Текст книги "Распятие невинных"

Автор книги: Каро Рэмси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– И как все это обставлялось? – спросил голос из темноты.

– Она выключала сотовый; помогала, когда хотела, в благотворительной лавке, без зарплаты и обязательных часов присутствия… Ее могла прикрывать Аннетт… Все это не так трудно. Родители, сестра, брат, семья мужа – все клянутся, что понятия не имели о происходящем. Но я в это не верю… – Костелло замолчала.

– Так что нам известно о ее любовнике? – спросил Макалпин.

– Как я уже говорила, Ян Ливингстон живет неподалеку на Виктория-кресент. Мы проверили и его, и мистера Трейла. Оба чисты.

– И нас ничто не смущает? – спросил Макалпин.

– Мы перепроверяли их не раз и не два, – повторила Костелло. – Много раз. Железное алиби: и на время когда Линзи была на вокзале и когда нашли труп.

– И Ливингстон был в шоке, он точно не притворялся, – добавил Бэрнс.

– Он виновен, он, – пробормотал Литлвуд.

– Притворяться так невозможно. Он позвал священника. – Бэрнс покачал головой. – Они даже прочли молитву вместе.

– Тогда точно виновен.

– Он очень старался помочь, – добавила Ирвин. – И кажется неплохим парнем. Ну, это мое мнение… если кому интересно.

– А как с мужем? – спросил Литлвуд.

– Был на работе. Работает по ночам, и его смена перекрывает время убийства.

– Как удобно! Проверьте еще раз, – распорядился Макалпин.

Костелло вздохнула.

– Сын? Маленький Барри? – не унимался Литлвуд.

– Был дома один. И не в первый раз, – сказала Костелло, не скрывая своего отношения к этому факту.

– Значит, и тут мы вынуждены принимать слова на веру, – подвел черту Андерсон. – Элизабет-Джейн пустила в квартиру человека, которому доверяла. Линзи уехала с вокзала ночью в компании с кем-то, кого она знала и кому доверяла, – и это не был ни муж, ни любовник.

Макалпин встал и положил руку на плечо Костелло.

– Мы продолжим копать. Второе убийство показывает, что место – не случайно. – Он помолчал и обвел взглядом комнату. – Линзи жила в Пейсли, но много времени проводила в Уэст-Энде. Ее любовник жил здесь. Она помогала в лавке на Байрз-роуд, она делала покупки. Но лавка и любовник – единственные ниточки, которые связывают ее с этим местом. Значит, должна существовать какая-то связь между ними и Элизабет-Джейн. Должна! Мы должны выявить все ее связи в Уэст-Энде, всё, что сможем найти. С кем, например, она работала в лавке? И постарайтесь тщательно проверить алиби. Надо также заняться прошлым Элизабет-Джейн. Ее квартиру недавно подновляли – она въехала туда всего несколько месяцев назад, а до этого все время жила с родителями. Почему? Мы разослали по всей стране информацию с описанием способа убийства, но пока ничего подобного нигде не было. Значит, ответы лежат у нас под носом – больше им быть негде. Костелло едет со мной выражать соболезнования, а остальные – за дело.

Послышался одобрительный гул, и полицейские потянулись к автомату за кофе. Предстоял долгий день.

Шон Мактайернан потратил не меньше трех минут, чтобы растолковать, что именно ему требовалось, и за это время в субботний полдень очередь в кафе «Эштон» растянулась до конца улицы. В меню значилось «Легкий латте с крылышками». Он не знал, что под этим подразумевается.

Оказалось, что это самый обычный кофе с молоком, только в чашку была опущена специальная ложка с зубчиками. Предполагалось, что пить надо из ложки, которая при извлечении оставляла на поверхности характерный рисунок. Он решил, что это фирменный знак данного заведения.

Он протянул монету в фунт стерлингов, но официантка даже не взглянула и оторвала чек, выданный стрекочущей кассой. Как иностранец, хоть город и был ему родным, он еще раз сверился с меню и достал другую фунтовую монету. Прежде чем отправить ее в кассу, официантка высоко подбросила монету, потом рассортировала мелочь длинными красными ногтями, набрала сдачу и, высыпав ему на поднос, удалилась.

Свободные места были только в конце зала. Шон устроился в углу спиной к стене, по привычке обеспечив возможность наблюдать за входом. Он вдохнул крепкий запах, наслаждаясь ароматом. Попытался разглядеть время на часах крашеной блондинки в соседней кабинке, но безуспешно. Должно быть, сейчас половина одиннадцатого. Нэн считала, что была и одиннадцатая заповедь: «Не опаздывай». Он уже собирался привстать и спросить у блондинки время, но к ней за столик подсел мужчина. Его часы были крупнее, и, глядя на перевернутый циферблат, Шон увидел, что было без пяти одиннадцать. Мужчина передал блондинке какой-то листок, мелькнули его белые манжеты с запонками и высокий жесткий воротник. Блондинка выглядела удивленной, но мужчина ей что-то начал объяснять, она кивнула, и он ушел, коротко попрощавшись. Блондинка смяла листок и рассеянно бросила его на стол, погрузившись в свои мысли. Поймав взгляд Шона, она призывно улыбнулась и, вытянув ярко накрашенные губы, отпила из чашки. До него долетел запах дешевых терпких духов.

На ее улыбку он не ответил.

Еще неделя. Еще семь дней постепенного возвращения к обычной жизни.

Еще неделя… и он снова увидит ее. Семь дней ожидания, но это ерунда по сравнению с четырьмя годами. Он опустил ложку в чашку и начал помешивать, рисуя на белой поверхности узоры. В последнюю встречу она шла по дороге в летной куртке и мешковатых джинсах, светлые волосы были перекрашены в черный цвет, коротко подстрижены и зачесаны вверх шипами, как у обычного шотландского подростка. Он бы ни за что ее не узнал, да и кто бы смог? И еще он вспомнил, как стоял у окна темно-зеленой спальни на Петри-стрит, и постель еще хранила тепло их тел, и он провожал взглядом ее полную жизни фигуру – она спешила на автобусную остановку. Он тогда почувствовал, как к глазам подступают слезы.

И сейчас он чувствовал то же самое.

Он отпил кофе. Запах был лучше вкуса.

Две недели назад его выпустили под опеку социального работника Мартина, анемичного выходца из Тайнсайда, одетого словно для покорения ледовой вершины. Мартин никогда не призывал Шона задуматься о психологических аспектах его преступления, никогда не спрашивал, почему Шон забил Молки Стила до смерти, разорвав ему печень. Мартин просто поинтересовался, где Шон хотел бы жить – в квартале «Макэванс» или «Теннентс», – и вручил ему ключи.

В тюрьме Шон научился чувствовать, когда за ним наблюдают, и сейчас он знал, что мисс Перекись с алыми губами его разглядывает и ищет возможности встретиться с ним взглядом. Он знал, в какую игру она играет. Он был привлекателен и пользовался этим.

Он оглядел кафе, не останавливая взгляда на блондинке. Она смотрела на него сквозь белесую челку, закрывавшую глаза. Черты ее лица были тяжеловаты, но макияж безупречен, глаза – по-восточному раскосые, широкий нос, губы накрашены алой помадой.

Шон усмехнулся. Скоро он окажется дома, по утрам и вечерами будет бегать вдоль моря по бесконечному пляжу, начиная от белого коттеджа в тени старого замка, пока не окажется у прекрасной светловолосой колдуньи.

Мисс Перекись улыбалась ему. Он улыбнулся в ответ, но тут же отвернулся, заметив мини-юбку и толстоватые ноги в коротких зеленых сапожках.

До совершенства ей было далеко.

Но после трех с половиной лет заточения это было не так важно. Важно, что она женщина, и у нее бьет пульс. И у нее наверняка удобная кровать, чистые простыни, пуховое одеяло и хорошая туалетная бумага.

Он снова посмотрел на нее, загадочно, как Джеймс Дин, [6]6
  Джеймс Байрон Дин (1931–1955) – американский актер. Посмертно стал лауреатом премии «Золотой глобус» (1956); дважды номинировался на «Оскар» (1956, 1957), причем оба раза посмертно.


[Закрыть]и задержал взгляд на бедрах.

– Привет! – услышал он, и хрупкая старушка водрузила перед ним пластиковый пакет для покупок. До него донесся аромат дорогого кофе в ее чашке.

– Привет, Нэн. Ну как ты? – Он встал и коснулся губами ее холодной впалой щеки, чувствуя неловкость от нахлынувших чувств.

Это была его Нэн – как всегда, несчастная, с кривой улыбкой. Она не изменилась, только исчезли привычные ему бирюзовые очки-бабочки, маленькие, в золотой оправе, и волос, торчащих из родинки над верхней губой, явно прибавилось. Она натянула поглубже серую вязаную шапочку и, чтобы никто не подумал, что в кафе ей понравилось, начала ругать его за выбор места; при этом волоски на родинке сердито шевелились.

Мисс Перекись, все еще не потерявшая к нему интерес, наблюдала за происходящим и смотрела на него с сочувствием. Подошла официантка с чаем на подносе.

– Я заказала тебе, – пояснила Нэн.

Шон расплатился и отказался от чая, велев официантке оставить сдачу себе.

Мисс Перекись слегка повернула голову, отчего три золотые цепочки еще глубже погрузились в декольте на груди, и положила ногу на ногу, обнажая бедро. Она поднесла чашку к губам, снова ему улыбнулась и отвернулась.

Нэн высморкалась в салфетку, основательно прочистив нос. На него вновь нахлынули воспоминания детства: как его заставляли пользоваться жестким, как наждак, носовым платком и каждый раз награждали основательным подзатыльником, если он вытирал нос рукавом.

– Ты похудел, – сказала она. – Я принесла тебе суп.

– Это здорово. И какой? – И он вспомнил настоящий перловый суп, дымящийся на его мини-кухне.

– Такой, какой тебе полезен. Уж куда лучше, чем это, – кивнула она в сторону мисс Перекись. Нэн замечала все.

– Да она мне никто, – тихо возразил он. – Ну так как ты?

– А кому нужны мои жалобы? Двадцать минут ждать поезда – это, я тебе скажу…

– А что еще в пакете? – Он заглянул внутрь.

– Суп, печенье, шоколадные хлопья. Ты где остановился?

– Здесь, неподалеку, – уклончиво ответил он.

– Ну и хорошо, – отозвалась она, все поняв. – А дискоклуб «Клеопатра» рядом? – спросила она, как будто заранее заготовив вопрос.

– В Патрикхилле все рядом с ним.

– Тебе нужно туда сходить.

– Зачем?

– Обязательно! В воскресенье вечером там собираются люди постарше, вроде тебя.

Он почувствовал, как сердце забилось сильнее. Он был готов ждать, а она – нет.

– Ты выглядишь неважно. Надо чаще бывать на людях. – Сказать так человеку, только что вышедшему из тюрьмы, могла только Нэн.

– Ну так как же твои дела? – Он старался говорить тихо и ровно. Четыре долгих года он вынашивал план, и сейчас впервые в нем шевельнулись сомнение.

– Все в порядке, – кивнула Нэн. Несмотря на отсутствие образования, она была очень и очень проницательной. – Бизнес идет неплохо, достаточно гладко, – она положила ладонь на скатерть. – Картины продаются хорошо. Лестница все такая же, как ты ее оставил. Хочешь взглянуть на дом?

Он скосил глаза влево и кивнул.

– Я принесла фотографии.

– Не картину?

– Ты еще не так стар, чтобы безнаказанно дерзить. – Она протянула конверт с фотографиями.

Он достал снимки. Фото собаки, большой серебристой лайки с умными глазами в черных пятнах на белой морде.

– Гелерт, – сказал он.

– И кличка, и характер – все те же.

– Отважная и преданная собака. Рассказ про нее был моим самым любимым. Ты рассказывала нам…

– Когда вы сидели в шкафу. – На лице Нэн появилась редкая улыбка. – Сейчас это большая собака. – Она ловко всунула ему в ладонь свернутую пачку двадцатифунтовых банкнот. – А здесь ты увидишь, что мы сделали с верандой.

Белый коттедж на песчаном пляже со шрамом из водорослей после прилива, большие окна, недостроенная деревянная веранда, обесцвеченная сильными западными ветрами и скупым шотландским солнцем.

Дом совсем не изменился, как и пляж, и замок. Только лайка, лежавшая у входа, выросла.

Он долго смотрел на фотографию, не замечая, что Нэн хочет убрать ее вместе со всеми. Потом отлучился в туалет, чтобы спрятать деньги в ботинок.

– Ну, мне пора. Увидимся.

– Конечно, увидимся. – Ему вдруг захотелось, чтобы она осталась. – Передавай… привет.

– Съешь суп! – Она потрепала его по голове знакомым с четырехлетнего возраста движением, когда хотела убедиться, что у него нет вшей, и ушла, забрав с собой фотографии.

Он поднял чашку, внимательно посмотрел на молочную пленку и откинулся назад, расслабляясь. Мисс Перекись что-то говорила. А может, если закрыть глаза…

– Извините, – повторила мисс Перекись, – вы не знаете, сколько сейчас времени?

Он перевел взгляд на ее столик. Часов на руке уже не было.

Ну что ж. Он подумал о своем новом жилище, с горячей водой и хрустящими белыми простынями. Он слишком долго жил так, как пожелала Ее Величество. Пора заняться собой.

Макалпину была неприятна предстоящая миссия. «Мне жаль, что с вашей дочерью произошло несчастье».

– Готова? – спросил он.

Костелло бросила взгляд на дом. Зажиточный средний класс, Элизабет-Джейн вполне в него вписывалась.

– Готова.

Дверь открыла некрасивая женщина в годах, кипевшая от возмущения. Золотые браслеты на запястьях звякнули, когда она указала им на улицу.

– Хватит! Имейте совесть! Да сколько можно повторять? – Она начала было закрывать дверь, но остановилась, увидев полицейские удостоверении. – Боже, прошу прошения, – сказала она, переводя взгляд с одного на другую. – Здесь были репортеры, стучали в дверь, перегородили машинами улицу. Никакого уважения, как же так можно!

– Сейчас не самое лучшее время, – согласился Макалпин, улыбаясь как можно приветливее.

Женщина кивнула, улыбнувшись в ответ. Значит, матерью была не она.

– День действительно был ужасный, – подтвердила она с плохо скрываемым интересом. – Просто ужасный. Никогда не думаешь, что такое может случиться с кем-нибудь из знакомых. Я имею в виду – прямо у них дома, вы понимаете? Входите, прошу вас.

Они прошли в большой холл, отделанный терракотовой плиткой, с винтовой лестницей, ведущей наверх. Родители Элизабет-Джейн явно не бедствовали.

– Бетти и Джим там. С ними священник. – Она взглянула на часы и провела по щеке ногтем с медно-коричневым лаком, будто прикидывая, сколько прошло времени. – Он с ними не так давно. – Было видно, что ей не хотелось их прерывать.

– А вы?.. – спросила Костелло, чувствуя нетерпение Макалпина.

– Изабель Коуэн, их соседка. Я знала их дочь двадцать лет… С тех пор как она была еще совсем крошкой.

– Вам, должно быть, очень нелегко, Изабель. Вы не возражаете, если мы… – Не дожидаясь ответа, Костелло открыла дверь и отступила в сторону, пропуская вперед миссис Коуэн. Женщины обменялись улыбками. Было очевидно, что миссис Коуэн хотела возразить, но была для этого слишком хорошо воспитана.

– Бетти? – тихо позвала она приятельницу. – Приехали полицейские, детективы. Им нужно поговорить.

Макалпин и Костелло вошли в комнату, своей стерильностью не уступавшую операционной: три ослепительно белых стены и темно-синий камин. Диссонанс вносила только картина, висевшая над камином, – профессионально выполненный портрет Элизабет-Джейн. Ее фотографии разных периодов на каминной доске были расставлены по безупречной прямой – настоящее место поклонения единственному ребенку. Посередине стояли золотые массивные часы, маятник которых неспешно отсчитывал время. За ними выглядывало приглашение на свадьбу, которое сейчас выглядело просто нелепо. Макалпин был уверен, что оно такое же, что и в квартире Элизабет-Джейн: те же стилизованные розы Макинтоша. Наклонив голову, он украдкой прочел: «Мистер и миссис Винсент Фултон имеют честь…»

Костелло проскользнула мимо него в глубь комнаты. За большим обеденным столом в оранжерее сидели три человека. Мужчина в летах, бледный как полотно, разглаживал ладонью скатерть. У женщины, казалось, совсем не осталось слез. Мужчина помоложе – маленький худощавый священник лет тридцати, почувствовав, что его разглядывают, обернулся и, встретившись глазами с Костелло, кивнул. На столе были остатки от недавнего чаепития. Кто-то надкусил подрумяненный ломтик хлеба и оставил его несъеденным.

Миссис Коуэн остановилась за креслом Бетти Фултон, положила ей руки на плечи и начала что-то нашептывать. Бетти взяла в ладони руки Изабель и слегка их сжала. Они обменялись словами утешения, которые Макалпин не расслышал. Священник встал, стряхивая крошки со свитера легкими движениями женственных рук, и вышел в гостиную. Здесь Костелло могла его хорошо разглядеть. Теперь она видела стоячий воротничок, ровной линией выступавший из горловины свитера. Привлекательный, голубоглазый, с тонкими чертами лица, старше, чем ей показалось сначала, скорее ближе к сорока, чем к тридцати, хорошая кожа, чуть наметившиеся круги под глазами. Было видно, что прожитая им жизнь не была легкой. Он поднял голову, чувствуя на себе внимание, и посмотрел на нее.

– Если бы только мы не позволили ей жить отдельно… – Джим Фултон подошел к камину, качая головой.

– Если бы! Она сама хотела свободы. – Священник повернулся к отцу Элизабет-Джейн, и Костелло уловила легкий акцент горца. – Я оставлю вас сейчас. Дайте мне знать, когда вы будете готовы заняться приготовлениями, в любое время… Я свяжусь с преподобным Шандом и все ему расскажу. Я знаю, что он хотел бы все узнать как можно раньше.

– И вы расскажете Тому? – спросил Джим Фултон. – Для нас – моего поколения – так трудно…

– Никаких проблем. Я возьму это на себя. Не тревожьтесь об этом, у вас достаточно других переживаний.

На лице Костелло появилось профессиональное выражение соболезнования, и она взяла на заметку имя Том.

Священник скользнул по ней взглядом и отвернулся.

– Они нуждаются в утешении, – сказал он, обращаясь к Макалпину. Костелло заметила, как сузились глаза старшего инспектора, пытавшегося извлечь что-то из своей памяти. – Меня зовут Джордж Лиск.

– Старший инспектор Макалпин и моя коллега – сержант уголовной полиции Костелло.

Священник пожал руку сначала Макалпину, потом Костелло, но заговорил, обращаясь только к Макалпину.

– Вы пришли по делу Элизабет-Джейн. Я оставлю вас, чтобы вы могли заняться своей тяжелой работой. – Он повернулся к Фултону и еще раз пожал ему руки обеими своими. – Мне искренне жаль, Джим, здесь так много горя. Я буду дома после обеда, если что-то понадобится. У вас есть мой телефон – пожалуйста, звоните в любое время и без всякого стеснения.

Фултон отрешенно кивнул.

– Я записала его, – сказала миссис Коуэн. – Не беспокойтесь.

– До свидания. Да хранит вас Бог.

– А где, если понадобится, можем найти вас мы? – подчеркнуто вежливо поинтересовалась Костелло, остановив священника, уже направлявшегося к выходу.

Он ей улыбнулся, но в глазах таилась боль. Он начал было что-то говорить, но сдержался и вздохнул:

– В церкви на Бомон-стрит. Или в приюте «Феникс». И все-таки какая ужасная у вас работа!..

Акцент Лиска делал его фразы похожими на лирические стихи.

– Вы не знакомы с Яном Ливингстоном? Он мой сосед и хороший друг. Прошу меня извинить, но мне нужно с ним поговорить. Рассказать, что убийца Линзи Трейл нанес еще один удар, прежде чем он узнает об этом от… – Он запнулся, едва удержав не особо лестное мнение о полиции. – Прежде чем он узнает об этом от других.

– Разумеется, – ответила Костелло, все еще улыбаясь и делая шаг в сторону, чтобы пропустить его.

– Минутку, – вмешался Макалпин. – Вы знали ее, Линзи Трейл?

– Нет, я никогда с ней не встречался. Я знаком с Яном.

– Вы говорили о нем с полицией?

Священник нахмурился:

– Нет, и я думаю, мне нечего о нем рассказать.

– Возможно…

Костелло слегка кашлянула, остановив Макалпина от дальнейших расспросов. Едва заметно она кивнула в сторону потрясенных Фултонов.

Перед уходом Лиск слегка поклонился Костелло и еще раз, но уже нерешительно, пожал руку Макалпину.

Чтобы согреться, Костелло повернулась спиной к огню в камине и наблюдала, как священник спустился к дороге и сел в маленький красный «фиат». У него была такая же уверенная походка, как и у старшего инспектора. Оба были привлекательными мужчинами, и оба были умны. Она вовремя прервала свои размышления о Макалпине и успела запомнить номер машины, прежде чем та развернулась и скрылась из виду.

Макалпин повернулся к Фултонам.

– Итак, – сказал он. – Я знаю, как вам сейчас нелегко, но я должен задать несколько вопросов и мы сразу уйдем.

Фултоны кивнули в унисон. Бетти передала чашку с блюдцем миссис Коуэн. Костелло пропустила Изабель на кухню и прошла следом, закрыв за собой дверь.

– Как они с этим справляются? – спросила Костелло, завязывая разговор.

– Они еще не осознали. – Миссис Коуэн начала ополаскивать чашки и смахивать в урну крошки с тарелок. На этой кухне она явно чувствовала себя как дома. – Да, никогда не думаешь, что такое может произойти. Тем более со знакомыми.

– А вы знали Элизабет? – спросила Костелло и, взяв вымытую тарелку, стала медленно ее вытирать. – Я имею в виду – хорошо ее знали?

– Я знала ее достаточно хорошо, чтобы не называть Элизабет. Она всегда была Элизабет-Джейн. – Миссис Коуэн перешла на шепот. – Такие причуды… Они у нее всегда были, даже у маленькой. Такой тип.

– Какой тип, миссис Коуэн? – Костелло решила смягчить свой прямой вопрос. – Вы, наверное, хорошо разбираетесь в людях?

– Ну конечно – они с моей Софи почти одногодки, часто играли вместе. Разумеется, Элизабет-Джейн была чудесным ребенком, но… упрямым. Очень упрямым. – Она вытерла руки полотенцем, с особой тщательностью протирая обручальное кольцо. – Знаете, она должна была стать подружкой невесты на свадьбе. Что теперь делать?

– Со свадьбой?

– Ну да, у Паулы. Не сомневаюсь, что та ничего переносить не будет. Такая же упрямая, как и Элизабет-Джейн; сами понимаете – кузины! Похожи как две капли воды. А это огорчит Джима и Бетти, я знаю…

– А когда свадьба? Я видела приглашение на каминной полке…

– Через три недели. Они из-за этого даже поссорились… – Она опять перешла на шепот. – Но это чисто семейные дела. Вам лучше забыть об услышанном.

– Вы, должно быть, очень близки с семьей Фултон, миссис Коуэн?

Та фыркнула и начала складывать полотенце.

– Платье для Паулы шьет тот же портной, что и для Софи. Никаких проблем с подвенечным платьем, а вот с платьем Элизабет-Джейн… Господи, это же был бы такой праздник!

Костелло подумала, что предстоящее торжество уже не будет походить на праздник.

– А где мне найти Паулу? – спросила она, взявшись за ручку двери, и не ушла, пока не получила ответ.

В гимнастическом зале Брауна было шумно – шли занятия по аэробике. Молодые тела, затянутые в лайкру, ритмично двигались в такт музыке. В потных ладошках у многих были бутылочки с водой. Все это напомнило Костелло «Метрополис» Фрица Ланга. [7]7
  Фриц Ланг (1890–1976) – известный австро-американский кинорежиссер и сценарист. Его картина «Метрополис» (1927), знаменитая антиутопия, оказала огромное влияние на развитие социальной и научной фантастики XX в.


[Закрыть]Именно таким она представляла себе ад.

– Судя по тому, что Макалпин узнал от родителей, Элизабет-Джейн была кем-то вроде Марии фон Трапп [8]8
  Мария Августа фон Трапп (1905–1987) – автор знаменитого романа «Семья певцов фон Трапп» (1949) о бегстве своей семьи из нацистской Германии после аншлюса, положенного в основу мюзикла «Звуки музыки».


[Закрыть]и матери Терезы. У соседки было немного другое представление.

– Да, ее картина не такая уж благостная, – согласилась Ирвин.

– По словам соседки, они похожи как две капли воды, так что найти ее будет не сложно. – Костелло обвела взглядом мерно качающиеся головы на беговых дорожках.

Поиски Паулы Фултон действительно не заняли много времени. Она и в самом деле оказалась очень похожей на Элизабет-Джейн: такое же невыразительное лицо, такие же каштановые завитки, такой же намечающийся двойной подбородок. Но, судя по потному лицу и мокрой футболке, она прилагала больше усилий, чтобы сбросить вес. Увидев удостоверения Костелло и Ирвин, она не удивилась.

– Подождите секунду. – Девушка сошла с дорожки и стащила через голову майку.

– Мы можем где-нибудь поговорить спокойно? – спросила Костелло.

Пауле не пришлось искать место – новости разлетались быстро. Один из сотрудников указал на дверь кабинета первой помощи. Костелло жестом попросила всех сесть.

Ирвин, казалось, никак не могла определиться, с чего начать, и Костелло хотела уже помочь ей, но Паула вдруг затараторила сама:

– Вы наверняка думаете, что это ужасно, что я здесь.

– Вовсе нет, – возразила Костелло.

– Я не могла оставаться дома. Надо было уйти. Уже начались разговоры о переносе свадьбы, но этого не будет, – она покачала головой. – Не будет!

– Мы вас понимаем, – сказала Костелло, – правда, Гейл?

– Ну разумеется, – Ирвин, наконец, обрела дар речи. – Элизабет-Джейн должна была быть вашей подружкой на свадьбе?

– Да, – скривилась Паула. – Я не хотела ее, но мы кузины и отец настоял. Семья, вы же понимаете…

Беседа прервалась – Ирвин опять замолчала.

– Паула, – решила взять инициативу в свои руки Костелло, – нам нужно побольше узнать о жертве, об Элизабет-Джейн. Полиции очень трудно, когда все рассказывают, какой идеальной была покойная. Какой она была на самом деле?

– Невозможной, – ответила Паула без запинки. – Я понимаю, что о покойниках плохо не говорят, но ей всегда нужно было быть в центре внимания. А добивалась она этого по-тихому. Ее постоянно раздражала прислуга, она не могла делать то, не могла делать это. Например я приглашаю ее, специально готовлю что-нибудь вкусненькое, а она: «Мне не хочется создавать проблем, но это я есть не могу». Ну, вы наверняка знаете, о чем я.

– Еще бы, – отозвалась Костелло, делая про себя вывод, что, Элизабет-Джейн, видимо, была пассивно-агрессивного типа.

– Я уже продумала цветовую гамму, – продолжала Паула, не в силах удержаться, чтобы не выплеснуть наболевшее. Такой поворот событий Костелло очень устраивал. – Я хотела, чтобы ее платье было пурпурным, потому что я заказала только красные цветы и все бы отлично сочеталось. Но на последней примерке она заявляет, что красное ей не идет и она хочет бирюзовое. Я сказала – нет, а она разрыдалась и тут, конечно же, все: «Ах, бедняжка Элизабет-Джейн!» – Она всплеснула руками. – А до свадьбы остается три недели, и мне надо перезаказывать все цветы. Только подумайте – бирюзовое! Портного чуть не хватил удар, и он заломил двойную цену за срочность. Мало того, Элизабет-Джейн идет в парикмахерскую и так стрижется, что надо менять головной убор! И еще сделала мелирование! Она превратилась в настоящее пугало! Даже ее родители, для кого она свет в окошке, и те разозлились. Я была готова задушить ее! – Паула испуганно прикрыла рот. – Я не это имела в виду. В конце концов она перекрасилась, но с платьем стояла насмерть.

Костелло сохраняла невозмутимый вид, а Паула открыла бутылку с водой, сделала несколько глотков и, вытирая губы ладонью, продолжила:

– Скажу еще вот что! Может, вы меня и осудите за такие слова, но я рада, что она не будет моей подружкой на свадьбе. И я ни за что не буду ее отменять!

Костелло улыбнулась:

– Думаю, вы поступаете правильно. Вот вам мой совет: это ваш день, и все, кто вас любит, захотят, чтобы так оно и было. А кому не нравится, пусть идут и устраивают так, как им хочется, свои собственные свадьбы, а в вашу не лезут. Жизнь слишком коротка… и ваша кузина теперь об этом знает лучше других. К сожалению.

– Спасибо. – Паула тоже улыбнулась и вытерла лицо рукавом.

– А у нее был кто-нибудь? У Элизабет-Джейн? – спросила наконец Ирвин.

Паула перестала вытираться и помолчала.

– Ну же, Паула, – подключилась Костелло. – Любая информация может оказаться полезной.

– Ладно. Мой жених не глуп, не выдумщик и не станет возводить напраслину. Он сказал, что Элизабет-Джейн хочет нас поссорить.

– Каким образом?

– Ну, она ему про меня рассказывала. Не то чтобы что-то плохое, но все-таки…

– Все-таки рассказывала? – переспросила Ирвин.

Паула кивнула.

– И она, похоже, все время с ним заигрывала. Но делала это так неумело, что он чувствовал себя в дурацком положении.

– А она когда-нибудь упоминала имя Том?

– Нет, насколько я помню. Если бы у нее кто-нибудь появился, я бы об этом узнала первой. Мне пришлось бы по-другому рассаживать гостей, чтобы он оказался на почетном месте.

– Спасибо. На сегодня, наверное, достаточно. А вам лучше принять душ, чтобы не простудиться.

Паула поблагодарила и вернулась в зал, чувствуя себя гораздо лучше.

– Похоже, у нас наконец есть потенциальный убийца, – сказала Ирвин.

– Если верить Пауле, то потенциальных убийц можно выстраивать в очередь.

– Три-ноль можно расценивать как оскорбление, – сказал Макалпин, закрывая спортивную страницу «Ивнинг таймс» и бросая газету на заднее сиденье «опеля», где уже валялись пустые пакеты из-под сока. Был поздний субботний вечер, и голова у него раскалывалась. Весь день он гонялся за призраком Элизабет-Джейн – женщины, у которой было мало врагов и еще меньше друзей, – и все впустую. Он взялся за ручку дверцы, но не открывал ее. – Все-таки надо завтра передохнуть, – сказал он, закатив глаза.

– Еще не вечер. – Андерсон поставил машину на ручной тормоз и показал на припаркованный у входа «вольво». – У Хелены гости? Да с таким номером, что сто́ит дороже машины.

Макалпин взглянул на номерной знак, вспоминая владельцев. Он так и не припомнил, но не сомневался, что они ему не понравятся.

Он посмотрел на часы и стукнул себя по лбу. Субботний вечер, одиннадцать тридцать.

– У нее званый ужин. Сейчас они уже перешли к ликерам.

– Вот черт! – с чувством сказал Андерсон. – И ты должен был присутствовать?

– Годовщина свадьбы. Да… я должен был присутствовать. Это как-никак была моя свадьба.

– Ну надо же! – опять посочувствовал Андерсон. – А напомнить об этом должен был я?

– Да, это твоя вина.

– Хорошо еще, что сообразил позвонить теще, а то бы дети…

– Я не позвонил. – На Макалпина вдруг навалилась усталость. – Она так долго к этому готовилась.

– Хелена поймет. Бренда разнесла бы все по кусочкам.

– Ну да. – Макалпин повеселел. – Все не так уж плохо. Я ведь мог жениться на твоей жене.

– Рад за тебя, шеф, – угрюмо пробормотал Андерсон, наблюдая, как старший инспектор удаляется под моросящим дождем.

Дверь в столовую была открыта, и Макалпина сразу встретили запахи кофе и чеснока. Умная беседа была в разгаре. Он слышал нудные рассуждения Терри Гилфиллана о шотландском парламенте и совете по искусствам и остроумные возражения Дениз – адвоката его жены. Почувствовав себя ребенком, который подслушивает взрослых, он решил проскользнуть незамеченным и после горячего душа нырнуть под одеяло в долгожданный сон. Беседы ни о чем всегда раздражали его, а уж сегодня – тем более. Ему надо было снять напряжение, унять шум в голове и подумать. Ему нужно было стереть образы Элизабет-Джейн с ее стерильной квартирой и Линзи Трейл, которая вела двойную жизнь. Женщину с отсутствием жизни и женщину с двумя жизнями: тайной и явной.

Но от покойников не всегда удается избавиться даже во сне.

В ответ на чью-то шутку в столовой громко расхохотались, что позволило Макалпину бесшумно пробраться в гостиную и закрыть дверь. Сняв ботинки, он бросил на пол пиджак и вытянулся на диване, прикрывшись пледом. Он слышал гул голосов, прерываемый взрывами смеха, и реплики Дианы Кролл, пытавшейся всех перекричать. Под убаюкивающие звуки музыки образы Элизабет-Джейн и Линзи Трейл стали гоняться друг за другом, а подсознание сканировало обрывочные мысли в поисках прозрения. Вдруг он вспомнил священника Джорджа Лиска. Его лицо было явно ему знакомо. Но откуда?

Макалпин провалился в кошмарный сон – мертвая женщина с раскинутыми руками, тонкие изящные запястья, кожаный ремешок часов… но не Элизабет-Джейн, не Линзи Трейл – это была Анна. Он поцеловал ее, и в ответ она широко, открыто улыбнулась. Он почувствовал обволакивающий, чудесный аромат гиацинта и услышал чей-то голос, звавший его.