Текст книги "О Русских Немцах (СИ)"

Автор книги: Katharina Ebermann

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Тювинки. Но постарели с женой, и до райцентра далеко, а без больниц теперь уж и не

обойтись. Ничего, племяш, завтра рано встаём и едим в нашу Тювинку, а сейчас

пойдём немного поспим. После шумной Германии, Молчановская тишина, кажется

блаженным раем. Дядька заводил свой старенький трактор, в Тювинку больше ни на

чём не доехать. Там и раньше то не было дорог, а сейчас и подавно. Село ещё спало и

рокот трактора был невыносимо громко, а ещё громче голос дядьки, он хотел

пошутить, что мол надо просить у нашей армии списанные танки чтоб в гости ездить.

До чего ж красива природа Сибири, а осенью, когда не мешают клещи, комары, можно

18

наслаждаться сколько хочешь, только надо крепче держатся, чтоб с трактора не

вылететь. Ехать далеко и Афанасий помнил, что по пути они встретят множество

уникальных природных комплексов, и лес будет всякий. Наверно здесь есть всё что

растёт в Сибири. Вдруг трактор остановился, дядька недвусмысленно посмотрел на

племяша и сказал, ну что не забыл, пойдём проверим. Поскольку в этом районе

немалое число водоёмов, здесь образовалась благодатная зона для проживания

ондатр. И в былые времена никто из местных не могли проехать эти места не

попроведовать этих забавных животных. Да, конечно, не всегда только любоваться,

бывало, что и поохотится, но они не готовились к охоте и с собой был только

фотоаппарат. Не просто понаблюдать за ондатрами. Норки, или ещё их называют

хатками ондатра роет на высоком берегу. Вход в нору всегда находится под водой, но

её дно расположено выше уровня воды. Иногда нора может соединять два этажа и

множество ходов. Так ондатра предупреждает повышение уровня воды в водоёме.

Даже старики ходили смотреть как высоко ондатры построили запасные выходы, какой

будет вода. Норки они с дядькой, конечно, видели, а самих зверушек лишь мельком,

но пару фоток удалось сделать. И снова трактор загрохотал и зашумела тайга, теперь

уже не часто здесь рокотали моторы машин, что поделаешь, их деревня давно уже

была не перспективная. Под такой грохот много не поговоришь, а может и не надо,

было время посмотреть вокруг. Это приезжему покажется всё вокруг одинаково,

только не Афанасию. Казалось он знал, что будет за каждым поворотом, хотя прошло

много время. Николай читал его мысли. Он видел, как Афанасий смотрит на всё, и он

решил снова удивить племянника. Дорога шла через густой лес, а потом неожиданно

их трактор выскочил на поляну. И снова трактор остановился, и Николай заглушил

мотор. Ну как племянник, помнишь это место, засмеялся дядька. Как было Афанасию

не помнить, здесь они всем селом делали заготовку грибов. Он тоже бегал с пацанами

по лесу собирая опята, и удача если попадали грузди. Молодёжь и взрослые кто ещё не

жаловался на ноги тоже ходили по лесу, а все сидячие перебирали собраные грибы.

Заготовители платили лучше если товар был качественный. Афанасий шёл прямо к

цели, а цель был стан где стоял навес, к которому они носили грибы. Странно, но навес

и сейчас там стоял, но разве что покосился малость. А может он такой и был. Афанасий

подошёл к навесу и кажется, что вот сейчас и другие подойдут. Он слышал шаги сзади и

не поворачиваясь сказал, смотри дядька, ничего не изменилось, и навес не сломали.

Николай кашлянул и ответил. Забыл ты племянник, что в лесу грех постройки ломать,

вдруг путник в них будет нуждается и ему это будет спасительное укрытие. А Николай

не пустой шёл, Он нёс с собой торбочку, которую им собрала в дорогу его жена, как же,

дорога дальняя. И не только торбочку, в тракторе у них был мешок, в котором лежал

хлеб, мука сахар, соль, масло, ну всё на первый случай. Афанасий вспомнил о мешке и

засмеялся, дядька, а мы на сколько едим, что так затарили. Но Николай лишь крякнул и

ответил, не торопись, племяш, ты сам на этот вопрос позже ответишь. Теперь до

Тювинки было совсем не далеко. Через пару поворотов уже начнутся фермы. Всякие

деревенские хозпостройки, а потом уже и дома. А вот уже и фермы, нет надо так,

бывшие фермы. Или что от них осталось. Потом пошли дома, тоже бывшие. Уже давно

они ехали молча, слова были ни к чему. Трактор свернул в проулок и остановился. Ну

вот и приехали, помнишь это дом Кузьмы, ещё Игнат живёт в своём доме и Варвара.

Калитка отворилась и из неё сначала выбежала собака, а потом и Кузьма. Афанасий не

узнал бы его, если б не стоял у его калитки, так сдал дед. Дед улыбался, не так часто к

нам теперь гости наведываются, и кого ж Николай привёз. Кузьма явно не узнал

Афанасия. Но когда услышал, что это сын Марьи Файгулиной, подошёл ближе, и долго

19

вглядывался в лицо, а потом сказал, ну что, тянет домой. Николай засмеялся, смотрите

ещё тювинцы идут. И правда дружненько друг за другом шли Игнат и Варвара. Игнат

ещё издали начал говорить, как только услышал мотор, сразу засобирался и Варвару с

кликнул, мы так и подумали. Что трактор возле Кузьмы остановится. Варвара тоже что-

то говорила. Но понятно было лишь последнее, кого-то к нам занесло. Николай

подошёл к ним поздоровался, и говорит, а этого гостя узнаете. Конечно не узнали, пока

Афанасий не представился, Варвара даже всплакнула, видно воспоминания. Николай

позвал Афанасия помочь нести мешок, да сумка с гостинцами, вот старики обрадуются.

Но Афанасий не хотел уходить, он ждал что ещё кто придёт. Не жди, сынок, сказал

Игнат, никто больше не придёт, мы здесь одни. Все уехали, вот и Кузьма ждёт, когда за

ним дочка приедет, и остаёмся мы два дома, я и Варвара. Старики пошли в дом к

Кузьме, а Николай и Афанасий к трактору за подарками, а когда занесли в дом. Радости

не было предела. Варвара помогла Кузьме накрыть стол. Афанасий понял, что трапеза

будет долгой. Все собравшиеся никуда не торопились, а за большие разговоры уже

соскучились. Он не ошибся. Варвара рассмеялась и стала говорить, я помню

рассказывали в 1927 год, в деревне прошёл слух, что в Молчаново привезут кино из

Томска, и молодёжь их деревни побежали к председателю просить коней, ну такой

случай, когда ещё будет. Да, тем кому удалось попасть в кино, потом долго

рассказывали деревенским об этом чуде. Игнат кашлянул и добавил, наверно не

просто это кино привозили, а чтоб молодёжь на стариков наседала, чтоб те не

сопротивлялись церковь отдавать. Всё сделано было с политикой. Смотрите мол, будет

у вас свой клуб, и будет вам кино. И в 1930 Молчановская каменная церковь во имя

Преображения Господня была разгромлена комсомольцами и там сделали клуб. А

после войны здание было приспособлено под районную телеграфно-телефонную

станцию. Вот такое кино получилось, люди смеялись, что теперь из церкви есть прямая

связь с «верхом». Даже не глядя на часы и не сговариваясь старики зашевелились,

Афанасию не охота было чтоб они расходились, он просто не мог себе представить

сколько они знают, а сколько не знает он. Скора начнёт темнеть, мы поели, а скотина

голодная, не порядок это, надо идти по домам. А завтра по раньше соберёмся, и ты

нам расскажешь про себя и про Германию, и по деревне проведём тебя, а сейчас уже

поздно идти. Света у нас давно нет, а в темноте что увидишь, а что-то зажигать мы не

разрешаем, пожарных у нас тоже нет, а сами уже слабые. Вот и боимся огня. Как

загорится, как тут потушишь. Ну а как у вас с магазинами, спросил Николай. Да ни как,

кто приедет проведывать привезёт, или же дежурный киоск, машина такая с будкой,

иногда приезжает, она по нашим деревням ездит, да ты ж наше расстояние между

деревнями знаешь, так сколько раз она к нам приедет пока очередь наша подойдёт.

Афанасий вышел с ними за ворота, и тоже задал вопрос. Ну а как вы общаетесь, да

просто ответил Игнат, дымом, зимой в доме печку затопим. а летом в летней кухне, чай

с кипятить всё равно надо, да и сигнал получается. Вот вижу я у Варвары дымок пошёл

с трубы, значит жива здорова она, а ей видно дымок от печки Кузьмы, вот так и

звоним. Пока Афанасий говорил с Игнатом, Варвара улучшила момент и спросила

Николая. Ну что, знает племяш про отца своего, успела нет Мария ему рассказать.

Николай покачал головой, да, сейчас знает, Мария не успела, она скоропостижно

умерла, я рассказал, она мне так всегда говорила, что я расскажу если она не успеет.

Варвара одобрительно закачала головой, да, конечно, такая история и ведь многие о

ней знали. Но каждый не хотел брать на себя и болтать. Видно не спроста приехал

племянник, историю свою подробней узнать хочет. Вот завтра пойдём в их дом и

начнём раскручивать что вспомним, и вы приходите. Игнат и Варвара пошли, а

20

Афанасий попросился к Кузьме в помощники убираться со скотиной. Николай как

всегда пошёл к своему трактору, устал родимый, надо его тоже подготовить к обратной

дороге, пусть чистым отдохнёт, чтоб довёз до дома, не подкачал, а то пешком не так

близко и на корабль можно не успеть.

Утром Афанасий встал вместе с Кузьмой, и первым что сделал Кузьма, он растопил под

навесом печь и сказал ну смотри, скора и у Варвары печка задымит, все утренние

хозяйственные дела закончены и можно пойти смотреть Тювинку, или прощаться с ней,

вряд ли она ещё долго так простоит. Они вышли за калитку и направились в сторону

Игната и Варвары, но Афанасий, сделав шаг остановился и повернулся в сторону дома

где он родился и рос, Николай заметил это и сказал иди, племянник, а мы потом к тебе

придём. Николай понял, что лучше ему одному пойти туда, это очень личное. Афанасий

не забыл дорогу к своему дому, он не шёл, почти бежал. Их дом стоял почти заросшим

высокой травой, давно здесь никто не ходил. Афанасий открыл калитку, сколько раз он

это делал, и его встречала бабушка, а мама почти всегда была на свиноферме. Но

сейчас его не встречали, стояла гробовая тишина, ни калитка, ни двери были не

закрыты, окна тоже не забиты, просто вот так вышли хозяева и где-то задержались, а

трава не заставила себя ждать. Афанасий толкнул дверь, в нос ударило затхлостью и не

смотря на то что лето ещё только перешло в осень, а из дома пахнет сыростью. Дверь

он не стал закрывать, и прошёл дальше, всё, казалось, стоит на месте, и печка большая,

и стол, но каких-то вещей нет. А вот даже сундук бабушки стоит. Афанасий подошёл и

поднял крышку, в глаза ему бросилась его школьная сумка, типа рюкзака, Рука сама

потянулась за этой сумкой, когда он её открыл, там лежали его школьные тетрадки, За

просмотром этих тетрадей и застали его дядька с соседями. Они зашли тихо и

остановились не сговариваясь, мешать такому занятию никто не хотел. Афанасий

отложил рюкзак и стал перебирать содержимое сундука, больше ничего особенного не

попадалось, потом он посмотрел в приксринке сундука, и там увидел старую газетку, в

которую было что-то завёрнуто. Афанасий взял этот свёрток, повертел в руках и стал

разворачивать, кажется Николай догадался что там может быть. Да он не ошибся, там

была фотография и письмо. Это уже похоже, Мария положила в сундук после смерти

матери. Афанасий сидел неподвижно, он не смотрел ни фото. Ни письмо. Николай

подошёл к нему и сказал, почему ты не смотришь на фото. Афанасий молчал, у матери

всё время была фотография отца и она ему её не показывала. Всю жизнь он завидовал

пацанам у которых были отцы, и сколько раз просил рассказать про отца, но мать

молчала. А когда он был уже взрослый и жил в Томске и у него была семья, он снова

попросил мать рассказать, и она пообещала при следующей встречи расскажет, но

следующей встречи не получилось. Николай положил руку на плечо племянника и

сказал, я тебе уже рассказал про твоего отца, а сейчас мы все вместе попробуем тебе

всё объяснить если сможем.

Из депортированных Герман был. Их семьи привезли во время войны. Помню глубокая

осень уж была. А у них ни одежды, ни еды. Наш председатель хотел. Видно,

выслужится перед районом, сильно на них наседал, а может на своих не смел, а с

этими понял, что беззащитные. Трудно тогда было и с сознанием деревенских. Кто

жалел их, помогал как-то из-под тишка, страшно было, кто знал, что будет дальше. А

кто просто так проявлял не приязнь, а у кого кто-то уже погиб на войне или воевал. Вот

и в деревне закончилась мирная жизнь. И война закончилась, а напряжение в селе не

спало. Варвара помолчала и продолжила. В нашей семье относились к

депортированным как к обычным людям, и знаю, что мать часто потом ещё

рассказывала. Что она в тайне давала им молоко и так что могла, а потом картошку на

21

посадку они собирали в тайне от тех, кто бунтовал против них. А мать всегда

добавляла, нельзя так дети у них, да и мы ж сами люди. Вот-вот и мои родители тоже

так говорили, поддержал Игнат. Отец с фронта раненым пришёл, а когда заходила

очередная ругачка из-за них. Он говорил, давайте будем людьми, мы сейчас не на них

нападаем, мы себя и наших детей ломаем. Зачем зло в сердцах разжигаем и сами

стаём как фашисты. Дети не должны это видеть. К нам наслали и других не только

немцев, а скандалим только из-за них. Наступила тишина, было такое ощущение, что

они вошли не в бывший его дом, а в прошлое их деревни. Старики, точно, потерялись

во времени. Я с Германом и твоей матерью учились в одном классе. Одно – это

предложение Кузьмы вывело Афанасия из оцепенения. Он подскочил, держа в руках

фото и письмо, подошёл к Кузьме и сказал, расскажи мне о нём. Да что особого я знаю,

не думал, что придётся рассказывать и не запоминал. Он был такой же как мы все, но,

если что было в классе не так, виноват был он. А Мария, твоя мать, всегда бросалась в

защиту. А кому это нравилось, вот и с учителями конфликты получались и бабку твою в

школу вызывали, а она потом Марию ругала, что из-за немчуры проблемы. Бабка твоя

была в деревенском лагере, кто не долюбливал чужих. Ну а у Марии и Германа дальше

больше, чем старше становились, тем больше мы замечали, что они везде вместе. Мы

уже было к этому привыкли, да только не твоя бабка. После школы как-то было не до

того, кто с кем и что. А только потом пошли слухи, что Мария ребёнка ждёт, я сразу

догадался от кого. Но Бабка твоя встала в позу и ни в какую не разрешила им быть

вместе. Помню разговоры, что ребёнка сиротой делаешь убеждали её люди, а она на

отрез-нет, сама выращу, но немца в моём доме не будет и Марию не отпустила. Не

обижайся, Афанасий, может я не прав, но не знаю, как поступить, осудить твою бабку,

что не смогла своим принципам уступить, или просто понять, но жизнь Марии она

загубила. Николай как будто ждал своей очереди стал продолжать, я младше сестры

Марии был, сначала не вникал в ссору, а потом Герман меня позвал, ушли мы с ним в

лес. И он слова с меня взял, что никому не скажет, что через меня Герман будет

узнавать о ребёнке. Даже если Мария выйдет замуж, но ребёнок его, и он пообещал её

матери, он это сделал по просьбе Марии, что он навсегда уедет от сюда. Комендатура

уже была снята, и он мог уехать, как же он уговаривал Марию, но она сказала, что уже

раз ослушалась мать, второго раза не будет. Если б он подождал, когда ты родишься,

может Мария по-другому рассуждала. Долго сидеть с тобой мать ей не разрешила и

стала Мария главной опорой семьи, все работы переложили на неё. Я видел, как ей это

доставалась. Вот потому ты раньше говорил, что бабка с тобой больше чем мать бывает

и что ты мать мало видишь и знаешь. Отрабатывала она за тебя. Герман присылал мне

и письма, и деньги, а я не всегда знал, как их передать вот и дарил подарки. Потом,

когда женился рассказал своей Ольги всё и она не возникала насчёт подарков и даже

на наших детей покрикивала, чтоб не ныли что не им отец дарит, а племяннику. Назад

вернёмся я отдам тебе его письма, я сохранил их. У него потом семья появилась. И

дети есть, так что у тебя есть и братья, и сёстры. Варвара всплеснула руками, да ты что,

вот это новость, так ты всё время с ним общался, нет я этого не знала. Афанасий

подошёл к сундуку, что-то ещё закинул в рюкзак, потом ещё прошёлся по дому,

постоял у того места где стояла кровать и вышел. Все уже были на улице. Хоть погода

была далеко осенней, но всё же здесь было свежо и после затхлости в доме, казался не

обычным свежий воздух. Игнат усмехнулся и как будто сам с собой заговорил, вот это

была пуля, когда по деревне пошёл слух, что тебя в армию забирают, да куда, в

Германию. Не один я тогда сказал, что есть Бог на свете. Это нам в низу живущим

посланием было, не то мы делали, а бабки твоей доказательства, не права она была. И

22

ты без отца вырос и Мария в свинарнике так и промучилась. Николай добавил, да

Марии досталось, на твоей свадьбе он была как гость, а всем ведала сестра Валентина,

она городская. Вспомни как приехала Мария, на ней была фуфайка, правда новая,

валенки и шалью обмотано, как будто после войны. Афанасий тихо добавил, а руки,

какие были у матери руки, это были не женские руки, грубые, шершавые, и пальцы все

скрученные. Бедная моя мама, что ты перенесла. А потом Афанасий повернулся ко

всем и стал говорить уже другим голосом, наверно, чтоб отвлечься. А знаете, что я им

ещё преподнёс. Помню, когда с Томска приезжал домой, бабушка всё ткала половики,

я смеялся, что бабушка, куда ты столько наготавливаешь, и она всегда говорила, что это

мне приданое. Я смеялся, а она нет, всё всерьёз. И вот я женился, а половики так и не

получил. Сам не спрашивал, теперь понимаю почему. Варвара не дала время на

подумать, сразу вскричала прям, ну не тяни, говори почему. Да всё очень просто, жена

моя немка. Ответ Афанасия лишил дара речи его собеседников. Так вот оно,

провиденье, и такая вот получилась расплата. Ну первый раз можно подумать совпала

тебя в армию в Германию взяли. Что спортсмен, здоровый сибирский парень, а потом

вторе—жена немка, а теперь и сам в Германию уехал. Афанасий добавил, есть и

четвёртое. Фамилия у меня теперь не ихнее, немецкое, наша семья теперь носит

фамилии моей жены. Да, сказал Игнат, вот это перекаты. Все замечали и пошли за

калитку. Афанасий остановился, закрыл калитку на вертушку, что-то сказал и пошёл за

всеми.

По остаткам деревни шли молча, как по кладбищу. Иногда останавливались и

старожилы рассказывали о бывших доможителей. Да, эта экскурсия напоминала

траурную процессию. Кузьма вдруг сказал. Ну хватит, пойдёмте ко мне, мы там ещё не

всё съели. Афанасий посмотрел на небо и сказал, вы идите, а я подойду, к своим на

кладбище схожу пока погода не с портилась. На встречу к матери и бабушки он шёл

молча, столько он сейчас услышал, что бы ответили на всё это его самые родные люди,

которых он считал святыми. Мусору на могилке собралось много, у него не было с

собой ничего, чем можно всё это убрать. А может и не надо к зиме оголять могилу,

холодно будет. Он зашёл в оградку, они и здесь вместе лежат, Афанасий сам их так

похоронил, рядом и в одной оградке и столик сделал. Он не знал с чего начать и

вспомнил, что перед уходом положил в карман две конфетки и спохватившись,

быстренько достал их, и сказал с улыбкой, вот я вам сладенького принёс, по конфетке.

Он не знал, что ещё сказать, а что говорить, разве можно это чем-то изменить.

Афанасий обнял по очереди крест матери и бабушки, потом встал к крестам лицом и

сказал, простите меня если я вас обижал, да, конечно, обижал. И я постараюсь вас

простить, хотя вопрос за чем вы так сделали останется со мной. Я вас считал святыми, а

теперь я столько узнал про отца, про прошлое и мне не стало от этого легче. Прощайте.

Я от вас теперь очень далеко. Наверно это судьба!

Звук мотора удалялся, неподвижно и тихо стояли Кузьма, Игнат и Варвара, так же тихо

сидели в кабине трактора Николай и Афанасий. Оказалось, что уезжать получилось

тяжелее чем приезжать.

«Тунгуссово» причаливало к берегу точно в назначенное время. С корабля Афанасия

заметили и стали махать ему рукой. И пока корабль швартовался ему сыпалась сотни

вопросов, а главное спрашивали, ты всё успел сделать. Первым сошёл на берег гид

Максим, он подал руку и сказал, о, а ты на легко, что без гостинцев. Афанасий

посмотрел на свою сумку, в которой лежал его рюкзак с тетрадками, письма и фотка

отца, и сказал, у меня очень тяжёлая сумка, в ней груз, цена не одной жизни.

23

Ирма

Мама, мама, а орехи нам там давать будут,– не унималась маленькая Ирма. Она бегала

возле кровати матери и повторяла, и повторяла свой вопрос. Мать лежала на

больничной койке, она уже почти не могла говорить, но перемогая себя дотрагивалась

по очередной до своих детей. Старший Вилли сидел молча, он держал на руках

младшую свою сестрёнку Амалию, ей было не до чего, она досасывала корочку хлеба и

остальное её не волновало. Мать гладила по очереди этих двоих и всё время пыталась

поймать егозу Ирму, которая ни сидеть, ни стоять не хотела. Анна понимала, что силы

покидают её и надо сказать ещё много Вилли, он старший и на нём останутся его две

младшие сестрёнки. Она ещё раз провела рукой по Амалии и когда провела по руке

сына, остановилась и попыталась взять его ладошку в свою, но никак не получалось и

тогда Вилли сам взял ладонь матери в свою. Анна смотрела на сына и не отрывая

взгляда говорила, помни, отца звали Эрнст, его забрали в труд армию, мы немцы

Поволжья. Меня звать Анна, твои сестрёнки Ирма и Амалия, помни, это так важно, не

потеряй их. Наклонись ко мне, Анна прижалась к щеке сына и всё шептала, помни, сынок, ты

старший, береги их. Потом она погладила по очереди дочерей и сказала им, идите домой.

Скора вас заберут в детский дом, там вам будет хорошо. На что маленькая Ирма снова задала

свой вопрос, а орехи там давать будут.

Старший Вилли, которому едва исполнилось десять лет, взял за руки младшую

трёхлетнюю Амалию. А Ирма уже самостоятельная и не хотела идти за руку, она была

уже большая, на прошлые недели был её день рожденья и ей исполнилось шесть лет.

Анна смотрела в след своим детям, но видела она ещё их или уже нет

Дети пришли домой, если это можно назвать домом. В это маленькое захолустное

сибирское селение их семью депортировали с Волги. И в этом убогом бараке жили

такие же несчастные, как и они. Почти сразу по приезду всех, кто подходил под закон. В

том числе их отца, забрали в труд армию. Кто остался и кто мог работать отправили на

работу. А ребятня никого не интересовала, они занимали себя и младших сами на своё

усмотрение. Скора Анна заболела водянкой и её отвезли в больницу. Вечером в

складчину жители барака кормили чем могли вот таких детей как её дети, оставшиеся

одни, а днём дети ели что находили или ничего.

Русский язык дети не знали, и когда как-то вечером к ним зашла женщина и заговорила

по-немецки, они сразу же к ней прилипли. Женщина сказала что-то обитателям барака

и позвала Вилли с сёстрами за собой. В бараке не особо сопротивлялись, люди

понимали, что хоть даже сегодня не надо будет делить ужин. Тётя Элиза так звали эту

женщину привела их к себе домой, её дом почти ничем не отличался от ихнего. Просто

тётя Элиза ещё там на Волге работала в больнице и тут по приезду её направили

работать санитаркой в больницу. В углу где ютилась тётя было чисто и сравнительно,

тепло. Она принесла тёплой воды, Вилли и её дочка Миля помогали ей. Сначала

Амалию, потом Ирму помыли в корыте с тёплой водой, какое это было блаженство.

Вилли тоже помылся и закутался в какую-то шаль, все вещи замочили, а потом пили

чай. После бани и чая, дети сразу уснули, а тётя Элиза и Миля стирали и сушили одежду

детей. Утром будить пришлось рано, потому что тётя Элиза торопилась на дежурство.

Она взяла детей с собой в больницу, конечно, они надеялись увидеть свою мать, но она

повела их почему-то на другую сторону больнице и подвела их к небольшому бугорку.

24

А потом присела, обняла младших, взяла за руки Вилли и сказала, Ваша мама очень

просила привести вас к ней. Здесь теперь ваша мама, это её могилка, а вы сейчас

пойдёте домой и вас отвезут в детский дом. Ирма враз оживилась и опять за своё, тётя

Элиза, а орехи нам там дадут.

Ирма молчала, она как будто застыла с чашкой чая в руке. А потом враз оживилась,

засмеялась и сказала, что уж чего чего, а на орехи в детском доме доставалось с

лихвой. Ещё она вспоминала одного воспитателя, которой из соображений жалости

что-то изменил в их фамилии. Так было легче жить и не выделятся среди других, так

можно было ходить со всеми в школу, но, если бы он знал тот воспитатель, что так

получилось невозможным встретится с отцом.

Дети в детском доме не могут сами решать где и как им жить, на это есть директора,

районные и областные власти, которым подвластно всё. Не получилось детям жить

вместе, как не умолял всех Вилли и как не просил, что это была просьба матери. Вилли

сначала перевели на другой этаж в их детском доме, но ходить по этажам детям не

разрешали, а потом и вообще его перевели в другой детский дом и даже в другой

город. Девочки тоже были не вместе, в разных комнатах, но хоть в одном доме. Но

постепенно и между ними общение терялось, вот так рассасывалась связь, семейные

узы. И годы разлуки сделали своё дело. Только отслужив в армии Вилли приехал в

детский дом к сёстрам. Ирма училась в Фазанке, а Амалия почти не знала брата. В

детском доме пошли им на уступки и выделили им комнату. Сёстры слушали брата, не

так уж много мог, и он рассказать, тоже был ещё мал на момент депортации, но, когда

он говорил, Ирма восклицала, что она тоже помнит, но Амалия не могла вспомнить

ничего. Вот так они вспомнили их дом на Волге, их родителей, депортацию. Даже о

том, как они ходили на могилу матери Амалия не помнила, но Ирма помнила и про

орехи снова вспомнила и только потом поняла что означает это выражение получить

на орехи. И что это не совсем что тебе насыпят полные горсти настоящих орех. И хоть

не долго они пробыли вместе, Ирма запомнила эту встречу и дала себе слово узнать

про всё это, про их историю, про Волгу, про всё, Она обязательно узнает, как только

появится возможность

Посёлок Ваганчево не такой большой и появление нового человека не оставалось не

замеченным. Хотя на тот момент много что было не так и уезжали люди из посёлка и

приезжали, а ответ на всё был у жителей один—Перестройка. Вот так и Ирма появилась

совсем даже неожиданно в этом посёлке. Кто бы мог подумать, что когда-то тихий

совсем простой Казахстан станет непростым и снова всё надо бросить и вперёд, а куда,

да куда глаза глядят, где можно остановится самой и дочери с семьёй. Вот и привели

её ноги и глаза, и увидела она посёлок Ваганчево и теперь она уже беженка. Была

когда-то депортированная немка, а сейчас беженка и уже не важно какой

национальности. По статусу Беженки сельский совет должен помочь и помогли.

Выделили Ирме бывшую бытовку рабочих. И хоть там нет даже самых маленьких окон,

всё равно это свой угол. Была даже маленькая печка, и ещё дали стул и железную

койку.

Ирма сидела в очереди в сельском совете, народу было не много, она теперь в

сельсовете постоянно за чем-нибудь ходит. Теперь не она сама решает свои проблемы,

а сельский совет. Очередь усердно что-то обсуждала, Ирма спросила рядом сидящего

мужчину, про что идёт речь. И он ей объяснил. Что недавно вышла в их областной

газете статья, и через эту статью нашлись родственники, которые потерялись ещё в

войну. А особо необычно что это были поволжские немцы. Ирма обмерла, она забыла

зачем пришла. Эта тема жила с ней всю жизнь, да не знала она где, как и с кем её

25

можно обсуждать. Ирма схватила мужчину за руку и путаясь в словах стала что-то

говорить. Она просила сказать где можно это прочитать, о ком там пишут. Мужчина

положил Ирме на плечо руку и сказал, что ему знакомо вот такое состояние как с ней

сейчас. Такое в последнее время происходило у него дома постоянно. А лучше иди к

моей дочери, это её статья, иди и расскажи ей твою проблему, она поможет, она

теперь многим помогает, она и мне помогла найти мои военные документы. Ирма

встала и пошла, сегодня на приём в кабинет в сельском совете она уже не попадёт.

Адрес мужчина сказал, да она плохо ещё в посёлке ориентировалась, только

остановилась осмотрится, как тут же её спросила гуляющая с ребёнком молодая

мамаша, если вы кого-то ищете, она может помочь, Ирма назвала адрес и молодая

женщина сразу ответила, да там живёт Елена, вот этот дом третий подъезд. Ирма шла,

не думая ни о чём, она даже не подумала о том, что идёт к совсем незнакомой

женщине. На её звонок дверь открыла женщина лет сорока, она приветливо

улыбнулась и спросила, вы что-то хотели. Только тогда она поняла. Что вот так без

всяких пришла к чужим людям, но всю жизнь ждала кто поможет, и хозяйка квартиры

улыбнулась и не ругалась что ходят тут всякие. Наоборот, хозяйка пригласила её

пройти, и потом так спокойно спросила, у вас ко мне какой-то вопрос. Она пригласила

Ирму в комнату. Ирма хотела объяснить, что сейчас в сельсовете она слышала про

статью в газете. Ей сказали, что здесь ей помогут. Елена улыбнулась и сказала, я дам

вам почитать статью, а пока вы читаете, она приготовит чай. Елена не мешала Ирме,

она поставила чай и тихонько села в кресло. Ирма дочитала статью, взяла чай, сделала

пару глотков и так ещё сколько-то посидела, а потом говорит, всю жизнь я мечтала,

чтоб и мне так повезло как этой женщине в газете. Меня с братом и сестрой сдали в

детский дом, но там разделили и выросли мы чужими людьми. Вот так живу одна на

белом свете, теперь дочка и её семья для меня всё. А теперь ещё беженкой пришлось

стать. Внуки у меня трое, я ж хочу, чтоб они выучились, работу хорошую нашли, разве ж

я за лёгкой жизнью для себя бежала.

Елена не перебивала, она смотрела на Ирму с пониманием, а потом сказала, мы

обязательно вернёмся к вашему вопросу, но сейчас вам лучше успокоится, в таком

состоянии нельзя, вы сильно переволновались. Давайте так договоримся, вы соберёте

все какие есть у вас бумаги, запишите всё что вспомните, а потом придёте ко мне. И

потом она перевела разговор на другое, да Ирма поняла, Елена сделала это

специально, уж сильно она переволновалась, так и до инфаркта не далеко. Елена

спросила, как она здесь устроилась. Ирма улыбнулась, и рассказала о своей бытовке,

что теперь стала её домом. А потом спохватилась и только потом поняла, что пришла

бес спроса и уже столько сидит. Уже у дверей Елена сказала ей, приходите завтра на

завод в выписку счетов. Там вам выпишут уголь и дрова на зиму. Уже дома Ирма

вспомнила про завод и подумала, а как ей выпишут, у неё нет столько денег оплатить и

выписку, и доставку. Но на следующий день всё же пошла. В выписке счетов видно

было, что знали о её визите и молодая девушка оформила все бумаги и сказала, что всё

ей привезут в порядке закона о беженцах. А потом сказала зайдите в бухгалтерию

подпишите бумаги. Ирма постучала, по привычке как всегда заходила в какое-то бюро.