Текст книги "На грани тьмы (ЛП)"

Автор книги: Кайла Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Потому что Октавия не должна была об этом знать. Она бы что-нибудь сделала. Рассказала бы кому-нибудь. Украла бы и попыталась продать ради денег на наркотики. Мы не могли так рисковать.

– Ты могла бы мне сказать, – произнесла Квинн, чувствуя себя уязвленной.

– Тебе незачем было знать.

Она надула нижнюю губу. Она понимала, что ведет себя по-детски, но ничего не могла с собой поделать. Бабушка и дедушка хранили от нее огромный секрет.

– А теперь?

Бабушка пожала плечами.

– Теперь ты должна знать.

– Я бы не сказала Октавии. Ты могла бы мне доверять.

Лицо бабушки смягчилось.

– Дело не в том, что я не доверяла тебе, Квинн. Когда ты была маленькой, ты могла случайно проболтаться. А когда ты стала старше… Я думаю, мы просто привыкли держать это в секрете, и мы просто продолжали в том же духе. И мы не то, чтобы возили полные грузовики под носом у тебя. У нас не было на это денег. Просто кое-что здесь и там, пара лишних банок при каждой поездке за продуктами. После тридцати лет все это накапливается.

Квинн покачала головой в изумлении.

– Можешь повторить это еще раз.

Это хорошо. Очень хорошо. Ей не нужно больше беспокоиться о том, что она умрет от голода, но и не нужно беспокоиться о бабушке. Вся эта еда. Если понадобится, они смогут питаться годами.

Мысленно она извинилась перед дедушкой за все те разы, когда закатывала глаза на его лекции о готовности. Все бабушкины, казалось бы, бессмысленные старомодные навыки теперь спасали им жизнь.

– Не могу поверить, что я забыла об этом. – Бабушка указала на мусорный бак из оцинкованной стали в углу. Крышка была заклеена токопроводящей лентой. – Это сделал дедушка. Это самодельная клетка Фарадея. Крышка очень плотная. Он обклеил ее картоном и алюминиевой фольгой изнутри для дополнительной защиты.

Клетка Фарадея должна была защитить электронику внутри от ЭМИ. Квинн понадобилось несколько минут, чтобы открыть ее. Она отложила крышку в сторону и достала радиоприемник, пару раций, пару светодиодных фонариков и электронную читалку «Киндл».

– Эта электронная книга полна справочной литературы и книг по выживанию. Лекарственные травы, съедобные растения, первая помощь в дикой природе, как пережить ядерные осадки, как построить дом на источнике и уборную. И Библия, конечно. Обычный набор для чтения на пляже.

Квинн фыркнула, чтобы не расплакаться. Она представила, как дедушка тщательно и с любовью упаковывает каждый предмет, надеясь, что он никогда не понадобится, но все равно готовясь.

– Просто на случай, если меня не будет рядом, чтобы научить тебя. – Бабушка пожала плечами. – Никто не живет вечно, знаешь ли. Даже я.

– Я уверена, что ты слишком упряма, чтобы умереть. – Квинн поставила все на соседнюю полку и достала последние несколько предметов – старый айпод и солнечное зарядное устройство.

– Ему понадобилось много времени, чтобы накопить на это солнечное зарядное устройство. – Бабушка прочистила горло, ее голос внезапно огрубел. – У нас есть шнур, который подойдет и к электронной читалке. Айпод… в нем все его любимые песни. Он хотел… он хотел, чтобы у тебя была музыка, пока ты рисуешь.

Квинн сглотнула и поспешно вытерла глаза.

– Бабушка, я…

– О, тише, малышка. – Бабушка помахала рукой в воздухе. – Не надо на меня так нежно смотреть.

– Хорошо, тогда… спасибо тебе.

– Мы бы положили туда гораздо больше, если бы у нас были деньги.

Квинн положила в карман айпод и зарядное устройство. Она не могла дождаться, когда сможет поделиться им с Майло. Какими большими станут его глаза, как засветится все его лицо. Она не могла дождаться, когда включит его и услышит песни, которые дедушка выбрал специально для нее.

– Это… это прекрасно.

– Квинн? – Голос Майло доносился из кухни. – Где ты?

– Мы в подвале. – Она быстро выпрямилась. Будет лучше, если Майло не увидит, что здесь внизу. – Уже иду!

– Я выберу несколько вещей, которые нужно поднять, – сказала бабушка.

– Не пытайся поднимать коробки сама, – велела Квинн. – Я спущусь позже и отнесу все, что ты отложила.

Она поспешила через потайную комнату в подвал и на кухню. На лестнице она чуть не споткнулась о Локи. Он мяукнул и бросился вперед. Быстро пробежав через кухню, он заскочил в гостиную и запрыгнул на диван у ног Майло.

Майло лежал, свернувшись калачиком на боку, обхватив живот тонкими руками. Его черные кудри влажно прилипли к щекам и лбу. Кожа стала бледной и восковой. Слишком бледной.

– Посмотри, что я нашла! Спрятанное сокровище! – Квинн уже собиралась вытащить айпод, но замешкалась. Вместо этого она наклонилась над ним и прижала тыльную сторону ладони к его лбу, как бабушка делала с ней сотни раз.

Ее грудь сжалась. Он весь горел.

– Майло? Ты в порядке?

– Я чувствую себя не очень хорошо, – Майло повернул голову и его вырвало на пол.

Глава 43

Пайк

День двенадцатый

«Вот он». Из темноты появился коричневый двухэтажный дом. Большая терраса. Две пары французских двойных дверей. Отблеск свечей в окнах.

Пайк не мог видеть дым из трубы, но чувствовал запах.

Его лицо заледенело, обветренные губы потрескались, но он все же сумел улыбнуться, не обращая внимание на боль. Дом с людьми внутри. Может быть, семья. Если ему повезет.

Он поднялся по ступенькам на террасу, пробираясь по снегу высотой по колено, спотыкаясь о собственные онемевшие ноги. Постучал в стекло, сначала довольно тихо, но никто не услышал его внутри. Он стиснул зубы и стукнул кулаком сильнее.

К французским дверям подошел мужчина, одетый в тяжелую зимнюю одежду, охотничья камуфлированная шапка низко надвинута на лоб, в руках – охотничье ружье «Ремингтон».

Хозяин дома направил оружие на грудь Пайка через стекло. Открывать дверь он не стал.

На мгновение они уставились друг на друга, рот мужчины шевельнулся – несомненно угроза, вроде: «Убирайся отсюда, или я буду стрелять, не думай, что не буду», – но Пайк не мог расслышать ни слова в метель.

Маленький мальчик с растрепанными волосами лет пяти-шести забрел на кухню следом за отцом, сонно потирая глаза. Под красной зимней курткой, шарфом и ботинками на нем была клетчатая рождественская пижама.

Пайк поднял обе руки в жесте капитуляции, символе мира. Он разжал жесткие пальцы и взял в руки предмет, который ему едва удалось вытащить из кармана мгновение назад. Его жетон. Значок офицера запаса, но он выглядел вполне настоящим.

Выражение лица мужчины изменилось с подозрения на облегчение, а затем на беспокойство. Улыбка Пайка стала шире, его маска опустилась на место.

Значок стал его секретным оружием. Он помог проникнуть внутрь. Пайку не требовалось оружие, чтобы покончить с этими людьми. Пара кухонных ножей. Его собственные голые руки – даже замерзшие и онемевшие. Он не сомневался, что сможет это сделать, даже против вооруженного противника.

Мужчины, привыкшие охотиться на беззащитных хищных животных, не имели ни малейшего представления о том, как убить человека. Дело тут скорее в психологии – в инстинкте избегать убийства себе подобных. Они колебались, все они. Ну, большинство из них.

В этот момент нерешительности Пайк наносил удар. Или даже раньше, когда человек все еще перечислял свои угрозы, все еще пытался оставаться человеком, прибегая к насилию только в крайнем случае.

Обычно это оказывалось их роковой ошибкой. Насилие наиболее эффективно в качестве первого средства, а не последнего. Никак не последнего.

Но не в этом случае.

Пайк находился в ослабленном состоянии. Он не настолько самонадеян, чтобы не знать ограничений своего тела. Ему нужна помощь. Эти люди могли оказать ему помощь.

Мужчина отпер французскую дверь. Пайку пришлось отбить слой снега, прежде чем они смогли открыть дверь настолько, чтобы он смог проскользнуть внутрь.

Жена мужчины материализовалась и помогла Пайку сесть на кухонный стул, бормоча над ним, призывая дочь принести одеяла, поторопиться, приказывая мужу поставить на плиту суп и, ради всего святого, снять с этого человека обледеневшую одежду.

Улыбка Пайка стала еще шире.

Он позволит этим людям сделать свое доброе дело. Пусть они позаботятся об этом бедном полицейском, который упал в реку при исполнении служебных обязанностей, преследуя пару убийц из этого города, рискуя жизнью, чтобы обезопасить всех.

Может быть, он их убьет. Сложит как дрова перед рождественской елкой с мишурой и украшениями – все еще стоящей у пылающего камина.

А может, и нет. Он может быть великодушным. Щедрым, как бог на горе Олимп, смотрящий вниз на разбегающихся муравьев. Раздави этого. Отпусти того.

Может быть, он прибережет свою жажду крови для девчонки и ее солдата.

Он улыбнулся и поблагодарил маленького мальчика, который опустился на колени у ног Пайка и расшнуровал его залитые водой ботинки. Жена – средних лет, симпатичная и безобидная – помогла ему снять куртку и накинула на плечи одеяло.

Когда он оттаял, высох и согрелся, оделся в свежую одежду и наелся вкусного горячего овощного супа, то достал сигареты и зажигалку Зиппо. Они оказались залиты водой. Но у него осталась вторая пачка – нераспечатанная, все еще в целлофановой упаковке. Пайк вскрыл ее, поднес сигарету к губам и щелкнул зажигалкой. Щелк, щелк, щелк.

Семья собралась вокруг него, наблюдая с любопытством и немного настороженно. Он не спросил, можно ли ему курить. Ему наплевать на их желания. Они его нисколько не волновали.

Пайк зажег сигарету и глубоко затянулся, выдохнув полный рот дыма с ароматом гвоздики. Постепенно его нервы успокоились. Ум обострился, мысли стали кристаллизоваться и проясняться. Щелк, щелк, щелк.

Да, он оставит их в живых. Позволит себе восстановиться, набраться сил. Если он застрял в этой метели, то и они тоже. Они тоже где-то здесь, застряли в том же городке.

Они должны считать его мертвым. Пусть так и думают.

Когда он наконец придет за ними, когда осуществит свою особенно жестокую и приятную месть, как они удивятся. Как они будут поражены.

Он представлял себе их лица, представлял каждый момент, когда ужас окончательно оформится – расширяющиеся глаза, зияющие рты, скачок пульса в уязвимом горле.

Сначала девчонка. Ханна и ребенок, которого она носила. Его ребенок.

Может быть, он убьет это визжащее существо, как и предыдущее. А может, проявит великодушие и позволит ему жить. Может быть, он заберет его домой и подарит своей матери, как внука, о котором она всегда мечтала. Если это будет мальчик, он мог бы даже вылепить его по своему образу и подобию.

Пайк не имел ни малейшего желания воспитывать это существо, но в идее оставить ребенка Ханны в Фолл-Крике, где никто никогда не узнает, кто он на самом деле и как появился на свет, и что стало с его матерью, заключалась некая восхитительная ирония.

Так много манящих вариантов.

Он будет наслаждаться каждой проклятой секундой.

Глава 44

Ноа

День двенадцатый

– Мы сделали это, – сказал Ноа. – Мы покончили с ними. Поймали тех, кто убил твою семью.

Бишоп мрачно смотрел в свою кружку с горячим яблочным сидром. Он держал ее в руках, чтобы согреться.

– Я знаю. Я был там.

Ноа сдвинулся на своем барном стуле. Бишоп не выглядел счастливым, не выглядел удовлетворенным.

– Мы восстановили справедливость.

– Что такое справедливость, Ноа? Привязать тех парней к снегоходу и истязать их? Так выглядит справедливость?

Ноа оглядел бар. Они находились в таверне «Файерсайд» через дорогу от церкви Кроссвей, где Бишоп по-прежнему несколько часов в день заведовал продовольственной кладовой.

Было всего девять утра, и Бишоп с Ноа решили сделать столь необходимый перерыв.

У Донована Миллера, владельца таверны, не было генератора, но он включал несколько переносных обогревателей, пока не закончился пропан. Холодный солнечный свет, проникающий через окна, давал достаточно тепла в дневное время.

Спиртного оставалось немного, но Бишоп все равно не пил. Ноа взял стакан рома. Он ограничился одним стаканом, поскольку формально находился на работе. Не то чтобы он собирался получать зарплату в ближайшее время.

Обычно Ноа никогда не пил в рабочее время. Но ситуация сложилась ненормальная. Его голова раскалывалась, а желудок болел. Он хотел чувствовать себя триумфатором. Победителем.

Один взгляд на лицо Бишопа украл его славу.

Ноа понизил голос.

– Они пытали твою семью.

– Да. Я знаю это как никто другой. Но есть способы добиться справедливости, которые принесут мир обществу. Это был не он.

Ноа потягивал свой напиток и оглядывал зал позади себя. Несколько пар сидели за столиками вдоль дальней стены бара.

Дэйв Фаррис помахал рукой. Он сидел с Майком Дунканом, племянником Майка, Джамалом, и Дэррилом Виггинсом, управляющим банка, который по-прежнему оставался закрытым. Все трое были членами совета. Они наклонились вперед, разговаривая вполголоса.

После казни, состоявшейся два дня назад, все выглядели подавленными. Если люди и не успокоились, то, по крайней мере, они больше не бунтовали.

Ноа обернулся.

– Что мы должны были сделать тогда? Оставить их в живых? Запереть и тратить силы, которые нужны нам в других местах, на их охрану до бесконечности? Кормить драгоценными ресурсами, пока наши собственные дети голодают?

Бишоп поморщился.

Ноа сразу же пожалел о своих словах.

– Прости меня.

Глаза Бишопа были красными и стеклянными от многодневной скорби. Его широкое смуглое лицо оставалось тем же самым лицом, которое Ноа знал много лет, и в то же время оно казалось другим.

В нем появилась пустота – словно горе прочно заняло место во всем, что составляло личность Бишопа, навсегда его изменив.

Ноа знал это чувство. Знал досконально. Незаметно он коснулся своего обручального кольца, покрутил его на пальце. Даже его собственная потеря и печаль не шли ни в какое сравнение с утратой жены и детей, вырванных из рук Бишопа в акте варварского, дикого насилия.

Бишоп оторвал руку от кружки и коснулся предплечья Ноа.

– Я знаю, друг. Помню, что ты рисковал своей жизнью, чтобы поймать этих людей. Я благодарен тебе за это. Пожалуйста, не воспринимай мою замкнутость как неблагодарность. Я все еще в процессе. Все еще разбираюсь со всем в своей голове и сердце. Спорю с Богом, как Иаков, если угодно.

– Не торопись. Потрать столько времени, сколько тебе нужно.

Бишоп молчал несколько минут.

– Я тоже человек, Ноа. Я не могу притворяться, что в моем сердце нет гнева. Что я не хотел смерти этих людей, что не представлял, как буду вырывать их конечности из тел голыми руками, снова и снова. – Его глубокий баритон прорезался болью. – Что я не вижу лица моих маленьких девочек, каждую секунду каждого дня. Страх и ужас, которые я не смог успокоить. Боль, которую не смог остановить. Что не вижу прекрасных глаз Дафны, вечно осуждающих меня за то, что я не смог их спасти.

Он поднял кружку, посмотрел на нее в бесплодном отчаянии и хлопнул ею по столешнице с такой силой, что сидр брызнул по сторонам.

Несколько человек взглянули на них, поняли, кто это, и быстро отвернулись. Их лица выражали жалость, смешанную с чувством вины и облегчения.

У Ноа сжалась грудь. Он пережил годы таких же взглядов. Тогда он тоже их ненавидел.

– Я не против самообороны или насилия, когда это необходимо для защиты тех, кто в ней нуждается, – тихо сказал Бишоп. – Я служил своей стране. Но это… то, как это произошло… это была месть, а не справедливость. Мир одичал и становится все суровее. Он полон страха, гнева и ненависти. Если не будем осторожны, мы станем такими же, как враг, против которого, как утверждаем, мы боремся.

Ноа вздрогнул. В его голове промелькнуло видение разбитого, окровавленного лица Билли. Джулиан целится из пистолета, а Ноа стоит там, ничего не делая.

– Мы не станем.

– Откуда ты знаешь? Как мы сохраним нашу человечность? Наши души?

О душах Ноа ничего не знал. Это относилось к духовной сфере, к церкви.

Роль служителя закона заключалась в поддержании правопорядка и защите людей. Когда плохие парни шли на все ради своего выигрыша, хорошие парни должны играть так же грязно, чтобы их победить.

Он говорил себе это снова и снова. Может быть, в конце концов он поверит в это.

– Чтобы выжить, возможно, нам нужно на время отбросить нашу человечность.

Бишоп напрягся.

– Это не то, как я хочу жить.

Ноа покачал головой, внезапно разозлившись, хотя сам не знал почему.

– Тогда, может быть, ты дурак.

– Может быть, – с готовностью согласился Бишоп. Он не был человеком, которого легко оскорбить или спровоцировать. – Я не претендую на то, что у меня есть ответы на все вопросы.

Ноа сдулся.

– Никто не претендует.

Через несколько мгновений Бишоп вздохнул.

– Я смирился с собой, со своей верой, со своим Богом. Я не сломаюсь. Какое-то время я думал, что могу. Но теперь знаю, что не сломаюсь. Я не позволю им превратить меня в человека горечи и ненависти. Я тот, кто есть. Я выбираю любовь вместо ненависти. Радость вместо горечи.

Ноа развел руками.

– Как ты можешь говорить о радости и любви после всего этого?

– Из-за надежды, – объяснил Бишоп. – И веры. Я верю, что снова увижу свою жену и дочерей. Но мое время еще не пришло. Пока еще здесь, я буду творить добро. Это мой выбор. Никто не может отнять его у меня.

Он все еще оставался человеком, опустошенным горем, но в его глазах появилось что-то еще. Чувство решимости, возможно, даже покоя.

Ноа хотел, чтобы от Бишопа веяло покоем. Он жаждал его, безумно желал, но сам никогда его не испытывал. Даже малой толики этого.

Бишоп потерял все и все еще верил.

– Ты хороший человек, Бишоп. Хотел бы я быть хоть наполовину таким же хорошим, как ты.

Бишоп сделал длинный глоток сидра. Он вытер рот рукавом своей кожаной куртки.

– Ты тот, кем решаешь быть, Ноа. Это все, что есть в жизни. Серия выборов. И похоже, что тебе предстоит сделать несколько очень серьезных выборов.

Ноа понизил голос.

– Ты имеешь в виду с ополчением.

– Я имею в виду кучу всего.

Ноа чувствовал, что разрывается между своими привязанностями. К Розамонд, Джулиану и городу. Бишопу, Квинн и Молли, которые не понимали, на какие компромиссы им пришлось пойти, чтобы защитить Фолл-Крик.

– Я должен думать обо всем городе, Бишоп. На мне лежит большая ответственность.

Бишоп надел перчатки и натянул большую оранжевую парку поверх своей кожаной куртки и такой же оранжевой гавайской рубашки.

– Тебе не нужно мне это объяснять. Просто помни, перед кем ты несешь ответственность.

Ноа вздрогнул.

– Я помню.

Произошло что-то, чего Ноа не мог понять. Как будто на песке прочертили некую черту. И он все еще не определился, по какую сторону этой черты находится.

Бишоп отодвинул табурет, достал из кармана куртки нераспечатанную коробку пластырей и положил ее на стойку. Кивком головы он указал Доновану на коробку, и тот принял обмен. Ноа заплатил за свой напиток двумя рулонами туалетной бумаги.

Бишоп горько улыбнулся. Улыбка не достигла его глаз.

– Кто бы мог подумать, как быстро зеленые бумажки становятся бесполезными. Как быстро пластыри и пули становятся валютой.

– И лекарства, – добавил Ноа. Это как раз то, в чем ополченцы преуспели. Благодаря Саттеру у Ноа появился запас спасительного гидрокортизона для Майло на два-три года.

– Без сомнения. – Бишоп провел рукой по своему афро. Тень пересекла его лицо. – Я молюсь за тебя, Ноа.

Чувство вины укололо Ноа. Прежде чем он успел что-то сказать, его рация затрещала.

– Шеридан, прием? Где ты?

– Прием, Джулиан. Я в баре с Бишопом.

– У нас проблема в приюте. Куча людей больны. По-настоящему больны. Шен Ли уже здесь, но он мало что может сделать. Можешь найти шефа Бриггса и приехать сюда как можно быстрее?

У Ноа пересохло во рту. Он быстро встал, достал из бумажника немного денег и понял, что у него ничего не осталось. Просто старая привычка.

– Сколько человек, Джулиан?

– Больше сотни. И с каждой минутой все у большего количества проявляются симптомы. – В голосе Джулиана, даже через рацию, отчетливо слышалось напряжение. – У нас несколько критических случаев, включая пятилетнюю девочку.

Ноа застегнул куртку и поправил шарф.

– Уже еду.

Бишоп сказал.

– Я с тобой.

Глава 45

Ноа

День двенадцатый

Ноа с нарастающим ужасом оглядывал школьный спортзал.

– Что с ними?

Ситуация стала намного хуже, чем была, когда он в последний раз посещал приют два дня назад. Все здание провоняло рвотой, кровью и человеческими экскрементами. Никакой отбеливатель не мог перебить эту вонь.

В помещении почти никто не двигался. Люди лежали, скрючившись в позе эмбриона. Стоны и плач наполняли большой спортивный зал и эхом отражались от высокого потолка.

Лица людей были пепельными или бледными, волосы влажными от лихорадочного пота, тела дрожали и тряслись, глаза впалые и остекленевшие. Они сжимали свои животы от мучительной боли, волнами накатывающей на них.

Ноа, Джулиан и Бишоп стояли перед двойными дверями. Розамонд только что приехала. Аннет Кинг, директор средней школы, которая вызвалась руководить приютом, и Шен Ли, детский медбрат, приветствовали их. Аннет и Ли были в масках с фильтром, латексных перчатках и одноразовых халатах.

– С чем мы имеем дело? – бодро спросила Розамонд.

– Неочищенная питьевая вода. – Ли снял перчатку, провел рукой по своим растрепанным черным волосам и устало вздохнул. – У нас десятки случаев криптоспоридиоза и лямблиоза.

Немного полноватый американец китайского происхождения в возрасте около тридцати лет, Ли был дружелюбным, общительным парнем, который предпочитал смотреть на все с оптимизмом. Последние две недели сильно повлияли на его философию «стакан наполовину полон».

Ноа уставился на него, пораженный.

– Но мы раздавали листовки и ходили от двери к двери! Мы говорили всем, что нужно делать, чтобы очистить воду.

Ли пожал плечами.

– Недостаточно людей восприняли это всерьез. Никто не привык болеть от воды. До сих пор. Пострадавшие страдают от судорог, тошноты, рвоты, боли в мышцах, лихорадки и усталости, включая сильное обезвоживание. У некоторых людей были колодцы, но не нашлось ручных насосов или способа добраться до воды.

– Когда у людей закончилась бутилированная вода и вода, которую они могли найти в своих домах из наполненных ванн и водонагревателей, они использовали снег, но у многих не хватало терпения или достаточного количества дров, чтобы продолжать растапливать его, поэтому некоторые воспользовались рекой.

– Возможно, они пытались дезинфицировать воду, но не применили нужное количество йода или отбеливателя, или не прокипятили воду должным образом, – пояснила Аннет. – В не питьевой воде могут содержаться вирусы, паразиты и бактерии. Достаточно одной капли.

Ноа уже тосковал по тем временам, когда ему не приходилось беспокоиться о смертельных заболеваниях, передающихся через воду. Когда водоочистные сооружения работали. Когда вода и мусор были просто счетами, которые нужно просто оплатить.

Туалет спускался, краны включались, кто-то дважды в неделю вывозил мусор и отходы, и все.

Две недели назад. А казалось, что прошла вечность. Целая жизнь.

Теперь им приходилось беспокоиться обо всем. Так много вещей, которые могут причинить тебе вред. Не только бандиты с оружием и смертоносные метели, но и микроскопические бактерии и паразиты, которых ты даже не мог увидеть, но которые все равно убьют тебя и всех, кого ты любишь.

Ноа закрыл рот и нос шарфом. Розамонд, Джулиан и Бишоп сделали то же самое. У Аннет уже была маска. Но толку от нее почти никакого.

Зловоние впилось когтями в его горло. Он боялся, что его стошнит прямо на ботинки.

– А что насчет грузовика с припасами, который вчера привезли ополченцы? – спросил Ноа. – Где все бутылки с водой?

– Они в поддонах на кухне в кафетерии, – ответила Аннет. – Мы их раздаем. Но запас свежей воды пришел слишком поздно. Все уже заболели.

– В основном у нас в наличии слишком простые медикаменты – пластыри, ибупрофен, парацетамол, лекарства от кашля, – добавил Ли. – Это не то, что нам действительно нужно.

Они шли за Ли, пока он прокладывал себе путь по полу спортзала, обходя койки, спальные мешки и кучи одеял. Возле каждого человека стояли ведра и контейнеры.

Добровольцы в одноразовых халатах, бахилах, перчатках и бумажных масках перемещались среди больных. Они меняли ведра, меняли испачканное белье и мыли пол.

Они ухаживали за больными, используя влажные мочалки и спрессованный снег, завернутый в ткань, в качестве импровизированных пакетов со льдом для снижения высокой температуры, а также электролитные напитки и питьевую воду. Они убирали следы несчастных случаев и переодевали детей и складывали грязные одеяла и одежду в одном углу.

Это напоминало сцену из страны третьего мира, а не то, что могло бы произойти в Америке. Не то, что происходило прямо сейчас с их городом, с людьми, которых они все знали.

– Господи, помилуй, – тихо сказал Бишоп.

– У нас по крайней мере по десять больных в каждом туалете, – сказала Аннет. – Не то чтобы этого было достаточно. Люди не могут добраться до уборных, которые мы вырыли снаружи. Некоторые не могут добраться и до ведер.

Она жестом указала в сторону коридора с приоткрытой дверью. Ноа увидел ряд пятигаллонных ведер, выложенных черными мусорными пакетами, и два невысоких по обеим сторонам в качестве «сиденья».

Все они использовались. Дюжина человек ждала своей очереди, большинство прислонились к стене или просто лежали на холодном кафельном полу.

– Дизентерия от неправильной санитарии убила более семидесяти тысяч солдат во время Гражданской войны, – сдавленно проговорила Аннет. – Эта же болезнь убила больше солдат, чем пули во время испано-американской войны. Более двух миллиардов людей живут без доступа к нормальным туалетам и стокам.

Джулиан и Ноа уставились на нее.

Она помрачнела.

– Я была учителем истории, до того, как стала директором.

– Кто-то сказал мне однажды, что в среднем человек мочится по две пинты в день и испражняется по фунту в день, – сказал Джулиан. – Это огромное количество человеческих отходов, которые больше не смываются в место, о котором никто не задумывается. Полагаю, теперь об этом придется думать нам.

– Патогены в человеческих фекалиях могут легко загрязнить наземные и подземные источники воды, – сообщил Ли. – Люди гадят слишком близко к водопроводу или, как идиоты, лезут в воду.

– Я полагал, что все это знают, – устало сказал Ноа. – Еще один пункт в список.

– Похоже, что вы используете много туалетной бумаги, – заметил Джулиан.

– Так и есть. – Аннет закатила глаза. – Люди Саттера до сих пор приносили нам все необходимое. Надеюсь, мы не дойдем до того, что будем искать бумагу, газеты, обрывки ткани.

– Мы всегда можем вернуться к кукурузным початкам, как пионеры, – проговорил Бишоп.

– Будем надеяться, что нет. – Ноа оторвал взгляд от больных людей. – Есть шанс, что им станет лучше самим? Что это пройдет само собой через несколько дней?

– Для некоторых – да, – согласился Ли. – Но дети и старики особенно уязвимы. Многие из них также болеют гриппом и перенесли переохлаждение до того, как попали сюда. Они испытывают сильный физический и психологический стресс. Жестокий холод уже ослабил естественные защитные силы их организма.

Розамонд сложила руки перед собой. Ее обычно идеальные, ухоженные ногти были обломаны.

– Это кризис.

– Да. – У Аннет под глазами залегли серые складки, кожа побледнела. Она выглядела обеспокоенной, измученной и готовой вот-вот заболеть. И она, и Ли работали до изнеможения. Без всякой платы, без всякой награды, кроме помощи другим.

Как и все остальные добровольцы здесь, в продовольственной кладовой, и как каждый, кто помогал в поддержании связи, уборке мусора и безопасности.

Это были хорошие люди. Город делал все, что мог. Казалось, что на них обрушивается одно бедствие за другим. Они не успевали перевести дух, как на них сваливалась очередная катастрофа.

Больше Ноа ничего не нужно было видеть. Он расправил плечи.

– Что нам нужно делать?

Ли опустил взгляд на свой планшет.

– Нам нужны растворы. Капельницы. Антибиотики.

Ноа повернулся к Розамонд.

– Есть ли поблизости работающие больницы? Центры неотложной помощи?

– Все небольшие медицинские клиники и больницы прекратили работу, их персонал и материалы перевезли в более крупные учреждения, чтобы консолидировать ресурсы и силы, – сообщила Розамонд. – Официально губернатор направляет всех, кому нужна медицинская помощь, в палаточные госпитали Красного Креста, созданные в региональных центрах Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям.

– А неофициально?

– Контакты Дэйва Фарриса по его радиосвязи оказались куда более откровенными. – Она поморщилась. – Больницы Красного Креста настолько перегружены, что люди мрут как мухи в ожидании сортировки. Грипп и пневмония распространяются по лагерям как лесной пожар, и они, похоже, не могут их остановить. Мы можем доставить наших людей в операционные госпитали в Сент-Джо или Саут-Бенде, но они, скорее всего, умрут на парковке, даже не дождавшись врача.

– Должно быть что-то, что мы можем сделать, – сказал Бишоп.

Ноа почесал щетину на своем подбородке.

– Мы обыщем клиники и центры неотложной помощи. В спешке, когда они уходили, что-то могли упустить или оставить.

– Насколько я слышал, Лейклендская больница в Найлсе все еще работает, – сказал Ли. – Хотя и на сокращенной основе. Хотя их генераторы могли уже выдохнуться.

– Это что-то, – согласился Ноа.

Найлс был городом с населением около двенадцати тысяч человек, расположенным в пятнадцати милях к юго-востоку от Фолл-Крика вдоль Старой 31-й трассы. Гораздо более крупный город Саут-Бенд находился в десяти милях дальше на юг, прямо на границе штата Индиана.

– Старая 31-я дорога опасна, – напомнила Розамонд. – Каждый день мы слышим новые сообщения о растущей активности банд из Бентон-Харбора. Отбросы и беженцы, бегущие из городов, начинают впадать в отчаяние. Многие из них вооружены.

– А где все суперсолдаты? – напряженно спросил Бишоп. – Разве они не здесь, чтобы ворваться и спасти положение?

Джулиан бросил на него острый взгляд.

– Они отрядили еще одну поисковую группу на поиски припасов. Я только что пытался связаться с Саттером по рации. Они вне зоны доступа. Возможно, не вернутся до позднего вечера.

– Остальные заняты охраной аптеки, магазина «Френдли», распределительного центра средней школы. По меньшей мере дюжина патрулирует «Винтер Хейвен» после того, как вчера вечером какие-то отморозки пытались поджечь один из коттеджей. Они устанавливают блокпосты на всех дорогах, ведущих в город и из него. Они нужны нам там.

– А шеф? – спросил Ноа. – Где Бриггс?

– Он в розыске, – сообщил Джулиан.

– Что это значит?

Джулиан небрежно пожал плечами.

– Мы не можем связаться с ним со вчерашнего дня. Никто не знает, где он. Он не был в мэрии и его нет дома.

Ноа кольнуло беспокойство.