Текст книги "Распятие невинных"

Автор книги: Каро Рэмси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Вчера вы сказали, что не знали Линзи. Не могли бы пояснить? Вы уверены, что никогда с ней не встречались? Может, здесь? Вы достаточно близки с Яном, кормите его кошку, – заметил он как бы между прочим.

– Я не думаю, что мы встречались.

– Вы наверняка должны помнить. С вашей-то памятью на лица.

– Я знал о ней, естественно, но никогда с ней не встречался. У Яна в квартире есть ее фотография.

– Они с Яном были счастливы?

Лиск ответил, тщательно подбирая слова:

– В том, что их связывало, да, но…

– Но вы это не одобряли. В конце концов, это же прелюбодеяние.

Лиск поморщился при этом слове.

– Я говорил ему, что если женщина может оставить своего ребенка, то она, возможно, не вполне идеальна. Есть кое-что, от чего женщина не может уйти… брак, семья, ребенок.

– Но разве Ян до встречи с ней не оставил трех своих предыдущих жен? – Костелло вошла без приглашения, оставляя следы на полированном полу. – Мне именно он кажется слабым звеном в браке.

Лицо Лиска оставалось бесстрастным. Он молча наблюдал за Костелло – она скрестила на груди руки и оперлась о дверной косяк. Во внезапно возникшей тишине было слышно только мягкое журчание центрального отопления. Наконец, Лиск повернулся к Макалпину.

– Я говорил с ним об этом… Но ни один из его браков не был счастливым. Нечестные женщины.

«А Ян, конечно, здесь ни при чем», – подумала Костелло, но на этот раз промолчала.

Макалпин опять вспомнил палату и марлю на ее лице, и глаза его затуманились.

– У вас все, сержант Костелло?

– Я меня еще два вопроса. Мистер Лиск, это ваша машина стоит во втором гараже на аллее? Напротив Виктория-кресент, – добавила она для ясности.

Лиск кивнул:

– Практически эта машина не моя, но я на ней езжу.

– Из гаража до дома вы ходите по аллее?

Лиск опять кивнул.

– В доме родителей Элизабет вы упомянули имя Том, говоря о ней. – Она выдержала паузу. – Вы собирались сказать ему об Элизабет, о несчастье с ней. Он кто – ее парень?

– Не думаю. Том О’Киф – священник. Мой коллега, – ответил Лиск холодно. – Священник Фултонов в отъезде, они связались со мной и просили ему сообщить. В такое время телефонные звонки совсем не к месту.

– Я уверена, что они вам благодарны, мистер Лиск. Это все, что я хотела узнать, и теперь оставляю вас одних. – С этими словами она удалилась.

– Извините, – сказал Макалпин, мысленно отругав Костелло.

– Не стоит. Она выполняет свою работу.

Макалпин сменил тему.

– Это ваша мать? – спросил он, указав на фотографию, где Лиск стоял рядом с пожилой женщиной на фоне безрадостного пейзажа. – Это – дома?

– Да, это Сторнуэй. Моя мать недавно умерла. – Голос Лиска стал хриплым. Он отвернулся и сел.

– Вы, должно быть, скучаете по острову?

– Да. Глазго очень шумный город. И грязный. У меня остались родственники в Баллахулише, и я часто навещаю их. Я был там в пятницу, но сразу вернулся, когда узнал об Элизабет-Джейн.

Макалпин посмотрел на другую выцветшую от времени фотографию, на которой была семейная группа. Он не мог не обратить внимания, что отец на снимке отсутствовал. На более поздней фотографии юный Лиск был с мальчиком моложе себя. На паспарту оказалась подпись, но настолько витиеватая, что Макалпин не смог прочитать. Мальчики с удочками стояли рядом с маленькой кудрявой овечкой. Макалпин подумал, что похожие фотографии есть в каждой семье. У Макалпинов был снимок со снеговиком. Они с братом водрузили на него отцовский парадный шлем, отчего лента на нем покоробилась и их обоих выпороли. Снеговик давно растаял, а фотография так и стояла на каминной полке многие годы. Она была там же, когда пришел священник и сообщил о смерти Робби. Макалпин забрал ее себе, когда умерла мать.

– А этот мальчик – кто?

– Мой сводный брат, – ответил Лиск и поправился: – Брат.

Почувствовав, что задел за живое, Макалпин повернулся к Лиску.

– Он… скончался?

– Да, недавно.

– Мне искренне жаль. Он болел?

– Можно и так выразиться. Вот Алесдер, на другом снимке. – Лиск показал на фото в серебряной рамке, стоявшее на столике. Молодой симпатичный парень, чьи неровные передние зубы не могли прикрыть даже сжатые губы. На краю фотографии была видна женская рука: похоже, что часть снимка отрезали. – Я уверен, что вам известно – не все в мире делается по воле Господней.

– По моему опыту – по воле людей гораздо чаще, – ответил Макалпин.

– Именно. Но это не важно, и это не мое дело. Господь воздаст, и мне этого достаточно.

Макалпин улыбнулся.

– А мне – нет.

Макалпин наклонился над раковиной, разглядывая себя в зеркало и удивляясь, когда он успел так постареть. Андерсон нагнулся и заглянул под дверцы кабинок, чтобы убедиться, что в туалете больше никого нет.

– Ну, как все прошло с Лиском? – спросил он.

– Нормально.

– Ты в порядке? А то с утра на людей бросался. Спал хорошо?

– Нет. К чему все эти вопросы? Выкладывай.

– Хелена считает, что тебя что-то мучает. Она думает, что ты…

Макалпин ушел от ответа:

– Она слишком много выпила. Я должен был это учесть. Она не ругалась, когда я вернулся, а это значит, что была здорово навеселе. – Он вернулся к началу разговора. – Интересный парень этот Лиск. Про Ливингстона все подтвердил. Не думаю, что эта линия нас куда-нибудь выведет. Алиби железное.

– Какая линия? Лиск или Ливингстон?

Макалпин не ответил.

– Ну и как этот новый психолог?

– Я уже решил, что ты забыл про него. – Андерсон надул губы. – Я ожидал чего-то другого. Он молод, волосы не до плеч, так что без хвостика, одет не в свитер. Похоже, вменяемый. Его первый вопрос – где здесь можно хорошо посидеть.

– Психолог-алкоголик? Забавно. – Макалпин пустил холодную воду, и в сливной трубе что-то заурчало. Андерсон заметил, что руки у начальника дрожат.

– Утверждает, что может читать людей, как книги.

– Медленно и шевеля губами? – Макалпин покачал головой, как бы удивляясь его наивности. – Так где ты его оставил?

– Я высадил его, когда поехал за тобой, и сейчас он в твоем кабинете… – Андерсон взглянул на часы, – уже примерно час. Может, чуть больше. Я просил Вингейта присмотреть за ним. Он запросил газеты, чтобы узнать, как они освещают дело.

– Он может просто высунуться в окно и спросить напрямую.

– Нам лучше поторопиться. Если он пробудет в одиночестве еще немного, то закончит диссертацию на тему «Влияние односолодового виски „Макаллан“ на пытливый ум».

Доктор Мик Баттен поднялся навстречу Макалпину. Старший инспектор не собирался извиняться за беспорядок в кабинете, но и не хотел показывать, что делает это намеренно. Баттен был похож на футбольного фаната: волосы одной длины, подстрижены ровно по воротник, щетина выходила за рамки самых смелых дизайнерских фантазий, рваные джинсы и футболка какой-то команды по регби, о которой Макалпин, футбольный болельщик, никогда не слышал.

Баттен прислонился к картотечному шкафу и, видимо, ничуть не тяготился молчанием. Макалпин жестом пригласил его сесть.

– Я распоряжусь насчет кофе. – Макалпин оглянулся.

– У меня уже есть. За мной поухаживали. – Баттен достал из кармана джинсов пачку сигарет. – Я правильно понимаю, что курить здесь нельзя?

– Только на улице, приятель. На парковке есть навес.

– Меня кодировали, чтобы бросил курить, но тяга не проходит. – Он кивнул на рисунок, прилепленный к монитору. – Творение вашей жены?

– Да, – ответил Макалпин настороженно.

– Я так и подумал. Хелена Фаррелл. Она талантлива. Недавно была выставка в Ливерпульской академии художеств. Мой брат купил там ее картину. Говорит, что со временем она здорово подорожает.

– Наверное, – коротко отозвался Макалпин. – Констеблю Вингейту было поручено вам здесь все показать. Осталось что-то неясное?

Баттен кивнул.

– Маккейб прислал мне для ознакомления все документы. Гордон обеспечил местной прессой. Всегда интересно знать, как они освещают события. – Макалпин понял, что из-за ливерпульского акцента ему трудно воспринимать психолога всерьез. Но упоминание Вингейта по имени не осталось незамеченным.

– Вы разрешаете класть ноги на стол? Мне так лучше думается.

– Валяйте, – ответил Макалпин, почувствовав, что разговаривает как отец.

– Мне платят за аналитику, и я стараюсь это делать хорошо, – сказал Баттен, закрывая глаза. Он рассеянно почесал коленку и заговорил, устремив глаза в потолок: – Думаю, что вы близки к тому, чтобы поймать его. Очень близки. Ваши пути уже пересеклись. – Он растопырил пальцы. – Точно пересеклись.

– Его?

– Этого Кристофера Робина. Я всегда даю им имена. Это делает их видимыми. Мне не нравится, как его называют в прессе, – «Убийца с распятием». Как какого-то сверхчеловека. А он человек: когда-то он был младенцем, затем ребенком, потом вырос и стал взрослым. Если это не учитывать, то ни за что не выяснить, почему он такой и делает то, что делает.

Макалпин оставил это без комментариев.

– Мне в данном случае нужен или вердикт «виновен», или письменное признание. Согласен на любой вариант.

– Ни один из вариантов не гарантирует, что вы поймали настоящего преступника и что убийства прекратятся. У вас хорошая команда. Андерсон честен и предан. Гордон Вингейт не аналитик, технофил, но ему нашли нишу и отличное применение. Вы хорошо использовали его сильные стороны.

Макалпин промолчал, помня, что это была идея Костелло.

– Ваша команда молодая? Вам сколько? Чуть больше сорока? Андерсону под сорок? Вингейт – совсем мальчишка.

– Опыта у нас достаточно, если речь об этом, – холодно ответил Макалпин.

– Я читал ваш послужной список – очень впечатляет. А Костелло, судя по круглому почерку, – женщина. Ей сколько?

– Это важно?

– Да.

– Лет тридцать пять. Может, чуть меньше.

– Отлично. Хорошо, что команда состоит из людей, чей возраст такой же, что и у убийцы. – Баттен стал серьезным. – Вы еще не установили связь между этими женщинами?

– Возможно, – осторожно ответил Макалпин. – Но она не очевидна. Костелло печатает вам отчет. Думаю, что мы установили связь, но пока не вижу, как это может помочь следствию.

– С удовольствием почитаю. – Баттен внимательно изучал свои ногти. – А как вы сами?

– Почему об этом все спрашивают?

– Потому что это может вас засосать. «Когда вы заглядываете в пропасть, пропасть заглядывает в вас». Роберт Кесслер, тот самый, что изобрел термин «серийный убийца».

– А я думал, что первым это сказал Фридрих Ницше, – вежливо возразил Макалпин. – Но я могу ошибаться.

– Вы правы, – согласился Баттен, на которого это замечание произвело впечатление. Он решил отступить. – Я просмотрел все отчеты, не очень внимательно, но достаточно, чтобы строить гипотезы. Думаю, что связь между жертвами будет не очевидной, а скорее ассоциативной. Как только мы поймем, как он думает, мы его поймаем.

– На словах звучит просто.

– В теории – так оно и есть. Проблема заключается в том, что связь на самом деле может и не быть реальной, но она существует в голове убийцы. Кто писал этот отчет? Костелло? Тот же почерк. – Он перевернул страницу, чтобы увидеть подпись.

– Да, отчеты пишет она, я уже говорил.

– Очень интересно, особенно в отношении Элизабет-Джейн. Она полагается на интуицию?

– Больше, чем нужно.

– В смысле?

– Не важно. Толковая, имеет свое мнение. Так что насчет Костелло? – Макалпин занял оборонительную позицию.

– Я хотел с ней поговорить. Только и всего.

– Есть идеи?

– Сначала мне нужно с ней поговорить. Кое-что уточнить. – Баттен отложил отчет. – Мне нужна машина с водителем. Всего на несколько часов. Я хотел бы побывать на месте преступления.

– Дорога займет десять минут. Пешком.

– Так близко?

– Ближе не бывает. – Он показал сквозь стекло на карту. – На двух квадратных милях.

Раздался осторожный стук в дверь, и заглянула Костелло.

– На улице ожидает такси, чтобы отвезти вас в «Хилтон», доктор Баттен.

– А вы?..

– Если вы такой хороший психолог, могли бы сами догадаться, – улыбнулся Макалпин.

– Полагаю, сержант уголовной полиции Костелло, – сказал Баттен и протянул руку. Затем он галантно пропустил ее вперед и вышел.

Макалпин занял свое законное место в кресле и задумался, покачивая головой. Баттен провел в университете двенадцать лет, чтобы в конце концов пойти на поводу у женской интуиции. Неудивительно, что психологов не воспринимают всерьез. Пустая трата денег налогоплательщиков. Он посмотрел на компьютер и перевел взгляд на часы. Пора было заняться электронной почтой. Вместо этого он проверил обычную и полез в карман за конвертами, прихваченными из дома.

Кто-то постучал в стеклянную дверь в галерее. Хелена не обернулась, продолжая разговаривать со столяром на лестнице. Она раздраженно махнула рукой, но стук продолжался, и она повернулась, чтобы высказать все, что думает по этому поводу, но увидела мужа.

– Подождите! Послушайте, вы не могли бы пока опустить картину, а потом продолжим. – Она взяла ключи, а «Мой брат в Палестине» был осторожно спущен вниз, где картину подхватила ее помощница Фиона и аккуратно прислонила к стене. – Привет, – сказала Хелена, отпирая двойной замок. – Чем обязана такому неожиданному удовольствию?

– Привет, дорогая жена. – Он поцеловал ее и сразу направился к кабинету, быстро переступая через деревянные коробки и ящики с инструментами. – Выглядит здорово. Она вас загоняла? – по дороге бросил он Фионе, не дожидаясь ответа.

Фиона посмотрела на Хелену, которая в ответ только пожала плечами.

Макалпин вошел в кабинет и, улыбаясь, пропустил жену вперед. Потом с такой силой захлопнул дверь, что зазвенело стекло.

Она молча наблюдала, как он положил на стол письмо и подтолкнул к ней. Она узнала логотип клиники.

– Это – личное! Как ты мог его вскрыть?

– А когда ты собиралась мне рассказать? – спросил он тихим и спокойным голосом, взяв себя в руки. Он подошел к ней, и она невольно отступила. – Ты собиралась мне рассказать? Почему ты все держала в тайне?

– Я ничего не держала от тебя в тайне, – ответила она с вызовом. – Это просто письмо, информирующее о дате встречи. Посмотри сам.

– Встречи по какому вопросу?

– Ничего особенного, небольшое уплотнение, у женщин встречается сплошь и рядом, и…

– Тогда почему ты ничего не сказала? Что это? – Он побледнел.

– Алан, я знала, что ты запаникуешь, это действительно ерунда. – Она протянула ему руку, но он отстранился.

– Тогда почему ты тянешь? Почему не пойдешь прямо сейчас? Если там прием по графику, то обратимся к частнику.

– Алан, прекрати, – сказала она очень тихо. – Мне нужна передышка. – Она открыла дверь и крикнула: – Сейчас полтретьего – сходите пообедайте и через полчаса возвращайтесь. Тогда и закончим. – Потом закрыла дверь. – Мне действительно сейчас не до этого. У меня нет для этого сил. Я занята.

– Занята? – не выдержал он. – Вешаньем на стену этой чепухи в горошек? Чтобы на нее пялились?

– Для меня это представление новых художников, главное событие в жизни. Это моя проблема, и решать ее я буду по-своему. – Она наклонилась и указательным пальцем толкнула конверт к Макалпину. – Я организую выставку. Сейчас. И мне трудно стараться об этом не думать, если ты размахиваешь этим перед моим носом. Поэтому, пожалуйста, давай не будем. Я стараюсь сохранять спокойствие, и я знаю, что ты волнуешься, но мне все время напоминают о том, о чем я не хотела бы думать…

Он сделал шаг в сторону и оказался перед ней.

– Кто? Кто еще знает?

– Пока нечего знать.

– Кто?

– Дениз.

– А откуда она знает?

– Просто болтали, – вздохнула Хелена. – А она проболталась Терри. Ты бы видел их в субботу вечером – они смотрели так, будто я вот-вот сломаюсь. Ты же сам так и не появился, помнишь? А если бы ты знал, то вел бы себя не лучше. Как сейчас. Этот взгляд – «бедняжка Хелена!». Я могла бы сама стать здесь экспонатом. И тогда бы все могли любоваться одновременно. – Она дотронулась до его щеки. – Извини, Алан. Ты сам как?

– Не очень.

– Ну что ж, а я не буду волноваться! – Она сложила конверт и взяла сумку, намереваясь уйти. – И я не собираюсь волновать тебя!

– Пока не станет слишком поздно? – Он поймал ее за локоть, и, стоя очень близко, говорил почти шепотом.

– Если бы они считали, что есть опасность, они бы сразу об этом сказали.

– Ты со мной откровенна?

– Так, как с собой. И то, что ты сидишь, как призрак, на ступеньках всю ночь напролет, не очень меня поддерживает. Твоя голова забита работой. Сверх меры. Мы сейчас оба заняты – и мне нужно время, чтобы все утрясти. Конец истории.

– Отлично, – ответил он и направился к двери. Он опять захлопнул ее с такой силой, что висевшая миниатюра сорвалась с крючка и упала.

Хелена в сердцах выругалась, когда муж с треском захлопнул за собой и входную дверь, на секунду впустив в зал громкий шум улицы.

Наступила тишина.

– Мерзавец, – прошептала она. Из-за отсутствия слушателей говорить громче не было смысла. Она села и задумалась. Ей нужно было с самого начала ему все спокойно рассказать, выдавая информацию потихоньку, небольшими порциями. Но задним числом легко быть умной. Тогда она считала, что все это действительно ерунда. А теперь, кажется, чуть-чуть, но больше, чем ерунда. На нее, прислонившись к стене, смотрел «Мой брат в Палестине». Она решила купить сандвич и немного подышать свежим воздухом.

Понедельник, 2 октября

Сразу после полуночи дискотека ожила, как могучий зверь. Звуки были оглушающими. Темные грязные стены блестели от капелек пота, воздух, заполнивший его легкие, был тяжелым и плотным от дыма сухого льда. Постоянное ритмичное буханье выворачивало наизнанку. В тюрьме Шон Мактайернан часто чувствовал себя как в клетке, но здесь было хуже.

Его била дрожь. Нервы… Он наконец дождался.

После трех лет, шести месяцев и двух дней.

Он выглядел, как обычный клиент ночного клуба, зашедший снять женщину, не важно какую. Но Шон искал ее. На него многозначительно посмотрела проходившая мимо рыжеволосая девица, потом она остановилась и вернулась, чтобы взглянуть еще раз. Он чуть отошел и обвел взглядом зал, стараясь избегать ее глаз, пока она не исчезла в дыму. Музыка навалилась на него с новой силой, а вновь появившаяся рыжеволосая пыталась ему что-то прокричать и смеялась. Он подумал, что ее волосы двигались, как спирали. Любой, кто решился бы запустить в них руку, мог остаться без пальца. Он улыбнулся в ответ и перевел взгляд в сторону, где на стенке висел старый бампер от «кадиллака», украшенный двумя бюстгальтерами. Он хотел женщину, но вовсе не эту.

Подружка рыжеволосой столкнулась с ней, и та навалилась на Шона, испачкав ему рубашку томатным соком выплеснувшейся «Кровавой Мэри». Он отодвинулся, поддержав рыжеволосую, но стоило ему отпустить ее, как она упала. И в этот момент он почувствовал ее отсутствие. Он знал, что она была рядом. Если прикрыть глаза, то можно было представить, как она улыбается ему сквозь полупрозрачную дымку зала…

Здесь было опасно, но она все-таки пришла.

У него запершило в горле, и он решил выпить. Он перешагнул через рыжеволосую и стал решительно пробираться к бару, где собрались одни мужчины. Расталкивать женщин было труднее, ему не нравилось к ним прикасаться. Слишком мало одежды: символические юбки и прозрачные топики, под которыми не было лифчиков. У бара он попытался сообразить, что надо сделать, чтобы получить выпивку. Вся очередь двигалась в такт гремевшей музыке, и он понял, что двигаться со всеми было легче, чем просто стоять. В конце концов сделка состоялась на языке жестов: ему показали банку, и он, кивнув, заплатил. Он понятия не имел, что ему продали и сколько это стоило. Оказалось, что пиво, причем слишком теплое. Он почувствовал, что его опять засасывает танцующая толпа.

Какой-то скинхед толкнул его локтем, и теперь уже пиво добавило на рубашку еще одно пятно.

– Извини, приятель. Все путем, да?

Шон кивнул. В Глазго всегда было «все путем». И не соглашаться с этим – себе дороже. Лосьоном, которым пользовался этот скинхед после бритья, можно было продезинфицировать собачью конуру, но Шон вдруг каким-то подсознательным чувством уловил соленый запах моря – ее запах. Запах Светловолосой.

Он обвел глазами танцующую толпу, людей у стен, на лестнице, у бара. Он знал, что за ним наблюдают.

Три года, шесть месяцев и два дня.

Он стал пробираться к танцевальной площадке. Ее деревянный пол отделялся от остальной части клуба медным поручнем. Стараясь выглядеть беззаботным, он облокотился на него и оглядел танцующих: слева направо и наоборот. В клубах дыма они казались обезумевшими призраками.

Его заметила какая-то девушка и боком, прижав подбородок к плечу, стала пробираться к нему, не попадая в такт музыке. Она была продуктом гламура Глазго: красную кожаную миниюбку и черный лифчик почти целиком скрывала черная пластиковая куртка, а пучок обесцвеченных перекисью волос почти не отличался от клочка соломы. Широкий рот был накрашен алой помадой в тон пунцовым ногтям.

И зеленые сапожки по щиколотку.

Эти зеленые сапожки! Только когда она оказалась совсем рядом и, улыбаясь, сжала в приветствии пухлые пальцы, он узнал Арлин из кафе.

Шон отвернулся, но глаза задержались на ней чуть дольше, чем нужно, и она расценила это как приглашение.

– Ты говорил, что будешь здесь.

– Разве?

– Да нет, я догадалась. – Она перелезла под поручнем и, обхватив его ноги своими, начала вращать тазом, как дешевая стриптизерша, заводящая публику. Шон взглянул на танцующих в зале, и ему показалось, что он заметил ее, но тут же потерял. Его сердце остановилось.

Он замер, не сводя глаз с площадки. Арлин обернулась, чтобы узнать, куда он смотрит.

– Хочешь еще? – Она облизнулась, поднесла стакан к губам и, пьяно раскачиваясь, опрокинула все содержимое в Большой каньон своего выреза. – Опять! – повторила она, крепко ухватившись за его рубашку и прикоснувшись губами к его уху. Она надула пузырь из жвачки, и он громко взорвался, окутав его лицо облаком чего-то приторно-сладкого.

– Отвяжись! – Он нырнул под поручень.

Он постоял, дожидаясь, пока дым сухого льда рассеется, и увидел ее. Короткие черные волосы, платье, прикрывавшее белые бедра. Глаза закрывали темные зеркальные очки. Она улыбалась. Игриво подняв указательный палец, сдвинула очки на нос, открывая большие серые глаза. Она подмигнула и вернула очки на место. Лицо расплылось в дыму.

Когда дым рассеялся, она исчезла.

Это была она.

* * *

От ветра перехватило дыхание, дождь заливал глаза, но никогда еще запах Глазго не казался ему таким приятным, а город – красивым. Она остановилась на углу Торнесс-стрит, обернулась, чтобы убедиться, что он идет следом, и, натянув на голову куртку, легкая и призрачная, нырнула в темноту разбушевавшейся ночи.

Байрз-роуд была оживленной, одиночки спешили домой, курильщики толпились под навесами, парочки из ресторанов, держась за руки, убыстряли шаг. Большинство пабов уже закрылись, хотя вокруг еще крутились люди, слишком пьяные, чтобы замечать непогоду. Футбольный болельщик «Селтика» стоял посередине тротуара, раскинув руки, и смеялся над порывами ветра, раздувавшего рукава его пиджака. Шон Мактайернан прошел мимо, не сводя глаз с маленькой фигурки на углу: она стояла одной ногой на тротуаре, а другой – на мостовой. Слегка качнувшись в сторону, пропуская такси, она вновь ступила на мостовую, чтобы ее было видно, а потом исчезла.

Прикрывая глаза от дождя, Шон шел за ней, едва сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. Налетев на кого-то, он пробормотал извинения и пошел дальше не останавливаясь. Он обошел пару, надвинувшую капюшоны на глаза так низко, что оба ничего не видели перед собой. Чтобы не отстать, он пробежал несколько ярдов трусцой, все время сохраняя выбранную дистанцию. Три года, шесть месяцев и два дня. Теперь, когда она была так близко, он едва сдерживался. В его жизни постоянным было только одно – ее любовь.

На мгновение он потерял ее, потом вновь увидел. Как будто они играли в прятки.

Он остановился у витрины супермаркета и оглядел улицу. Мимо, слегка пошатываясь, прошла блондинка, и при свете витрины он заметил зеленые сапожки.

О нет, только не сейчас! Да как она посмела? Как она могла идти по тому же тротуару, стоять под тем же дождем! Он отвернулся к витрине, пропуская ее. Она его не заметила и прошла дальше, приветствуя какого-то бедолагу, которого успела подцепить. Он опустил голову, не видя никого, кроме хрупкой фигурки в черном, мелькавшей впереди. Куда она направлялась?

Он жил совсем рядом, но она очень осторожна и к нему не пойдет. Он подошел к краю тротуара и еще раз огляделся: никого. Он посмотрел на дорогу, спускавшуюся к его улице. Никого. Он почувствовал знакомое покалывание на затылке – верный признак, что она рядом. Он медленно повернулся.

Три года, шесть месяцев и два дня.

В сторону уходила аллея, кончавшаяся тупиком. Сюда заезжали грузовики с товаром для супермаркета, и аллея была перегорожена высокой сеткой, под которой стоял забытый контейнер. Он протер глаза.

Вислерз-лейн. Место, где он убил Молки Стила.

Почему из всех мест – именно это?

Чтобы сказать спасибо.

Она ждала его в проеме, за которым была дверь. Свернув на аллею, Шон почувствовал себя как Джон Уэйн – он теперь знал, в какую игру она играет: она не собирается ждать, пока станет безопасно.

Она пришла, чтобы быть с ним.

Как и обещала.

Конец аллеи был вымощен булыжником, стены покрыты надписями.

Опираясь на дверь в темном проеме, она смотрелась очень эффектно. Она не улыбалась. Ее черная куртка была закатана вверх, одна нога упиралась в стену, туфли сброшены и валялись на бетоне. Лицо повернуто к ветру, блестевшая влажная кожа подчеркивала безупречность скул.

Она выглядела совсем юной, почти школьницей.

Он протянул руки, ощупывая ее лицо и поворачивая его к свету, чтобы лучше видеть. Она не изменилась. Слегка нахмурившись, он стянул парик.

На плечи упали белокурые волосы.

Его ангел вернулся. Она улыбнулась, когда он потянулся к ней и стал целовать, долго и страстно. Ее тонкие руки обвились вокруг его бедер, а куртка упала на землю. Он чувствовал ее ребра под тонкой материей платья, и всю их хрупкость под его пальцами. Она пахла морем, солью и домом. Этот запах был ему нужен больше кислорода, больше самой жизни. Он почувствовал, как его щека стала мокрой, и увидел светло-серые глаза, наполненные слезами, которые стекали вниз, смешиваясь с каплями дождя. Она выглядела испуганной. Только сейчас он осознал, что эти четыре года наверняка были трудными и для нее. Он покрыл ее щеки поцелуями, чувствуя их соленый вкус.

Он еще теснее прижался к ней, чувствуя гибкую спину, округлость бедер… Пальцы скользнули ниже, потом вверх…

Она не отстранилась.

Он понял, что на ней нет нижнего белья. Его дыхание участилось. Она замерла, потом слегка отодвинулась и дернула за ремень, пытаясь расстегнуть пряжку непослушными от волнения пальцами. Он наклонился, прижав ее к стене, и расстегнул ремень сам. Он взял ее руки и развел их в стороны. Она стояла, будто распятая на стене, в прядях разметавшихся светлых волос и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она притянула его к себе, и он подхватил ее. Сдавленный вскрик мог означать боль, но это уже не имело значения. Четыре года он был лишен этого. Он слышал ее прерывистое дыхание, он не мог надышаться ее запахом. Затем все кончилось. Он нежно опустил ее на землю и не выпускал из объятий, будто это было выше его сил. Вдруг ее тело напряглось, и она сжала его плечо, предупреждая об опасности.

Он ткнулся ей в шею, но она выскользнула и выглянула на аллею. В мгновение ока она натянула парик, подоткнув светлые волосы, завернулась в куртку и надела туфли. И пошла по аллее навстречу двум полицейским. Она шла прямо на них, с вызывающе задранным подбородком, готовая закатить скандал и не обращая внимания на лужи.

Глядя ей вслед, Шон видел, как ее фигурка постепенно растворилась в темноте. Двое бывалых полицейских увидели, как Шон застегивает ремень, и с улыбкой переглянулись.

Цифры на электронных часах перескочили на 03:15. Макалпин сел и, вытянув ногу из-под одеяла, поставил на пол. Голова раскалывалась. Он взял счет за обслуживание в номере: бутылка белого сухого вина, бутылка шампанского, салат из копченого лосося. И все по запредельным ценам «Тэрнберри». На этой гостинице настояла Натали: теперь она привыкла к пятизвездным отелям. Теперь!

Теперь – что?

Теперь она считала, что держит его в своих маленьких коготках. Около часов лежал его мобильник с потухшим дисплеем. Он взял его и пристально посмотрел в середину, будто мог взглядом вернуть к жизни. Она его выключила. Эта глупая корова выключила его мобильник! Он постучал аппаратом по лбу.

Ему надо было дистанцироваться от нее.

Он замер, когда она пошевелилась под одеялом и повернулась, обнажив смуглое плечо с атласной кожей. Очень привлекательная внешне, но абсолютная дура. С него достаточно. Во сне она была тихой, но это ненадолго. Искусством пластического хирурга можно только восхищаться. Жаль только, что он не догадался зашить ей рот.

Он смотрел на складки покрывала, принявшие форму ее тела, контуры бедер и размеренное движение живота – вверх-вниз. Притронувшись к ступне, он ощутил тепло и слабый пульс. Последние недели жизни Анна была такой же тихой. Только «да» и «нет». Он подумал, как было бы здорово перенестись в прошлое и так же сидеть на кровати, но только с другой блондинкой. Такой совершенной. А эта… Эта была искусственной и дешевой. Он положил мобильник, достал бумажник и вытащил несколько кредиток. При свете часов мелькнула фотография Хелены.

«Какое же все это дерьмо! – подумал он и чуть было не выругался вслух. – Самое настоящее дерьмо!» Его мысли вернулись к «Убийце с распятием». Как там его назвал Баттен? Кристофер Робин. Наверное, и в его голове могли быть те же самые мысли. Женщины. Злость. Ненависть.

Власть?

Он протянул руку над спящей женщиной. Он мог бы убить ее одним ударом.

Заманчиво.

Так и не протрезвев, он поднялся, оделся, как смог, в темноте, но с пиджаком решил не рисковать, боясь запутаться с рукавами, и перебросил его через плечо.

Анна? Как бы она сейчас выглядела, если бы выжила? Анна.

Нет, надо все забыть.

И выпить.

Хелена провела бессонную ночь. Тело ломило, нервы на пределе, и смертельно хотелось спать. Она приняла ванну с лавандовым маслом, выпила бокал вина и только потом – снотворное. Едва оно начало действовать, как разразилась буря и она опять не смогла уснуть. Она понятия не имела, где пропадал Алан; его мобильник был отключен, а в участке ничего не знали. Она даже позвонила Колину – тот был вежлив, но не сказал ничего конкретного. Она перевернулась и накрыла голову подушкой, но от завываний ветра это не спасало. Отчаявшись уснуть, она встала. Надев джинсы и старый черный свитер Алана, она побрела на кухню, включила чайник и вышла, напрочь про него забыв. Она налила в бокал красного вина и достала коробку трюфелей, которую кто-то принес на вечеринку. Она их не любила, но все-таки взяла одну конфету и, присев на кушетку, надкусила. Интересно, откуда взялся этот дождь? Она волновалась из-за выставки. Она волновалась из-за бугорка на груди, у которого не было на это права.