Текст книги "Распятие невинных"

Автор книги: Каро Рэмси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Она взяла бутылку и, сунув коробку под мышку, подошла к окну. Движение на Грейт-вестерн-роуд стихло, и только редкие машины оживляли улицу светлячками огней. Около дома никто не останавливался, и Хелена, прижимаясь к деревянным ставням, злилась на себя – зачем ждала и надеялась? Было ясно, что домой он не придет. Внезапно улицу осветила молния, и она увидела, что ее машины нет на месте.

Швейцар «Тэрнберри» открыл ему дверь и предложил проводить под зонтиком до парковки. Макалпин вежливо отказался.

– Если собираетесь ехать вдоль побережья, будьте осторожны, сэр. Это опасная дорога, а буря в самом разгаре.

Макалпин поблагодарил его.

На парковке уже не было надежной защиты, и ветер, набрав полную силу на площадках для гольфа, обрушивался на этажи автостоянки, заливая машины потоками дождя. Макалпин прикрыл голову пиджаком и бегом добрался до «БМВ».

– Трезвей, трезвей, трезвей, – уговаривал он себя, радуясь, что приехал на машине Хелены, которую можно было открыть пультом на расстоянии. Эта машина вообще могла ездить практически сама. Он сосредоточился, чтобы нажать черную кнопку и направить сигнал в сторону машины, но большой палец соскользнул и включившаяся сирена никак не хотела успокаиваться.

Макалпин втиснулся в салон и убрал с лица мокрые волосы. После холодного шотландского дождя он почувствовал себя лучше. Поправив зеркало заднего вида, он завел двигатель, перевел рычаг коробки-автомата на задний ход и тронулся, надеясь, что плавно, а не излишне осторожно, как ездят подвыпившие, и не резко, как ездят перепившие, которым на все наплевать. Он повернул на север, в сторону дороги вдоль побережья. Часы показывали 03:30.

– Нет, мы не можем.

– Ну конечно, можем. Давай, тебе понравится.

– Ни за что! – Но девушка смеялась и, подставив лицо навстречу дождю, смывающему макияж, позволила ему увлечь себя.

Опять сверкнула молния, превратив весь мир в черно-белую картинку, и высветила ее белую кожу и темные глаза.

– Ты похожа на Элиса Купера, – засмеялся он, обнимая ее за плечи одной рукой, а другой показывая, куда идти. Она, придерживая юбку, то и дело оступалась на высоких каблуках, скользя по булыжникам Вислерз-лейн.

– Вот сюда. Пришли. – Они побежали по аллее, и девушка споткнулась, попав каблуком в щель между камнями. Они добрались до заднего двора супермаркета, где ветер уже был потише. Едкий запах гнили, испортившихся овощей и прокисшего молока, висевший в воздухе, вызывал тошноту, но там была пара соломенных тюфяков под брезентовым навесом.

– Здесь нас никто не потревожит, – сказал он, вытаскивая сложенные картонные коробки из целой пачки, подготовленной для переработки.

Она сморщила носик.

– Не могу поверить, что мы оказались здесь. Запах просто отвратительный! – Она взяла прядь волос и обмотала вокруг шеи, показав, что задыхается. Ее пальто распахнулось, от смеха она не могла остановиться.

Юноша приблизился, расставив руки.

– А где тут у нас кр-р-рысы, дорогая? – спросил он, подражая Винсенту Прайсу. [11]11
  Винсент Прайс (1911–1993) – известный американский актер. После роли герцога Кларенса в фильме «Лондонский Тауэр» получил почетное прозвище «кинозлодей мира»; снялся в более чем ста фильмах, значительная часть которых – фильмы ужасов.


[Закрыть]

Она взвизгнула, подыгрывая ему.

– Но, дорогой сэр! Что вам нужно от бедной девственницы? – Ее грудь вздымалась, она явно вживалась в роль.

Скрюченные пальцы приближались.

– Крысы, моя милая. Крысы, как можно больше крыс! Не волнуйся, я здесь, чтобы защитить тебя, – сказал Питер Кашинг, обнимая ее за талию. Она уткнулась носом ему в шею, широко раскрыв глаза, а он отодвинул полог брезента второй рукой. – Опасайся крыс! Они могут приползти к твоим ногам и даже выше…

Раздался истошный крик. Через мгновение последовал еще один.

Дождь не прекращался ни на минуту. Его потоки были такими плотными, что он едва различал повороты. Задние колеса машины, похоже, плохо держали дорогу, и Макалпин быстро протрезвел. Но позже он понял, что машину заносит от мощных ударов ветра в бок с не защищенной холмами стороны. Он проехал мимо дюн и указателей, направлявших в «Тэрнберри». Гольф-клуб и гостиница остались позади, растворившись в реках дождя. Повернув на Хэдз-оф-Эр, он постарался сосредоточиться, борясь с алкоголем и тошнотой. От каждого порыва машину бросало в сторону. Бешено работавшие стеклоочистители не справлялись с массой воды на ветровом стекле. Макалпин ехал, вцепившись в кожаный руль и напрягая изо всех сил глаза: облака и море слились в единое целое, вода подступала к машине, как безжалостное разъяренное животное.

Он никогда не думал, что бывает так темно. Наклонившись вперед, Алан тыльной стороной ладони протер изнутри лобовое стекло. Неожиданно машина сильно вздрогнула, и ее стало заносить, но, вывернув руль, он сумел удержать ее. Ливень, обрушившийся с новой силой на ветровое стекло, означал, что теперь машина едет прямо против ветра.

От сна не осталось и следа, но тошнота не проходила, вновь и вновь подкатывая к горлу. Яркие алмазики воды плясали прямо перед ним, то появляясь, то исчезая. Ему нужен был свежий воздух, он потянулся к кнопке, чтобы опустить стекло со своей стороны, но пальцы не могли ее нащупать. Он взглянул на спидометр – около ста километров. Макалпин нашел кнопку со стороны пассажира. Стекло опустилось на пару дюймов, а потом заклинило, но зато включился проигрыватель и заиграла любимая кантата Хелены – «Кармина Бурата» Карла Орфа. Он помнил ее по фильму «Омен». Он еще раз протер изнутри стекло и засмеялся. Показался поворот, и он едва успел затормозить в самый последний момент: задние колеса начали скользить, разворачивая машину. Двигатель взвизгнул; он попытался выровнять машину, но слишком сильно вывернул руль – автомобиль опрокинулся и кубарем покатился в темноту.

Хелена достала чистый лист рисовальной бумаги, прикрепила на мольберте и провела пальцами по знакомой шероховатой поверхности. Ярко вспыхнула молния, отбрасывая на лист причудливые контрастные тени от руки. Она зажмурилась, но даже с закрытыми глазами световые пятна исчезли не сразу. В мастерской царил полумрак, только свет на лестнице делал тени чернее. Если бы она не прожила здесь всю жизнь и не знала, что за домом не водится дурной славы, то наверняка бы почувствовала себя неуютно в такую ночь призраков. Мощь бури наделила ее силой, как и Мэри Шелли, которая создала своего доктора Франкенштейна в такую же ночь. Она тоже должна сотворить что-то ирреальное, эфемерное, что-то первобытное, как эта лавина за окном. Она подняла бутылку, набрала полный рот терпкого красного вина, но не глотала, ожидая следующую молнию и неизбежного за ней грома. Сто двадцать один, сто двадцать два – теперь можно глотать. Она чувствовала приближение момента истины. Она даже подумала, не открыть ли окно, но для этого надо было выпить гораздо больше.

Она поставила бутылку и достала небольшую коробочку с пастельными мелками – своими любимыми. Некоторыми уже нельзя было пользоваться – они не оставляли на бумаге следа, но выбросить их у нее не хватало духу. Она начала рисовать и почувствовала, как внутри нарастает напряжение. Она рисовала широкоплечего мужчину, идущего по тропинке под мелким дождем. Тропинка вилась по лесу. Она добавила пиджак и подняла воротник, скрывая его лицо в темноте. Краем подушечки большого пальца она сделала плечи поуже. Она знала этого человека. Деревья были большими. Она стала чертить на стволах перекрестия, и теперь это были уже вовсе не деревья. Она знала это место… она рисовала по памяти… Ярко сверкнула молния, на минуту озарив комнату белым светом, и ей показалось, что дом закричал… Но это был телефон. Она ругнулась и вытерла рот тыльной стороной ладони. На часах было четыре утра. Что бы Алан ни сказал, она этого не потерпит.

– Да? – резко спросила она.

– Алло, Хелена? – Голос был неуверенный.

Она потрясла головой, чувствуя, что вино еще не выветрилось.

– Это ты, Колин?

– Да.

– Ты, по-моему, здорово выпил.

– Шеф дома? – не унимался Андерсон.

– Нет! – бросила она. – Его нет. – И повесила трубку. – Мерзавец!

Она посмотрела на картину: одинокий мужчина, почти мальчик, идет по тропинке между могилами с палкой в руках. Нет, теперь она ясно видела, что это была не палка, а роза. Единственная красная роза для…

Она прижалась к стене и не сводила глаз с картины. Ее сердце разрывалось: он казался таким маленьким и таким беззащитным.

Это воспоминание было для нее мучительным.

– Ты никогда мне по-настоящему не принадлежал, да, Алан? – проговорила она, сползая вниз и глядя на свой рисунок, – ее собственное творение смеялось над ней. – Никогда мне не принадлежал.

Макалпин почувствовал в глазном яблоке кончик ножа, который надавил сначала слева, а потом справа. Затем боль стала походить на маятник, который раскалывал голову своей ритмичностью и безразличием. Боль была его единственным ощущением.

Он выдохнул, чувствуя во рту вкус рвоты. Он хотел открыть глаза, но они были покрыты коркой, пробить которую не было сил. Он попробовал пошевелить головой, но боль резко усилилась, и он затих.

Уже теряя сознание, он понял, что лежит лицом на руле. Во рту был привкус крови, а на языке лежал зуб.

Он попробовал его выплюнуть.

Но вместо этого отключился.

Макалпин очнулся. На этот раз он почувствовал, что к запаху рвоты, крови и виски добавилось что-то еще. Парфюмерия? Бензин! Он услышал, как упала капля, потом другая, звук становился все громче. Проваливаясь в беспамятство, он старался не слушать тихий голос, призывавший его держаться.

Запах бензина был настолько сильным, что, кроме него, казалось, уже ничего не было. Капли становились все крупнее и стучали все громче и чаще. Они образовали лужу, из которой маленькой струйкой жидкость пробивалась к искореженному кузову, где на ветру раскачивался оголенный провод сигнализации, искривший, когда касался металла.

Он видел Анну. Анну и потом… бензин.

В голове что-то щелкнуло, и мозг переключился на выживание. Он открыл глаза.

Он был в сознании, но голова отяжелела, а тело не слушалось. Будто осуществились все его кошмары: он падал, и не за что было зацепиться. Он не мог бежать, он не мог оказаться там, куда звала Анна, и не мог ответить. Он не мог выбраться. И понимал, что запах бензина усиливается. За ветровым стеклом мелькнула какая-то тень, но сквозь пелену в глазах разглядеть ничего не удавалось. Ему показалось, что кто-то пытался открыть дверь, а потом взобрался на капот, и он почувствовал, как машина вздрогнула. Ветер? Или спасение?

Бензин разъедал горло. Он попробовал дотянуться до центрального замка, но рука не шевелилась. Его вырвало.

Он не слышал, как кто-то пытался разбить окно, как колотили палкой по дверце, надеясь ее открыть. Он очнулся в тот момент, когда что-то темное в капюшоне прыгнуло на капот и, подняв крылатые руки, с силой ударило по ветровому стеклу. Он зажмурился, и на лицо обрушились мелкие осколки и вода. Существо повернулось и снова подняло палку – капюшон упал, и сверкнувшая молния осветила лицо женщины. Ее лицо.

Его сердце остановилось.

Он был спасен.

Как и предыдущие жертвы, Арлин лежала на спине, зеленые сапожки скрещены на лодыжках, руки раскинуты ладонями вверх, как при распятии. Голова повернута в сторону, лицом к пологу, будто она следила за бурей в оставленный открытым проем. Порывы ветра приносили с собой дождевые капли, которые оставались на лице как слезинки и делали обесцвеченные волосы темными. Полицейские накрыли тело целлофаном и ждали, когда закончат свою работу офицеры из службы осмотра места преступления.

Пиджак Андерсона постепенно намокал, и струйки дождевой воды затекали за воротник, на спину, но голова оставалась сухой – он просунул ее в проем, осматривая место преступления.

Первым здесь оказался Малхолланд, которого вызвали из казино неподалеку. Он стоял на коленях возле тела и что-то заносил в блокнот. На безупречные ботинки были надеты целлофановые бахилы, а на брюки – наколенники, которые при любом движении издавали жалобный звук.

Он повернулся и, увидев Андерсона, констатировал:

– С этой стороны лицо разбито. Похоже, ее стукнули ногой. Причем со всей силы.

– Это уже отклонение от обычного, – ответил Андерсон, слишком уставший, чтобы оценить значение этого факта.

– Шефа уже нашли? – спросил Малхолланд, не поднимая головы.

– Нет. Пока нет.

– Наверное, валяется где-нибудь пьяный.

Реагировать на этот комментарий Андерсон посчитал ниже своего достоинства.

– Она была проституткой, имя – Арлин, хотя были и другие имена. Ее хорошо знали, – сказал Малхолланд, не поднимаясь с колен и разглядывая ее шею. – Как думаешь, у нее шея сломана? Ее голова болтается. – Он осторожно приподнял ее за подбородок указательным пальцем в перчатке. Взгляд Арлин моментально переместился на потолок и тут же – вновь на проем.

– Не надо так делать, Вик. Она постоянно этим занималась?

– По словам Литлвуда, на ее счету клиентов больше, чем у рыбаков рыбы. Когда была помоложе, выступала в стриптизе, пока не родила. Она с бананом проделывала такое, что у зрителей текли слюнки.

– Если Литлвуд знает ее по отделу нравов, то у них должно быть досье. Вот и кавалерия прибыла. – Андерсон посторонился и пропустил О’Хару.

– Либо сейчас еще очень рано, либо я старею. – О’Хара осторожно, чтобы не попасть на тело, стряхнул капли с волос. – Ну ладно. Значит, меня вытащили из теплой постели в такой неурочный час… Опять? – спросил он, хотя и так все было ясно.

– Женщине нет и тридцати. Малхолланд считает, что у нее сломана шея.

О’Хара взглянул на окровавленные внутренности.

– На мой взгляд, есть более очевидная причина смерти.

– Он имел в виду, что сломанная шея… это отклонение… Меня тошнит! – не выдержал Андерсон.

– Я понимаю, что имелось в виду, инспектор Андерсон. Тебе надо на свежий воздух.

– Контейнер воняет еще хуже, так что здесь воздух чище.

Из-под полога показалась голова Костелло.

– Точно, лосьон после бритья Вика Малхолланда. Убивает девяносто девять процентов микробов и сбивает с толку остальных. Здравствуйте, доктор! Колин! Те двое, что нашли тело, – совсем подростки. Он – бледный как полотно, а она сидит в полицейской машине в истерике, не может остановить слез. У них здесь было свидание.

– Возле этого вонючего бункера? – переспросил О’Хара. – А еще говорят, что романтики совсем не осталось.

– Эштон-лейн теперь отпадает, из-за запрета на курение там слишком людно. Вот они и пришли сюда, на Вислерз-лейн. Здесь патрулировали двое полицейских. Им встретились четверо. Так чем мне заняться?

– Когда это случилось? – Андерсон держался за живот.

– За несколько минут до того, как нашли тело. Когда здесь закончат, я опрошу всех подробно, – сказала Костелло. – А примерное время смерти?

Все посмотрели на О’Хару, и он пожал плечами:

– Мне нужно измерить температуру.

– Найди полицейских. Они наверняка еще не ушли с дежурства.

– Уже связалась с участком; жду, когда они перезвонят. – Как всегда, Костелло успела обо всем позаботиться. – А шеф тут? – спросила она.

– Пока нет, – ответил Андерсон. – А что мальчишка? Что-нибудь видел?

– Мальчишка? Он думал совсем другим органом. Может, Вингейт отвезет их в участок? И пусть Малхолланд поможет поймать ему такси. Ужасно хочется, чтобы он промочил свой костюм.

Андерсон кивнул. В кармане Костелло зазвонил телефон, и она вышла принять звонок.

Стук дождевых капель о пластиковый навес стал потише, и теперь были слышны голоса Костелло и других полицейских. Подъехала еще одна машина с мигалкой, освещая пространство яркими бликами желтого света.

О’Хара проделал обычную процедуру: проверил пульс и произвел беглый осмотр тела. Он потрогал лоб кончиками пальцев в перчатках и убрал прядь светлых волос с безжизненных глаз.

В проеме опять показалась голова Костелло.

– Свидетель видел, как она разговаривала с кем-то на улице. «Мужчина в куртке и шляпе» – все, что у нас есть для опознания. О чем разговаривали – не слышал, но решил, что мужчина – ирландец.

– Хорошо, – сказал Андерсон, сам удивляясь облегчению, которое вдруг почувствовал. Наконец хоть что-то! – Забери Малхолланда, и пусть все сидят в участке, пока не протрезвеют. Позаботься, чтобы им дали кофе и полотенца. И еще, Костелло, пока ты здесь: пусть этот контейнер заберут и все проверят; пусть увезут, неважно куда – на Стюарт-стрит, Пит-стрит или в управление. Главное – в какой-нибудь гараж, где нет дождя. Пускай этим для разнообразия займутся люди в форме – им точно понравится.

– Я бы пока прикрыла его брезентом, а то дождь его совсем зальет. Вик может залезть наверх и помочь мне. – Костелло вышла, а за ней неуверенно направился Малхолланд, мысленно ее проклиная.

Патологоанатом достал диктофон и долго молчал, разглядывая Арлин.

– Обращаю внимание на положение конечностей, следы от ожогов вокруг рта. – Он пальцем указал на то, что осталось от лица. – Раны нанесены похожим, если не тем же самым, орудием, что и в случаях с Фултон и Трейл, но с гораздо большей силой. Господи! – не удержался он, когда внутренности с хлюпаньем вывалились наружу. – На этот раз он прошел через мезентерий. Другое дело – входило ли это в его планы.

Андерсон почувствовал, как к горлу снова подкатил комок, и стремглав выскочил наружу.

– Послушай, – продолжал О’Хара, – ее убили примерно за час до того, как нашли тело. Здесь кто-то ходил, перепачканный кровью; отсюда нельзя было уйти чистым. И привези сюда психолога – пусть посмотрит, чтобы иметь полную картину. С тобой все в порядке, Колин?

– Не совсем. – Андерсон приложил руку ко рту, чувствуя резь в глазах.

О’Хара взял у фотографа бумажную линейку и приложил ее к ранам, помогая эксперту, пока тот делал снимки со вспышкой.

– Малхолланд считает, что ее ударили в лицо ногой, – пояснил Андерсон.

– Думаю, он ошибается, – ответил О’Хара. – На лицо прыгнули.

Макалпина опять вырвало. Уже дважды. Первый раз он едва успел добежать до туалета. Он присел на край ванны, положив руки на раковину и набираясь сил, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Ванная была женской – на это указывало множество лосьонов и баночек с кремом, стоявших на полке. Пластиковая емкость для искусственных зубов вызвала новый приступ рвоты. Он посмотрел в зеркало. Слева был большой порез, а внизу на скуле расплывался огромный синяк. Язык осторожно ощупывал десну, и вдруг Алан сообразил, что не хватает зуба. Он почувствовал, как начала дергаться щека. Он намочил маленькое белое полотенце холодной водой и приложил к щеке. Стало легче.

Алан вернулся в спальню, осторожно переступил через палас и лег на диван. Он старался не думать о боли в плече и не обращать внимания на привкус крови во рту. Он осторожно опустил голову на подушку и перевернулся на бок, чтобы снять нагрузку с больного плеча. Маленький золотой циферблат показывал без десяти девять.

Его снова окружали аромат гиацинта и запах моря, он чувствовал, как заботливые тонкие пальцы придерживали его, вытаскивая из кожи осколки стекла…

Это была она, легкая и светловолосая, хлопотавшая над ним как ангел. Она спустилась, чтобы спасти его. Другого объяснения не было.

Проснувшись, он понял, что его навещали. Его самодельный компресс был сложен и лежал на батарее, занавески и окно были распахнуты, и комната наполнилась свежим воздухом. Он осторожно встал: плечо сразу заныло. Стоило глубоко вздохнуть, как боль становилась невыносимой.

Он с трудом расправил покрывало, надел ботинки и снял с крючка на двери пиджак. Он залез во внутренний карман – достать мобильник, но там было пусто. Он ничего не помнил. Может быть, оставил в гостинице? Да нет, положил в карман. Эта дура его выключила, но он сунул его в пиджак. Или нет? Но он вспомнил языки пламени в машине, шипение, с каким она вспыхнула, внезапный столб огня, когда он шел, поддерживаемый… с обеих сторон. Два человека? Он попробовал просунуть руку в рукав – и замер, ожидая, когда боль утихнет.

Он сложил пиджак и, закинув его на плечо, начал спускаться по узкой лестнице вниз, стараясь выглядеть непринужденно. Он не хотел шуметь и переступал со ступеньки на ступеньку очень медленно.

Она была на кухне, маленькая проворная старушка с пучком непослушных седых волос на затылке. Она стояла на сером линолеуме около раковины, в шлепанцах из шотландки, и резала овощи точными и сильными движениями. Макалпин поймал себя на мысли, что следит как завороженный за размеренной работой ножа: вверх-вниз, вверх-вниз. «Уверенное владение ножом».

– Здравствуйте, – сказал он.

– Позвонить хотите? – спросила она, собирая овощи в дуршлаг тонкими пальцами в голубых прожилках. Ему показалось, что она нарезала овощей больше, чем требовалось на одного человека, но, с другой стороны, она запросто могла съесть все сама, чтобы проверить реакцию своего организма.

– Да, – протянул он, оглядывая стерильную, как у Элизабет-Джейн, белую кухню. – Было бы замечательно. – В сушке были две чашки и одна чайная ложка.

– В первой комнате. – Она указала на гостиную в передней части дома и повернулась, вытирая руки о передник. Она выглядела старой, но вблизи ее кожа оказалась гладкой. Лицо портила только огромная родинка над верхней губой. За очками в металлической оправе сияли ясные и умные глаза.

Он прошел в первую комнату, слыша за собой шарканье ее шлепанцев. Все окна передней части дома были раскрыты, а стена в гостиной оказалась стеклянной: отсюда открывался изумительный вид на море. В ясный день у самого горизонта было видно Ирландию и остров Арран с самой высокой вершиной Гоут-Фелл. Облака, словно из белого хлопка, неподвижно висели над домом, но яркость солнца, заполнявшего всю комнату, только усилила головную боль.

Женщина пальцем указала на старинный бежевый телефонный аппарат, стоявший на деревянном буфете. Проходя мимо, она неодобрительно надула губы.

– Моя машина? – спросил он.

– Взорвалась. Никто ничего не видел. У нас всегда так. Она так и будет там лежать, у поля. Он захочет, чтобы вы ее убрали.

Макалпин не стал допытываться, кого она имела в виду.

Она вышла из комнаты, а он позвонил в участок и попросил соединить с отделом расследования убийств: с Костелло или Андерсоном. Он мог доверять только им.

Трубку взяли, но прерванный разговор продолжался. Он слышал шуршание бумаг, отдаленные голоса, и наконец: «Здравствуйте. Я могу вам помочь?»

Он опять позвал Андерсона. Голос на другом конце закричал:

– Кто-нибудь видел Андерсона? – И затем: – Извините, но его нет на месте.

– Можете дать его мобильный?

– Мы не даем…

– Какого черта! Это старший инспектор Макалпин! Его номер!

Голос на другом конце помедлил.

– Да, хорошо.

Все так вот просто?

Он набрал номер и переложил трубку в левую руку – на весу плечу было легче. Он провел ладонью по волосам и поморщился от запаха рвоты, бензина и грязи.

Пока шла переадресация сигнала для соединения, он отодвинулся, чтобы не стоять на солнце, и оглядел комнату. На полу около старого буфета, из тех, на которые обычно ставили проигрыватели, лежала пачка долгоиграющих пластинок: Фрэнк Синатра, Дин Мартин, «Романтичные шестидесятые». Ей было точно за шестьдесят, и он готов был поспорить, что никакой романтики в ее жизни давно не было. Он улыбнулся – игра слов, и губа треснула.

У стены рядом с камином стояла какая-то высокая тонкая коробка. Она показалась ему странно знакомой. Она была вскрыта, и он увидел резьбу по дереву. Наверняка рамы для картин. Старушка, должно быть, занимается живописью. В коробке их было несколько. Он их сразу узнал – вся мастерская Хелены была ими завалена. Но здесь они были чужеродны. Почему – он понял не сразу. Нет запаха краски, нет сохнущих картин, нет мольбертов и подставок, нет беспорядка. Нет картин на стенах. Наклонив голову к плечу, он с трудом разобрал надпись на простой белой этикетке: «Нэн Макдугалл, коттедж „Шипридз“, Шипридз-лейн, Хэдз-оф-Эр-роуд, Крой, графство Эршир, Шотландия». Он прочитал еще раз, стараясь запомнить адрес.

– Ну давай же, шевелись! – поторопил он трубку.

Наконец, после нескольких щелчков, трубку взяли.

– Алло?

– Привет, Колин. Это Макалпин. Окажи мне услугу.

– Куда ты пропал, Алан?

Макалпин вернулся в кухню, потом, вспомнив о приличиях, порылся в кармане в поисках фунтовой монеты. Она промывала овощи под краном.

– За вами приедут? – спросила она не оборачиваясь.

– Да, все в порядке, спасибо.

– Ваш бумажник – на столе в прихожей.

– Да… хорошо. – Он даже не заметил его отсутствия. Она вытерла капли с раковины. В сушке чашек уже не было.

– Спасибо вам за все… за все.

– Не за что. Вы не первый и не последний. Я говорила совету.

– Как вы меня вытащили из машины?

– Вы могли идти. А если вы можете идти и вызываете «скорую», то это обойдется в целое состояние. Я решила: хороший сон – и будете как новенький. Я же говорю, что вы не первый.

– Еще раз спасибо за все. Но ведь там был еще кто-то? Кто вам помогал? Я бы хотел их тоже отблагодарить. – Он почесал в затылке, стараясь вызвать в памяти фигуру с палкой, разбившую стекло. У него осталось ощущение, что это был кто-то гораздо моложе, подвижнее и похожий на ангела.

Она в первый раз подняла на него глаза, сразу ставшие холодными за оправой очков.

– Вы ошибаетесь. Я была там одна.

Арлин лежала на столе из нержавеющей стали, голова на мраморной подушке. Вскоре должны были прийти главный судебный патологоанатом Джон О’Хара и его помощница Джессика Гибсон. Из вентилятора нагнетался воздух, и было ужасно холодно. Неожиданно тишину нарушил шум воды в водостоке.

Мертвые не всегда выглядят умиротворенными. Волосы на голове Арлин были растрепаны и неряшливы – не прокрашены у основания. С левой стороны скула и челюсть были на дюйм ниже, чем с правой. Ее порезанные губы растягивали рот в неприятную гримасу, которая казалась остатком жизни. Смерть не красила ее, она выглядела отталкивающе.

Костелло очень устала, вокруг глаз легли серые тени. В медицинском халате и в брюках, она расхаживала перед столом, наклонялась к ранам, пытаясь понять, почему убили эту женщину.

Арлин была в черной куртке и красной кожаной мини-юбке. Под юбкой – толстые белые ноги, на одной – зеленый сапожок до щиколотки, а на другой только пятна крови. Красный лак с ногтей пытались соскрести, и одного ногтя не хватало. На ноги и руки были надеты целлофановые мешки, которые Костелло приподнимала при осмотре.

– Формальное опознание уже было? – спросил Малхолланд, устраиваясь на стуле возле стены и закидывая ногу на ногу.

– Ее опознала подруга Трейси, – кивнула Костелло. – С ней надо еще поработать и слегка надавить. У нее… – Она замолчала, увидев вошедшего Дэвидсона, младшего ассистента.

Он кивнул, заглядывая в список:

– Арлин Хэггерти? – Он перевернул бирку на ноге жертвы.

– Детектив уголовной полиции Малхолланд, сержант уголовной полиции Костелло, – официально представилась она.

– Привет. Приятно, когда за нас делают первый разрез.

– Прибереги свои шутки для другого случая, – посоветовала Костелло.

Дэвидсон ее не понял.

– Тошнит?

– Нет. Мертвые никогда не причиняют неприятностей, а вот от живых тошнота бывает. – Она в упор посмотрела на Дэвидсона, и тот, состроив гримасу, вышел. Дверь закрылась за ним с шипением, которое, как решила Костелло, было вызвано сжатым воздухом.

Малхолланду стало не по себе. Находясь здесь, они все подвергались ужасной опасности: вирусы и бактерии кишели вокруг, тая неизвестную смертельную болезнь. Он закашлялся, держа у губ шелковый носовой платок, который использовал в качестве фильтра, и тоскливо посмотрел на дверь.

Как по команде, она распахнулась. Вошел О’Хара.

– Мы должны дождаться доктора Гибсон – без нее начинать не можем. Есть подвижки? – Он наклонился над столом, внимательно осматривая Арлин.

– Ждем, что скажет доктор Баттен.

– Значит, нет.

Костелло покачала головой.

– Я бы не хотел, чтобы на этом столе оказалась еще одна жертва, – сказал О’Хара.

– А я бы хотел получить что-то надежное для суда, – не остался в долгу Малхолланд.

Дверь с шипением открылась.

– Доброе утро, доктор О’Хара.

– Доброе утро, доктор Гибсон. Вы не возражаете, если мы приступим?

– Конечно, приступайте. – Джессика Гибсон прислонилась к стене. Ее волосы торчали в разные стороны и явно мечтали о встрече с расческой.

– Закон говорит, что я должна просто присутствовать.

– Закон говорит о «заинтересованном присутствии», – поправил О’Хара.

– Просто присутствии, – пробормотала Гибсон. – Мне не нужна никакая заинтересованность. Мне нужно просто подтвердить все, что вы скажете. Привет, сержант Костелло. Как жизнь?

– Обычный рабочий день, – ответила та, кивнув на тело.

О’Хара обошел стол, надевая перчатки.

– Итак, почерк убийцы тот же самый, но на этот раз больше ярости. – Он показал на лицо. – Характерный след от хлороформа вокруг верхней губы. Этот кусочек плоти был нижней частью носа. Думаю, нам удастся получить отпечаток обуви. На предплечьях – светлые пятна, которые превратились бы в синяки, если бы она до этого дожила.

Гибсон взглянула на предплечье, и О’Хара продолжил:

– Предположительно, нападавший обхватил ее сзади и удерживал силой, выжидая, пока подействует хлороформ. Это позволяет составить представление о его росте. Она была полноватой в бедрах и вообще коротышка, и грудная клетка была узкой, так что нож мог достать до кости.

– Это позволяет определить оружие? – спросила Костелло.

– Возможно. – О’Хара был в ударе. – Это первое свидетельство того, насколько глубоко может проникнуть нож, что слегка сокращает круг поисков. Мы исследуем ткани по краям раны и выясним, были ли на ноже зазубрины. Мы также видим, что ее волокли, – значит, на нее напали в другом месте, а умерла она там, где ее нашли. Ее сердце продолжало биться, о чем свидетельствует кровотечение из ран. Но осмотр на месте преступления показал, что обильное кровотечение началось там, откуда ее волокли, и практически прекратилось на месте, где ее нашли.

– И что из этого?

– Я покажу. Какой у вас рост, сержант Костелло?

– Пять футов пять дюймов.

– Станьте сюда. – О’Хара подошел и обхватил ее сзади. – А теперь падайте вперед.

Она упала, почувствовав животом его правый кулак.

– А если бы у меня в правой руке был нож, то он легко пропорол бы живот под тяжестью тела. – Костелло выпрямилась. – Вот такую получили бы картину. – Он опять отошел к столу. – Было бы хорошо, если бы еще какие-то детали могли нам рассказать о ноже. Джесс, ты не посветишь сюда?

Гибсон направила отражатель одной из верхних ламп на стол.

– Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – произнес Малхолланд, отворачиваясь. – Должно же когда-нибудь повезти.

– Искать иголку в стоге сена легче, если знаешь, что она там точно есть. Постараюсь закончить как можно быстрее.

Детективы направились к двери, Костелло машинально потирала живот, а О’Хара начал диктовать:

– Тело принадлежит молодой белой женщине…