Текст книги "Сатанбургер"
Автор книги: Карлтон Меллик-третий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
[СЦЕНА ПЯТАЯ]
ТИШИНА РЕЖЕТ ГЛАЗА
* * *
Стэг, Джин и труп, закрепленный на крыше, – все пьяны до соплей и полного отупения. Двигаются в сторону грязного холма, где растут крабовые деревья, живут мухи-скорпионы и где нет самок бабуинов, но ни парни, ни труп не испытывают страха. Девиз Стэга – «Я слишком пьян, чтобы бояться».
Луна напоминает белую конструкцию из бумаги, небо и звезды раскрашены цветными мелками, пальцы у Бога стали жирными и грязными, пока он размазывал краски и старался зарисовать между строк. Когда у Господа не получается закрасить все равномерно и он пропускает маленький кусочек незакрашенным, мы называем его призраком.
Начинающие художники, например посетители детских садов, оставляют на своих картинах множество призраков, но их ошибки простительны из-за возраста – им всего лет пять и они даже не могут купить себе пива.
Иногда пятилетние художники возвращаются к своим опусам и раскрашивают призраков, чтобы картина выглядела завершенной. Но когда Бог оставляет пробелы, раскрашивая мир, это вовсе не так просто поправить. Призраки должны быть заполнены душами людей, которые умерли недавно. Эти бедные души приговорены к Земле навечно. Вместо того чтобы отправиться в рай, им приходится зависать здесь, покрывая ошибки Господа.
* * *
Ни Стэг, ни Джин не верят в небеса. Они верят в место, которое называется Земля панков, это нечто вроде парка развлечений, но люди там могут до крови избивать друг друга, а охранники не обращают на это внимание. Предполагается, что жить в такой земле очень радостно, как в раю, но только для панков.
Поскольку человек-панк не будет счастлив в раю, ни просто привечен – среди тотальной белизны, ангелов, Бога и чересчур милых людей, он попадает в Землю панков, где может быть панком, говорить как панк и слушать только панк-рок дни напролет в стопроцентно анархическом обществе.
* * *
Стэг до сих пор очень пьян. Машина сильно виляет по дороге, а Стэг заливается песней ирландских пьяниц «Все за мистера Грога».
Однажды я был знаком с человеком по имени мистер Грог. Он жил по соседству с моими бывшими родителями и покупал мне выпивку, когда я сам еще не мог из-за возраста. Он всегда говорил, что мир – это ужасно скучное место, придуманное для старых богатых консерваторов, и нет никакого смысла пытаться добиться чего-то в этом мире, если ты не один из них. Лучше всего просто напиваться, стараться быть счастливым и трахать как можно больше замужних женщин.
В прошлом году мистера Грога арестовали за продажу героина ребенку 12 лет. На этом этапе жизни у него уже не осталось никаких эмоций. Когда судья дал ему слово, он лишь уставился в стену и пожал плечами.
Автомобиль разгоняется все больше по мере того, как нога Стэга, отягощенная алкогольной интоксикацией, сильнее давит на педаль газа. Быстрее, быстрее. Вскоре она уже несется со скоростью ветра. Ветер воспринимает это как вызов, и начинаются гонки на опережение. Автомобиль против ветра, мне уже трудно разобрать, кто есть кто. А они все разгоняются и разгоняются. Стэг думает, что он может перегнать ветер.
Рефлексы моего друга ослаблены алкоголем, и он не успевает вовремя повернуть около грязной кочки, машина выскакивает в поле, выходит из-под контроля, пьяная и быстрая.
Кроме того, его ослепляет яркий оранжевый свет, похожий на разряд молнии, возникший ниоткуда и разрывающий горизонт. Яркий, как атомный взрыв, свет исчезает через секунду.
Потом я замечаю разницу между машиной и ветром. Ветер может напороться на дерево, обогнуть его и лететь дальше, но автомобиль получает серьезные повреждения. Что и происходит.
Оба товарища вылетают из машины, через сопротивление неумолимого ветра. Лицо Стэга замирает в попытке заняться оральным сексом со стволом дерева, но поскольку Стэг дерево сексуально не привлекает, оно пробивает ему череп, а Джин ломает шею о ветку, когда летит головой вперед через поле, покрытое травой, во рту земля и жук.
И когда ветер пролетает дальше, опускается тишина.
* * *
Однако ни тот, ни другой пьяница не погибли, потому что как раз перед тем, как автомобиль столкнулся с деревом, произошло нечто сверхъестественное. Возникла ослепляющая вспышка, резкий оранжевый свет, похожий на разряд молнии.
Ричард Штайн говорил, что иногда Бог посылает человеку послание или знамение, чтобы предупредить о том, что сделал что-то не так. Знаком может служить разряд молнии, дождь из лягушек, живое ископаемое животное, замеченное в общественном месте, или горящий океан. Если случается один из четырех феноменов, то можно с уверенностью сказать: Бог пытается с нами общаться.
Этой вспышкой Бог хотел сказать всем людям в мире, что Рай переполнен и там больше нет места ни для одной души. Так что он решил аннулировать умирание, дабы избежать перенаселения у себя дома.
То есть смерти больше не существует, каждый стал бессмертным, включая Стэга и Джина, которые были бы уже мертвы, случись авария вчера или всего на минуту раньше.
Теперь же лицо Джина в грязи, он пробует на вкус жука, который пробует его в ответ. Сердце моего друга больше не бьется, он думает, что умер. Он не чувствует физической боли, хотя должен бы. Его мысли мельтешат перед глазами, и он чувствует, как они двигаются внутри черепа. Кажется, что единственная часть тела, в которой нервы еще живы, – это левый глаз. Невероятно чувствительный, глаз даже побаливает, когда мысли, в панике покидая мозг, натыкаются на него.
Единственное, что он слышит, – тишина. Она растет так быстро, что становится больно.
* * *
Мое внимание переносится на автомобиль Водки:
Я обнаруживаю свой труп, лежащий там в одиночестве и спящий. Все двери открыты, позволяя какому-то стылому воздуху завладеть моими дрожащими нервами, неровным дыханием.
Холодно, и я не спешу возвращаться в свое тело. Я просто смотрю на него (на себя) и исследую плоть. Она без цвета и без мышц, просто мешки липкой массы, свисающие с нервов. Кожа на лице облепила череп, я болезненно уродлив, здоровья ни грамма. Божье око приближается ко мне и останавливается в дюйме от лица.
Мои веки дрожат.
Странно, ведь никто никогда не видит, как у него дрожат веки. Люди всю жизнь живут с дрожащими веками, но им никогда не удается увидеть, как это происходит. Только другой может увидеть, как дергаются твои веки. Даже когда смотришься в зеркало, шанса нет, потому что раз веки опустились, значит, глаза закрыты, а ни один человек в мире не может видеть с закрытыми глазами. Ну, я-то сейчас вижу это дело, но я вовсе не «один человек в мире», так что я не в счет.
Должен вам сказать, что наблюдать за тем, как дергаются твои собственные веки, очень интересно, потому что они реагируют на определенные мысли – которые настолько будоражат твои чувства, что веки подрагивают. И обычно, когда наблюдаешь, как это происходит с тобой, такая мысль-эмоция бьет по тебе, действует в два раза сильнее и заставляет содрогнуться всем телом. Но на этот раз мое тело не содрогнулось, и это значит, что я отчуждаюсь от собственных эмоций. Мне кажется, это плохо.
Я снова смотрю на себя и думаю, что мое тело лишь отдаленно напоминает меня, как тело незнакомца. Столько лет невнимания к себе как-то незаметно превратили меня в больного урода. Я не могу заставить себя вернуться обратно в тело. И что самое ужасное – я знаю, что это необходимо, чтобы выжить.
И так будет всегда.
* * *
После долгих самоубеждений я возвращаюсь в свое тело – обратно в мир на колесах. Я прикасаюсь к моей незнакомой плоти, и мне становится дурно. Лучше об этом не думать; я всегда слишком четко представляю свои недостатки. Лучше не обращать внимания… Потом меня охватывает приступ тошноты из-за гигантского водоворота, образовавшегося в салоне, обтянутом кожей морских угрей, так что я поскорее выбрался наружу.
Ударился коленями об асфальт, кашлянул пару раз, выплюнул свои глаза… Голос ломается… краткий стон… потом я расслабился. Расслабление – это выход. Водоворот уменьшается до небольшой воронки, внутри все успокаивается.
Я на автозаправке, шланг все еще прицеплен к машине, шипит, закачивая топливо в бак. Аварийные огни начинают мигать, вопрошая о своем назначении. А их назначение в том и состоит, чтобы заставить тебя задавать им вопросы.
– Куда все ушли? – спрашиваю я у огней безопасности.
Огни в ответ мигают.
Потом я замечаю, что на автозаправке нет ни души. Нигде не горит свет. Лишь мигалки над топливными насосами и горящая надпись «Касса внутри» освещают мой путь, но внутри самого магазина темно, там никого нет, и все окружающие здания также темны и пусты. Кажется, что перегорели все фонари на улицах. Как будто все в городе говорят: «Извините, мы больше не работаем».
Холодная тишина.
Тишина в данном случае мужского рода. Это сила, которая поглотила все мыслимые звуки, за исключением шороха моего дыхания, шагов и мигалок. Как если бы сама Смерть подкрадывалась, преследовала меня. Все признаки жизни также исчезли, похороненные в шкафу под поверхностью Земли, пыльная пустота, которая обычно заполняет шкафы, теперь здесь, со мной, вместе со всеми скелетами.
Тишина – первая стадия провала в забвение, предметы просто перестают издавать для тебя свои звуки. Потом идут остальные четыре стадии: исчезнут вкусы и запахи, ощущения, ничего не будет видно, пропадут мысли.
Ричард Штайн говорил, что забвение – это самая плохая вещь, которая может случиться с человеком, даже хуже, чем муки ада. Он говорит, что реинкарнация и забвение очень похожи между собой, потому что в обоих случаях ты теряешь все воспоминания, и лучше подвергнуться проклятию, но сохранить память, чем лишиться ее навсегда.
Он также говорит, что болезнь Альцгеймера – самый ужасный из всех недугов, которыми можно заболеть, потому что он стирает память, которая не возвращается даже после смерти. Люди, которые подверглись забвению, имели тяжелый случай заболевания. Итак, маленький совет: если вы знаете, что у вас развивается болезнь Алыдгеймера, лучше убить себя сразу, сейчас, прежде чем недуг поразит вас. Конечно же, вы попадете в ад за самоубийство, но это лучше, чем абсолютное ничто.
Я чувствую забвение повсюду вокруг себя. Возможно, оно уже заточило моих друзей и всех остальных горожан у себя – Нигде. И забыло обо мне. Мне повезло. Один-одинешенек в опустевшем мире без звуков, с вертящейся картиной перед глазами.
Теперь стало очень холодно. Ветра нет, но все равно морозно, это слишком даже для Новой Канады. Зубы начинают стучать. Сначала это меня пугает. Я не привык, чтобы зубы стучали у меня внутри. Возможно, так они пытаются общаться, сказать мне, что место стремное и его надо покинуть немедленно.
– КЛАЦ-КЛАЦ-КЛАЦ! – кричат мне зубы. Но я не собираюсь уходить.
Я начинаю искать своих друзей.
* * *
Все близлежащие улицы похожи на клозеты. Они мне не подходят. Здания позади автозаправки выглядят более привлекательными: от них исходит легкое свечение. Когда я подхожу, то вижу, что все окна, кроме одного, – темны и тихи. Аллея покинутых паутин и ошметков резиновых кукол.
Единственное освещенное здание выглядит так:
Конструкция похожа на деревянную лачугу с одним окном и одной дверью. Оттуда не доносится ни звука, но льется тусклый свет. Домишко сливается с мусорной свалкой. Он сырой от дождя, вонючий, неказистый. Висит вывеска «У Хамфри», кажется из алюминиевых пивных банок, выкрашенных черной краской.
Я захожу в маленькую комнатку, которая рассчитана на 10 сидячих или 18 стоячих мест. Внутри сидят четверо, но все равно так же веет безжизненностью, как и на улице. Мужчины закутаны в зимнюю одежду, похожи на русских. Один из них – бледнолицый бармен, остальные сидят на стульях, склонившись над кружками. Единственный звук – прихлебывание.
Я останавливаюсь и жду реакции на мое появление.
Реакции нет.
– Кто-нибудь видел трех человек? – Мой голос отзывается эхом в тишине. Звук кажется приглушенным.
Никто не отвечает.
– Один азиат в пиратском прикиде, другой – в костюме, третий – псевдонемец, похож на вампира.
Никто даже не оборачивается.
– Эй, я к вам обращаюсь.
Ничего.
Терпение…
Потом я получаю ответ:
Один из посетителей заговорил, не оборачиваясь ко мне. Его слова срываются из-под пышной широкой бороды, этот шепот легче, чем дыхание, с которым он рождается.
– Мы слышим тебя. Никто здесь никого не видел. Никто здесь никогда никого не видит. – В его голосе нет эмоций.
Другой мужчина, пожилой, шепчет:
– Ты должен соблюдать тишину. Здесь никто не разговаривает.
– Почему здесь никто не разговаривает? – Я спрашиваю громко, не шепчу. Шепот всегда раздражал меня.
– В Тишине никто никогда не говорит, – отвечает третий.
Мои глаза завертелись. В поле зрения вкатывается барная стойка.
Бармен до сих пор молчит. Я не понимаю их. И говорю:
– Я вас не понимаю.
– Ты внутри Тишины, – говорит он. – Тишина выкрала тебя у твоих друзей и проглотила, ты у нее в брюхе. Но ты не умер. И ты не умрешь, пока хранишь тишину. Если она не слышит шума внутри брюха, она будет думать, там нет пищи. Она подумает, что ты – часть ее, и забудет о тебе. В противном случае она переварит тебя, и ты вылетишь с ее экскрементами, как пылинка на ветру.
– Я все равно не понимаю, – повторяю я. – Я каждый раз заправляюсь на этой заправке. И никогда тут не было так тихо.
– Какая заправка? – спрашивает кто-то.
– Та, что снаружи. Вы свихнулись на травке, да?
– Я никогда не слышал об автозаправке, и о травке тоже, – отвечает другой.
– Все, замолчите быстро, – шепчет бармен с интонацией полицейского.
– Вы можете разглядеть ее через окно, – я не унимаюсь.
Я указываю на окно, но вижу там только темноту; кажется, что окно непрозрачное. Немного расстроенный, я открываю дверь и указываю на автозаправку.
– Видите, – я все еще тыкаю в нее. Никто не отвечает. Они игнорируют меня.
– У вас крыша поехала.
* * *
Я возвращаюсь обратно на заправку, опасаясь, что она исчезла. Но она все еще на месте, так же как и «гремлин». Гроб, Вод и Христиан вернулись, курят сигареты на тротуаре, пьют только что купленный светлый эль со сливками. Когда они спрашивают, где я был, я отвечаю:
– Ходил пописать.
Когда я спрашиваю, где они были, они отвечают:
– Купили травку.
Воздух до сих пор тих, как никогда, а в округе все темное, как и было, но теперь я уверен, что сумасшедшие из паба были на самом деле сумасшедшие. Мы садимся обратно в машину и направляемся в «Сатанбургер», пьем пиво и поем «Все за мистера Грога».
* * *
На заправке Гроб спрашивает:
– Почему так мертво вокруг?
И Христиан отвечает:
– Потому что сейчас три утра, парень. Все еще спят в это время.
– Кроме Сатаны, – добавляю я на заправке.
* * *
Нэн и Ленни тоже едут в тишине. Ветер не приносит никаких звуков. Хотя прямо сейчас он должен с силой врываться к ним в окна. Никаких звуков извне. Как везде, дорога пуста и темна. Вдоль дороги стоят фонари, но ни один из них не горит. Даже фонарям теперь все до лампочки. Они смотрят на грузовичок Ленни и дрожат.
– Ты когда-нибудь была рядом с Волмом? – спрашивает Ленни у Нэн.
– Нет, а ты? – Кажется, Нэн это не слишком интересует.
– Однажды мы пошли туда со Стэгом. Там странно, как в аду. Что-то входит туда, что-то выходит – в основном выходит. Все управляется жуткими людьми с крыльями и большими головами. Еще мы видели существо без лица – не было никаких черт и волос. Стэг сказал, что это – Танцор, небесное существо, чье единственное занятие в жизни – танец по бесконечности. Он проходил их по мифологии.
Я тоже слышал о Танцорах. Они несведущие (невинные) существа, похожие на людей, но у них нет ни ртов, ни ушей, ни глаз, ни носов. Единственное ощущение, которое они имеют, – это осязание, так что они могут только танцевать и трахать друг друга в попытке произвести столько Танцоров, сколько может вместить мир. Обычно они производят излишки потомства, чтобы увести свою расу от грани вымирания как можно дальше, потому что существам, которые глухи, немы и слепы, смерть найти легко.
Мы называем их Танцорами, потому что они танцуют в солнечную погоду в горах – слепые, глухие и немые, – но на самом деле это не танец. Они поедают солнечный свет. Их танцевальные движения похожи на наши манипуляции руками, когда мы едим сосиску ножом и вилкой. Разница в том, что они питаются солнечной энергией. И когда солнечный свет переваривается и по кишкам направляется к выходу, он вываливается в форме тени. На самом деле 34 процента теней в мире на сегодняшний день производятся из кала Танцоров. Какой-то бизнесмен в Аризоне наладил сбор энергетических отходов и их продажу во время палящего аризонского лета с БОЛЬШИМ наваром. Он назвал свой продукт «Консервированная тень».
– Как скучно, – говорит Нэн о Волме.
– Да нет, это весело. Ты должна сама посмотреть.
– Ленни, с тобой как об стенку горох. Какого хрена мне смотреть на отвратительных тварей у Волма? Ты единственный из моих знакомых, кому нравится изучать другие культуры.
– Можно сказать, я последний антрополог.
– А мне плевать, был ли первый, – ответила Нэн.
* * *
Грузовичок Ленни подъезжает к холму мух-скорпионов и дальше к месту происшествия, которое утонуло в тишине. Еще никто не успел приехать.
– Это машина Стэга? – спрашивает Ленни, уже зная ответ.
Они останавливаются рядом с поврежденной машиной. Ее раскурочило надвое алюминиевое дерево, которое сейчас накренилось так, что видны корни. Детали мотора засели в земле, и природа вырастит из них новые автомобили.
Нэн вылетает из грузовичка, нападая на дерево с вопросом:
– Где Джин? – Но дерево еще не пришло в сознание. Нэн не обращает внимания на бегуна, который при вязан к крыше, и так ясно, что он мертв.
Ленни находит Стэга в другой части машины покрытого черной глиной и соком дерева, с пробитым черепом, кровь на нем постепенно застывает в подобие клея.
– Стэг мертв, – говорит Ленни.
Стэг не умер, как я говорил раньше. Он без сознания и сердцебиения.
Но мы не можем винить Ленни за ошибку, потому что многие зачастую путают спящего человека без сердцебиения с мертвым. Врачи, следователи, гробовщики, даже могильщики – все делают эту ошибку ежедневно. Если у вас отсутствует сердцебиение, я предлагаю вам не спать подолгу, иначе рано или поздно кто-нибудь примет вас за мертвого и либо кремирует вас, либо закопает. Уверяю вас, проснуться и обнаружить, что тебя кремировали или закопали, – это врагу не пожелаешь. Я особенно хочу обратить внимание на то, чтобы вы не засыпали посреди улицы или плавая в бассейне, вися в петле, нежась в ванной с тостером, держа пустую кружку из-под жидкого свинца или лежа на полу в кухне с ножом в спине.
Плюс к отсутствию сердцебиения Стэг не дышит, не чувствует (это не относится к левому глазу) и не нуждается в пище. Он зомби.
Ричард Штайн говорил, что зомби – это звезда малобюджетного фильма ужасов, зомби нельзя убить, и он не любит появляться на улице днем. Любимое занятие зомби – бездумное поедание человеческих мозгов в компании других зомби, громкие стенания и долгие, медленные прогулки по кладбищам. Но Стэг не похож на зомби Ричарда Штайна. Он мертвый человек, который все равно жив. Он не лишился рассудка и вовсе не собирается пожирать человеческие мозги.
Нэн находит Джина, который нервно курит сигарету на соседней куче гранита и старается вправить себе шею. Она слышит, как хрустят его позвонки, вставая в более удобные позиции, он выдыхает с облегчением. Этот выдох был странным, не обычным выдохом облегчения, который вырывается вместе с решением проблемы. Это был выдох с усилием. Все потому, что Джин больше не дышит. Он может заставить себя дышать, если захочет, но ему это не нужно. Для Джина дыхание – абсолютно добровольный акт. Могут пройти месяцы, а он не будет дышать и даже не поймет, что перестал это делать.
Нэн садится на корточки рядом с ним на картонное бревно и спрашивает:
– Что произошло?
– Я погиб, – он отвечает.
– Что? Как ты мог погибнуть?
– Стэг и я попали в автокатастрофу и погибли.
Она смеется.
– И кто ты теперь? Зомби?
– Да. – Он кладет ее руку себе на сердце. – Сердце не бьется, – говорит он.
Отдергивая руку назад, она нервно смеется. Ей смешно.
– Ты холодный, – в ее голосе звучат пьяные нотки.
– Еще не совсем, – Джин отвечает серьезно.
– Теперь ты стал некрофилом?
– Прекрати.
Его грустные хипповские глаза сверлят ее, и она чувствует его боль. Ну, пожалуйста, слышит она его мысли. Нэн обнимает его. А он слышит только ее неловкость.
* * *
Ленни приближается и снова повторяет:
– Стэг умер, – у него багровое лицо, он заикается. Джин отвечает:
– Ага, и я тоже.
– Как ты можешь быть мертвым, если ты тут ходишь и болтаешь с нами? – спрашивает Ленни.
– Я не знаю. Я никогда не умирал раньше.
– Но Стэг не ходит, – упорствует Ленни. Джин говорит:
– Может быть, он уснул.
– Нет, он умер. У него сломан череп.
* * *
Они возвращаются к машине, где лежит Стэг.
– Я тебе покажу, – говорит Джин-зомби… Но когда они приходят, Стэга уже нет.
– Он был здесь. – Ленни поправляет свои ботанические очки.
– Ты уверен? – спрашивает Нэн, обнимая Джина и пытаясь согреть ему кровь.
– Конечно уверен, – отвечает Ленни. – Что происходит? Он просто встал и ушел с проломленным черепом?
– Да, – холодно подтвердил Джин, потирая левый глаз.
* * *
Я возвращаюсь в свое тело.
Вижу написанный от руки знак: «До „Сатанбургера" 2 мили».
– М-даа, неблизкий путь к еде, – отпускает комментарий Гроб.
Я смотрю через окна на луну. Это не настоящая луна. Настоящую мы потеряли в 72-м. Ну, мы ее не теряли. Она потерялась сама. Она забыла дорогу вокруг Земли, возможно из-за болезни Альцгеймера, а может быть, совершила самоубийство, чтобы избежать забвения, которое неминуемо последует. Она отклонилась от своего обычного пути, сорвалась с орбиты и провалилась в безграничную сажу, через миллионы маленьких белых точек – проколов от булавки на картоне, натянутом против света. И больше мы о ней не слышали.
Теперь у нас новая луна.
Нам самим пришлось строить ее из бетона. Это была нелегкая работа. Делать объект колоссального размера – сотни километров в диаметре – это настоящее шило в заднице. Гигантский белый шар, больше, чем горы, но меньше, чем настоящая луна. Чтобы устранить визуальное различие, пришлось запустить новую луну на другую орбиту, ближе к Земле, чтобы она казалась того же размера, что и старая.
Иногда я рассматриваю фотографии старой луны. Отличий не так много – вот только спонсоры, оплатившие постройку новой луны, настояли на том, чтобы на ее поверхность нанесли их логотипы. Однако лучше иметь корпоративную луну, чем не иметь никакой.
Мир стал жалким без луны: так рассказывал мне мой бывший отец. Он говорил, что ночное небо стало темным и пустым. Настолько темным, что усилили уличное освещение, а люди носили с собой по десятку фонариков.
В то время романтика казалось абсурдной без лунного света; сейчас это никому не нужно, но я слышал, в то время ей придавали БОЛЬШОЕ значение. И космонавты, которые побывали на старой луне, досадовали, что потратили время на планету, которой больше нет.
Они считали, что поэтическую фразу о «великом прыжке человечества» надо было приберечь для другого события.
