Текст книги "Солнце и тень"

Автор книги: Кеннет Келзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

В этот миг в уборную входит Отец Джордж С., директор лагеря. Он строго спрашивает, что я здесь делаю. Стоя к нему спиной, отвечаю, что просто-напросто мочусь. Расстегиваю ширинку и собираюсь отлить в странного вида писсуар. Вижу, что Отец Джордж ощущает явное облегчение, и сам чувствую уверенность: я могу поступать «как все» и таким образом убедить его, что я не «голубой» и ничего плохого не сделал. Стараясь сохранять спокойствие, умудряюсь помочиться. Директор выходит, явно довольный тем, что все обошлось нормально. Чувствую облегчение: наконец-то пришел конец несправедливым подозрениям и слежке.

Сюжет этого сна представляет для меня большой интерес сразу по нескольким причинам. В нем докучливое вмешательство извне олицетворяет Отец Джордж, католический священник, отвечавший за дисциплину в семинарии, где я учился много лет назад. Помню много забавных случаев, когда он ловил меня и других семинаристов за невинными забавами в коридоре или умывальной, хотя нам было давно пора быть в постели. Во сне я снова ощутил властную строгость, с которой он проводил свои разбирательства. Тем не менее, на этот раз, в отличие от прошлого сна, мне удалось сохранить выдержку и равновесие, несмотря на давление извне. Я продолжал действовать правильно и сохранил осознаваемость до конца сновидения.

Кроме того, этот сон наглядно продемонстрировал еще один простой метод, которым можно пользоваться, чтобы вызвать осознаваемость: нужно заметить, что во сне присутствует какая-то несуразность. Это случилось, когда я посмотрел в зеркало и заметил, что моя борода исчезла. Эта несуразность заставила меня обратиться к опыту и в итоге навела на мысль, что, должно быть, дело происходит во сне. В этот момент, держа ладони перед собой и пристально глядя на них, я получил полное подтверждение своего осознаваемого состояния. Увидев свои руки, я обрел полную осознаваемость и был очень доволен и счастлив, потому что из них, заливая сиянием все вокруг, струился сверкающий, поистине неземной свет. Когда я поглощал и впитывал глазами это яркое сияние, на этот раз исходившее из моих рук, меня снова охватило уже знакомое пьянящее чувство головокружения. Я начинал свыкаться с состоянием осознаваемости: мне стало ясно, что я снова попал в него – в то состояние сознания, которое, притягивая как магнит, воодушевляет и приглашает оставаться в нем как можно дольше.

На этой стадии эксперимента я задал себе вопрос: Как сохранить и продлить осознаваемое равновесие в состоянии осознаваемого сна? Самый удачный ответ на этот вопрос – сравнение осознаваемого сна с опытом детства, когда мы учимся кататься на велосипеде. Помню, как шатко и неуверенно я себя ощущал, когда впервые попробовал объехать школьную спортивную площадку. Сколько раз я терял равновесие и падал, в кровь сбивая коленки! А один раз даже умудрился врезаться прямо в дерево. Однако, упорно тренируясь, я постепенно увеличивал дистанцию, которую мог проехать, не свалившись с велосипеда. В конце концов я научился бесконечно носиться по кругу, никогда не теряя равновесия.

Однако второй аспект обучения искусству сохранять равновесие в состоянии осознаваемого сна явно отличался от езды на велосипеде. Он ощущался скорее как состояние пассивности, совершенно не похожее на велосипедную езду или какое бы то ни было другое занятие или действие. Этот аспект скорее напоминал предельно развитое состояние восприятия, ощущение глубокой чуткости, открытости и готовности к тому, чтобы эти осознаваемые энергии возникли и потекли своим чередом. Пожалуй, принятие – подходящее слово для описания второго аспекта равновесия. Спэрроу использовал для него слово «смирение». Другие авторы говорят об «освобождении» или о «преодолении своего „я“». Когда в осознаваемых сновидениях наступало такое состояние полнейшего принятия, у меня возникало ощущение, будто образы этих снов и чистейшие тонкие энергии, пронизывающие все мое тело, просачиваются в мою осознаваемость. Эти образы возникали не потому, что я их создавал, а потому что в эти редкие, драгоценные мгновения я был готов принять их возникновение. Для меня увеличение осознаваемости означало увеличение принятия этого уникального состояния сознания, его сохранение подразумевало сохранение благодаря такому состоянию принятия, а его продление – готовность принять его продления.

Для меня самого и для большинства моих соотечественников такая степень принятия – явление относительно редкое. Я думаю, причина этого очевидна для большинства читателей. Мы, американцы, живем в обществе, где во главу угла ставятся совсем иные человеческие устремления. Деловитость, вкус к власти, господству, влиянию, накоплению, настойчивость, целеустремленность, напористость и боевитость – вот черты, ставшие характерными для американской нации в целом. Когда-то эти черты были необходимы, чтобы помочь обществу первопроходцев освоить бескрайние, а зачастую и опасные новые земли, на которые пришли наши предки. Сегодня мы задумываемся о возможности сбросить груз этих качеств и раскрыть нашу коллективную душу совсем иной системе ценностей. Так получилось, что мое собственное развитие в процессе осознаваемого сновидчества шло параллельно развитию нашего общества. В своем эксперименте я начал исследовать возможность открыться для восприятия более глубоких чувств и впечатлений, более глубоких радостей и восторгов, которые можно пережить в состоянии осознаваемости.

Следующее осознаваемое сновидение из этой серии совершенно ясно демонстрирует такой сдвиг мысленного равновесия. В нем я несколько раз перемещался между предосознаваемым состоянием и осознаваемым. Вот этот сон:

СПЛЮ Я ИЛИ НЕТ?

20 декабря 1980 года

Я сплю и при этом смутно осознаю, что наверное, нахожусь во сне. Осознаю, что лежу в своей постели лицом вниз и слышу, как в спальню вбегает мой сын Эрик[10]10
  В то время Эрику было четыре с половиной года.


[Закрыть]. «Папа, папа!» – зовет он и легонько теребит меня. Решаю сохранять неподвижность, чтобы не нарушить состояние, и Эрик скоро уходит. Его голос и прикосновение кажутся мне такими реальными, что я начинаю думать: должно быть, это вовсе не сон.

Обстановка меняется. Передо мной прекрасный весенний пейзаж. Кажется, прошло некоторое время, и я думаю, что снова нахожусь во сне. Вижу ярко-красный цветок необычайной, ослепительной красоты и сразу же понимаю, что это сон. Начинаю ощущать знакомый поток чистейшей энергии – он поднимается по груди к голове. Говорю себе: красота этого цветка настолько совершенна, что я уверен в своей осознаваемости. Теперь передо мной высокое розовое дерево, усыпанное тысячами великолепных ярко-красных цветов – похожие на ершики для мытья бутылок, они свисают с конца каждой ветки. Мягко оттолкнувшись от земли, мое тело настойчиво и целеустремленно плывет по воздуху прямо к дереву. Очень пристально и внимательно начинаю рассматривать красные цветы, необычайно чутко впитывая сознанием их облик до мельчайшей подробности. Красота цветов наполняет мое сердце огромной радостью. Потом сознательным волевым усилием я медленно вздымаюсь в воздух и очень осознаваемо и целеустремленно продолжаю рассматривать дерево до самой макушки, находящейся на высоте футов шестидесяти от земли.

Внезапно обстановка снова меняется. На этот раз передо мной красивый молодой человек с тщательно и аккуратно подстриженной каштановой бородкой. Лицо его сияет. На нем серые брюки и опрятный темно-зеленый пуловер. Вдруг он исчезает, и мне хочется чтобы он остался подольше.

Снова слышу, как в спальню вбегает Эрик. Осторожно дотрагиваясь до моей руки, он говорит: «Папа, пора вставать», и старается меня разбудить. Я снова предпочитаю лежать неподвижно, и он скоро уходит. Теперь я не уверен, во сне я или нет. В качестве проверки старательно и сильно моргаю глазами. Ощущение в глазах настолько живое и правдоподобное, что я делаю вывод: должно быть, я Вовсе не во сне. Ощущаю некоторое разочарование.

Обстановка в очередной раз меняется. Теперь я вместе с каким-то хорошо одетым мужчиной лет пятидесяти нахожусь в административном блоке элегантно меблированного фешенебельного отеля. Слышу звуки радио. Думаю, что это стереодиапазон, потому что темп замедлен, а слова и музыка слышны очень ясно. Звучит навязчивый мотивчик, и звучный мужской голос читает рекламу кофе. Думаю, что я менеджер по рекламе, занимающий высокий, хорошо оплачиваемый пост, и в то же время я совершенно уверен, что все это происходит во сне. Прекрасно ощущаю себя в роли менеджера по рекламе, хотя ясно сознаю, что это вовсе не моя сфера деятельности. Я понимаю, что не испытываю ни малейшего интереса к этой работе, и прихожу к решительному выводу, что наверняка нахожусь во сне.

Решаю покончить со всеми этими эпизодами и, сохраняя осознаваемость, умышленным усилием воли просыпаюсь.

Проснувшись, я понял, что все пережитое действительно было сном и что я несколько раз переходил из осознаваемого состояния в предосознаваемое и обратно. Это меня поразило. Сон был довольно длинным, и навряд ли я запомнил его полностью. И все же никогда не забуду ослепительной красоты тысяч мохнатых цветков, усыпавших высокое розовое дерево. Я ощущал невероятную радость оттого, что мог так близко их разглядывать, целиком погружаясь в них и произвольно перемещая тело сновидения в любую точку этой картины.

Благодаря обретенной во сне способности летать и свободно передвигаться и мог разглядывать изумительные цветы под любым углом и с любого расстояния, пока их красота меня совершенно не ошеломила. Перемещаясь из предосознаваемого состояния в осознаваемое и обратно, я приобрел ценный опыт – умение сохранять уравновешенность во сне, точно так же, как в детстве приобрел умение сохранять равновесие при езде на велосипеде. По мере развития эксперимента, повторяя эту практику снова и снова, я понял, что ощутимо продвигаюсь вперед.

В этом сне мое сознание несколько раз перемещалось из обычного сна в предосознаваемое состояние, из него – в осознаваемое и обратно. Такая склонность сознания к перемещению стала для меня источником интригующих вопросов. Проснувшись, я поговорил с Чарлин и Эриком, и оба заверили меня, что в течение последнего часа Эрик ни разу не входил в мою спальню. На самом деле все это время дверь спальни оставалась закрытой, и он не мог бы ее открыть, потому что над дверной ручкой находился специальный пластмассовый предохранитель, не дающий маленькому ребенку повернуть ручку. Поэтому, пребывая в состоянии бодрствования, я был вынужден сделать вывод, что в действительности Эрик не входил в спальню и что мне это только приснилось. Отсюда вытекала интересная дилемма: эта часть сна была столь яркой и подробной, что я был убежден (находясь во сне), что сынишка входил в спальню и пытался меня разбудить. Проверка, которую я для себя придумал (во сне сильно моргнуть глазами), тоже не смогла дать ответа на вопрос «Сплю я или нет?» Ведь мне просто приснилось, что я моргнул! Хотя я находился в теле сновидения, ощущение было точно таким же, будто я моргнул глазами, находясь в обычном, физическом теле. Этот маленький эксперимент лишний раз подтвердил слова Скотта Спэрроу, что экспериментирующему с осознаваемым сновидением «не следует делать попытки измерить осознаваемый сон мерками яви» [34, с. 47]. Обретенный опыт показал мне, насколько просто сновидец может обмануться, если для того, чтобы определить, спит он или нет, пробует во сне ущипнуть себя, моргнуть глазами или выполнить какое-то другое простое действие: ведь любое из этих действий можно живо и правдоподобно совершить и находясь в теле сновидений.

Прочитав запись в дневнике сновидений, относящуюся к тому времени, я обнаружил, что в то утро с 5.30 до 6.30 занимался медитацией. Эту раннюю утреннюю медитацию я тоже закончил самовнушением – заснув, достичь состояния осознаваемости. Теперь я понял, что для меня этот конкретный метод оказался вполне действенным, поскольку около 7.30 я пробудился после осознаваемого сновидения.

У меня не возникло желания анализировать это сновидение или применить к нему какие-то психотерапевтические методы. Я испытывал чувство завершенности, обычное для многих сновидцев – будто мой сон являл собой произведение искусства. Такое чувство завершенности и целостности – одна из особенностей, четко отличающих многие осознаваемые сновидения от обычных снов. Большинство школ психотерапии обычно базируется на основной идее Фрейда, согласно которой сновидение выражает содержимое бессознательного разума и обычно ставит перед сновидцем некую проблему, которую ему предстоит решить. Однако многие из осознаваемых сновидений совершенно не проблематичны: кажется, что они являются порождением иной категории или области сознания. В этом качестве они не только помогают сновидцу разрешить свои личные проблемы, хотя это, безусловно, тоже может быть одной из их функций, но и служат многим другим важным целям.

Фриц Перлз, отец гештальт-терапии, часто говорил о том, что сновидения изображают «незавершенные дела» из прошлого самого сновидца, таким образом давая ему возможность довести до конца некую неразрешенную психологическую проблему [31, с. 69]. Выступая с позиции психотерапевта, я не нахожу никаких существенных противоречий между работами Фрейда, Юнга, Перлза и других психотерапевтов и результатами осознаваемых сновидений. Однако я твердо уверен, что одна из наиболее сложных задач, с которой могут столкнуться психотерапевты при подходе к осознаваемым сновидениям – это необходимость отступить от традиционного проблемно-ориентированного взгляда. Только в этом случае им удастся понять, что осознаваемые сновидения скорее всего служат сновидцу на совсем ином уровне. Осознаваемое сновидение скорее знакомит с чистой природой сознания, нежели открывает перед сновидцем конкретные нарушения в его сознании. Оно скорее повествует о чем-то имеющем отношение к общей эволюции сознания, нежели изображает нечто связанное с конкретной «остановкой развития» у конкретного сновидца. В качестве своей первейшей функции осознаваемое сновидение вероятнее всего проявляет внутреннюю радость и творческую способность сновидца, обращение же к его эмоциональным проблемам есть функция второстепенная. Короче говоря, осознаваемое сновидение – носитель скорее добрых вестей, нежели дурных.

Если продолжить размышления в том же русле, можно предположить, что любителю, интересующемуся сновидениями, скорее всего придется сделать такую же поправку в своем подходе к осознаваемым снам. Возможно, он поддастся искушению задать расхожий вопрос: «Что же означает этот сон?» Стремление толковать сны настолько глубоко укоренилось в современной культуре, что у некоторых людей могут возникнуть трудности в формировании иного подхода к сновидениям. Тысячи лет мы были настолько обусловлены культурой, подталкивающей нас к поиску смысла снов, что некоторым новичкам в области осознаваемых сновидений придется коренным образом изменить свою позицию, чтобы научиться подходить к ним творчески. Просто-напросто ценить осознаваемое сновидение, наслаждаться им, окунуться в его свет, в его яркие образы и краски – вот, наверное, главный творческий отклик, который должно рождать большинство осознаваемых сновидений. Я не хочу сказать, что осознаваемые сновидения не несут нам вести или откровения. Так тоже бывает, хотя эти вести часто обладают гораздо более высокой или гораздо более тонкой природой, чем обыкновенные сны. Осознаваемое сновидение – искусный учитель. В ходе своего эксперимента я неоднократно убеждался в этом.

Я часто с восхищением размышлял об огромном творческом потенциале состояния осознаваемого сновидения. Сколько блестящих открытий, прозрений и гениальных произведений могло бы появиться, умей сновидец сохранять тонкое внутреннее равновесие достаточно долго! Если бы сновидец мог продлевать состояние осознаваемости так долго, чтобы его хватило на сочинение стихотворения или песни от начала до конца или, может быть, на анализ и решение какой-то экономической проблемы, которая принесла бы выгоду наяву, это позволило бы ему очень высоко подняться над миром обычных сновидений. Любого человека, настолько овладевшего своими внутренними ресурсами, должно переполнять чувство собственного достоинства, уверенности в себе и в своих силах. Прежде чем принять какое-то жизненно важное решение, такой человек скорее всего скажет: «С этим делом нужно переспать. Дайте мне несколько дней, чтобы прокрутить его в бессознательном». И он знает, о чем говорит. В осознаваемом сновидении его ждет тайный духовный консультант.

И вот на этом этапе эксперимента я стал задаваться вопросами: Возможно ли поддерживать творческий поток образов, слов и мыслей, пребывая в осознаваемом состоянии? Можно ли в осознаваемом сновидении создать что-то стоящее? Начало ответам на эти вопросы положило следующее осознаваемое сновидение из этой серии.

СНОВА ОСОЗНАВАЕМОСТЬ

23 декабря 1980 года

Я вижу сон и знаю, что это сон. Чтобы проверить свою осознаваемость, думаю, что сейчас передо мной появятся мои ладони, и обе ладони немедленно появляются. От волнения мысли стремительно ускоряют бег, и я думаю: «Ага! Вот и мои руки... Метод Кастанеды действительно работает... Это уже второе осознаваемое сновидение за последние несколько дней».

Внимательно разглядываю левую ладонь и замечаю, что обручальное кольцо исчезло. На том месте, где оно было раньше, вижу две параллельные розовые полоски – след от кольца. Указательным пальцем правой руки легонько потираю полоски и с удивлением нащупываю кольцо. Совершенно отчетливо чувствую его на ощупь, но увидеть не могу.

Раз уж я нахожусь в осознаваемом состоянии, – думаю я, – попробую что-нибудь создать во сне. Ищу в мыслях какой-нибудь образ или представление и чувствую, что меня выбрасывает из осознаваемости и переносит в состояние обычного сна. Тонкое равновесие энергий нарушается, и я понимаю, что утратил власть над ним. Просыпаюсь с отчетливым пониманием того, как спокоен и уравновешен должен быть ум, чтобы долго сохранять состояние осознаваемости. Теперь я знаю: чтобы заниматься творчеством, находясь в таком неустойчивом состоянии, мне предстоит научиться сохранять внутреннее равновесие в течение неограниченного времени.

Записывая этот сон, вспоминаю отчетливое чувство нарушения внутренних энергий. Помню, что во сне хотел предотвратить его, но не сумел. Каким-то образом я снова «выпал» в состояние обычного сна, ясно осознавая ощущение падения. В этом сне я уже не мог сохранять осознаваемость. Так я убедился, что человеку, который стремится постоянно иметь осознаваемые сновидения, скорее всего придется много раз пройти через подобные переживания «падения» или «потери», прежде чем он научится сохранять осознаваемость столько времени, сколько пожелает. Я начал подозревать: как в детстве мне приходилось сотни раз падать с велосипеда, пока я полностью не свыкся с чувством равновесия, так и здесь мне придется еще много-много раз пережить это чувство выпадения из осознаваемого сна.

Еще один интересный момент, который я счел нужным отметить в сновидении «Осознаваемость возвращается», это исчезновение обручального кольца. Хотя во сне его можно было нащупать пальцем (то есть оно осязаемо присутствовало), для глаз оно оставалось невидимым (отсутствующим). Одно из моих пяти чувств могло его обнаружить, остальные же оказались бессильны. До чего же ненадежны наши чувства, – подумал я, – до чего легко любое из них может нас обмануть! Обручальное кольцо – символ моей связи с женщиной в жизни и, соответственно, символ связи с женским началом (сознанием) в душевной жизни. Я понял: этот сон содержал для меня важную весть, подсказывая, что моя связь с женским или эмоциональным аспектом остается недостаточно прочной. Я мог его коснуться, но не мог увидеть. Оно наполовину присутствовало и в то же время наполовину отсутствовало. Результат моего самоанализа гласил: в настоящее время мой подход к осознаваемым сновидениям все еще содержит слишком много желания их увидеть и одновременно недостаточно готовности их принять. В моей личности присутствует и всегда, с самого детства присутствовал очень сильный «мужской» подход, которому свойственны сила воли, порядок, стремление к цели, умысел и властность. Соответственно «женский подход», характеризуемый доверием, терпением, пассивным отношением к цели и настроением «будь что будет», оказался менее развитым. Я понял, что если хочу достичь наиболее полного взаимного обогащения между обоими аспектами своей души, придется развить в себе эти недостающие женские качества.

Во время эксперимента с осознаваемым сновидением символ недостающего женского элемента являлся мне несколько раз[11]11
  Как пример этой повторяющейся в сновидениях темы см. мои сны: «Ампутация», в главе 5, «Пришествие змеиной силы» в главе 6 и другие.


[Закрыть]. То, что он упорно повторялся, навело меня на мысль, что я не могу отмахнуться от его смысла или важности. Ряд повторяющихся снов, образов или тем – один из самых верных способов, который использует бессознательный ум, чтобы терпеливо и настойчиво напоминать сновидцу о том направлении, в котором ему следует развиваться, дабы обрести большую целостность. Поэтому на данном этапе я стал сосредотачивать сознательный ум на большем доверии к процессу и более спокойному отношению к нему, чтобы таким образом позволить эксперименту идти своим чередом. Эта повторяющаяся тема – углубление чувства доверия в ходе творческого процесса – стала для меня предметом, о котором я буду время от времени размышлять: до конца эксперимента, а возможно и до конца жизни.