расположенном западнее Бурсы, Календероглы и его люди затем двинулись на юг, в западную часть центральной Малой Азии, а летом 1608 года повернули на восток, чтобы там продолжить свои разбои. Возвращаясь из Алеппо, после победы над Канбуладоглы Али, Куйюку Мурад-паша надеялся разгромить мятежников, находившихся в центральной малой Азии, между его возвращавшейся с юго-востока армией и армией, которая была выслана ему навстречу из Стамбула, после того, как закончились провалом новые попытки подкупить главарей мятежников джелали, пообещав им назначения на государственные должности. Несмотря на традиционные проблемы снабжения, опыт и мастерство Куйюку Мурада как военачальника и его способность поддерживать верноподданнические чувства в своих подчиненных в конечном счете позволили ему 5 августа 1608 года разбить силы Календероглы в сражении у перевала в самом центре горного массива Тавр, расположенного к северо-востоку от Аданы.

Преследуемые правительственными силами, войска Календероглы бежали на северо-восток. Возле Шебинкарахисара, расположенного северо-восточнее Сиваса, появилась возможность полностью уничтожить мятежников, но им удалось уйти и в следующий раз они столкнулись со своими преследователями восточнее Байбурта, где и состоялось очередное сражение. Поздней осенью 1608 года остатки армии Календероглы численностью приблизительно 10 000 «мушкетеров и полностью вооруженной кавалерии», а также их слуги и конюхи проникли на территорию Ирана, где оказались в безопасности. Все опасения, которые первоначально вызвали у принимающей стороны эти сорвиголовы, оказались безосновательными. Искандер Монши, который был одним из главных секретарей двора Сафавидов, стал свидетелем того, как их принимал посланник шаха, и был очевидцем того, как пятьсот человек из этой группы прибыли в столицу Сафавидов Исфахан. По его словам, повсюду, где они появлялись, в их честь устраивали пиры и торжества. Все это делалось с целью унизить османского султана.

Иран и Османское государство все еще находились в состоянии войны, но весной 1609 года был поставлен вопрос о заключении мира, хотя присутствие Календероглы и других мятежников джелали в Иране, разумеется, омрачало отношения между султаном и шахом. В 1609 году исполненный решимости уничтожить еще оставшихся в Анатолии мятежников Куйюку Мурад-паша вместо нанесения мощного удара по Ирану приступил к полному истреблению бунтовщиков. Последние главари еще находившихся в Малой Азии мятежников джелали были убиты вместе со своими сторонниками. В мае 1610 года умер Календероглы, а те из его людей, которые последовали за ним в Иран, вернулись в Анатолию под защиту Насух-паши, ставшего новым губернатором Диярбакыра. Насух-паша сформировал из этих опытных бойцов элитную бригаду мушкетеров.

Так, Куйюку Мурад-паша добился победы, которая долгие годы ускользала от империи и, вернувшись в Стамбул, был встречен как герой. Многим беженцам, покинувшим сельскую местность и перебравшимся в столицу, а также тем, кто бежал еще дальше, во Фракию, были предоставлены три месяца на то, чтобы вернуться домой. Чтобы успокоить своих подданных-христиан, султан распорядился отремонтировать разрушенные мятежниками церкви и монастыри, а налогообложение было приостановлено на три года. Григор из Кемаха, который был одним из тех, кого затронуло это распоряжение, описывает опасное возвращение перемещенных в свои дома, в северной части центральной Малой Азии, где их ожидало весьма неопределенное будущее:

…мы вышли на дорогу, как стадо овец без пастуха… Нас было более 7000 человек (армян и турок), и по пути мы не смогли найти достаточно еды и корма для скота… Мы добрались до Тосьи без происшествий, но там нам пришлось ночевать под открытым небом по причине опасений, вызванных деятельностью джелали. [Один из главарей джелали] со множеством солдат стоял лагерем на равнине Хаки-Хамза, и все ворота города и цитадели были закрыты. Позднее все мы разом двинулись в путь: женщины, дети и немощные люди пошли по верхней дороге, а остальные, вооруженные луками и стрелами, двинулись по главной дороге. Мятежники джелали испугались, когда увидели, как нас много, и попрятались в своих шатрах. Некоторые стояли у входов в шатры и приветствовали нас. Так мы продолжили свой путь и без происшествий добрались до Мерзифона, а потом и до Никсара.

Возобновленная в 1603 году война с Ираном оказала опустошительное воздействие на государство, ресурсы которого истощились до минимума. Более всего туркам не хватало живой силы, необходимой для обороны своих недавно завоеванных на востоке территорий. Шах Аббас сумел использовать в своих целях перенапряжение, которое испытывало Османское государство, и начиная с 1590 года он приступил к преобразованиям в своей армии, сформировав элитный корпус, состоявший из людей, подчинявшихся только ему самому. По сути, это была каста военных рабов, аналогичная той, которая была в Османской империи. Шах поставил себе целью уменьшить свою зависимость от такого изменчивого фактора, как преданность призванных из различных племен новобранцев, которые за столетие до этого способствовали усилению династии Сафавидов, но также были главными виновниками тех беспорядков, которыми сопровождалось вступление на престол самого шаха Аббаса. Подобно тому как в мирные годы своего правления это делал его предшественник шах Исмаил, Аббас предпринимал энергичные, но безуспешные попытки получить дипломатическую и финансовую поддержку Запада. Ряд пограничных инцидентов спровоцировал возобновление военных действий, и в сентябре 1603 года шах Аббас, который встал во главе своей армии, за двенадцать дней совершил переход из Исфахана в Тебриз. Он обнаружил, что из города ушел его османский гарнизон. Вернув Тебриз, иранские армии отвоевали Нахичевань и после шестимесячной осады взяли Ереван.

Несмотря на тяжелое положение, сложившееся в то время на западных границах империи, османское правительство понимало, что невозможно оказывать сопротивление шаху Аббасу только с помощью вооруженных сил своих восточных провинций, и в 1604 году визирь Кигалазаде Синан-паша был назначен командующим армией, которая была отправлена на восток. Он обнаружил, что пограничная зона обезлюдела и лишена каких-либо запасов продовольствия, что было результатом той самой тактики выженной земли, которая в прошлом затрудняла продвижение османских войск. Следуя примеру своих предков, шах Аббас на один шаг опережал своих преследователей. Кигалазаде Синан и его войска, на зиму остановившиеся в Диярбакыре и Ване, подверглись нападению Сафавидов и были вынуждены отсупить в Эрзурум. В мае 1605 года две армии сошлись возле Тебриза. В несвойственной ей манере, османская армия покинула поле битвы, оставив большую часть своего снаряжения и запасов продовольствия.

Когда в последующие годы империя сосредоточила внимание на решении внутренних проблем в Малой Азии, Сафавиды изгоняли османские гарнизоны из опорных пунктов, которые еще оставались у нее на Кавказе и в Азербайджане. Военные действия фактически закончились, а турки так и не сумели организовать хоть какую-то оборону. В 1610 году великий визирь Куйюку Мурад-паша выступил в поход против шаха Аббаса, но не смог вовлечь его в сражение, а в августе 1611 года скончался в Диярбакыре. В следующем году было заключено перемирие, по условиям которого граница между двумя государствами должна была снова проходить там, где она проходила после того, как в 1555 году был заключен мир в Амасье. Турки теряли все территории, приобретенные в ходе войн 1578–1590 годов.

Однако прежде, чем договор был ратифицирован, два грузинских князя попросили у султана защиты, что спровоцировало шаха Аббаса нанести удар, который турки истолковали как нарушение перемирия. Более того, шах взял под стражу османского посланника при своем дворе. В 1614 году был казнен Насух-паша, который являлся сторонником мира с Ираном, и вместо него на должность великого визиря назначили более агрессивного Ёкюз («Бык») Мехмед-пашу, который был обручен с дочерью султана Ахмеда. Его назначение ознаменовало наступление перемен в политике. В августе 1616 года он во главе большой армии подошел к стенам крепости Ереван. Впрочем, предпринятая им осада закончилась неудачей, и его сместили с должности. После постоянных стычек с противником, османские силы 10 сентября 1618 года попали в засаду возле Тебриза и, по словам одного из осведомителей секретаря шаха Аббаса Искандера Монши, потеряли пятнадцать тысяч бойцов. Война закончилась (по крайней мере, на время) и мир, заключения которого долгие годы добивался Насух-паша, наконец стал реальностью.

Для Османской империи эти годы (как и последующие) несомненно были «временем потрясений». Работы литераторов той эпохи отражают их беспокойство, вызванное теми проявлениями кризиса, которые они наблюдали и которые, похоже, не поддавались решению. В своих работах они предсказывали неминуемое крушение всего, что было создано за минувшие три столетия. Мустафа Али из Гелиболу был одним из тех, кто представил свой анализ перемен, которые произошли в политике Османской империи на рубеже исламского тысячелетия. Назвав четыре главных исламских государства, которые тогда существовали (региональные империи Осман, Сафавидов, Моголов и Узбеков, каждая из которых начинала формироваться во время монгольских нашествий XIII века, а их общими предками были тюркские степные кочевники), он отметил, что в отличие от моголов, претендовавших на то, что они ведут происхождение от Тимуридов и узбеков, считавших себя потомками Чингиз-хана, османы не могли претендовать на то, что в основе их правомочности лежит высокое происхождение или религиозная идеология, которая восходит к Пророку, как это утверждали Сафавиды. На самом деле, продолжал он, в основе их первых претензий на легитимность своего государства лежали совершенно неуместные убеждения, что их предками были члены жившего в Центральной Азии рода Огуз, или что они являются преемниками Сельджуков, или что они единственные истинные воины ислама. По его мнению, бесспорную правомочность османскому государству прежде всего придавали более чем явные признаки династического порядка, приверженного идее всеобщей справедливости, которая осуществляется посредством сильной центральной власти. Однако эта идея была опорочена в годы правления Селима II или даже еще раньше, когда Сулейман позволил своим фаворитам вмешиваться в государственные дела.

Помимо пессимистических оценок, исламское тысячелетие породило острую тоску по идеальному государству, которое, согласно представлениям османских интеллектуалов, существовало в прошлом: попытка султана Сулеймана создать иллюзию справедливого государства провалилась по причине успехов этого государства. Завоевывать новые территории стало сложнее, и султан отстранился от активного участия в государственных делах: порочная практика борьбы за свою долю наград и почестей, получаемых теми, кто был у власти, должно быть, стала глубоким потрясением для людей, получивших воспитание при старом порядке. Впрочем, Османская империя не являлась исключением: правление фаворитов стало объектом критики как в Испании, после смерти Филипа II в 1598 году, так и во Франции, после кончины Генриха IV в 1610 году. Упрекая Филипа III, ставшего преемником своего отца, Филипа II, один автор того времени указывал в своем трактате, что настоящему королю «не следует довольствоваться лишь тем, что он получил верховную власть… а потом просто спать и развлекаться. Ему следует быть первым в правительстве, в совете и во всех государственных ведомствах».

Становилось все труднее поддерживать образ султана-воителя, который держит в руках бразды правления постоянно расширяющей свои границы империи. Мехмед III стал последним султаном, который, будучи принцем, выполнял обязанности губернатора провинции, что было его подготовкой к управлению империей. Театры военных действий, в которых теперь принимали участие османские войска, находились так далеко от Стамбула, что лично возглавивший свою армию султан мог месяцами, если не годами, отсутствовать в столице. Когда вместо стремительных сражений на открытой местности типичным методом ведения войны стали длительные осады, победы оказались еще менее предсказуемыми, чем прежде, а в случае поражения от удара по престижу династии стало проще уклониться, поскольку всю вину можно было возложить на вполне заменимого государственного чиновника, а не на султана. В то же самое время некоторые великие визири стремились уклониться от назначения на вызывающий зависть пост командующего, находясь на котором приходилось держать ответ за поражение.

В равной степени они опасались того, что, находясь на войне, они лишатся своей основной должности. Впоследствии командование имперской армией во время войны постепенно перешло к визирям менее высокого ранга и к военачальникам, которых назначали командующими армией на время проведения конкретной военной кампании. Первоначально современники, которые видели в султане прежде всего воина, сочли это отклонение от прежней практики опасным нововведением, но к началу XVII века взгляды на роль султана изменились в угоду новым реалиям, и теперь считалось благоразумным то, что он остается в столице.

Но не все шли в ногу со временем, и некоторые из тех, кто видел в изменении роли султана лишь нежелательные последствия, выражали мнение, что он стал незначительной фигурой. Справочники-наставления, составляемые османскими авторами (так называемые «зеркала для принцев») впервые появились еще в конце XIV века. Как и регистрируемые в них несчастья, благодеяния, которые эти авторы пытались отыскать, не отличались большим разнообразием: сильный, справедливый правитель; баланс между получавшей жалованье регулярной армией султана, состоявшей из кавалерии и пехоты и кавалерией из провинций; мир и безопасность для класса производителей материальных ценностей, необходимые для того, чтобы они могли платить налоги, от которых зависело нормальное функционирование государства; и приверженность общественному строю, подтвержденная султанским правом, в том законченном виде, который оно приобрело в XVI веке. Недавние события со всей ясностью показали, до какой степени были осквернены эти идеальные нормы (если к ним вообще когда-либо приближались). Считалось, что султан больше не занимается государственными делами. Потребность в людских ресурсах, необходимых для ведения войн, на рубеже столетий вынудила пойти на такой шаг, как призыв людей, принадлежавших к классу производителей материальных ценностей (на самом деле, всех, «у кого была лошадь и кто мог сам себя экипировать»), и эти люди проникли в элитные подразделения султана, которые прежде укомплектовывались почти исключительно за счет набора юношей. Помимо этого, нужно было платить и ополченцам, которые выполняли функции вооруженной мушкетами пехоты и являлись основой армии. Это предъявляло к бюджету такие требования, которые ложились тяжелым бременем на государственную казну. Разнообразные «зеркала для принцев» подробно останавливались на необходимости препятствовать пополнению класса освобожденных от налогов «неправомочными» чужаками и разъясняли, кого следует считать лишенными права поступать на службу к султану: тюркских мусульман-кочевников, армян, евреев, курдов, цыган и представителей этнических групп Причерноморья. Сочинители этих трактатов не могли допустить, что между их идеальным, но воображаемым государством и новой реальностью лежала непреодолимая пропасть и что традиционная система многочисленных «сословий», о которой они так горько сокрушались, уже прекратила свое существование (если она вообще когда-либо существовала).

События, связанные со строительством в Стамбуле обсерватории, показывают, насколько непредсказуемой была в те времена длительность пребывания у власти отдельной личности. Соколлу Мехмед-паша был предприимчивым великим визирем и умел убеждать людей. Во время его пребывания на этом посту были предложены проекты строительства канала Дон – Волга и канала, соединявшего Красное и Средиземное моря. В 1574 году он убедил недавно вступившего на престол Мурада III дать распоряжение о строительстве астрономической обсерватории в Галате, находившейся на берегу бухты Золотой Рог, напротив Стамбула. Помимо научного изучения космоса (астрономии), эта обсерватория повысила точность астрологических наблюдений, используемых с целью предсказания наиболее благоприятных моментов для различных начинаний султана. Но в октябре 1579 года Соколлу Мехмед был убит, а в январе 1580 года обсерватория была снесена после того, как тогдашний шейх-уль-ислам, сын Абуссууда-эфенди, Ахмед Шемседдин-эфенди посоветовал Мураду не наблюдать за звездами, поскольку это приносит несчастья, о чем свидетельствовали неприятности, обрушившиеся на Османское государство в последние несколько лет.

Кроме того, судьба стамбульской обсерватории показывает, что шейх-уль-ислам стал одним из тех государственных должностных лиц, авторитет которых повысился, тогда как авторитет великого визиря упал. Когда духовная иерархия перестала, как прежде, отстраняться от решения светских вопросов, шейх-уль-ислам и его советники стали представителями интересов духовенства на политической арене. Они не отказались довести до победного конца свою борьбу за право открыто назначать своих людей на государственные должности, что вызывало душевные страдания у таких традиционалистов, как Мустафа Али из Гелиболу, который горевал по тем дням, когда, как это ему представлялось, духовенство было выше политики и, благодаря своей непредубежденности, обладало моральным авторитетом. Во время правления Ахмеда I фетвы шейх-уль-ислама становились основой для юрисдикции, в особенности когда речь шла о земле, и ему стали доверять решение вопросов, которые прежде находились в сфере ответственности канцлера. Согласно источникам того времени, в период между 1550 и 1650 годами почти половина из тех, кто занимал три самых высоких поста в духовной иерархии, принадлежали к одиннадцати семействам: на самом деле власть, которой обладало семейство бывшего воспитателя Мехмеда III, а впоследствии шейх-уль-ислама Садеддина-эфенди (который в 1596 году был рядом с этим робким султаном при Мезе-Керестеше), уступала лишь власти самой османской династии.

С наступлением нового тысячелетия и нового столетия появились намеки на то, что государственная религия Османской империи приобретает аскетический и даже догматический характер. Эпизод с обсерваторией был одним из признаков этой тенденции к проявлениям косности. Появились и другие: например, были приняты законы, не позволявшие христианам и евреям носить дорогую одежду, а употребление спиртного оказалось под запретом, правда, ненадолго. Несмотря на все более непримиримое отношение к расширенному толкованию ислама и готовность преследовать тех, кто выходил за рамки допустимого, в понимании мусульманской веры, Османская империя по-прежнему проявляла удивительную терпимость к немусульманским меньшинствам, особое (и неравное) положение которых гарантировалось законом в обмен на обязательство этих меньшинств платить подушный налог. Евреи играли заметную роль в торговле, и многие из них стали успешными откупщиками налогов. На протяжении значительной части шестнадцатого столетия они приблизились к правящей династии, которая использовала их в качестве лекарей султанов и на дипломатической службе. Еврейский банкир Иосиф Наси давал советы и Сулейману и Селиму II. Однако после разразившегося в 80-е годы финансового кризиса и последующих социальных и экономических неурядиц положение этих выдающихся евреев изменилось. Так, зависть к богатству, которое они скопили, стала причиной того, что с них стали взимать дополнительные налоги, хотя до этого они пользовались налоговыми льготами. Эсперанца Молши, служившая фрейлиной у матери Мехмеда III, Сафийе Султан, и в 1600 году убитая военнослужащими дворцовой кавалерии, была еврейкой, что, возможно, усилило их ярость, вызванную тем, что в 80-е годы она принимала участие в манипуляциях с денежной массой. Они также обвинили ее в том, что она вмешивалась в процесс сбора налогов. Мехмед сразу же попытался успокоить дворцовую кавалерию, еще более ограничив традиционные права евреев, но спустя два года он отменил эти ограничения.