Текст книги "История мусора"

Автор книги: Катрин де Сильги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

КАЧЕСТВЕННЫЕ КОМПОСТЫ НА ОСНОВЕ БИОЛОГИЧЕСКОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ ОТБРОСОВ

Почва нуждается в привнесении органики, питающей ее и усиливающей способность гумуса удерживать воду и сопротивляться эрозии. Но земледельцы упрямятся и не торопятся разбрасывать по своей земле компосты из смеси отбросов. А потому изготовление качественных компостов связано с раздельным сбором органических остатков, включающих кухонные отходы и садовую зелень. Ничто не превзойдет по важности сортировку на первоначальной стадии в домашних хозяйствах или ресторанах, имеющую целью максимально освободить материалы, обладающие питательной ценностью, от вредных включений. Между тем подобный сбор, особенно в густонаселенных местах, представляется отнюдь не простой задачей.

Начиная с 90-х годов XX века некоторые страны решительно занялись раздельным сбором биоотбросов, иногда только смешивая пищевые отходы и зеленую массу, приходящую от домашних хозяйств. Так, голландцы и датчане пользуются тремя разными мусорными корзинами, одна из коих предназначена для «биоотходов». В регионе вокруг Гессена количество отбросов, отправляемое на свалки, уменьшилось благодаря невероятному росту селективного сбора органических остатков, которые обрабатываются на четырех десятках предприятий. Во Фландрии, побившей все европейские рекорды сортировки, треть хозяйств компостирует отходы самостоятельно, а муниципалитеты обязуются собирать, обходя все дома, неиспользованные пищевые отходы. В Австрии также все биоостатки, подходящие для ферментации, должны собираться и компостироваться.

Этот сбор очисток от двери к двери практикуется систематически, а подчас и ежедневно в таких странах, как Нидерланды или Филиппины. В Северной Италии потребители часто используют для отходов, идущих на компостирование, небольшие мешки, тоже подверженные биоразложению. Напротив, во Франции (по крайней мере, в европейской части страны, к ее заморским департаментам это не относится) очень незначительное число коммун охвачено подобным промыслом.

Промышленная коалиция европейских объединений по вопросом окружающей среды начиная с 2005 года пытается добиться законодательных решений на общеевропейском уровне, которые бы способствовали коммерческому производству биокомпостов, получаемых при раздельном сборе отходов, и о выработке стандартов качества. С 2006 года введена точная норма критериев качества и безвредности компостов с максимальными уровнями содержания загрязнений и инертных материалов: стекла, пластмассы, тяжелых металлов и пестицидов. Между тем такие нормы внедрили у себя далеко не все европейские государства.

В США существует Совет по качеству компостов, выдающий свой лейбл товару, что облегчает его сбыт земледельцам. В этой стране площадки для компостирования множатся. Когда Сан-Франциско ввел сбор «зеленых остатков» в свою программу обработки отходов, это косвенно повлияло и на оценку питательности смесей, повысив их цену на 15%. В сборе биоотходов значительную роль там играют, в частности, рестораны.

Города и поселки объединяют усилия, чтобы компостировать отбросы сообща. Чаще всего это имеет целью предотвратить установку мусоросжигателя. Но для компостов трудно найти рынок сбыта, и продажа не компенсирует затрат на изготовление, так как потенциальные потребители не спешат покупать конечный продукт.

Иногда земледельцам предлагаются хитроумные смеси в разных комбинациях компонентов. Например, бытовые отбросы компостируют с прочими отходами, такими, как илы очистных установок, побочная продукция скотобоен, барда, виноградный жом, садовая зелень: листья, скошенная газонная трава, дробленые ветви после обрезки деревьев. Между тем эти смеси с разным составом компонентов только обостряют недоверие потенциальных потребителей, встревоженных многочисленными санитарными препонами и претензиями клиентов. Хотя недурно бы внять сделанному еще в 1863 году предупреждению агронома Моля, преподавателя Консерватории искусств и ремесел, писавшего: «Во всех местах земли, где рука человека не возвращает полям вещества, необходимые для производства новых растений, поля сначала дают богатый урожай, а потом приходят к бесплодию и гибели».

Отбросы бедных стран гораздо богаче органическими остатками, их доля доходит иногда до 80%, ибо там меньше упаковок и отходов технического происхождения после тщательной сортировки, производимой в самих хозяйствах, а также мусорщиками и тряпичниками. Компостирование этих отбросов нередко является важной хозяйственной составляющей сельскохозяйственных районов. Так, по крайней мере, происходит в Африке. Там чаще всего прибегают к наименее затратной медленной ферментации в валках, требующей простого оборудования. Большие города тоже могут компостировать свои отходы, беря пример, скажем, с Александрии, перерабатывающей четверть собственных отбросов в 120 000 тонн компоста, употребляемого для повышения плодородия почв, в частности тех песчаных участков, что отвоеваны у пустыни.

КОМПОСТИРОВАНИЕ НА ДОМУ ИЛИ ПОБЛИЗОСТИ

Большинство садоводов продолжают старинную традицию употреблять остатки пищи, кроме мясных и рыбных, для удобрения своих садов, огородов и цветочных гряд. Они преобразуют их в компост, либо сгребая в кучу, либо с помощью специального компостера (собственного изготовления или покупного). Они воспроизводят в несколько убыстренном темпе натуральный цикл разложения растительных остатков в почве.

В проветриваемые емкости из дерева или металлической сетки они помещают очистки, растительные остатки, заварку чая и кофе. Компостирование в куче лучше приспособлено к большим количествам органических остатков, при уходе за садом это, к примеру, листья, газонная трава, увядшие цветы. Их собирают в кучу, затем регулярно ворошат вилами. Часто все это покрыто тонким слоем сухой травы, земли или соломы. После нескольких недель ферментации компост готов. Таким образом эти вещества не уходят из хозяйства, что соответственно уменьшает количество отходов, требующих сбора, вывоза, сжигания или закапывания. Компост по своему значению – сердцевина садового устройства, поскольку органические остатки там преобразуются в гумус и в ценное удобрение для подкормки цветов, овощей и фруктов. Он необходим каждому садоводу, работающему в согласии с данными биологической науки.

Старая добрая технология приготовления компоста весьма приветствуется муниципалитетами в зонах мелких приусадебных хозяйств. Местные власти всячески побуждают жителей компостировать органические отходы на собственных участках, иногда выделяя им для этого индивидуальные компостеры или оплачивая часть расходов на их приобретение. Так, город Ренн в 1995–2006 годах продал 12 500 компостеров по сниженным ценам. Но для успеха подобных операций требуются предварительная подготовка и сопутствующие действия в определенной последовательности, поскольку компостирование предполагает наличие известных навыков. Для того чтобы компост удался, недостаточно бросить пищевые отходы в компостер. Надо следовать определенным правилам и набить руку.

В Северной Америке домашнее компостирование стало практиковаться с начала 1980-х годов. Канадский совет по компостированию в 2006 году насчитывал 250 членов. Добровольные зачинатели или сотрудники коммунальных служб тратили время и усилия на то, чтобы продвинуть выработку и применение компоста в сельском хозяйстве и огородничестве или чтобы бороться с эрозией почв. Эта установка утвердилась с Бельгии с 1994 года, а во Франции – с 2006-го. В окрестностях Брюсселя создана сеть добровольных помощников, так называемых «мастеров-компостеров», знакомых с практикой компостирования и состоянием рынка, они демонстрируют преимущества этой работы и помогают группам соседей организовать компостирование на коллективной основе.

Тех жителей, которые сами не занимаются компостированием, приглашают участвовать в деятельности коллективных компостеров, вынося свои пищевые отходы к порогам домов, соучаствовать в перемешивании и аэрации обрабатываемой массы. Их призывают отдавать отходы от обработки сада, размещая их на специальных помостах или в местах складирования. Компостирование отходов близлежащих домовладений на уровне квартала практикуется в Англии, в Швеции и в германоязычной Швейцарии. Города представляют площадки группам в 20-100 человек, которые подряжаются собирать отходы и убирать компост после его созревания.

В Базеле, Берне и Цюрихе такие поквартальные объединения существуют уже полтора десятка лет. Межсоседские встречи служат поводом для разделения и объединения компетенций. В Великобритании сети пунктов коллективного компостирования имеют весьма разнообразный вид: тут и локальные объединения с ограниченной сферой действий, организации, обладающие грузовиком для перевозки отходов и двумя рабочими на зарплате, ассоциации, объединяющие около шести десятков добровольцев с ограниченной трудоспособностью. Австрийцы предпочитают компостирование на фермах: 45% их органических отходов обрабатываются земледельцами, взявшими на себя эту обязанность, чтобы расширить круг занятий, приносящих дополнительный доход. Коллективное компостирование отходов столовых и буфетов, а также садовой зелени практикуется также в школах, в тюрьмах (например, в американской тюрьме Рикере Айленд в США) и прочих заведениях.

Во Франции были произведены эксперименты, в частности в техническом лицее в Диг-ле-Бэн и на земельном участке в департаменте Морбиан. Муниципалитет Ренна также учредил в 2006 году программу по установке компостеров для коллективного использования после того, как об этом проинформировали жителей и наняли «мастера-компостера». Всего этот проект должен был охватить 300 домовых хозяйств. В одной из деревень Вандеи половина ее жителей приносит свои отбросы на помост для компостирования. Коммуна добавляет туда садовую траву и ветви. «Мастер-компостер» отвечает за ферментацию этих биологических остатков и получение добротного компоста на выходе. Два-три раза в год добровольцы помогают ему распределить компост по потребителям, а также ведут вместе с ним разъяснительную работу по садоводству без пестицидов.

Преобразуя пищевые остатки и садовую зелень в компост, требуемый для повышения плодородия огородной почвы, садовод на уровне собственного микрокосма возвращает земле взятую у нее органику, между тем как общий цикл ее оборота остается оборванным с тех пор, как тысячи километров стали разделять производителя и потребителя. Этот садовод также уменьшает поток отходов, направляемый в мусоросжигатель или на свалку. Тот, кто производит компост из отходов, облегчает свою мусорную корзину на 100 кило в год. Если треть жителей соглашаются следовать этой практике, вес обрабатываемых отходов сокращается на 10%. Домашнее и межсоседское компостирование представляет наиболее удобный способ освобождаться от поддающихся ферментации отходов.

ЭРА ТРЯПИЧНИКОВ

От века те, кому не повезло в жизни, существуют за счет выбрасываемого их более зажиточными ближними. Они подбирают что-то среди отбросов, оставленных на улице, роются на свалках или слоняются от дома к дому, побуждая жителей уступать им какую-нибудь одежду, пустые бутылки и испорченные вещи. Переселенцы из деревни, иммигранты без средств к существованию, безработные выбирают это занятие, требующее минимальных денежных вложений и обязанностей. Иные занимаются этим ремеслом из душевной склонности либо унаследовав его от своих родителей.

Копание в кучах отбросов превращается в настоящее ремесло и приобретает в разные эпохи соответствующие названия: «loquetière» (что-то вроде «лоскутника») в XIII веке, затем «pattier» (от «patte»: «лапа»), «drillier» («сверлильщик» – тот, кто вгрызается в мусорную кучу), «chiffonnier» (тряпичник: «chiffe» – старое тряпье, шедшее на изготовление бумаги). Постепенно гамма собираемых предметов и материалов расширяется, изобретательность собирателей подвигает их на новые открытия.

Было время, когда в городах и селах многих стран вовсю работали тряпичники. К XIX веку это ремесло процветало, в частности, в Париже и Нью-Йорке. В эпоху индустриального развития город стал настоящей залежью необычайно ценных материалов. Влиятельные политики призывали повторно использовать местные ресурсы. Тряпичники, поставлявшие сырье для фабрик, внушали горожанам благодарное сочувствие. Но одновременно их вид тревожил людей из «благородного общества», которые видели в них парий.

В таких провинциях, как Бретань, тряпичничество вполне вписалось в структуру местной экономики. Сборщики отходов бродили всюду, заходя на фермы и в отдельно стоящие хижины, подбирая всякую всячину и собирая сырье для бумажных мельниц. Вот и сегодня в большинстве бедных стран сохранилось множество тряпичников, извлекающих из отбросов все, что может быть переработано или пущено в ход.

ОРГАНИЗОВАННЫЕ И ИЕРАРХИЧЕСКИ ВЫСТРОЕННЫЕ КОРПОРАЦИИ

В конце XIX века тряпичничество активно развивалось в западных странах. В одной Франции число людей, непосредственно занятых им, доходило до 100 000, и до 500 000 человек прямо или косвенно жили с доходов от него: уличные сборщики, продавцы ношеной одежды, трепальщики, работники, занимавшиеся продукцией, в состав которой входили кость, жир, осколки стекла, железный лом.

Тряпичники входили иногда в корпорации с жестко установленными традициями и правилами. В Париже деятельность тряпичника была обусловлена его рангом в корпоративной иерархии. Ниже всех, в основании пирамиды, – сборщик без обозначенной зоны сбора, неустанно перебегающий с места на место, чтобы набить суму всяким ломаным старьем, оставленным на мостовой. Ступенью выше стояли «ходоки». До них возвышался тот сборщик, которому удавалось разжиться традиционным набором: заплечной корзиной, фонарем и крюком, позволявшим ворошить и встряхивать, освобождая от комьев грязи вещь из кучи отбросов. Из-за этого орудия «ходоков» часто звали «клюкаря-ми» (biffin от жаргонного ЫГГеебе, связанного с палкой, клюкой либо посохом пешего странника).

В любую погоду в спящем городе ночные охотники за старьем жадно ворошили мусорные кучи, где в мешанине можно было разглядеть пузырьки, кости, беззубые вилки, рыбьи головы с остекленевшими глазами, порванные сумки и мешки, яичную скорлупу, яблочные огрызки. Из этой смеси они выуживали всякого рода веши и материалы, годные для вторичного использования. Каждый вечер они меняли квартал, а спали иногда «на веревке»: в каком-нибудь кабаре в окрестностях Центрального рынка. Там, выпив добрый стаканчик водки, они часок-другой дремали, прислонившись к натянутой веревке, которую хозяин забегаловки отвязывал, когда отведенное время истекало.

Еще выше в иерархии мы видим «сбытчика», обладателя места, куда сваливали найденное, а также обладателя привилегии лично копаться в отходах некоторых зданий. На заре он занимал свой пост с тележкой, запряженной лошадью, и заполнял ее всем тем, что, по его разумению, обладало какой-то ценностью. Этот «островной тряпичник», обихаживавший свой личный «островок», имел там и иные источники дохода благодаря мелким услугам, которые оказывал жильцам и их прислуге. Мог вытрясти ковер, подмести двор, поднять наверх ведро воды – и получить взамен какие-нибудь остатки трапезы или платье, некогда бывшее весьма нарядным.

Однако привилегия получения места имела и отрицательное следствие: вынуждала работать без устали под страхом его потерять. Став слишком старым для такого труда, «сбытчик» представляет консьержу того, кто заступит на его место, и принимает от новичка комиссию за представленную возможность. Места продаются, как нотариальные конторы, а их стоимость зависит от того, насколько богат квартал. В конце XIX века такое место стоило от десяти до пятидесяти франков, а в буржуазных кварталах, например вокруг Оперы или на Шоссе д’Антен, цена достигала четырехсот. Чаще всего эти места переходили от родителей к детям и оставались в одной семье на протяжении нескольких поколений. Так, например, случилось с династией Бетело, последняя представительница которой, мадам Эмильенна, в 1973 году имела под своей рукой десяток улиц, среди прочих – улицы Камбасереса, Лa-Боэси и Миромениль. Как пишет исследователь, «коммерческая сторона дела в этом семействе приносила столько, что после 1945 года ему принадлежала вилла, легковая машина, грузовик, а трудилось на него четыре наемных работника».

Имея такие привилегии, «сбытчики» вызывали всеобщую зависть у нижестоящих собратьев по ремеслу, высмеивавших их угодливость: «“ходок” свободен, ни от кого не зависит, ни перед кем не стаскивает с головы кепчонку, а вот “сбытчик” простужает мозги, сдирая шапку перед каждым консьержем, перед любой кухаркой!» Презираем будет всякий, кто покусится на мусорную корзину сбытчика, ибо уважение к собственности среди людей этой конгрегации чрезвычайно сильно. Забредший промышлять на чужую территорию рискует получить в морду кулаком, а то и крюком, потерять честное имя тряпичника и даже быть изгнанным из сообщества.

После своих ночных похождений «клюкари», сгибаясь под тяжестью груза за спиной или волоча полную тележку, добирались до места своей стоянки. Тут начиналась сортировка или, как говорили они сами, «перетряска», заключавшаяся в разделении предмета на части (путем разбора, разлома или разрыва) для оставления нужного фрагмента. Так, зубные щетки превращались снова в щетину, ручку и бечеву, а одежда – в пуговицы, сукно и подкладку.

На вершине пирамиды царили мастера-тряпичники, владельцы складов и огромных коромысел-весов. Они нанимали работников, а чаще работниц для того, чтобы те по десять – одиннадцать часов в день сортировали, классифицировали, доводили до ума товары, прежде чем отправлять их целыми вагонами оптовым продавцам, специализирующимся по тряпью, стеклу, консервным банкам или чему-либо подобному. В 1900 году тряпичным промыслом Парижа занималось шесть десятков таких коммерсантов от отбросов.

В то же время по другую сторону Атлантического океана нью-йоркские «рэг-пикерсы» (так в Америке звали сборщиков тряпья), в большинстве своем итальянцы, занимались также и ломаной мебелью, костями, металлическим ломом, бутылками, бумагой, обувью и все это перепродавали оптовикам, по большей части ирландцам. «Рэг-пикерсы» подбирали свою добычу из мусорных куч и уличных баков для мусора, в фабричных отвалах, на задних дворах магазинов и на свалках. Они спасали от уничтожения вышедшие из употребления вещи и материалы, которые иначе неминуемо проделали бы путешествие на пароходе и были бы затоплены в море или в каком-нибудь болоте, например под будущими взлетными полосами аэропорта Кеннеди или газонами центра развлечений в Лонг-Айленде.

Ткани хорошего качества подштопывали и вновь пускали на изготовление одежды или белья, все прочее тряпье шло на изготовление сырья для производства бумаги. Но после 1887 года многие итальянцы, сделавшись строителями или рудокопами, забросили прежнее ремесло. Несколько позже кое-кто из них вспомнил о былом промысле, но на особый манер. Говорят, мафия наложила руку на уборку отбросов и контролировала самую большую в мире фирму, которая этим занималась.

ОБИЛЬНЫЙ И РАЗНООБРАЗНЫЙ УРОЖАЙ

Само количество того, что собирали тряпичники, свидетельствует о возросшем применении в промышленности самых неожиданных материалов. Сборщики вторсырья оставляли для нового использования не менее четырех сотен разновидностей хлопчатобумажных, шерстяных и шелковых тканей. Они также собирали кости, стеклянные флаконы, жестяные коробки, бумагу, обувь, пряди волос, хлебные корки.

Старую ткань, с XII века применявшуюся для изготовления бумаги, собирали по всей Европе, она приобретала все большую цену. Один из английских купцов с горечью констатировал, что «даже маленькие девочки продают свои тряпочки, требуя за них невероятную цену, чтобы купить новую куклу».

Промышленники постоянно пытались добиться протекционистских мер, чтобы противостоять конкуренции зарубежных покупателей. В 1727 году на тряпье наложили экспортную пошлину, но наплыв покупателей не уменьшился, и бумажные фабриканты продолжали возмущаться. В конце концов, уступая их настояниям, королевская власть опубликовала в 1771 году указ, запрещающий «вывозить из Королевства посуху и по морю какое-либо старое белье, ткани, знамена […]». Этот запрет отменят только сотню лет спустя, экспорт возобновится при условии выплаты таможенной пошлины, а затем проблема тряпья и вовсе будет лишена законодательного регулирования, когда (уже с 1881 года) дерево и солома в производстве бумаги придут ему на смену. И старые лоскутья потеряют былую ценность.

В мастерских работницы занимались методичной сортировкой: на столе с железным ячеистым покрытием, призванным предотвратить попадание пыли на материю, узлы развязывались, и их содержимое распределялось по корзинам. Отдельно шли лен, пенька, хлопок, шелк, овечья шерсть и шерсть других животных. Тряпье подразделялось на добрую сотню категорий, исходя из особенностей растительного или животного происхождения, чистоты и цвета. Большая часть нарезалась маленькими кусками, а потом превращалась в тестообразную массу. Некоторые из подобных мастерских закрыли свои двери только к 1960 году.

Драгоценную роль тряпичника в духовной и интеллектуальной жизни поколений подчеркивал Луи-Себастьен Мерсье в своих «Картинах Парижа»: «Презренное тряпье есть та материя, что станет украшением наших библиотек и драгоценным сокровищем человеческого ума. Ибо тряпичник предшествует Монтескье, Бюффону и Руссо, без его крюка и мое творение не было бы увидено вами, любезный читатель; впрочем, соглашусь, что потеря не была бы столь велика, но вы бы лишились не только моей, но и всех остальных книг […]. Эти тряпицы, превращенные в тесто, позволят по меньшей мере сохранить пламена красноречия, взлеты высокого ума, благородные дары добродетели, наиболее памятные деяния патриотов […].»

Шерстяное тряпье, долго употребляемое исключительно для получения из него нашатыря и нюхательной соли или для производства удобрений, получило вторую жизнь, когда в 1830 году анжуйский крестьянин нашел для него более благородное применение: после раздёргивания и чесания старую шерсть подмешивали к новой и ткали из нее материю, шедшую на производство одежды – такой, как рединготы или модные юбки. После этого раздергивание как новая ремесленная отрасль получила большое распространение во Франции и в Англии. Что до шнуров для колокольчиков, галунов и прочего, то они служили набивкой для ортопедических изделий. Ценность тряпья менялась в зависимости от технических усовершенствований и промышленных надобностей. Обычно она не соответствовала первоначальной оценке исходного сырья. Вот что говорил один английский тряпичник: «Шелк зря так собой гордится, он ни на что не годен, это лентяй: как только постареет, уже не способен никак нам послужить».

Второй золотой жилой среди отбросов были кости, поскольку они давали сырье для очень многих производств. Как и в тряпичном бизнесе, «золотой век» спроса продлился с 1840-х по 1880-е. Рабочие старательно выскабливали кости, освобождали от клочков мяса и бросали в котлы с кипящим водным раствором серной кислоты, где они вываривались несколько часов. Получавшийся из такого взвара жир шел на свечи, мыло и дешевое масло. Из самых красивых костей резали пуговицы, расчески, четки, остовы вееров, ручки ножей или зубных щеток. Из других костей жгли уголь для рафинирования свекольного и тростникового сахара.

А еще из них получали желатин, клей, фосфорную пасту для спичек, вещества, входящие в состав красок и мастик. В 1681 году Папен первым стал экспериментировать над преобразованием костяного хряща в съедобный продукт. Рассказывают, что английский король Карл II уже готов был согласиться на производство желатина для больниц, но тут взгляд его упал на охотничьих собак с привешенным на шеи прошением к его величеству: в нем псы умоляли государя не лишать их блюда, каковое принадлежит им по праву. Тут король отказался от этого проекта, и желатин стали получать только век спустя.

Будучи размолоты, кости становятся хорошим фосфатным удобрением, а после обработки серной кислотой (это новшество ввели в ход англичане с 1843 года) улучшается усвоение минеральных солей костной массы, что дает начало целой отрасли производства суперфосфатов. Не считаясь с состоянием душ своих героических воинов, британцы пускали в ход даже костяки убитых кавалеристов и их коней. «Англичане, люди практичные, – пишет их соотечественник, современный специалист по плодородию, – использовали как фосфатные удобрения скелеты с полей сражения под Ватерлоо, а потом те, что остались после Крымской войны; они их собрали и вывезли к себе на судах».

Накануне «Прекрасной эпохи» – промежутка между двумя мировыми войнами – тряпичники еще подбирали множество предметов, произведенных городом. Пустые флаконы и пузырьки выстраивались на решетчатых стеллажах специалистов по подделкам. Их старые этикетки, тщательно переклеенные, обещали всякого рода оздоровительные благодеяния: «Эликсир непорочного зачатья – от морской болезни», «Облегчительная жидкость, врачующая излишества плоти», «Общеукрепительное вино, что придает цветущий вид». Эти флаконы, наполненные пресловутыми магическими взварами, выглядящими так, будто произвели их давным-давно, продавались легковерным зевакам, вечно толкущимся на Бульварах в поисках удачи.

Среди металлов, называемых «картечью тряпичников», особо ценились свинец, медь, бронза, платина и золото, добытое из позолоченных рам, пробок, битой посуды, металлических коробок. Губки омолаживались вымачиванием в растворе извести и хлора. Иногда их слегка обрезали, а потом окунали в соленую воду, чтобы придать естественный запах перед тем, как отдать лоточникам для перепродажи. Резиновые трубки для газовых приборов, бретельки, подвязки тонко измельчались, и этот порошок добавлялся в новую каучуковую массу. Старую бумагу превращали в упаковочный материал или использовали для изделий из папье-маше, например потолочной лепнины или так называемых «лакированных сосудов из Японии». Толченые раковины моллюсков, богатые фосфором и известью, входили в состав удобрений, повышающих плодородие почвы.

Еще один промысел особого свойства, названный «шаркалки», имел дело с брошенными ботинками и стоптанными туфлями. После скрупулезного осмотра их иногда считали пригодными к новой жизни – тогда их уже называли «барахлом» и, придав пристойный вид, направляли к торговцу старьем. Если же судьба не предполагала возрождения старой обуви, ее расчленяли на фрагменты, которые можно было пустить в ход при изготовлении новой. Кожа выдерживала десяти– двенадцатикратное возобновление службы. В тюрьме Санте существовала специальная мастерская, где заключенные распарывали и разбирали на составляющие старые солдатские ботинки.

Хлебные корки служили панировкой для дешевых окорочков, использовались в приготовлении пряников, хлебной похлебки для бедняков, корма для домашней птицы, свиней или лошадей самих тряпичников. Один из «клюкарей» уточнил назначение этой добычи в зависимости от ее качества: «Когда корки чистые, мы едим их сами, а когда грязные – скармливаем бюргерам». А вот сушеные апельсиновые корки шли травникам или изготовителям ликеров для приготовления кюрасо.

Прядки волос, извлеченные из щеток, отмывались от жира, выравнивались по длине, классифицировались по оттенку, а потом преобразовывались в накладки и парички. Они долгое время очень ценились, ибо на них был немалый спрос. Волосы женщин, обриваемых наголо перед заключением в тюрьму, не удовлетворяли спроса парикмахеров, которые охотились за волосами покойников из больниц, если никто не вытребовал тела для захоронения. Светским же дамам, любопытствовавшим узнать, откуда взяты волосы для их париков, куаферы тактично объясняли, что тысячи бретонок каждый год стекаются в столицу, чтобы продать свои косы. Однако срезанные пряди не обладали достоинствами и крепостью волос выпавших, сохранивших свои корни. Клочки таких волос можно было обнаружить в мусорных корзинах; этого, вероятно, не знала Фантина из «Отверженных» Гюго, когда продала цирюльнику свои доходившие до пояса «чудесные белокурые волосы», чтобы купить вязаную юбку дочурке.

В официальном рапорте 1903 года улов старьевщика оценивается в 10–15% от всего объема хозяйственных отбросов Парижа. Половину этой добычи составляли тряпье, бумага и веревки. Состав взятого менялся по-сезонно: например, в марте, во время поста, количество костей уменьшалось. В апреле многие горожане переезжали, так что в мае они избавлялись от вышедшей из моды одежды. А вот лето в опустевших богатых кварталах было для тамошних тряпичников ежегодным бедствием.