Текст книги "Истинный сын Сатаны"

Автор книги: Картер Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 5

– Еще кофе, мистер Бейкер? – с сочувствием в голосе спросил Креспин.

– Да, пожалуйста, – ответил я.

– Вы выглядите утомленным. Надеюсь, ничего серьезного?

– Просто я плохо спал и не отдохнул за ночь.

И это была истинная правда, ибо кто же сумеет отдохнуть, поспав всего один час? Наверное, Памела Траскот в эту ночь отыгралась на мне за все свои два года воздержания.

– Труди, очевидно, тоже неважно себя чувствует, – сообщил Креспин. – Она просила передать, что проведет день в постели.

– Я слышал, вы пишете сценарии для кино? – сказал я, чтобы как-то заполнить неловкую паузу в разговоре, возникшую, пока я пил третью утреннюю чашку кофе.

– Вы мне льстите, мистер Бейкер, – застенчиво улыбнувшись, ответил Креспин. – Я написал всего один сценарий – «Рука славы». – Да и то меня попросили об этом только потому, что я пользуюсь совершенно необъяснимой славой знатока оккультизма. Однако должен признать, что даже в этой области я – дилетант, а не профессионал, как вы.

– А почему вы занялись оккультизмом?

– У меня не было выбора. – Креспин снова улыбнулся. – Видите ли, моя мать была ведьмой.

– Ну и дела! – Я попытался сохранить на своем лице беспристрастное выражение. – Впервые в жизни встречаю живого ведьминого сына!

Креспин мягко улыбнулся.

– Я никогда не понимал американского юмора. Она занималась белой магией и была наделена сверхъестественными способностями.

– Например? – спросил я.

– Например, ей подчинялись неодушевленные предметы и животные. Она могла заставить веник или другой предмет подойти к ней. Я знаю, это кажется непостижимым, но я видел все собственными глазами. И десятилетним ребенком, вернее, пока мне не исполнилось одиннадцать, считал ее власть над вещами совершенно естественной. Я думаю, что мой интерес к оккультизму зародился именно в тот момент, когда я понял, что другие люди такой властью не обладают.

– А какие конкретно области оккультизма вас интересуют? – спросил я.

– Черная магия, – небрежно ответил Креспин. – Колдовство и демонология, или сатанизм.

– Знаете ли, вчера вечером, – сказал я, – я был поражен тем, что Труди верит, будто на болотах обитает болотный демон, а островной демон совсем иного обличил живет здесь, на острове.

– Я советую вам поговорить со старожилами деревни, мистер Бейкер. Вот уже несколько столетий люди, поселившиеся тут, верят, что над болотом и островом довлеет проклятие. И даже в наши дни селяне опасаются болот, никогда близко не подходят к ним, как, впрочем, боятся они и острова, и никто никогда не согласится провести здесь ночь. Деревенские слуги Труди приезжают сюда рано утром и уезжают на закате.

– А вы верите в существование двух демонов?

Креспин сцепил худые пальцы и, опершись локтями о стол, слегка наклонился ко мне.

– Да, верю, мистер Бейкер, – ровным голосом произнес он. – Именно поэтому я провожу так много времени на острове и должен откровенно признаться, что вчера я почувствовал себя немного ущемленным, когда приехали вы – профессионалы. Однако теперь я уверен, что, опираясь на ваши знания, вы с Борисом прольете свет на островную ситуацию, чего мне одному сделать не удавалось. Вы не будете возражать, мистер Бейкер, если мы объединим наши усилия – вы, два профессионала, и я, дилетант?

– Разумеется, не буду, – ответил я.

– Ну вот и отлично! – Креспин тепло улыбнулся. – Может быть, встретимся где-нибудь днем и поговорим без посторонних? Скажем, часика в четыре, хорошо? Мне нужно выполнить кое-какие поручения в деревне, и я боюсь, что раньше просто не управлюсь.

– Меня устраивает это время, – вежливо согласился я.

Креспин удалился, и в ту же самую минуту в столовую вошла Аманта Харди в джинсах и зеленой рубашке, соблазнительно обтягивающей ее груди двумя точками сосков. Садясь за стол, она скользнула по мне равнодушным взглядом.

– Доброе утро, Бейкер. Где все остальные?

– Доброе утро, Харди, – ответил я безразличным тоном. – Понятия не имею.

– От тебя по-прежнему никакого толку! – фыркнула Аманта. – Вчера ты чуть было не испортил все дело, напугав Труди Ламберт до полусмерти.

– Ты можешь предложить что-нибудь получше? – огрызнулся я.

– Единственный способ выманить ее с острова – это убедить ее, что никаких злых духов и прочей нечисти на свете не существует и что она зря забивает себе голову всякой чепухой. – Наконец-то на лице Аманты отразился хоть какой-то интерес. – Надо представить заблуждения Труди как нелепые и смешные и вынудить ее посмеяться над ними – только тогда она сможет от них избавиться.

– Ты так уверена? – язвительно спросил я.

– Да это же подсказывает обыкновенный здравый смысл!

– Чей? Твой или Донавана?

Щеки Аманты слегка порозовели.

– Просто нам с ним пришла в голову одна и та же мысль, впрочем, не важно. Он знает, что я работаю в «Агентстве Буканан», и прошлой ночью поделился со мной кое-какими заботами и тревогами.

– Неужели? – растягивая слоги, насмешливо произнес я.

Румянец на щеках Аманты стал гуще.

– Какая же у тебя гнусная душонка, Бейкер! – с яростью выкрикнула она. – Кент очень беспокоится о Труди. Он уже давно пытается вытащить ее отсюда. Он говорит, что она в расцвете сил и было бы чистым безумием отказываться от блестящей карьеры актрисы из-за глупой детской веры в нечистую силу!

– И, главное, помочь ему попасть на экран, – ехидно сказал я.

– Кент не из таких! – яростно обрушилась на меня Аманта. – Он – лучший из мужчин и самый искренний из тех, кого я встречала в жизни!

– И любовник Труди!

– Ложь! Он открылся мне по секрету, что недолго они были любовниками, но Труди сейчас думает только о злых духах, угрожающих ее жизни, и их близость прекратилась. Кент живет здесь лишь из чувства долга, надеясь спасти Труди…

– Да он – просто святой, а не мужчина! – воскликнул я с притворным восхищением.

– Да, я святой, – появившись на пороге, подхватил мои слова Борис. – Однако и святые страдают от зверского голода. Где мой завтрак?

– Позвони в колокольчик, – посоветовал я ему. – И не позже чем через пять минут явится огромных размеров бабища и спросит, что для тебя приготовить. Но что бы ты ей ни заказал, она принесет тебе всего одно блюдо – глазунью с беконом.

– Почему вы сразу не сказали мне, что Труди Ламберт живет на острове, где нечего есть? – укоризненно бросил Борис Аманте, садясь за стол.

В эту минуту в столовую вошла Памела Траскот, голубые глаза которой излучали блеск здоровья, а гибкое тело переполняла энергия. Недостаток сна на ней никак не отразился.

– Всем привет. Какое сегодня прекрасное утро!

– Глазунья с беконом? – Борис пожал плечами. – Стоит ли ради этого звонить в колокольчик?

– А ты случайно не знаешь, – спросила Памелу Аманта нарочито равнодушно, – Кент уже завтракал?

– Нет, не завтракал, – коротко бросила Памела и взглянула на меня. – Ты готов, Ларри?

– К чему?

– Чтобы объехать на лодке остров.

– Разумеется. – Я медленно встал из-за стола; все мое тело ныло от усталости. – Мне всегда хотелось умереть на свежем воздухе.

– Надеюсь, твое желание исполнится, Бейкер! – бросила Аманта. – И сегодня же!

– Можешь сегодня не ждать Кента, моя дорогая, – медовым голосом произнесла Памела. – Труди сказала, что проведет день в постели, так что он до вечера не появится.

Аманта так и подавилась своей яичницей, а когда Борис невинным голосом посоветовал ей вытереть испачкавшуюся в яйце мордашку, она его чуть не убила. Я понял, что от нее сейчас лучше держаться подальше, и, схватив Памелу за руку, торопливо вышел из комнаты.

Во дворе, вдохнув свежего воздуха и подставив лицо солнцу, я почувствовал себя менее утомленным. Памела была права – денек выдался просто замечательный, а оттого, что она шла рядом, он показался мне еще прекраснее. На ней были черные слаксы и тонкий белый свитер с высоким воротником, и хотя ткань скрывала соски, по колыханию ее груди я догадался, что она – без бюстгальтера, впрочем, как я уже успел убедиться, она его вообще никогда не носила. Мы спустились по лестнице с пристани, где Памела остановилась и воскликнула:

– Ах ты, черт!

– Что случилось? – спросил я.

– Кто-то увел у нас лодку, – с возмущением объяснила она.

– Креспин говорил мне, что ему нужно ехать в деревню и что раньше четырех часов он не вернется.

– Ну вот, всегда так! – Она с раздражением пожала плечами. – Ладно, у нас есть еще плоскодонный ялик.

– Это что еще за зверь такой? – поинтересовался я.

– Маленькая лодка, – хихикнула Памела и пошутила: – Когда вы, американцы, научитесь говорить, по-английски?

– Мы пытались, – парировал я. – Но никому еще не удавалось удержать во рту кашу, которой набиты ваши рты.

Памела прошла в дальний конец пристани и посмотрела, на месте ли плоскодонка.

– Ялик здесь.

Я догнал ее и увидел мягко покачивающуюся на волнах лодку. Она напоминала примитивное каноэ, выдолбленное из цельного дерева и больше смахивающее на корыто, чем на лодку, и в ней было два жестких деревянных сиденья, на которых нам предстояло устроиться. Я помог Памеле забраться в ялик, а потом спустился сам.

– У этого корыта есть весла или какие-нибудь другие приспособления для гребли? – ехидно спросил я.

– Обычно мы используем шест. – И Памела показала на деревянный шест длиной футов в восемь, лежавший на дне лодки. – У берегов острова нет глубоких мест.

– Ты что, хочешь сказать, чтобы я греб шестом? – изумился я. – А как, черт возьми, с ним обращаться? Опустить в воду и лупить, пока она не забурлит?

Памела хихикнула, удивляясь, что я такой бестолковый, и покачала головой.

– Становись на корме ялика и отталкивайся шестом ото дна. Потом снова опускай его в воду и снова отталкивайся.

– Это все ваши глупые английские шуточки, – засомневался я.

– Нет, не шуточки, – опять хихикнула Памела. – Шесты используют во многих местах. Ты скоро приноровишься.

Памела уселась на деревянное сиденье, скрестила ноги и улыбнулась мне ободряющей улыбкой. Я отвязал веревку, которой ялик был привязан к пристани, и, неумело взяв шест, двинулся с ним на корму. С первой попытки мне не удалось достать дно – течение подхватило шест, и я чуть было не упустил его. Только с четвертого раза я сумел упереться шестом в дно и даже слегка оттолкнуться, отчего лодка продвинулась вперед фута на два.

– Молодец! – похвалила меня Памела.

Через десять минут я уже уверенно орудовал шестом. Конечно, до венецианских гондольеров мне было далеко, но я, по крайней мере, мог заставить ялик плыть вперед хотя бы приблизительно в том направлении, куда нам было нужно. Приноровившись к шесту, я настолько расслабился, что даже стал наслаждаться сверкающей гладью реки, видом проплывавшего острова и зрелищем упругой груди Памелы под тонким свитером. Это был один из тех погожих деньков, красоту которого можно оценить только в Англии, ибо здесь такие дни – большая редкость.

– Ну вот мы и добрались до противоположного берега острова, – неожиданно сказала Памела. – Давай-ка, Ларри, плыви вот под те ивы; там мы и высадимся.

– О’кей, – откликнулся я. – Спорим, что я доплыву туда с двух толчков шеста?

– Спорим, – кивнула Памела. – Но только не на деньги.

– Разумеется.

Я напряг мускулы и, держа шест прямо, с силой воткнул его в дно и почувствовал, как он глубоко вошел в ил. Ухватившись за его верхний конец, я перенес всю тяжесть тела на руки и толкнул лодку вперед. Ялик неожиданно поплыл с такой стремительностью, какой я от него никак не ожидал. Впечатление было такое, будто заработал невидимый мотор. Секундой позже я увидел, что мои ноги уезжают вместе с кормой ялика. Руки мои крепко держали шест, и я повис над водой. Памела вскочила на ноги и закричала:

– Бросай шест, Ларри!

Я бросил шест и тут же плюхнулся в реку.

К тому времени, когда я вынырнул и обнаружил, что воды здесь по шею, ялик уже был в двадцати футах от меня и медленно приближался к берегу. Памела стояла, глядя в мою сторону, и все тело ее сотрясалось от неудержимого хохота. На миг глаза мои застлала какая-то голубая пелена, а когда зрение вновь вернулось ко мне, я увидел, что ялик вот-вот пристанет к берегу.

– Эй, Памела! – заорал я.

– Извини! – прокричала она между двумя приступами хохота. – Я ничего не могу с собой поделать! Только не сердись, Ларри! И помолчи!

Я знал, Памела упрекнет меня, что я ее не предупредил, но она велела мне молчать, и я безмолвно наблюдал, как она приближается к большой ветке ивы, повисшей над водой. Памела не видела ее, потому что стояла к ней спиной. Ветка хлестнула ее под колени; Памела истошно завопила, пытаясь удержать равновесие, и стала размахивать руками, словно исполняла какой-то ритуальный танец. Ялик вдруг накренился, и Памела, испустив еще один пронзительно-отчаянный вопль, исчезла в водах реки.

Я поймал быстро уплывающий от меня шест и побрел к берегу. Добравшись до ялика, я положил шест на дно и, привязав его к той самой ветке, которая скинула в воду Памелу, выбрался на берег. Девушка стояла на траве, с нее ручьями текла вода. Мокрые волосы и одежда прилипли к телу, обнажая ее сокровенные тайны. Она просто тряслась от негодования.

– Ты что, не видел ветку? – возмущенно воскликнула Памела. – Почему ты меня не предупредил?

– Я хотел, – радостно ответил я. – Но ты же сама велела мне молчать. Разве ты не помнишь?

– Я старалась помочь тебе грести, а ты! – выпалила она.

– Хороша помощь, – огрызнулся я. – «Бросай шест»!

Памела невольно хихикнула.

– Видел бы ты, какое у тебя было лицо за секунду до того, как ты упал в воду!

– Наверное, такое же, как и у тебя! – холодно парировал я.

Памела расстегнула слаксы и медленно спустила их со своих босых ног. Потом, выпрямившись, принялась стягивать мокрый свитер. Она задрала голову, пытаясь высвободить ее из тесного воротника, и голая грудь ее поднялась вверх, а затем опустилась, когда Памела, наконец, сняла свитер и бросила его на траву. Оставшись в одних узеньких черных трусиках, она сняла и их и повесила сушиться на ближайший куст. Томным движением Памела провела руками по своим мокрым блестящим бокам.

– Придется ждать, пока не высохнет одежда. – Она посмотрела на меня и капризно выпятила нижнюю губку. – А ты чего ждешь? – властно спросила она. – Только не говори, что стесняешься меня. После вчерашней ночи ты меня уже ничем не удивишь.

Возразить мне было нечего; так что я тоже разделся и аккуратно развесил свою одежду по кустам, чтобы ее высушило солнце. Памела легла в высокую траву, заложив руки за голову.

– Как хорошо, – промурлыкала она, – я так люблю, когда солнечные лучи ласкают кожу. Они пробуждают во мне дремлющие желания…

Я сел рядом с ней, чувствуя, как теплые солнечные лучи согревают мою кожу. Я взглянул на Памелу и увидел, что на волосиках ее лобка сверкают капельки речной воды. На противоположном берегу реки, насколько хватало глаз, расстилался настоящий пасторальный пейзаж – пологие склоны холмов, поросшие зеленой травой и редкими, живописно разбросанными деревьями, а вдалеке мирно лежащая корова, блаженно жующая свою жвачку.

– Ты думаешь, крики доносились отсюда? – спросил я Памелу.

– Думаю, отсюда, – лениво обронила она. – Площадь острова – всего три акра. Ты же сам знаешь, что он маленький.

– Я вижу, что на том берегу реки расстилаются поля… – заметил я.

– Да, ближайшая ферма находится на расстоянии целой мили отсюда. Местные жители селятся так, чтобы не видеть ни болот, ни острова.

– А кто-нибудь еще говорил тогда утром, что слышал крики?

– Кроме меня, в доме были только Труди и Мара, и ни одна из них ничего мне не сказала. – Памела с наслаждением зевнула и, протянув руку, взяла мою. – Знаешь, Ларри, мне кажется, дремлющие желания проснулись… – Она сонно улыбнулась. – Виновато солнце – оно меня всегда возбуждает… – Памела медленно провела моей рукой по своему бедру, а потом начала водить ею вверх и вниз по гладкой коже своего живота, и волосики на ее лобке от этого слегка приподнялись. Памела потянула мою руку вниз, и мои пальцы обхватили волосистый холмик и слегка сжали его. Памела не отпускала мою кисть, но мои пальцы уже непроизвольно ласкали ее лобок, и я ощущал, как губы, набухая, становятся горячими и влажными. Я слышал учащенное дыхание Памелы – она повернулась ко мне лицом и взяла в руку мой набухающий пенис; свободной рукой я принялся ласкать ее грудь, а ее пальцы стали сжимать и поглаживать мой член.

Мы занялись любовью прямо в высокой траве. Памела согнула колени и сжала ими мои бока. Сейчас не было той жгучей страсти, которая вчера доводила нас до изнеможения, нет, наши движения были неспешны и полны неги. Тела наши двигались в едином ритме; солнечные лучи немилосердно жгли спину. Мы оба устали от бурных ласк вчерашней ночи и, предавшись ленивой любви, закончили довольно спокойно.

Несколько минут мы отдыхали в объятиях друг друга. Наконец я отодвинулся от Памелы и встал. Надо было заняться делом.

– Пойду-ка посмотрю окрестности, – сказал я, отойдя от Памелы. Она промычала в ответ что-то нечленораздельное, но я не смог разобрать что.

Я двинулся в глубь острова. Трава хлестала меня по босым ногам; солнце нещадно палило, светя мне в спину. Я поднялся на вершину невысокого холма и очутился в густых зарослях деревьев. Через некоторое время я вышел на небольшую полянку; но по пути туда я несколько раз останавливался, чтобы вытащить из босых ног колючки, отчего у меня пропало всякое желание осматривать остров дальше. Поэтому я повернул назад и двинулся в ту сторону, где оставил Памелу.

Однако вскоре я понял, что заблудился. Выйдя из лесочка, я увидел, что оказался совсем в другом конце острова, поскольку на другом берегу тянулись не зеленые поля, а сырые болота. Я вспомнил, что площадь острова не больше трех акров, так что если я пойду вдоль берега, то непременно доберусь до Памелы. Впрочем, легко сказать – идти вдоль берега, – на самом деле это было совсем не простое дело! В некоторых местах берег круто обрывался в реку, а высота обрыва, поросшего колючим кустарником, была не менее восьми – десяти футов. В опасных местах я решил не удаляться в глубь острова, а обходить обрывистые берега по воде.

Увы, суровая действительность разбила в пух и прах мои намерения. Пытаясь обойти один обрыв, я зашел в воду, но скоро понял, что здесь препятствий ничуть не меньше, чем на берегу. Дно реки было покрыто толстым слоем ила и тины, в которых то и дело попадались упавшие ветви деревьев, какие-то длинные металлические предметы и всякий мусор, прикосновение которого вызывало неприятные ощущения. Выбраться на берег я уже не мог, ибо для этого нужно было подпрыгнуть футов на десять вверх и ухватиться за нависший над обрывом куст. Я решил, что надо продолжать идти вперед, и изо всех сил старался не думать, что там хлюпает у меня под ногами и что под ними скользит? Внезапно одной ногой я задел какой-то крупный предмет, а второй наступил на него. Непонятный предмет подо мной повернулся, и я чуть было не упал. Я тут же представил себе, что наткнулся на какое-то отвратительное подводное чудовище, которое спало здесь две тысячи лет и вдруг пробудилось из-за моего непрошеного вторжения.

Я отпрянул назад, что на глубине пяти футов оказалось совсем не простым делом. Прямо передо мной со дна заструились пузырьки воздуха, а за ними медленно всплыл один конец полого бревна, покрытого зеленой тиной. Увидев его, я немного успокоился, и тут на поверхности появились белые пальцы. Я разинул рот, но крик застрял в горле, скованном спазмой ужаса. За пальцами показалась рука, а потом и тело, все всплывало частями, и вот на воде уже покачивался утопленник.

Делать было нечего – я взял его за холодную безжизненную руку и пошел вперед, таща труп за собой. Наконец я добрался до того места, где берег полого спускался к реке, и вытащил находку на сушу. Перевернув утопленника, я сразу узнал его. Это был тот самый человек, которого я нашел на болотах вчерашней ночью, с огромной зияющей дырой на шее. Мужчина – при жизни – был в расцвете физической силы, шести футов росту и весом никак не меньше двухсот фунтов. У него были густые рыжие волосы, а черты лица так сильно искажены и покрыты тиной, что вряд ли кто-то сумел бы его опознать. От одного взгляда на него меня чуть не вырвало.

Несколько минут спустя я нашел Памелу, которая по-прежнему лежала с закрытыми глазами, нежась на солнце. Я натянул брюки и рубашку; они не успели еще высохнуть, но сейчас это мало волновало меня.

– Ну что, видел ли ты нимф, преследуемых сатирами, и русалок, завлекающих неосторожных мужчин в воду? – лениво спросила Памела.

– Ты знаешь крупного мужчину ростом шесть футов, с мощными мышцами и густыми рыжими волосами? – хрипло спросил я.

– Чарльз Уоррен. – Памела приоткрыла один глаз и без особого интереса спросила: – Значит, он вернулся?

– Можно сказать и так, – пробормотал я.