Текст книги "Распускающийся можжевельник (ЛП)"

Автор книги: Кери Лэйк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава 36

В пещере стало темно.

Слишком темно. Холодное дыхание ночи оседает на моей коже, и я кутаюсь в одеяла, ожидая возвращения Риса. Тупая боль в моем животе – это первый приступ боли, дающий мне знать, что она там. Ожидание. Я зажмуриваю глаза и отбрасываю мысли о возможности того, что он может не вернуться.

Что я, возможно, смогу пройти через ужасную боль потери его дважды.

Я бы не стала. И, возможно, оставаться здесь было ошибкой.

Я потеряла слишком много людей, которых любила, самыми жестокими способами, и потеря Риса, моей любимой Шестерки, на этот раз разрушила бы меня навсегда.

Разве это не путь любви? Это как пламя, великолепный дар природы, который затягивает вас в свое тепло. Чем ближе человек становится, тем больше он жертвует собой, пока не сгорает в этом неумолимом огне, желая оцепенеть, когда он превращается всего лишь в пепел на ветру.

Это мой взгляд на любовь.

И все же, все еще мое мазохистское сердце жаждет этого тепла.

Мои мысли вихрем проносятся в моей голове, и в самой гуще всего начинают всплывать заметки из папиного дневника, высвечивая цифру за моими закрытыми веками.

Шестой – тюремный номер.

Антитело.

Мои глаза распахиваются от мысли. Не мысли, а идеи. Идея, которая может оказаться более осуществимой, чем попытка проникнуть в Шолен и развязать войну с великаном.

Шум эхом доносится из-за моей стены. Крики. Я сажусь на кровати, не сводя глаз с двери передо мной. Моя голова говорит мне бежать и посмотреть, что происходит.

Мое сердце говорит мне, что я не могу смотреть в лицо боли.

Моя голова побеждает, и я спускаю ноги с края кровати, бросаюсь через комнату и распахиваю дверь. Стены смыкаются на мне с обеих сторон, пока я несусь по коридору в большую пещеру. Тела носятся вокруг черной массы в центре комнаты, образуя плотный круг, дальше которого я ничего не вижу. Я сосредотачиваюсь на черных кожаных жилетах, собранных в плотную кучку, и задерживаю дыхание.

Ровный стук молотка в моей груди отсчитывает каждый шаг, пока я проталкиваюсь сквозь небольшую толпу и вижу ноги, кровь, руки, кровь, торс, кровь. Тошнота скручивается у меня в животе, пока я не добираюсь до эпицентра бури и не смотрю вниз на Крэнка, лежащего в густой луже крови. Его собственной. Льющейся из ран в груди и ноге. Остальные стоят вокруг него, словно замороженные, не зная, что делать. Бледный оттенок заливает его лицо, и я инстинктивно падаю на колени, прижимая ладони к его ранам. Его тело холодное, как лед, и я уверена, что смерть на расстоянии одного вдоха.

– Мне нужны тряпки! Мой рот произносит слова, за которыми моя голова даже не начинает поспевать.

– Принесите флягу и одеяло!

Люди двигаются по моей команде, и через несколько секунд передо мной предстает небольшая кучка тряпья и фляга. Ригз накрывает одеялом дрожащее тело Крэнка.

В паузе между нами я смотрю на него, стоящего надо мной.

– Рис?

Над маской-черепом, сбившейся у него на шее, его брови хмурятся, посылая резкий укол в мой живот.

– Я не знаю. Он остался с Триппом.

– Что случилось? Паника душит мой голос.

– На этот раз их было слишком много. С ними были… альфы. Его лицо морщится, и он качает головой.

– Один из охранников застрелил Крэнка.

– Рис был жив … когда ты видела его в последний раз. Он был жив, верно?

– Он был жив.

Хорошо, хорошо, хорошо.

Внутри у меня все сжимается, и дрожащими руками я киваю, прижимая тряпки к ране на ноге Крэнка. На вдохе я осмеливаюсь полить рану водой, чтобы взглянуть на нее, но крови собирается больше так же быстро, как ее смывают.

Я уже знаю, что он умрет. Он потерял слишком много крови, и судя по непрерывному потоку, просачивающемуся на тряпки, пострадало что-то серьезное. Попытка извлечь пулю, вероятно, вскрыла бы вену, и он умер бы от усилий.

Однажды папа привел к нашему порогу мужчину, которого ранили в ногу. Я не думала, что кто-то может умереть от пули там, но папа сказал, что он был ранен в бедренную артерию и его нельзя было спасти. Он даже не пытался, что меня обеспокоило.

Ред опускается на колени рядом со мной, ее губы дрожат от сдерживаемых рыданий.

– Надавите на его раны, – говорю я, бросая ей одну из тряпок. Это не принесет никакой пользы, но, по крайней мере, мы попытаемся.

Она прижимает тряпку к дыре у него на груди, и ее глаза встречаются с моими.

– Ты их уже видела?

Я качаю головой, быстро смаргивая водянистый покров.

– Они были вместе. Они остались в стороне.

– О, Чудак. Наконец она не выдерживает и вкладывает свою руку в толстую ладонь байкера.

– Держись.

Проходит еще три минуты, прежде чем дрожь проходит, его рот приоткрывается, а глаза становятся пустыми.

Безжизненный.

Руки все еще прижимаются к его ранам, я опускаю голову, и в пещере становится тихо. Только потрескивание костра можно услышать сквозь сопение позади меня.

– Он ушел, – говорю я, убирая от него руки.

Крики отражаются от стен, и я вскакиваю на ноги, стоя среди небольшой толпы, которая расступается в центре. Из тени входа в пещеру к нам движутся темные силуэты, и в тот момент, когда они попадают в тусклый свет бра, я вглядываюсь в их лица.

Мужчина, одетый в фирменную черную униформу Легиона, спотыкается, его руки связаны за спиной, лицо окровавлено, но узнаваемо.

Дамиан.

Позади него Трипп резко хлопает солдата по спине, и Дэмиан падает на землю.

Следующий прорыв в темный туннель холодит мою кровь.

Иван Эрикссон.

Я не видела его с той ночи, когда сбежала из Калико, но он выглядит так же. Таким же, каким он предстает в моих кошмарах.

Онемение распространяется по моей груди, и мои легкие запираются. Мой инстинкт – спрятаться. Бежать и прятаться. Каждый мускул предупреждающе дрожит, знакомое дыхание страха пробегает по моему позвоночнику, как это было, когда я была заперта в Calico, вынужденная встретиться с ним в каком-то темном углу квартала S.

Как и у Дамиана, его лицо в крови и синяках, глаз заплыл и закрыт. Несмотря на то, что его руки связаны за спиной, один его вид парализует мои мышцы.

Рис шагает за ним, весь в крови, и одним быстрым ударом по спине отправляет его на землю рядом с Дэмианом.

– Где Крэнк? Спрашивает Трипп, проталкиваясь сквозь толпу к безжизненному телу байкера.

Я двигаюсь вместе с другими телами, стараясь не попадаться Ивану на глаза.

Стоя над Крэнком, Трипп смотрит вниз на своего павшего друга, и его губы снова растягиваются в рычании. Он разворачивается лицом к солдатам Легиона.

– Ты. Я собираюсь тебя, блядь, убить! Бросаясь вперед, его тело захватывает Рис, который удерживает его.

– Отпусти меня! Отпусти меня, блядь!

Пробираясь сквозь толпу тел, я замечаю, как Иван отшатывается от Триппа, и я должна поверить, что это он застрелил Крэнка.

– Я хочу, чтобы он умер! Мертв! Трипп звучит как дикое животное, рычащая и лающая дикая собака, когда он толкается и царапается, чтобы убежать от Риса.

– Хватит! Голос Риса гремит по пещере, и Трипп замирает.

Они вдвоем тяжело дышат, и глаза Риса находят меня в толпе. Мой желудок успокаивается при виде него, молчаливой уверенности в его выражении лица, и я сосредотачиваюсь на нем, чтобы не смотреть на Ивана.

Рис хватает Ивана сзади за рубашку, поднимая его на ноги, и Трипп делает то же самое с Дэмианом. Два брата ведут обоих солдат по одному из темных туннелей – в который я никогда не отваживалась идти – и кромешная тьма поглощает их.

Как только они скрываются из виду, толпа снова приходит в движение, и тело Крэнка поднимается с земли рядом со мной, когда Скарбой, которого я теперь знаю как Рэтчета, и Ригз уносят его прочь.

Глава 37

Прошло несколько часов, прежде чем Рис вернулся в комнату, но возможно, это были всего лишь минуты. Несмотря на то, что я завернута в одеяло, леденящий холод в моих костях не проходит, и я лежу на кровати, дрожа в темноте.

Он проскальзывает под одеяло, и тепло, исходящее от его тела, согревает мои мышцы, когда он тянется ко мне. Сначала я не решаюсь повернуться, чтобы отдаться этому теплу.

Но он все равно узнает. Он подумает, что что-то не так, а я не готова сказать ему, что что-то очень не так.

Поэтому я поворачиваюсь к нему лицом. Металлический аромат его кожи успокаивает, и я утыкаюсь лицом в его грудь. Я провел большую часть своей жизни, дистанцируясь от других, но прямо сейчас мне просто нужна тишина. Чувствовать себя заземленным достаточно долго, чтобы успокоиться.

Сильные руки обвиваются вокруг моих плеч, притягивая меня глубже в его тепло.

– Ты дрожишь. Низкий рокот его голоса вибрирует у моей щеки.

– Просто холодно, – лгу я, засовывая руки между нашими телами. Надежно прижавшись к нему, я осмеливаюсь задать вопрос, засевший в моей голове.

– Ты убил их?

– Нет.

– Почему?

– Я знаю одного. Он высокопоставленный солдат. Его отец руководит шоу в Калико. Он, несомненно, говорит об Иване.

– Его убийство навлекло бы на нас войну.

– Так зачем же возвращать его сюда?

– Трипп хотел отомстить за Крэнка. Он отказался оставить его там. Он хотел крови.

– Ты этого не делал?

– Я дал тебе обещание, Рен. Не делать ничего глупого. Убив его, ты подвергнешь себя риску. Я не хочу рисковать твоей жизнью.

– А если бы меня здесь не было?

– Он был бы уже мертв.

– Итак, что ты собираешься с ним делать?

– Подожду. Попробуй заключить сделку. Может быть, Эрикссон и Шолен захотят обменять его на жизнь.

– Обмен на что?

– Те, кого они забрали сегодня вечером. Мы опоздали. Их было слишком много. Всех женщин забрали. На этот раз они не потрудились никого оставить.

– Возможно, у меня есть идея. Но это значит проникнуть внутрь Калико.

– Внутрь не проникнешь.

Я сажусь подальше от него, пытаясь полностью завладеть его вниманием.

– Папа нашел лекарство, Рис. Антитело. Оно основано на твоей крови. У тебя самые высокие титры белка. Если мы сможем заполучить его, мы сможем обменять наш путь в Шолен. По крайней мере, часть его.

– Откуда ты знаешь, что они еще не нашли это? Его лабораторию наверняка разграбили.

Я качаю головой, ложась обратно ему на грудь.

– У папы не было намерений, чтобы они нашли это. Он бы никогда не отдал лекарство вот так.

– Откуда ты знаешь, что он вообще существует?

– Его дневник.

– Тогда почему он не использовал это, чтобы спастись?

Я смотрю на шрам на своем запястье и хмурюсь.

– Потому что ты должен хотеть, чтобы тебя спасли.

Эхо криков

дальше по темному коридору, и я прижимаю руки к ушам, шепча Молитву Господню, пока крадусь на цыпочках. Мой разум говорит мне не смотреть в окна, но нездоровое любопытство берет надо мной верх, и я это делаю. По другую сторону стекла, справа от меня, мальчик со светлыми кудрями. Я почему-то знаю, что это Абель, но он старше, как будто он постарел вместе со мной за все это время.

– Дэни! – кричит он из-за стола, к которому привязан, пинаясь и извиваясь под толстыми кожаными ремнями, стягивающими его руки, грудь и ноги.

Это всего лишь иллюзия, говорю я себе. Ненастоящая.

Передо мной стоит Иван в своей черной униформе, с дьявольской ухмылкой на лице, протягивая мне руку.

– Давай, Дэни. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что это? Осторожно спрашиваю я, отказываясь возвращаться к нему.

– Сюрприз.

Страх пробегает рябью по моему позвоночнику, стуча зубами, когда я следую за ним.

Ничего из этого не реально. Ничего из этого.

Мы останавливаемся перед другим окном. Внутри на окровавленной каталке лежит мужчина с обнаженным черепом, нити его плоти удерживаются металлическими зажимами. Хирург отходит в сторону, и я прижимаю руку к лицу, узнав профиль папы. Несмотря на хитроумные приспособления, удерживающие его на месте, ему удается повернуться ко мне, его губы беззвучно произносят слово Рен.

Или бежать.

Мое сердце колотится в груди, и я бросаюсь на стекло, колотя в окно.

Хирург поворачивается и опускает маску на его лицо.

Холодный кулак страха сжимается вокруг моих легких, когда Шесть смотрит на меня в ответ со своей коварной усмешкой, глаза черные, как у акулы.

– Шшш, – шепчет Иван мне на ухо, просовывая руку мне в штаны. Я чувствую, как его пальцы касаются моих складочек, в то время как другая рука крепко сжимает мой рот. – Я нашел тебя. И на этот раз я уничтожу тебя.

Я вскакиваю с криком, вырывающимся из моей груди. Делая быстрые, прерывистые вдохи, я осматриваю комнату в поисках Ивана.

Руки хватают меня за плечи, и я издаю еще один крик, отрывая их от себя.

– Рен! Голос Риса проникает сквозь щит иллюзии, который не позволяет мне видеть его.

– Рен! Его тон тверже, и его хватка крепче прижимает меня.

Проглатывая сухой комок в горле, я дважды моргаю, замечая мерцающие бра на стене, металлический аромат и сильные руки, тянущие меня, несмотря на протест моего тела.

Я прерывисто выдыхаю, и первый приступ тошноты накрывает мой желудок, когда паника отступает.

– Просто… кошмар.

– Что случилось? Тепло его груди касается моей щеки, когда он притягивает меня к себе.

Качая головой, я вызываю образы Шестого и папы, и я зажимаю глаза, чтобы сдержать слезы. Я не могу сказать ему.

– Ты дрожишь с тех пор, как я вернулся. Леа сказала, что ты отказалась от ужина. А теперь этот кошмар. Что тебя беспокоит?

Я не хочу ничего ему говорить, но присутствие Ивана выбило меня из колеи, и я подозреваю, что чем дольше он здесь, тем хуже будет.

– Я должна тебе кое-что сказать.

Я еще не готова к этому. Я не готова рассказать ему об Иване и ребенке, но не говорить ему слишком похоже на ложь. Я слишком долго хранил эти секреты, и, возможно, пришло время мне встретиться с ними лицом к лицу. Возможно, присутствие Ивана – нечто большее, чем просто волеизъявление судьбы. Может быть, это мое наказание за то, что я игнорирую маленькую девочку, которая иногда зовет меня, умоляя вытащить ее из кошмаров, которые ее окружают. Отвести ее куда-нибудь в безопасное место. Даже если безопасность – иллюзия.

– Иван… – продолжаю я, зная, что пути назад уже нет. Я произнесла его имя. Призналась, что знаю его.

– Я знаю его со времен работы в Калико.

Подо мной грудь Риса поднимается и опускается немного быстрее, чем раньше.

– Он… Мой разум пытается подобрать слова. Те, которые заставляют меня чувствовать себя менее грязной, менее никчемной, менее разрушенной, чем я чувствую себя сейчас.

– Он причинил тебе боль, – заканчивает Рис мою мысль.

Мои пальцы сжимаются в кулак, и я киваю, чувствуя, как его грудь все еще подо мной, с затаенным дыханием.

– Как? Напряженный тон подсказывает мне, что его зубы стиснуты.

– Это всегда был подвал. Он просил меня встретиться с ним там, внизу, где было темно и страшно, в какой-нибудь темной комнате, кишащей жуками и крысами. Я слышала там, внизу, звуки, которые не были естественными. Он навязал мне себя. Я удивлена, что слова слетают с моих губ так быстро, или, возможно, мой разум еще не уловил их.

– В других случаях он использовал предметы. Ему нравилось меня резать. Избивать меня. Сказал мне, что, если я скажу хоть слово, он отправит меня в экспериментальную лабораторию. Все внутри меня говорит мне не поднимать глаз на Риса, но когда я это делаю, становится ясно, что он зол.

Нет. Злой – не то слово.

Если бы я была причиной выражения его лица прямо сейчас, я бы подумала что смотрю в глаза самой смерти.

Горячее дыхание вырывается из его носа, как у бешеного быка, увидевшего красное. Его челюсть сжимается от скрежета зубов. Пальцы впиваются в мою руку, когда он отводит взгляд, молча переваривая то, что я сказал.

– В конце концов я забеременела. Иван пытался меня убить, и я потеряла ребенка.

Он резко принимает сидячее положение и отворачивается от меня.

Слезы наполняют мои глаза, когда я смотрю на его покрытую шрамами спину, совершенно не понимая, что может происходить в его голове прямо сейчас, поэтому я говорю первое, что приходит в голову.

– Я пойму, если ты не захочешь меня сейчас.

Его голова откидывается в сторону, брови хмурятся.

– Это то, что ты думаешь? Я не хочу тебя сейчас?

Слезы размывают его очертания, пока не проливаются на мою щеку, и его лицо снова заостряется.

– Это из-за меня ребенок умер. Я убила его. Я вытираю слезы со своих щек, не в силах смотреть на него со своим признанием. – Я разрушена.

– Мы все разрушены, Рен. У всех нас есть шрамы. Единственная разница между моими и твоими – это то, что ты можешь видеть на коже. Он тянется ко мне, хватает за руку и тащит через кровать. Оказавшись достаточно близко, он сажает меня к себе на колени, и я обвиваю руками его шею. Пальцы запутались в моих волосах, он прижимает меня к своим губам, и я не могу дышать, когда он целует меня, как будто пытается высосать боль из моих легких и освободить меня от этого удушающего чувства вины. Этот ад, в котором я была заперта так долго. Он прижимается своим лбом к моему, его пальцы потирают мою макушку.

– Ты моя, маленькая птичка. Ничто и никто никогда этого не изменит.

Я люблю его. Я пока не могу заставить себя произнести эти слова вслух, опасаясь, что боль услышит меня, но я это делаю.

Я искренне и безвозвратно люблю его.

Глава 38

Холод пробирает до костей по моему позвоночнику пробегает дрожь, и я просыпаюсь. Пустота в моей голове – это не сон и не кошмар. Открыв глаза, я похлопываю по пустой кровати рядом со мной и вдыхаю пьянящий аромат секса, все еще исходящий от простыней. Мой разум говорит мне, что уже утро, но усталость, оставшаяся в моих костях, говорит о том, что я спала всего час, может быть, два.

И все же Риса больше нет.

Поднимаясь с кровати, я осматриваю комнату в поисках его, дрожа от прохладного воздуха, который касается моей обнаженной груди. Складывая руки, чтобы прикрыть их, я соскальзываю с кровати и беру рубашку и джинсы, которые сбросила ранее, натягиваю их, направляясь к двери.

В коридоре темно и тихо. В главной пещере такая же тишина, если не считать тлеющих углей в угасающем костре. Все спят, завернувшись в груды одеял, разбросанных по полу.

До моего слуха доносится слабый звук. Тот, который я знаю слишком хорошо, и даже расстояние от него не может скрыть его знакомство. Человеческие страдания.

Рэтчет лежит навзничь рядом с темным коридором, который взывает ко мне своими мучительными стонами. Я на цыпочках прохожу мимо него, позволяя черному туннелю увлечь меня в свои глубины, пока я пробираюсь к его концу. Гравий хрустит под моими босыми ступнями, и я вздрагиваю от пронзительной боли в пятке.

Чем дальше я иду, тем громче крики. Я продолжаю, пока они не достигают самого резкого пика, и я похлопываю по стене, опускаясь на колени перед маленьким лучом света, который прорезает темноту.

Через замочную скважину я вижу мужчину, лежащего на полу, его руки и ноги связаны так крепко за спиной, что на него почти больно смотреть. Кожа на костяшках его пальцев содрана, оставляя блестящий слой плоти и проглядывающую белизну кости. Только светлые волосы выдают его личность. Иван.

Справа в поле зрения появляется фигура, и мои глаза поднимаются вверх, туда, где Рис стоит над Иваном.

Выражение его лица пустое, таким он иногда выглядит, когда просыпается от кошмаров с расширенными зрачками. Никакого заметного выражения, просто пустота, как будто он ходит во сне.

– Я рассказал … тебе все. В голосе Ивана слышится гнусавый скрежет, как будто его нос наполнен жидкостью.

Рис молча наклоняется, хватая Ивана за шею, и я поражаюсь тому, каким маленьким выглядит солдат рядом с ним. В моих кошмарах он всегда казался намного больше. Ужас в глазах Ивана не подходит для того безжалостного существа, которым я его изобразила в своей голове.

– Я… приказываю… тебе остановиться! Влажный лающий кашель выбрасывает брызги крови в лицо Риса, но это не останавливает его, когда он выпрямляет тело Ивана. Как только он, кажется, удовлетворен своим положением, Рис отводит кулак.

Вот когда я должна открыть дверь. Я должна закричать на то, что он собирается сделать, чтобы заставить его остановиться. Я должна побежать обратно по коридору и предупредить остальных. Я уверена, что если бы я сказала ему остановиться, он бы остановился, но я парализована.

Немая.

Я открываю рот и в ужасе наблюдаю, как Рис бьет Ивана кулаком в грудь, и раздающийся эхом треск – звук, которого я никогда раньше не слышала. Зверского разрушения. Только он снова не отступает.

Крик, скорее животный, чем человеческий, отражается от стен, и когда я прижимаю руку ко рту, чтобы сдержать крик, рвущийся из горла, непрошеные вспышки воспоминаний проносятся в моей голове в быстрой последовательности.

Грохот цепей. Темная комната. Смех Ивана. Щекотание насекомых, бегающих по моей коже. Мучительная боль, разрывающая меня изнутри. Крики. Мои крики. Громкие и ужасные крики разрывают мою грудь.

Я так сильно сжимаю глаза, что вспышки неровного света проникают за мои веки со скрежетом зубов, и когда я открываю их, крики Ивана замирают до бульканья.

Когда Рис наконец поднимает руку, на его ладони остается кровавая масса, все еще пульсирующая в такт последним ударам жизни Ивана. Рис наклоняет голову и смотрит туда, где глаза Ивана выпучиваются, как два блюдца, его мышцы дрожат от шока.

Мое тело отражает его, как будто это мое сердце лежит на ладони Риса. Каждый мускул под моей кожей дрожит, как резиновая лента, готовая лопнуть.

Однако ни страх, ни неверие не завладели моим голосом и не завладели моим телом. Я видела пытки и их ужасные последствия и почувствовала искреннюю боль сочувствия к этим жертвам – невинным людям, которые не заслуживали такой жестокой и бессмысленной смерти. Странный гул под моей кожей, когда я смотрю в замочную скважину, – это не мольба моего тела о сострадании или милосердии, а глубокий уровень удовлетворения. Искупление.

Оправдание.

Злое возбуждение, которое вызывает тошноту у меня в животе.

Я сосредотачиваюсь на Рисе, все еще стоящем на коленях рядом с Иваном, прижав подбородок к его груди, которая поднимается и опускается с легкими вздохами, пока он исследует плоть на своей руке. Как будто отнимать жизнь не сложнее, чем вытирать кровь с его клинка.

Он – воплощенная мести. Дьявол. Мой темный посланник боли и возмездия.

Я должен бояться его, но я не боюсь.

И я знаю почему.

Холодный шепот реальности вызывает мурашки по моей коже, когда правда оседает в моей голове. Мне нравилось наблюдать за болью Ивана. Его страдания. Признание настолько леденящее, что я едва могу признать его в своей голове, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух. Звуки агонии, которые когда-то истекали кровью из моей собственной груди, теперь с садистским удовольствием отдаются у меня в голове. И в самых темных глубинах моей души я жажду большего.

Не только из-за меня, но и из-за каждой жизни, которую он отнял. Из-за каждого ребенка, которого он убил.

Он не заслуживает своего сердца. В любом случае, оно никогда ему не помогало.

Второй крик повторяет первый, и Рис поворачивает голову вправо, где, как я предполагаю, вне поля зрения сидит Дэмиан. Он бросает сердце Ивана на голос, и крик усиливается до ужаса. Возвращая свое внимание обратно к Ивану, Рис вытаскивает длинный ужасный клинок из кобуры и приставляет его острие к горлу Демиана.

Мои мысли возвращаются к словам в папином дневнике, историям которые я уверена, он оставил после себя как поучительную историю о ненависти и ее неосуществимом разрушении. И все же, вот я сижу, наслаждаясь жестокими пытками другого человека.

Стыд гложет мою совесть. Я не могу смотреть.

Падая спиной на землю, я отрываю взгляд от ужаса того, что происходит дальше. Прямо как в моем сне. Еще один череп, который добавится к мрачной коллекции Риса.

Возможно, я действительно сделала его таким. Возможно, я монстр, а он просто способный приспешник.

Я ползу по гравию, спотыкаясь, чтобы подняться на ноги, и вслепую бегу по туннелю обратно к свету.

Подальше от темноты.

Я все еще не сплю, когда дверь открывается, а затем со щелчком закрывается. Повернувшись спиной к Рису, я лежу с миллионом мыслей, проносящихся в моей голове, а именно почему я все еще лежу в его постели. В окружении черепов жертв, которые вероятно умерли столь же ужасной смертью. Я просто предполагаю, что они были такими же плохими людьми.

Однако меня беспокоит не то, что я наблюдала, как Иван умирает жестокой смертью. Он совершил более отвратительные преступления по отношению к другим, и по общему мнению, вероятно заслуживал худшей участи, чем эта.

Я хочу сказать, что все дело было в выражении лица Риса. Никаких эмоций. Никаких колебаний. Никакого контроля.

Это действительно то, о чем я должна спрашивать прямо сейчас, о чем спрашивал бы нормальный человек. В конце концов, я уже испытывала муки его хватки раньше, ожидая, когда смерть заберет меня.

Однако, по какой-то причине, он остановился на мне. Он минуту боролся за свой контроль, но остановился.

Я хотела бы, чтобы мой конфликт имел какое-либо отношение к страху, что он возможно, сделает то же самое со мной во время одного из своих отключений, но это не так.

Я не боюсь Риса. Я никогда не боялась. Даже сейчас, когда увидела его жестокость из первых рук.

И это то, что пугает меня больше всего. Если бы я ничего не сказала об Иване, возможно его бы пощадили, но небольшая часть меня не приняла бы такую несправедливость. Я знаю это. Вот почему я рассказала Рису свой самый темный секрет, тот, который я поклялась никогда никому не рассказывать. Темная сторона моего разума желала этого, и признавшись в своей боли, я отправила Риса на миссию мести.

Потому что я больна. И он тоже. Мы идеальная, запутанная пара, обреченная на боль, подобную печальной трагедии.

Мотылек, влюбившийся в пламя.

Он жнец, а я его ученик.

Возможно, старуха была права. Возможно, я ведьма. Возможно, зло Калико которое когда-то просочилось в мои кости, пробудилось. То, что я ничего не чувствую к Ивану, является доказательством того, что моя кожа онемела, а сердце стало таким же холодным, как жажда мести, которая течет в моей крови.

Та же месть, что руководила руками Риса, пожинающего плоды.

Хруст гравия звучит под его шагами взад-вперед. Это прекращается. Прерывистый вдох и стон. Наступает тишина.

Кровать прогибается, и я зажмуриваю глаза, сворачиваясь в тугой комочек подальше от него.

Я внутренне вздрагиваю от прикосновения его рук к краю моего тела и короткой пряди его волос, которая впивается мне в позвоночник. Он осыпает поцелуями мою кожу, его руки дрожат на мне, такие мягкие, как шепот, танцующий над поверхностью.

– Прости. Мне так жаль. Его тихий голос едва различим, но я чувствую, как его извинения обдают жаром его дыхания мою спину.

Я закрываю глаза, позволяя слезам капать на хлопковую подушку, когда правда всплывает на поверхность над хаосом в моей голове.

Я влюбилась в монстра.

И, возможно, он тоже.