Текст книги "Сатанбургер"
Автор книги: Карлтон Меллик-третий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
[Акт второй]
СОБЫТИЯ РАЗВИВАЮТСЯ
[СЦЕНА СЕДЬМАЯ]
ФИГНЯ С РУКОЙ
Внутри «Сатанбургера»:
Джину не нравится быть мертвым. Не прошло и двадцати минут, как он скончался, а его тело уже начинает разлагаться. Теперь его кожа стала бледной, клетки крови под кожей погибли и распались, и его мышцы и суставы теряют подвижность. Его разум мутнеет, мысли разбегаются, словно им хочется почить с миром после смерти в какой-нибудь уютной могилке. Мозг не хочет жить вечно, потому что вечность – слишком долгий и скучный период, чтобы провести его в одном месте. Мысли испытывают внутричерепную клаустрофобию, стремятся вырваться наружу, покинуть мертвое тело и отправиться в Землю панков или подобное место, где нет тел. Но Джин застрял, застрял навечно, хотя готов был покинуть этот мир.
Видеомагнитофон принимает их заказ. Конечно, видеомагнитофоны не разговаривают, зато используют для общения звуки быстрой перемотки назад и вперед. Джин и Нэн ничего не понимают, поэтому ничего не заказывают. На самом деле им уже немного не по себе.
* * *
– Там Нэн на улице, – говорю я.
Все поднимаются, чтобы встретить ее. Стулья почувствовали облегчение, когда мы встали, послышались дружные вздохи, особенно явно вздохнул стул, который кое-как поддерживал меня. Никто не спрашивает, откуда я знаю, что Нэн снаружи, это неважно. Они просто полагаются на то, что я знаю, что говорю, и уходят.
На этот раз дверь не доставляет нам хлопот, я думаю, она заснула. Двери любят поспать.
Мы выходим навстречу Нэн и Джину – их руки сплетены, они сидят на стульях, которые тайком пристают к их задницам.
– Как вы добрались? – спрашивает Гроб у Джина.
– Нас привез Ленни, – Нэн отвечает вместо неумершего друга.
– Ну, и где ваш ботаник? – интересуется Гроб. – На шоу его не хватало.
– Он остался в машине, – снова отвечает Нэн, – он отказался выйти, прикрываясь своей безумной страстью к вегетарианским штучкам.
– Я тоже скоро стану веганом, как он, – отвечает Гроб. Он прерывает разговор и покидает ресторан. Слабый аромат следует за ним, проскользнув мимо полуоткрытой двери, прямо из недр холодильника на кухне.
* * *
Сатана снова надевает свою жуткую улыбочку.
Потом он обращает ее на Нэн и Джина, поражая их медово-льстивой интонацией, которую отрабатывал неделями:
– Добро пожаловать в «Сатанбургер»!
* * *
«Ничто» и «забвение» были совершенно разными вещами/местами для Ричарда Штайна. В его понимании забвение – место, куда что-то уходит и забывается, а ничто – место, откуда что-то появляется. Из ниоткуда я кричу:
– Нэн, не заказывай ничего!
Разливается тишина, остается взгляд.
Ричард Штайн говорит, что у некоторых людей начинается аллергия, когда на них смотрят. Я один из таких. По этой причине мне нравится, когда ко мне относятся как к тени. Если я не говорю, люди на меня не смотрят, и меня не охватывает приступ аллергии, также известный как приступ паники.
– Чего бы вы хотели? – спрашивает Сатана. Христиан вставляет:
– Если вы что-нибудь съедите, то потеряете свои души. Не заказывайте ничего.
Сжимая кулаки, в ярости, Сатана обращается к Христиану:
– Вы губите мой бизнес. Зачем же я нанял вас на работу?
– Она – наша подруга, – защищается Христиан. – Я не могу позволить, что вы вот так просто отобрали души моих друзей.
Нэн ничего не понимает. Она мотает головой и причмокивает, снова пытается казаться крутым и остроумным парнем.
* * *
Христиан отводит ее в сторону и объясняет ситуацию, а я смотрю на стол, на котором возлежит арахис. Нэн не нравится, что ее наставляют, даже если это необходимо, так что она отталкивает Христиана. Он пересказывает ей историю Сатаны, а она – происшествие с Джином, и оба они чувствуют, что серьезность ситуации давит на их плечи тяжким грузом и в земле. Очевидно, Джин – прямое доказательство того, что случилось с миром. И даже не проверив, бьется ли его сердце, Христиан понимает, что его друг мертв. Он выглядит как зомби или, скорее, как вампир – как Вод. Теперь все верят, что история Сатаны – Правда. Никто больше не попадет в рай, и дорога в ад закрыта. Одна скучная жизнь – бесконечна.
Затем Христиан представляет их Сатане.
* * *
Сатана пожимает руку Нэн.
– Привет, Нэн.
Потом он пожимает руку Джину.
– Привет, Джин. Ты – один из моих арендодателей.
Однако Сатана не осознает, что во время рукопожатия загорается голубой огонь, который превращает руку парня в живое существо, которое питается, дышит, думает, пукает и спит. Ни Джин, ни Сатана не понимают, что они сделали, а я не встреваю, чтобы просветить их.
* * *
Гроб возвращается один.
– Ленни там нет, – говорит он.
– Что? Он что, пропал? – удивляется Христиан.
– Без понятия, – отвечает Гроб. – Я видел его грузовичок, но его самого там не было.
Нэн бормочет:
– Куда подевался этот гомик?
Она не знает, что Сатана гомосексуалист и очень обижен ее словами. Он уже почти ненавидит ее. Правда, Сатана в принципе ненавидит всех девушек. Они постоянно крадут у него мужчин.
– Может быть, он остановился на парковке? – уточняет Сатана.
Нэн смотрит на него:
– Д-да, а что?
– Это Тишина.
Никто не задает ему вопроса.
– Тишина забрала вашего друга.
Никто не спрашивает, что такое Тишина. Сатана продолжает:
– Тишина тоже пришла из Волма. Широкая, как озеро, но не из воды. Она состоит из звука. И звуком питается, или всем, что производит звуки, или всем, что может слышать звуки. Она опустошит весь мир, если мы ей позволим. Она уже заявила свои права на эту часть города. Всякий, кто покажется на улице, рискует. Она съест все, что услышит, и, должно быть, ваш друг попался. Он уже не вернется. Никто не может выбраться из прожорливого брюха Тишины.
Сатана заблуждается. Я был в ее брюхе и выбрался оттуда. (Впрочем, я считаю себя Никем.)
* * *
Мы решаем поесть сандвичей, это моя любимая еда. Мы хотели было съесть несколько сатанбургеров, но Сатана сказал, что это невозможно. Если мы вкусим сатанбургеров, то души покинут наши тела, Волм порежет их на кусочки и употребит на подпитку душегубки, чтобы продолжать свою работу. Так что обойдемся сандвичами.
Сандвич – один из самых важных видов пищи, придуманных людьми. Свое имя он получил от Джона Монтегью, четвертого герцога Сандвичского, у которого, кроме того, имелся домашний бульдог Сандвич. Бульдог носил серебряный ошейник с надписью «Бульдог Сандвичский».
Сандвич был изобретен случайно. На дне рождения Монтегью кто-то уронил поднос с закусками, а это было первое апреля. На подносе были кусочки хлеба, сыра и мяса.
А бульдог съел три разных ломтика разом. Какая-то дама закричала:
– Что за ужасная собака! Она съела хлеб, мясо и сыр одновременно. У бульдогов нет никаких манер!
А собака сидела себе спокойно и пукала.
С того памятного дня бульдог Сандвичский отказывался от любой еды, кроме мяса и сыра на двух кусочках хлеба.
Джон Монтегью объяснял собаке, что никому не нравятся подобные манеры и что ему следует есть мясо, сыр и хлеб по отдельности, но бульдог не собирался поддаваться незрелым идеалам высшего света. Так что он продолжал есть то, что ему хотелось, а позже такой стиль приема пищи вышел на рынок и стал известен широкой публике. Бульдог назвал его сандвичем.
– Как ты посмел назвать в мою честь столь отвратительное творение? – возражал герцог Сандвичский.
– А как ты посмел назвать меня в честь такого отвратительного существа, как ты? – отвечал Бульдог Сандвичский.
Тогда Джон Монтегью рассвирепел настолько, что убил своего бульдога и съел его, положив между двумя кусками хлеба, лишь бы доказать, какими отвратительными на вкус были сандвичи. К собственному удивлению, закончив поедать бульдога, герцог воскликнул:
– Да мой Сандвич был гением! – Но в это время гений уже переваривался в желудке своего хозяина.
* * *
Когда Джин пытается есть, он понимает, что одна его рука работает неправильно. Он смотрит вниз, на месте ли она: она на месте. Но она двигается, как сумасшедший паук, ползая по всему телу и нападая на вторую руку.
– КАКОГО ЧЕРТА! ЧТО ТВОРИТСЯ С МОЕЙ РУКОЙ? – орет Джин, дергается назад, опускаясь на безопасную поверхность пола, опрокинув все сандвичи.
Мы смотрим.
Рука целенаправленно двигается по полу, слизывая горчицу и майонез с сандвичей и пытаясь оторваться от тела Джина. Джином постепенно овладевает истерика, и он бьется в конвульсиях. Его дреды перепачканы маслом и хлебом, а рука пожирает куски помидора и лука.
– Что это с ним? – взвизгивает Сатана. – У него приступ или что?
Нэн хватает парня и пытается успокоить его, пытается отвлечь его руку от поедания сандвичей.
– Она живая, – говорит Нэн.
– Что? – теперь орет Христиан и пристально всматривается в нее.
Они размышляют над этим секунды две.
– Сатана, – кричит Христиан, – да о чем ты вообще думал???
– Я ничего не сделал, – отвечает тот. – Да, мое прикосновение оживляет, но это вовсе не значит, что я что-то сделал с его рукой. Я прикасался к самым разным людям в самых разных местах, но их части тела не оживали, как эта. Я оживляю неживые предметы, а к живым это не относится.
Нэн снова начинает звать Джина. Видимо, это просто не его день. Сначала он погибает в аварии. Потом превращается в зомби. А теперь еще его рука превратилась в независимо мыслящее существо, которое поедает его же сандвичи.
– Все так, но Джин ведь мертвый, – продолжает спорить Христиан. – Он представляет собой один большой неживой предмет.
– Ну и что же, – говорит Сатана, – почему у него ожила только рука, а не все тело? Разве мое прикосновение не должно было возродить его к жизни?
– Да я-то откуда знаю? – заорал Христиан. – Я ничего о мертвых не знаю. Разве не ты должен знать? Ведь ты же Князь Мертвых!
– И вовсе я не Князь Мертвых, – отпирается Сатана. – Я Князь Тьмы. Тьма и Мертвые – это две большие разницы. О жизни я знаю больше, чем о смерти.
– В любом случае ты знаешь о смерти больше, чем я, – говорит Христиан. – По долгу службы ты, наверное, встречался с самыми разными мертвецами.
– Да, – отвечает Сатана, – но моя работа заключается в том, чтобы низвергать их в ад, а не объяснять им за чашкой чая, на что похожи их жизни теперь, после смерти.
– Неважно! – Христиан прекращает спор, и солонка, соглашаясь с ним, прыгает вверх-вниз, рассыпая соль по всему прилавку.
* * *
Со временем Нэн удается успокоить Джина. Она говорит, что все не так уж плохо. Когда-нибудь его рука снова научится быть рукой. Ему просто нужно приспособиться, ведь у него впереди целая вечность, даже если кто-то и высосет его душу. Она говорит:
– Так жить даже веселее.
Джин назвал свою руку Завтраком. Это первое слово, которое пришло ему в голову. Джин всегда дает имена таким макаром. Ему все равно, подходит имя или нет. Он считает, что имя – это всего лишь имя. Собаку он назвал Раком. Имя его машины – Вперед. Его золотые рыбки носили следующие имена: Носки, Алюминий, Полка, Ножницы. Первое, что приходит в голову, – всегда лучшее. Так он подходит ко всем покупкам, так он отвечал на тестовые задания в школе, так он смотрит телик.
Его отец тоже был таким. «Первая мысль – самая лучшая», – говаривал он. Когда родился Джин, его папа пил джин. Он пил водку, когда родился Водка. У них еще была сестра, которая уехала в Колорадо и вышла замуж за мужчину вдвое старше ее. Когда она родилась, отец пил виски. Если отец Джина переживет кого-то из своих детей, он планирует испить соответствующий напиток за упокой утраченного дитяти прямо на его могиле, пьяно скорбя наедине с трупом. Конечно, теперь этого никогда не случится. Завтрак обрела свой нормальный цвет – в отличие от остальных частей тела Джина. Со временем, наверное, Джин весь сгниет, станет мертвенно бледным, заскорузлым и сморщенным. Его глаза закатятся. Вся кожа слезет. Может быть, он превратится в ходячий скелет, который сможет только сидеть, не двигаясь. И только рука будет дышать жизнью.
* * *
Джин привязывает свою руку за спиной, чтобы она не попадалась ему на глаза. Он все еще взволнован происходящим, и неожиданное воскрешение руки огорчает его куда больше, чем факт его собственной смерти. Нэн отдает ему свой сандвич, несмотря на то что пища ему не нужна, и Джин ест в тишине.
Сандвич Сатаны ожил и орет от боли, пока Сатана его ест. Если бы у меня еще оставались эмоции, чтобы посочувствовать бедному существу, я бы заплакал от жалости. У сандвича не было шанса. Его внутренности – огурчики, помидоры и лук – были разбрызганы по всему прилавку. Потом стали вытекать горчица и майонез, и в конечном итоге он потеряет слишком много жидкости, впадет в шоковое состояние и упадет в обморок.
* * *
Джин кормит Завтрак своим сандвичем. Ее рот находится на ладони, где раньше пролегала линия жизни Джина. Рот очень тонкий, и в нем пока нет зубов. Под кожей образовались легкие и желудок. Пищеварительный тракт заканчивается у основания запястья, в нужное время сандвич выйдет с этой стороны. У руки нет глаз, но она использует пальцы как антенны, у них поразительно развито осязание.
Завтрак разрывает сандвич на кусочки, используя свои пальцы-щупальца и рот. Хлеб ей не нравится. Руки в основном любят мясо и лук. Лук, варенный в говяжьем бульоне, – очень популярное блюдо среди рук.
* * *
Когда прием пищи подходит к концу, комната застывает от усталости.
Эта долгая ночь измотала всех. Гробовщик заснул на скамейке, которая тоже спала, его пиратская шляпа устроилась на отдых у него на голове. Чуть раньше Сатана к ней прикоснулся. Сатана не задумывается, когда оживляет предметы, и для него нормально, когда все предметы вокруг – живые. С другой стороны, для него ненормально остерегаться, находясь среди неодушевленных предметов, так что те вещи, которые не хотят становиться живыми, должны держаться от него подальше. В общем, пиратская шляпа теперь живая и мирно спит на голове у Гроба.
Хобби Сатаны – создание новых демонов. Иногда он берет глину и вылепливает огромного монстра с рогами, крыльями и острыми зубищами. Предполагается, что такая внешность должна внушать страх. Как только он прикасается к скульптуре, она оживает и начинает заниматься тем, что пугает людей. Люди думают, что все демоны такие, но они ошибаются. Подобным образом сработаны лишь некоторые. И все они уже мертвы. Большинство превратилось в предметы мебели, или двери, или стулья.
Демоны в «Сатанбургере» спят на спине или тихо колобродят в кухне. Утомительность бесконечной ночи, перешедшей в несвежее утро, охватила нас всех. Даже демонической мебели требуется отдых.
Джин, Нэн и Водка уехали домой. Они использовали канал телепортации – изобретение Сатаны, – чтобы попасть домой. Устройство выглядит как карамельное зернышко. Касаешься желтого конца – из другого конца вырастает дверь. Через нее можно попасть куда хочешь, если правильно задашь программу. Сатана так настроил дверь, что любой из нас может перемещаться между складом и рестораном без затрат времени и энергии.
Водке телепортация пришлась по душе, но всем остальным было по фигу. Двери – это всего лишь двери, неважно, что они необыкновенные или магические. Остальные сказали: «Удобная штука», но ничего больше. Дверь выглядит еще более странно, чем карамельное зернышко, из которого вырастает. Она создана из чистой энергии, в ней переливаются оранжевые огни, что, собственно, и привлекло Вода. Ему нравятся «странные штукенции». Он и сам похож на такую штукенцию.
Джин, Нэн и Вод отправились спать. Их смена начинается утром, они будут работать целый день, собирая души у ничего не подозревающих посетителей. Гроб, Христиан и я приступаем к работе после них, так что нам не так уж нужно ложиться спать прямо сейчас. Однако мое тело ужасно устало, и я даю ему поспать. А мое зрение еще бодрствует, паря поверху, между Сатаной и Христианом. Ни тот, ни другой не устали. Христиан вообще выносливый, может сутки напролет не уставать и не спать.
Он начал новую бутылку золотистого ликера и скоро совсем опьянеет. Эта марка называется «Золотая лихорадка», одна из лучших марок. «Золото везунчика» просто моча по сравнению с «Золотой лихорадкой».
Христиан и Сатана пьют и курят в компании друг друга. Сатана пьет пиво из живой бутылки, пиво – это ее кровь, так что Сатана высасывает всю кровь бутылки, приближая ее смерть, – но она не может возразить. В конце концов, Сатана ее создатель и хозяин.
* * *
Сатана начинает рассказывать, откуда он родом. Сначала он упоминает своего отца, Яхве, то есть Бога.
Основное дело Яхве – создание новых вещей. Именно за эту работу всем богам и платят. Внутри каждой живой звезды есть бог. Внутри нашего солнца живет Яхве. Но он пребывает в ином измерении. Если бы Бог жил в нашем измерении, жар солнца сжег бы его. В измерении Бога солнце выглядит как торговый центр, где температура доведена до оптимальной, где около фонтанов расставлены скамейки и на них всегда можно присесть. Некоторые называют этот торговый центр Раем.
Внутри ТЦ Бог дает жизнь всем созданиям.
Самым первым творением мистера Яхве был маленький столик. Не очень хороший. Ножки были кривоваты, так что он шатался от малейшего прикосновения. Он все еще на обозрении где-то в глубине торгового центра. Отличный пример того, что никто не совершенен, даже Бог.
Сатана стал первым сложным существом, которое создал Яхве. Он был первым ангелом. Ангел – это то же самое, что человек, только родившийся в измерении Бога.
Ангелы также наделены особыми способностями. Некоторые ангелы умеют летать. Другие видят в темноте, или читают мысли, или быстро бегают. Сатана обладает способностью дарить жизнь. Сатана был любимчиком Господа.
У Богов жизнь – одно расстройство. Поэтому с ними так сложно ужиться. Они озлоблены из-за того, что живут вечно, а нести ответственность за миллиарды и миллиарды новых форм жизни – очень сложное дело. Боги – отцы для своих миров, но Яхве похож на пьяного и жестокого отца, который регулярно избивает жену «для науки» и не любит, если вдруг дома не убрано.
Когда Сатана вышел из тени, его отправили в ад. Ад – это такая гигантская тюрьма в самом центре Земли в измерении Бога. Естественно, из всех построенных тюрем она – самая ужасная. Там жили все злые души, а Сатану назначили охранником, чтобы он контролировал зло. Яхве назвал его самым зловредным существом в Аду, потому что он был первым гомосексуалистом. А Господь считает это самым отвратительным злом в мире.
Сатана рад, что ада больше не существует. Это была дерьмовая работа, совсем не для него. Волм сожрал все души из ада, прежде чем взялся за Землю, так что все тираны, о которых вы знаете, уже давно пребывают в небытии. Осталась только ваша память о них. Однако Сатана спас некоторые души, потому что он их коллекционирует. Например, душу Гитлера, Кубла Хана. И Аристотеля.
* * *
Ричард Штайн говорил, что Господь очень привередлив в выборе душ, которые пропускает в рай. Например, он ни за что не пропустит тебя, если ты не крещеный.
Поэтому ребятам вроде Аристотеля крупно не повезло, ведь в их времена крещения не было. Аристотель был хорошим человеком, просто родился слишком рано, и после смерти отправился в ад.
Ричард Штайн ненавидел Господа за этот дурацкий принцип. Хотя на самом деле он ненавидел за это христиан. Он же никогда не встречался с Богом. Так зачем напрягаться ради бог знает кого?
[СЦЕНА ВОСЬМАЯ]
ВОЕННЫЙ ФЕСТИВАЛЬ
* * *
Проснувшись около полудня, я таскаю свой труп туда-сюда по складу, мои ноги прилипают к бетонному полу, песчаным дробинкам, бесконечно преданным моим ступням. Когда ходишь без обуви, кожа на подошвах становится толстой и грубой, однако остается чувствительной к прикосновениям острых камней и осколков. Кусочек стекла никогда не порежет ногу, зато прилепится к пятке и не отстанет от тебя недели две.
Кроме меня, никто по складу не шатается. Трое моих друзей на работе, двое оставшихся спят. Мои волосы стоят торчком от недосыпа. Голова, которая принадлежит моему телу, тяжела, мышцы шеи в вечном напряжении. Шейные позвонки сжались в спазме. Хорошая острая боль вмиг распрямила бы их, действуя как массаж. Удар ножом – тоже выход.
Я нашел нож в музыкальных инструментах, его использует Гроб для создания нужного шумового эффекта.
Вонзив острие ножа сзади в шею, я сажусь на унитаз, что посреди комнаты. Пока мой кишечник испражняется, я ставлю телик к себе на колени и смотрю приключенческий мультик. Он называется «Джонни – искатель приключений», а дальше будут показывать «Громовых кошек». Пока я ударами ножа снимаю напряжение в шее, пока Джонни мчится на скоростной лодке по Амазонке, кувыркаясь в моем мире на колесах…
Я замечаю мужчину за окном.
Сначала мне все равно. Он просто проходит по ковровой дорожке мимо. Но затем он проходит снова и снова. Я продолжаю выталкивать из себя пищевые отходы, тороплюсь в надежде, что мужчина за окном не заметит, что я сижу на унитазе посреди комнаты со спущенными штанами и теликом на коленях.
И тут появляется второй, в рыцарских доспехах. Он что-то сооружает.
Я обращаюсь в Божье око, чтобы разведать побольше.
* * *
На моем дворе расположился огромный шатер. Он сделан из серой жесткой кожи ящериц, ее также используют в примитивных обществах для пошива одежды и для других нужд – в обществах, которые теперь известны как темные. Черные сухожилия надежно поддерживают сооружение, между маленькими колышками натянуты веревки с развевающимися флагами, сотни клеток во мраке шатра фильтруют удушливый жирный смрад. Рабочие бегают прямо у нас под окнами, раздражают нас (их соседей) приготовлениями к фестивалю, совсем как мы раздражали их нашим электронным шумом вчерашнего шоу. Такая месть.
Пейзаж в целом рано потемнел из-за гнетущих темных дождевых туч и грязной измороси. Каждый участник выглядит кошмарно: перепачканные одежды, земля и водоросли, превратившие волосы в космы, кожа с порезами от камней, в которых завелись инфекции во время ухода за чудищами из Волма.
Я нигде не вижу темных, только жителей средневековой деревни. Темные – это раса, которая пришла из пораженного болезнью мира. Они жили под землей вместе с гигантскими жуками и рептилиями, которые служили им пищей и материалом одновременно – для одежды, обустройства дома, костяного оружия. Никто в Риппингтоне не общается с ними, кроме жителей средневековья, они стали их друзьями, потому что и те и другие представляют очень жестокие культуры. Зачастую между темными и средневековыми случаются битвы ради развлечения, мировое зрелище, которое они называют Военным фестивалем.
Темные, наверное, еще не выползли на улицу: снаружи слишком светло. Темные очень чувствительны к солнцу и показываются на улицах, только когда темно. У них бледная внешность – белая кожа, белые волосы, белые глаза, а ногти и сосуды отливают зеленью. Они очень похожи на людей, но у них холодная кровь. Кое-кто считает, что они произошли от ящериц, а не от обезьян. О темных я слышал от Христиана, который слышал о них от наших соседей.
Темные женщины известны своим нестандартным сексуальным поведением. Они самые грязные, самые жестокие, самые отвратительные сексуально озабоченные твари, выходившие из Волма. Христиан говорит, что они похожи на рептилий больше, чем их мужчины: совсем нет волос, острые ногти-когти, холодные глаза– бусины, змеиные языки 10 дюймов в ширину и 18 в длину. Их потребность в сексе невероятна. Они не успокоятся, если не удовлетворишь их по крайней мере 6 раз в день. Иногда это превращается в столь изнурительный труд, что мужчины вынуждены запирать их, чтобы избежать травм.
Сексуальные игры темных начинаются с того, что самка вставляет свой мускулистый змеиный язык в прямую кишку партнера. Это поднимает член самца, который расположен на груди между сосками. Самка также может вырезать на его спине несложный орнамент, чтобы он быстрее истекал кровью. Это только прелюдия. Как только язык вынимается из задницы, самка садится на возбужденный пенис самца.
По мере того как схватка продолжается, самка все глубже вонзает когти в плоть своего партнера, разрывая ее в самый сладостный момент. Потом она принимается слизывать его кровь, или есть кусочки мяса, которые вырвала, или душит, засовывая язык ему в глотку. Удушение является у темных возбуждающим средством. Самцы доставляют особое удовольствие своим партнершам, когда колотят их кулаками по наиболее чувствительным участкам кожи. Хотя самки и выглядят более ящероподобными, их кожа выглядит нежной и гладкой, поэтому самцы не вырывают их плоть так же, как самки у них. Однако они не скупятся наставить синяков на молочно-белой чешуе.
Когда самцы впервые додумались запереть наиболее активных самок, их зубастые рты растянула счастливая улыбка, так они радовались, что им удалось спастись от сексуального рабства. Однако самки нашли изоляцию невыносимой и стали лесбиянками.
* * *
Я слышал о других четырех расах, которые не менее жестоки в сексуальных отношениях. Это клан растительной тли в северной части города, жуки-пожарники, голубые женщины и люди-тараканы. Я никогда их не видел, но слышал много историй от Христиана.
* * *
Я закончил дела с туалетом и вышел на улицу.
Все средневековые трудятся на фестивале. Кажется, он начнется сегодня, надеюсь, до того, как придется что-нибудь делать. Некоторые из соседей, карлики в костюмах президентов, тоже наблюдают, как идет подготовка. Я заметил двойников Джеймса К. Полка, Бенджамина Гаррисона, Вудро Вильсона, Джона Квинси Адамса и раненого двойника Абрахама Линкольна. Кажется, что все присутствующие, все культурные общины по соседству в экстазе от фестиваля, я уверен, что вечером увижу их всех. Появилось так много интересных народов, которых я еще не наблюдал, я с нетерпением жду встречи.
Ленни сказала Нэн, что он был последним антропологом, и вот теперь, когда он умер, я наследую его титул. И поскольку я отказался от чтения всех автобиографий, кроме Ричарда Штайна, моим новым хобби станет исследование новых рас, пришедших из Волма. Я постараюсь делать о них записи в книге – моей собственной автобиографии. Возможно, Волм проглотит мою душу и ввергнет ее в забвение, но моя жизнь и память обо всех этих существах будут жить в написанном. Должно же хоть что-то остаться от меня после смерти. Забвение побеждает, лишь когда ты забыт.
* * *
Я услышал, что Христиан проснулся, и тут же вернулся в дом.
Христиан – в ярких штанах, весь помятый, со спутанными волосами, – застегивая белую рубашку, направляется к дымящемуся туалету для утреннего отлива.
У Христиана на лице несколько порезов. Это оттого, что он спит на битом стекле. Он сам не знает, как это происходит, но, проснувшись, он каждое утро находит осколки у себя под простынями. Никто их туда специально не подсовывает. На складе в принципе мало стекла, кроме разбитых бутылок из-под пива, которые валяются повсюду. Он ерзает на постели, покрываясь порезами, иногда довольно сильными. На этот раз стекло добралось до лица, видимо, улеглось прямо на подушке Христиана.
Обычно стекло нападает только ему на спину. У Христиана глубокие шрамы, как рельсы железной дороги, как следы на жирноватых боках. Единственное объяснение, которое тайком пробирается в постель Христиана, чтобы понежиться в тепле его мягкой задницы.
Христиан видит в окно фестиваль.
– Что там происходит? – И отправляется проверить прежде, чем я успеваю ответить.
– Громко, очень громко, – говорит он.
К сборищу добавилось много других культур. Я вижу семью людей-тлей.
Они держат прохладительные напитки недалеко от места, где эти напитки продают, видимо, открылись и другие киоски. В семье четверо взрослых и восемь детей, они наблюдают за рычащими и спящими животными в клетках. Средневековые снуют туда-сюда между палаткой и клетками и не против, что за ними наблюдают. Один воин говорит: «Кажется, сегодня у нас аншлаг». Другой тренируется перед их схваткой на арене. Я называю их воинами, а не гладиаторами – хотя смысл боя от этого не меняется, – потому что гладиаторы были рабами, которые сражались с другими рабами ради увеселения богачей, а эти воины – свободные люди, которые сражаются с другими свободными людьми ради удовольствия.
Люди-тли представляют собой особый вид людей, похожих на муравьев. Свойственное им соотношение мужчин и женщин – один к трем, это определяется их сексуальным поведением. У самцов имеется три половых органа в трех разных местах на теле. Эти органы очень походят на туфли для тенниса, один располагается в области желудка и по одному на каждой руке. Когда люди-тли спариваются, три самки трахают одного самца, по одной на каждый орган. Они вступают в браки тоже вчетвером. Один муж и три жены. У каждой жены есть свои определенные обязанности: одна следит за детьми, одна за домом, последняя помогает мужу выставлять пищу на стол. В таких семьях обычно рождается от двенадцати до шестнадцати детей, и они очень враждебно относятся к другим семьям. В результате инцест обычное дело, а порой и поощряемое.
Семья людей-тлей медленно удаляется из поля зрения Христиана. Муж идет первым, замыкает процессию первая жена – второй отец и в то же время его сестра, – которая следит, чтобы дети не шалили. Все дети идут с крепко сцепленными руками.
– Давай выйдем, посмотрим, – предлагает Христиан, делая шаг на улицу.
Я следую за ним босиком. Он уже обутый, он не снимал ботинки этой ночью.
* * *
Мы прогуливаемся и смотрим… Я плетусь меж плывущих видений водяных и ветряных мельниц, которые сооружают позади БОЛЬШОГО шатра. Мои косматые волосы, жирные, сухие, перепутанные, молят о шампуне и стаей бабочек трепещут на ветру.
Средневековые ломают доски и поленья, чтобы устлать опилками пол шатра. Удары молотков по металлу, нас окутывает звонкий дождь. Мы пробираемся ближе к палаточной деревне. Большинство зрителей уже здесь, они наблюдают подготовительные работы и с нетерпением ждут представления.
Христиан узнает мужчину, который выходит из одной из палаток. Это Сесил Додд, старый пьяница лет тридцати пяти, единственный средневековый, которого мы знаем. У него нет семьи, и он охотно пьет с кем угодно, даже с чужаком. Именно любовь к алкоголю объединяет его с Христианом, поэтому они считают себя собутыльниками.
Второе имя Сесила – Меч. У средневековых такая фишка: в качестве второго имени выбирать себе название оружия. Например: кинжал, стрела, палица, серп, молоток, трезубец, топор. Это второе имя говорит о том оружии, которым владеет человек. Вторые имена необходимы и обязательны, чтобы никто не сомневался, на каком виде боя специализируется конкретный средневековый. Сначала это казалось мне странным, но потом я познакомился с ними поближе: их жизнь вертится вокруг оружия и сражений, даже если у них нет реальных врагов.
