Текст книги "Чары тьмы"

Автор книги: Катарина Керр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Сегодня прохладно, – заметил он. – У меня имеется по-настоящему важная новость для тебя. Я думаю, что сумею добиться окончательного освобождения Мейла.

Гавра задохнулась.

– Не говори ему пока, – продолжал старик. – Я не хочу зарождать у него надежду только ради того, чтобы потом лишить его ее, но ты должна знать. Тебе придется решить много вопросов перед отъездом.

– Перед отъездом? Да разве Мейл захочет, чтобы я ехала с ним?

– Если ты в этом сомневалась хоть на мгновение, то это твоя первая в жизни глупость.

Внезапно Гавре потребовалось сесть. Она устроилась на краешке стула возле огня и сплела дрожащие пальцы.

– Боюсь, что нет выбора. Придется отправить его назад в Элдис, – сказал Невин. – Ты хочешь поехать с ним?

Гавра осмотрела полки, комнату, все, ради чего она столько работала. Ей придется расстаться с замужней дочерью. И что скажет Думорик, когда она представит ему незнакомца, как его отца?

– Наверное, да.

Невин приподнял густую бровь.

– Боги! – воскликнула Гавра. – Элдис? Это так далеко! Но что Мейл будет делать без меня? Он умрет от голода. Или я напрасно льщу себе?

– Ни в коей мере, и ты это прекрасно знаешь, – старик замолчал и улыбнулся. – Вероятно, в конце концов вы будете жить на западной границе Элдиса. Там на много миль нет ни одной травницы. По крайней мере, мне так сказали.

– Правда? А что там делают люди, когда заболеют?

– Полагаются на те сказания, которые из поколения в поколение передаются в их кланах. Скорее всего, кое-что из этого хорошо срабатывает, но кое-что просто убийственно. Ты сама это знаешь. «Моя бабушка всегда пользовалась чаем из наперстянки против бородавок». Они будут это делать, даже если старая добрая бабушка оставила после себя кровавый след из трупов. Там на самом деле требуется хорошая травница.

Гавра колебалась. Она уже собиралась возразить, но знала, что Невин нашел лучшую приманку из всех.

– Понятно. Но это означает столько трудной работы – создавать новую практику, просвещать людей…

– Ха! А если бы тебе не пришлось работать, то что бы ты делала?

– Скорее всего, сошла бы с ума. О, очень хорошо, Невин, ты выиграл.

– А я и не осознавал, что мы участвовали в поединке.

Гавра рассмеялась, затем продолжала размышлять вслух:

– Ну, давай посмотрим. Если я создам новое дело для Думорика, то могу оставить Эбруе мою лавку! Это будет великолепное приданое. В таком случае мы сможем составить брачный контракт так, как мы хотим. Ей никогда не придется беспокоиться, что новые родственники выгонят ее с позором, просто чтобы прикарманить приданое.

– Именно так.

– «Элдис» – начинает звучать интересно, – Гавра подняла голову и улыбнулась. – А кроме всего прочего, я люблю своего мужчину. Я просто обязана поехать с ним.

По разным причинам Невин решил обеспечить освобождение Мейла весной. Во-первых, короли Диких предупредили его, что зимой будет много сильных бурь. Однако самая насущная причина заключалась в самом Мейле, который откажется покидать место своего заключения, пока не увидит, что с его книги должным образом сделаны копии, а для этого потребуется несколько месяцев. Пока писари в храме Вума трудились над книгой, Невин обрабатывал короля, честь которого была самым большим союзником советника.

Глин был щедрым человеком и Мейл смущал его. Король находил своего пленника слишком жалким и трогательным, чтобы убивать его, независимо от того, насколько политически оправданной могла бы стать казнь бывшего принца Элдиса. В особенности Глину стало трудно теперь, когда ученые священники на все лады расхваливали Мейла, как блестящего ученого и называли его украшением королевства. Когда Невин решил, что время подошло, то прямо попросил Глина освободить Мейла и позволить ему тихо вернуться в Элдис.

– Воистину, так будет лучше всего, советник. Попытайся придумать какую-либо обоснованную причину для его почетного освобождения. Пусть боги разорвут меня на части, если я допущу, чтобы Элдис посмеялся над моей слабостью, но я больше не могу думать о том, как принц покрывается плесенью в этой проклятой башне.

В конце восстание в Пирдоне обеспечило необходимую причину. Поскольку Элдису отчаянно требовалось спокойное лето для подавления восстание, он предложил Глину золото, чтобы тот воздержался от налетов. Глин не только взял взятку, но обставил все с большой торжественностью, предложив освободить пленника за десять лошадей.

После обмена многочисленными посланиями и странного торможения со стороны Элдиса, сделка была заключена и подписана. И только тогда Невин сказал Мейлу об его удаче. Зима уже уступала место весне.

Мейла поглаживал копию своей книги, переплетенную кожей и аккуратно переписанную опытным храмовым писарем. Принц с такой готовностью показал книгу Невину, что потребовалось почти полчаса, прежде чем старик смог перейти к цели своего визита.

– Самое удивительное, что король собирается оплатить еще двадцать экземпляров, – закончил Мейл. – Ты знаешь, почему?

– Знаю. В честь твоего освобождения. Он отпускает тебя на следующей неделе.

Мейл улыбнулся, собрался что-то сказать, затем его лицо застыло в неверии. Его ногти впились в мягкую обложку книги в руках.

– Я поеду с тобой до границы, – продолжал Невин. – Гавра и твой сын встретят нас за пределами Кермора. Эбруа останется здесь, но ты едва ли можешь винить ее. Она любит своего мужа, а с тобой она даже ни разу не встречалась.

Мейл кивнул. Его лицо побелело.

– О, клянусь богами обоих наших народов! – прошептал он. – Интересно, вспомнит ли эта птица из клетки, как летать.

Хотя принц Огреторик и его жена теперь жили в прекрасных покоях наследника, они никогда не забыли те времена, когда Примилла была единственным человеком, кто выказывал им уважение, и обычно с готовностью принимали ее в те часы, которые отводили для приема ремесленников и купцов. Принц был высоким молодым человеком с волосами цвета воронова крыла и васильковыми глазами, привлекательным, хотя и несколько грубоватым. Он имел склонность к открытости и откровенности, если только ему не противоречили. В то утро Примилла принесла ему подарок – дорогого кречета мелкой породы для его любимого спорта – соколиной охоты. Принц тут же посадил птицу себе на запястье и стал с нею разговаривать.

– Спасибо, уважаемая. Симпатичная птичка.

– Я польщена, если этот кречет доставил удовольствие вашему высочеству. Услышав об освобождении отца вашего высочества, я решила, что следует преподнести подарок в честь столь радостного события.

Глаза Огреторика внезапно потемнели, и он усиленно занялся кречетом, который повернул головку в сторону своего нового хозяина, словно узнал родственную душу. На стуле у окна беспокойно зашевелилась Лалигга.

– Конечно, – проговорила она с осторожной улыбкой. – Мы так рады освобождению Мейла! Но странно думать, что мой свекор стал писателем.

Огреторик бросил на нее взгляд украдкой. Судя по всему, молодой принц был в ярости.

– Спасибо за подарок, добрая Примилла, – поблагодарил он. – Прямо сейчас отнесу его своему сокольничему.

Поскольку было ясно, что аудиенция закончена, Примилла сделала реверанс и удалилась в королевский большой зал, где толкались разные поставщики, купцы и просто любопытные.

Разговаривая с советниками и писарями, которых она знала, глава гильдии красильщиков уловила несколько важных намеков. Многие важные люди будут рады, если Мейла восстановят в правах. Возможно, они считали так, руководствуясь честью. Возможно. Примилла отыскала в толпе придворных советника Кадлью и прямо спросила его: почему некоторые горят таким желанием увидеть Мейла восстановленным в правах, как лорда Аберуина и Каннобейна?

– Кажется, тебя сильно интересуют дела Мейла, – заметил Кадлью.

– Конечно. Гильдия должна знать, кому тратиться на подарки. Я не хочу выпрашивать милости не того лорда.

– Ты права. Но пусть это останется между нами. Принцесса Лалигга стала воображать себя невесть кем после того, как ее муж стал принцем Аберуина. Многие обрадуются, увидев, как ее понизили. Имеется также несколько вдовушек, которые уже представляют себе, как будут утешать ссыльного принца в его поздние годы.

– Значит, это все женские козни?

– Совсем нет. Принцесса оскорбила не только придворных дам, а у вдов имеются братья, которым требуется приобрести влияние.

– А как ты думаешь, Мейла восстановят в правах?

– Надеюсь, что нет, – ради него самого. Несомненно, ему очень опасно здесь находиться, если он хочет остаться в добром здравии. Все, больше ты из меня не вытянешь ни одного слова, уважаемая.

Того, что она услышала, было вполне достаточно. Примилла тут же связалась с Невином, поскольку совсем не хотела, чтобы Мейл вернулся домой только для того, чтобы родственники его отравили.

Из окна комнаты Мейла двор дана Кермор выглядел аккуратным и маленьким, как детская игрушка. Маленькие лошадки бегали по едва видимым булыжникам, маленькие люди ходили вокруг и исчезали в крошечных дверях. Только самые громкие звуки долетали до окна. В этот день Мейл стоял, положив руки на подоконник, и созерцал знакомый вид, когда услышал, как за его спиной открылась дверь.

– Приближается Глин, король всего Дэверри, – объявил стражник. – Всем на колени.

Мейл повернулся и опустился на колени как раз в тот миг, когда зашел король. Мгновение они изучающе осматривали друг друга с некоторым удивлением и любопытством. Они оба сильно постарели после их последней короткой встречи.

– С сегодняшнего дня ты – свободный человек, – наконец объявил Глин.

– Нижайше благодарю, ваше высочество.

Глин обвел взглядом комнату, а затем ушел, забрав с собой всех стражников. Мейл долго смотрел на открытую дверь, пока в проеме не появился Невин.

– Вставай, друг мой, – сказал старик. – Пришло время попробовать твои крылышки.

Когда Мейл последовал за ним вниз по темной винтовой лестнице, то смотрел на стены, смотрел на потолок, смотрел на всех людей, которых они встречали. Когда они вышли во двор, солнечный свет омыл его, как вода. Мейл глянул наверх и увидел стену дана, возвышающуюся над ним, а не под ним. Внезапно у него закружилась голова. Невин поймал его руку и помог удержаться на ногах.

– Разум – странная вещь, – заметил старик.

– Да, это так. Я чувствую себя околдованным.

Вначале звуки и суматоха подавляли его. Ему казалось, что весь двор полон людьми, они кричат, смеются, что лошади очень громко цокают копытами. Служанки носились взад-вперед с ведрами воды, вязанками хвороста, различной едой.

Яркие красные и серебряные цвета Кермора были везде и раздражали зрение отшельника. Тем не менее через несколько минут головокружение Мейла прекратилось.

На него нахлынула жадность. Он шел медленно, смакуя каждую цветную картинку, от великолепного лорда в седле до кучи старой соломы возле конюшни. Когда одна из гончих короля милостиво разрешила ему погладить себя, он был почти счастлив, как дебильный ребенок, которого радует все, потому что не может установить ценность ни одного предмета. Когда Мейл сказал об этом Невину, мастер двеомера рассмеялся.

– А кто может сказать, не является ли дебильный ребенок самым мудрым из нас всех? – спросил Невин. – Пойдем в мои покои. Гавра должна вскоре к нам присоединиться.

Но Гавра уже ждала в гостиной Невина, скудно обставленной мебелью. Мейл бросился к ней, обнял ее и поцеловал.

– О, любовь моя! – воскликнул он. – Боюсь этому верить. Я продолжаю думать, что мы проснемся завтра и обнаружим, что это только жестоко обманувший нас сон.

– Лучше, чтобы этого не случилось – после всех трудностей, с которыми я столкнулась из-за своей лавки! Пока я переводила ее на имя Эбруи, у меня так разболелась голова, что пришлось сжевать целый пучок своих трав.

По оценкам Невина им требовалось около четырех дней, чтобы добраться до границы с Элдисом, где их будет ждать почетная стража, посланная двором Элдиса. По крайней мере, такова была договоренность. Тем не менее на третью ночь, когда они разбивали лагерь примерно в десяти милях от Морлина, их пришли встретить совершенно неожиданные люди: то были Примилла и два молодых человека с посохами. С приветственным криком Невин поспешил к ней. Мейл последовал за ним.

– Что все это значит? – спросил Невин.

– Боюсь, я прибыла со зловещими новостями.

– Правда? – вставил Мейл. – Двор моего отца собирается меня отравить?

– Вижу, философ на самом деле очень хорошо помнит свою прежнюю королевскую жизнь, – заметила Примилла. – Я не уверена, что опасность реальна. Просто неразумно рисковать понапрасну. Мы прибыли, чтобы проводить вас в безопасное место. Останетесь там, пока мы не убедимся в том, что можем встретиться с королевским двором на наших условиях.

– Благодарю, – поблагодарил Невин. – Я спасал жизнь этого парня от петли не для того, чтобы он потерял ее из-за яда.

– Не беспокойся. Мы проскользнем по лесу, как хитрые лисы, – она улыбнулась. – А затем скроемся в норе. Как барсуки.

Всю неделю, поскольку фермеры привозили дрова, телегу за телегой, чтобы заплатить весенние налоги маяку Каннобейна, Аваскейн вставал рано. Он помогал фермерам разгрузить дрова и уложить их в длинных сараях. И в тот день, увидев приближающееся по дороге облако пыли, он предположил, что к нему движется еще одна телега с дровами.

– Опять едут, – сказал он Эгамину. – Сбегай и посмотри, в котором сарае осталось больше места.

Вздохнув от скуки, Эгамин медленно отправился к сараям, в то время как Аваскейн раскрывал жалобно скрипящие старые ворота. Все еще держа руку на большой ржавой железной задвижке, он замер, уставившись на приближающийся по дороге небольшой отряд. Всадники… вьючные мулы… странная женщина с коричневато-синими руками… а за ними… этого не может быть!.. Но это должен быть он! Смотритель маяка узнал его, несмотря на седину в волосах принца. С рыдающим криком Аваскейн бросился на дорогу, чтобы приветствовать вернувшегося домой принца Мейла. Когда Аваскейн схватился за стремя принца, показывая свою верность, Мейл поклонился ему с седла.

– Посмотри на нас, Аваскейн! Когда я уезжал, мы оба были молодыми парнями, а теперь оба – седые и постаревшие.

– Да, это так, мой принц, но в любом случае я рад видеть вас.

– И я рад видеть тебя. Ты приютишь нас?

– Что? Конечно, ваше высочество. Вы идеально подгадали время. Видите ли, Скуна только что проветрила ваши покои, как она делает каждую весну, поэтому вас ждут ваши комнаты, чистые и прибранные.

– Правда? Она делала это каждую весну?

– Каждую. Мы как барсуки, мой принц. Держимся крепко.

Мейл спрыгнул с коня, схватил руку Аваскейна и сильно потряс. Когда Аваскейн увидел слезы в глазах принца, то сам почувствовал, что готов расплакаться.

– Я больше не принц, – сказал Мейл. – И я считаю честью для себя называть тебя другом. Вот, у меня с собой новая жена и сын. Будем молиться, чтобы на этот раз я приехал домой навсегда.

Когда они зашли во двор, Эгамин, Марил и Скуна выбежали навстречу. Аваскейн довольно улыбнулся Эгамину.

– Разве я не говорил тебе, что он вернется?

Он испытал чувство глубокого удовлетворения, увидев своего болтливого сына лишившимся дара речи.

После дружеского вечера и праздничного ужина, Аваскейн отправился разжигать огонь на маяке. Когда небо становилось перламутрово-серым, он высек искру кремнем и поджег сухую лучинку, потом подождал, пока от нее загорятся дрова. Он подкладывал поленья, пока наконец маяк не запылал, посылая предупреждения в море. Тогда Аваскейн подошел к краю площадки и посмотрел на брох, в окнах которого весело горел свет. Принц вернулся домой. «Я не забыл его, и он не забыл меня, – думал Аваскейн. – Мы подобны барсукам. Оба.» Мир был местом, приносящим удовлетворение, мир был полон справедливости. Позднее, когда полная луна взошла на небе, Мейл тоже поднялся на башню. Он тяжело дышал, переводя дыхание, потом схватился за ограждения.

– У тебя должны быть очень сильные ноги, черт побери, – сказал Мейл.

– К этому быстро привыкаешь.

Бок о бок они склонились через ограждение, глядя на море. Волны, пенясь, накатывали в серебристом лунном свете и ударялись о тонкую полоску бледного пляжа.

– Я тебе сказал, что меня держали наверху башни все то время, пока я был в плену?

– Подумать только! Значит, вы смотрели вниз там, в то время как я делал то же самое здесь.

– Именно так. Правда, этот вид куда шире, чем тот, который открывался у меня. Я хочу остаться в Каннобейне на всю оставшуюся жизнь, но это зависит от принца Огреторика. Теперь это его владения, а не мои, и он ими распоряжается.

– Если у него хватит наглости выгнать вас отсюда, то ему придется искать себе другого человека, чтобы работать на маяке, – Аваскейн мгновение думал над проблемой. – А теперь послушайте, у моего брата больше земли, чем он может обработать сам. Он возьмет нас к себе, если до этого дойдет.

– Спасибо. Я также могу зарабатывать написанием писем.

Несколько минут они смотрели на воду в дружеском молчании.

– Кстати, а тут какие-нибудь корабли проходили? – спросил Мейл.

– Очень немного, но никогда не знаешь, когда кому-то потребуется маяк.

Поскольку стратегия Примиллы заключалась в том, чтобы изобразить Мейла совершенно неподходящим для дворцовых дел, она убеждала его написать письмо сыну и прямо сказать о нежелании что-либо оспаривать. Она осталась довольна результатом.

«Огреторику, принцу Аберуина и Каннобейна и моему сыну, философ Мейл шлет свой привет. Хотя мы никогда не обменялись и парой слов, ваше высочество, отцу надлежит разговаривать с порождением плоти и крови своей прямо. Я прекрасно знаю, что ты хочешь сохранить свое положение при дворе моего брата короля. У меня нет ни намерений, ни желания что-либо оспаривать. Я – скромный ученый, негодный для выполнения воинского долга. После долгого пребывания в плену я не способен к делам управления. Все, что я хочу, – это прожить остаток жизни в моем старом деревенском поместье Каннобейне, или, если ваше высочество предпочтет, в деревне. Ты можешь отправить мне ответ с Примиллой, главой гильдии красильщиков. Здесь, при дворе, я буду опасаться за свою жизнь. Мне не хотелось бы вкусить свободы лишь для того, чтобы вскоре вкусить яда. Твой отец, философ Мейл.»

Когда женщина закончила читать, Мейл откинулся назад на спинку стула и вопросительно улыбнулся ей.

– Прекрасно, – сказала Примилла.

– Хорошо. Знаешь ли, странно униженно обращаться к собственному сыну. Если им недостаточно, что меня лишили права наследования, то теперь я сам отрекся. Все должно получиться.

Когда Примилла вернулась в Абернауд, то передала письмо не сразу, но выждала день, чтобы послушать свежие сплетни. Двор – да и весь город – был полон слухов и гудел, как осиное гнездо. Король действительно отправил почетную стражу на границу, чтобы встретить Мейла. Там стражники нашли Невина, советника Кермора, и принца Кобрина вместо Мейла, которые сообщили, что Мейл решил путешествовать в одиночестве. Все подозревали предательство, однако со стороны Огреторика, не Кермора.

– Они ставят не на ту лошадь в этом забеге, – высказал свое мнение Кадлью. – Если здесь кроется предательство, то за ним стоит принцесса, а не принц. Кое-кто из преданных ей людей мог отправиться со своим отрядом за Мейлом.

– Правда? Предполагаю, что философ все же не мертв. Кто-нибудь имеет представление, где он может находиться?

– Высказывается много догадок, но больше всего популярна версия, что Мейл перешел к восставшим в Пирдоне, которые приютят его ради возможности навести шороху здесь в Элдисе. К счастью, они слишком слабы, чтобы поддержать его в борьбе за трон – по крайней мере, пока слабы. В конце концов после того, как человек побывал принцем, кто может обвинять его в том, что он хочет вернуть все, чем когда-то владел?

На следующий день Примилла нанесла визит принцу и принцессе.

Лицо Лалигги было таким вытянутым, что, казалось, она не спала несколько ночей. Огреторик выглядел озадаченным.

– Ваше высочество, у меня для вас письмо от вашего отца.

Огреторик подскочил, словно стрела, выпущенная из лука. Лалигга сжалась на стуле и уставилась на Примиллу широко открытыми глазами.

– А где ты видела моего отца?

– На дороге. Ваше высочество знает, что я часто путешествую. Он казался очень расстроенным и попросил меня взять письмо, когда узнал, что я направляюсь в Абернауд.

– Да, это печать Аберуина, все правильно, – Огреторик смотрел на скатанный пергамент. – Наверное, она была с ним, когда его взяли в плен.

Пока он читал письмо, Лалигга наблюдала за ним глазами, которые выказывали слишком большой страх, и это уродовало ее.

– Ну, – сказал Огреторик наконец. – Это должно положить конец слухам о том, что мы убили его на дороге. Все это время у меня было тяжело на сердце. Ты сняла этот груз.

– Конечно, я все понимаю, ваше высочество. Несомненно, вам было тяжело, ведь вы так беспокоились за жизнь отца.

– Да, это так, – то, как говорил Огреторик, убедило Примиллу в его искренности, точно так же, как и пренебрежение, с которым он бросил письмо на колени жене.

Лалигга тряхнула головой, взяла письмо и начала читать. Примилла видела течение ее ауры, где страх и подозрение кружились, подобно демонам.

– Моя жена удовлетворена? – выплюнул Огреторик.

– А разве мой господин думал, что может быть по-другому?

Когда их взгляды схлестнулись, Примилла отвернулась, восхищенно рассматривая какие-то цветы. Спустя мгновение Огреторик, проворчав что-то себе под нос, оторвал взор от жены.

– Разреши мне проводить тебя до двери, уважаемая, – обратился он к Примилле. – Я благодарен тебе за то, что привезла мне письмо.

Когда они удалились на достаточное расстояние от покоев, где принцесса уже не могла их слышать, принц заговорил снова:

– Ты можешь мне сказать, где находится Мейл? – спросил он.

– В Каннобейне, ваше высочество.

– Я подозревал, что он может быть там, но не говори об этом больше ни одной душе, пока я не организую дела. Моя любимая жена может покипеть еще немного.

Каждое утро Мейл и Гавра отправлялись на долгие прогулки вдоль скал и любовались океаном. Поскольку воспоминания о Каннобейне преследовали его во время заключения, ему до сих пор казалось невероятным, что он на самом деле находится здесь, чувствует теплые лучи солнце у себя на спине и вдыхает резкий, чистый запах моря.

Часто во второй половине дня Мейл поднимался на башню, сидел возле кучи пепла, где жгли дрова для маяка, и смотрел на дорогу. По мере того, как шло время, Мейл начал задумываться, сколько спокойных дней ему еще осталось.

Каждый день без ответа из Аберануда был плохим знаком и свидетельствовал о развитии дворцовой интриги.

Тем не менее, когда ответ все-таки пришел, Мейл удивился. Он находился у себя в комнате и чертил пером линии на пергаменте, подготавливая материал для работы, когда к нему ворвался Марил, сын Аваскейна.

– Ваше высочество, у наших ворот находится двадцать пять человек и с ними ваш сын.

Не думая, Мейл схватил перочинный нож – свое единственное оружие – и выбежал наружу. Люди спешивались в дружеской суматохе. Мейла легко выделил среди них принца, просто потому, что сын поразительно напоминал его самого. Улыбаясь, Огреторик широкими шагами направился к отцу и протянул к нему руку.

– Рад видеть тебя, отец. Всю жизнь я слышал рассказы о тебе, и вот теперь мы наконец встретились.

– Да, встретились, – Мейл взял предложенную руку.

– От твоего письма у меня заболело сердце. Тебе нечего бояться, клянусь.

– Значит, двор изменился с тех пор, как я последний раз был там.

– Я получил массу нечестивых советов, если ты это имеешь в виду, но я убью любого, кто поднимет на тебя руку.

Он говорил так искренне, что Мейл чуть не расплакался от облегчения.

Огреторик повернулся и посмотрел вверх, на брох и башню.

– Знаешь ли, я никогда раньше здесь не бывал. Когда я был маленьким, мама сюда не ездила, потому что одной мысли о том, как ты любил это место, было довольно, чтобы она принималась плакать. Когда я вырос, то большую часть времени проводил на войне. Это место снова твое. Я передаю его тебе, а король одарил тебя титулом вместе с владениями. У меня в седельных вьюках документы.

– Боги, это очень щедро с твоей стороны! Огреторик пожал плечами, все еще глядя в сторону.

– Есть одна вещь, которую я должен сказать, – продолжал он. – Несколько лет назад, когда Глину отправили письмо с сообщением о лишении тебя права наследования, все были уверены, что Глин тебя повесит. Я умолил бы короля не посылать этого письма, но меня тогда не было при дворе, – он наконец посмотрел на Мейла. – Моя жена устроила так, чтобы меня не оказалось там во время совещаний, на которых решалась твоя судьба. Я выяснил это значительно позже.

– Не стоит переживать по этому поводу. Сомневаюсь, что король прислушался бы к такой просьбе. Но сам я хочу попросить тебя об одолжении: я хотел бы никогда не встречаться с твоей женой.

– Я отказываюсь от нее. Она может жить остаток жизни в каком-то тихом месте. – В голосе принца звучала злоба.

На следующий день Огреторик уехал с обещанием вернуться, как только позволят летние сражения. Мейл помахал ему у ворот, а затем отправился искать Гавру, которую нашел возле огорода Скуны.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Думаю снять эти булыжники, чтобы разбить сад для выращивания трав. Скуна говорит, что здесь много солнца.

– Представляю, что нас ждет. Теперь люди будут говорить об эксцентричной леди Гавре из Каннобейна и ее травах.

– Я не леди. Я не хочу, чтобы меня так называли.

– Но ты не можешь отказаться от титула. Ты выбрала свою судьбу, когда вышла за меня замуж. Знаешь ли, многие девушки получили титул благодаря своей красоте, но ты – первая, кому это удалось при помощи жаропонижающего отвара и слабительных.

Когда она рассмеялась, Мейл поцеловал ее, а затем крепко прижал к себе, наслаждаясь свободой и теплым солнечным светом.

Летом 797 года в возрасте пятидесяти лет Глин, гвербрет Кермора и претендент на королевский трон всего Дэверри, умер от закупорки сердечных сосудов. Хотя Невин уже какое-то время беспокоился о здоровье короля, внезапность смерти захватила его врасплох. Просто как-то раз утром Глин выступил из дана во главе своих людей; в полдень они привезли его мертвого. Ему стало плохо, когда он садился на лошадь, он скончался через несколько минут.

Пока его рыдающая жена и ее служанки обмывали тело и готовили к погребению, старший сын Камлан принял на себя королевство перед преданными ему вассалами в большом зале, где верховный священнослужитель культа Бела благословил его и приколол к его накидке огромную брошь в форме кольца, свидетельствующую о королевском сане.

Вассалы по одному выходили вперед, чтобы склонить колена перед новым сеньором.

Невин выскользнул из зала, пользуясь суматохой, и отправился в свои покои. Вот и настало время ему покинуть Кермор.

Вечером Невин собирал вещи, когда новый король послал за ним. Камлан уже перебрался в королевские покои.

Теперь он стоял у камина, где Невин так часто наблюдал за его беспокойно вышагивающим отцом. Тридцатилетний король был плотным красивым мужчиной. Он очень похож был на покойного Глина.

– Я слышал, что ты собираешься нас покинуть, – сказал Камлан. – А я-то надеялся, что ты будешь служить мне так же, как служил моему отцу.

– Мой сеньор очень добр, – Невин вздохнул, думая о необходимой лжи, которая ему предстояла. – Но смерть вашего отца – тяжелый удар для такого старого человека, как я. У меня больше нет сил для выполнения дворцовых обязанностей, мой сеньор. Я только хочу дожить последние несколько лет, чтя память вашего отца.

– В таком случае, мне будет приятно выделить тебе какую-нибудь землю рядом с Кермором, в награду за долгие годы службы.

– Король очень щедр, но ему следует сберечь такие милости для более молодых людей. У меня есть родственники, которые приютят меня. Старикам обычно хочется прожить последние годы рядом с родней.

Покинув Кермор, Невин отправился в Каннобейн, чтобы повидаться с Мейлом и Гаврой. Хотя вдоль границы с Элдисом шла война, он легко проскользнул мимо солдат, маскируясь под нищего старого травника, и направился к побережью. Солнечным летним днем, когда дикие розы расцветали вдоль дороги, Невин добрался до дана.

Над воротами больше не висел старый герб принцев Аберуина, вместо него повесили новый – пара барсуков и девиз: «Мы держимся».

Когда Невин завел внутрь своего коня и мула, Мейл выбежал его встретить. Он загорел и был полон жизненных сил. Бывший принц улыбался, обеими руками схватив руку Невина.

– Что ты здесь делаешь, вдали от важных дел? – спросил Мейл. – Я рад видеть тебя.

– Глин умер, и я оставил двор.

– Умер? Я не знал.

– Кажется, тебя это опечалило, мой друг.

– В некотором роде да. Какие бы причинами он ни руководствовался, Глин оказался самым щедрым покровителем, который когда-либо был у ученого. Он кормил меня целых двадцать лет, не так ли? Но заходи, заходи. Гавра будет рада видеть тебя. У нас родилась дочь, которую мы хотим тебе показать.

Кроме маленькой дочери, у Мейла появилось еще одно сокровище, которым он желал похвастаться, – очень редкая книга, которую он нашел в храме Бума во время одного из своих нечастых визитов в Аберуин. Вечером они с Невином по очереди читали вслух диалоги, написанные руманским мудрецом Туллом Киркином, и много ночей подолгу не спали, обсуждая редкие мысли, дошедшие со Времен Рассвета.

– Я потратила эту книгу очень много денег, – заметил Мейл как-то раз. – Гавра посчитала меня сумасшедшим. Но священники сказали, что это единственная книга Киркина, которая сохранилась со времен великой миграции.

– Да, это так. Жаль, что у нас больше нет этих книг. Старая легенда гласит, что Киркин во многом был похож на тебя. Он был принцем руманов, который потерял власть, потому что поддержал не того претендента на трон. Остаток жизни он посвятил философии.

– Надеюсь, его ссылка не была очень суровой, но она стоила того, чтобы дать плод в виде «Тосканских бесед». Я не жалею потраченных денег. Я намерен включить его аргументы против самоубийства в свою новую книгу. Этот его центральный образ кажется очень уместным. Кроме того, совершенно поразительно то место, где он говорит, что мы подобны дозорным в армии, назначенные богами по причинам, которые нам не дано знать, поэтому убить себя – значит, покинуть свой пост.

– Насколько я помню, много лет назад одному очень молодому принцу я говорил именно это.

Мейл легко рассмеялся.

– Да, так и было, и мой учитель был прав. Чуть не забыл сказать тебе кое-что. Если ты хочешь провести здесь остаток твоей жизни, то добро пожаловать! Я не могу предложить тебе дворцовую роскошь, но в Каннобейне тепло зимой.