355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Карлтон Меллик-третий » Сатанбургер » Текст книги (страница 12)
Сатанбургер
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 11:30

Текст книги "Сатанбургер"


Автор книги: Карлтон Меллик-третий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

[Акт третий]
ВЫСШЕЕ ИСПЫТАНИЕ

[СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ]
ЧЕРВИВЫЕ МОЗГИ
* * *

Дальше – черед безумия.

Оно начинается, когда Христиан выходит на улицу выкурить сигару. Он зажигает ее под сухим лязгающим металлом, смотря на гротескные формы облаков. Они напоминают ему мое описание кислотных видений, ему интересно, насколько они похожи на эти небесные горы. Но мое зрение не рождает диких галлюцинаций, просто реальность закручивается.

Склад не особо волнует сводящий с ума дождь. И он не раздражен толпой, которая собралась в его утробе. Мы спросили, можно ли устроить еще один концерт, но склад просто уставился на коверный тротуар и вздрогнул.

Христиан спокоен. Он уже давно не был спокойным. Очень на него не похоже. Он не то чтобы совсем лишен эмоций, но удивительно хладнокровен, расхаживает тут в своем темном костюме, как настоящий клевый гангстер. Потеря эмоций сделала его более привлекательным, особенно для женщин.

Он смотрит на БОЛЬШУЮ толпу людей с улицы и их исковерканные умы, а они украдкой рассматривают его. Он знает, что с ними что-то не так – они так странно смотрят. Но он старается не обращать внимания. И хладнокровно курит.

* * *

Ричард Штайн сказал бы, что у них червивые мозги, он говорил так о своей жене. Его жена была совершенно безумной – пока была жива. Она боялась почти всего, особенно движущихся объектов. Она чувствовала себя некомфортно в машинах, проходя мимо машин, в поездах и в метро, в самолетах, даже на велосипеде. В некоторых случаях она отказывалась покидать дом, сидя в кресле.

Ричарда Штайна она привлекла своим безумием, поэтому он на ней и женился. Есть что-то страстное в безумных женщинах, чего нельзя описать, говорил он, ты понимаешь, что вступаешь в некие абсурдные отношения, но ничего поделать не можешь. И он был с ней счастлив несколько лет, несмотря на то что так и не узнал ее до конца, так и не понял, что заставляло ее дергаться столь внезапно, ни с того ни с сего.

Когда годы сделали ее некрасивой, Ричард Штайн развил в себе ненависть к ней. Сумасшедшая личность перестала быть интересной. И чем старее она становилась, тем больше червей вползало к ней в череп. В результате она заронила личинки безумия и в мозг Ричарда Штайна. И он провел много времени под одеялом на чердаке, как позабытый комод.

* * *

Христиан отворачивается в сторону от хнычущих безумцев. Поднимает взгляд к небу, капли вонзаются в его сигару.

* * *

Дождь постепенно меняет настроение толпы на складе. В конце концов внутрь попадает довольно влаги, а там довольно панков, вдыхающих безумие. И толпа эмоционально слабых людей начинает танцевать. Сначала неуклюже, медленно, потом все быстрее, врезаясь друг в друга, сталкиваясь лбами. Самая безумная куча мала. Губошлеп, как орущий робот, отталкивает скинхедов, которые подобрались к нему слишком близко, швыряя их через столы и стулья. Музыка играет быстро-быстро. Замороченные безумством, они поют песню за песней без остановки.

Затем все бросаются друг на друга, сами на себя, даже люди из Волма, которые живут в углу, лезут в бучу. Ударяясь о стены и друг о друга, падая и разбивая головы…

Дикие маньяки вокруг статуй-монстров.

* * *

Безумие поражает и голубую женщину. Она быстрее сосет и трет мой живот, стараясь проглотить меня. Она садится влагалищем мне на лицо, и оттуда высовывается маленький язык, который лижет мой нос и глаз. Слизь стекает мне в рот, и я чувствую сладкий вкус, сильный афродизиак, который вырабатывается под вагинальным языком, как в слюнных железах.

Маленький язычок спускается вниз по моей шее и телу, оставляя мокрый след. Он несколько раз облизывает мой член, а потом проталкивает его в отверстие для питания. Тут она начинает скакать, подпрыгивать и чесать волосы на моей груди своими голубыми когтями. Наши глаза вошли в глубокий контакт. Водоворот.

* * *

Божье око на улице:

Христиан отвлекается от сигары, когда замечает, что люди на улице танцуют так же бешено, как толпа на складе, будто гремящий хард-кор настолько силен, что подчиняет любого, кто его слышит.

Потом небольшая группа уличных атакует склад с криками о жажде крови. Христиан падает, спотыкаясь, забирается внутрь и захлопывает дверь… Он закрывает дверь в двух местах и наваливается на нее всем телом.

Безумные атакуют ее, пинают и колотят…

Христиан призывает на помощь, но слова тонут в громкой песне.

* * *

Тусовка выходит из-под контроля. Люди подминают стулья и гитары и бьют друг друга. Пивные бутылки разбиваются о головы, стекло покрывает пол, один из скинхедов режет всех осколком, раненые продолжают танцевать, заливая кровью пол…

Гроб старается спасти свое оборудование, но огромный, похожий на моржа мужик ударяет его микрофоном, отправляя в болезненный сон. По его шее струится кровь.

* * *

Теперь голубая женщина водит по моему лицу обычным языком. Она наклонилась вперед, так что ее груди массируют мою грудь.

Она закусывает мое плечо и двигается кругами, в такт, из нее вытекает холодная жидкость желтого жестокого удовольствия.

* * *

Люди трутся о высокомерные произведения искусства. Они ранятся о их шипы и ножи. Соски-кинжалы Фрии врезаются в танцующих, сразу в двух или трех, и их кончики становятся красными.

Нэн и даже Джин присоединяются к разрушению. Они стоят рядом со скульптурами и держатся друг за друга, Нэн безумно смеется от боли, которую причиняет ей осколок стекла, врезавшийся в ногу. Дреды Джина исполняют змеиный танец. Они атакуют лица скинхедов, крича от возбуждения. Завтрак сидит в кармане у Джина и впервые сожалеет, что лишился запястья.

* * *

Христиан удерживает дверь всем своим небольшим весом, пока безумцы с криками ломятся снаружи, круша окна и украшения во дворе. Кое-кто забрался на крышу и бьет ногой в черепицу, желая свалиться внутрь. Другие швыряют камни в окна прямо в танцующих, оставляя у них на коже синяки.

* * *

Голубая женщина отклоняется назад, она неотрывно смотрит на меня, а я на нее. Она использует ноги, чтобы двигаться быстрее. Она изгибает свою спину, как гусеница, груди бьются друг о друга… океанские волны бегут по складкам тела. Она как будто едет по кочкам, разбивая мой череп о бетон, без остановки, вспышка боли при каждом движении…

Ее руки превращаются в когтистые лапы и рвут мою грудь, вскапывая ее пурпурными ногтями, заставляя мою кровь присоединиться к игре.

Когда я кричу, боль становится божественно-сильной. Неистовые животные раздирают меня на части ради пропитания – эта идея мне нравится. Я ее слабый и хнычущий раб.

А ведь ей всего четыре.

* * *

Один скинхед летит на соски Фрии. Они пронзают оба его легких и мгновенно его убивают. После этой первой смерти сборище превращается в гигантский танец смерти.

Люди бросаются на колючие статуи, обнимаются с ними в ритме музыки. Пальмовое дерево, ветряная мельница, кактус, монстр и Фрия вспарывают животы.

Бледная кожа Водки покрыта кровью и кусками жира от гамбургеров. Он начинает мастурбировать, измазывая свой член брызгающей красной спермой.

Неистовая резня продолжается до тех пор, пока почти все не покрываются страшными ранами. Но никто не умирает, потому что смерти больше не существует. Так что толпа продолжает биться, резать друг друга, хотя крови больше не осталось, не хватает некоторых конечностей и выступов на лице, все падают в кровавый бассейн, но иногда кто-то снова поднимается.

Джин кидается на шипы скульптуры-кактуса, его нога застряла между двумя шипами, и дюжина длинных иголок пронзила его лодыжку, захватив в ловушку посреди адской толпы. Он видит лишь мерные удары армейских ботинок по своему телу, но его тело может испытывать лишь душевную боль.

* * *

Голубая женщина продолжает терзать мою плоть, стараясь проковырять ее до самого пола. Кровь хлещет из меня пульсирующим потоком, пропитывая простыни.

Я продолжаю кричать. Она начинает бить меня левой рукой, а когтями на правой продолжает кромсать. Кулаки проходятся по моему лицу и рту, может быть, чтобы я прекратил хныкать и орать.

Я вытягиваю руки и начинаю душить ее, пытаясь вернуть ей частицу боли, но кажется, ей это нравится. Она еще больше возбуждается и бьет быстрее, обеими руками сразу. Бьет мой член внутри себя, бьет костяшками пальцев по лицу…

* * *

Входная дверь ломается, и Христиана захватывает кровавый танец, унося прочь от уличных, которые набрасываются на панков, танцующих вокруг. Оргия-сражение. Сид продолжает кричать, боевая кровь заливает ему глаза. Люди с улицы присоединяются к танцу. Их черепа разбиваются о неумолимые скульптуры, когда они пытаются добраться до Сида на сцене и заткнуть его. Кто-то начинает рушить склад. Скинхеды набрасываются на них с ножами и бьют железными цепями.

* * *

Голубая женщина прекращает колотить меня, когда я кончаю, вбрасывая еду в ее пищевое отверстие. Кажется, что она кончила тоже, сотрясаясь мышцами бедер и половых губ. Но это не настоящий оргазм. Просто похожее на рот влагалище проглотило мою сперму, чтобы далее использовать для системы-механизма. Я высыхаю, она прекращает вибрировать. Она падает на мое покалеченное тело, усугубляя боль своим прикосновением…

Я чувствую, как она удовлетворенно улыбается, слизывая кровь с моего лица своим прохладным языком. Потом она засыпает, уткнувшись лицом в мою изуродованную кожу.

* * *

Уличная толпа избивает рок-группу, Губошлепа, разрушает все оборудование.

Музыка больше не звучит.

Я слышу, что звуки битвы не смолкают – крики, удары, грохот – всю ночь. Валяюсь на кровати, смотрю в потолок-карусель. Я – разодранная тряпка под спящей собакой.

Кровь медленно вытекает.

[СЦЕНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ]
СМЕРТЬ ОДНОГО ГОРОДА
* * *

Прошлой ночью Риппингтон умер.

Он просто взглянул на людей у себя внутри и решил, что такую жизнь волочить дальше не стоит, потому что жители неуправляемы и не способны снова стать цивильными обывателями. Город не нашел причин жить дальше.

Так что он поворочался в постели и умер.

* * *

Этим утром запах его гниющего трупа можно почувствовать в воздухе, на всех улицах и внутри всех зданий. Дождь безумия выглядит молотым перцем на сером небе. Не работает ни одна организация, ни одна валюта больше не в ходу. Не осталось ни еды, ни воды для выживания, и никого это не волнует. Ни у кого не хватает ума даже на то, чтобы уйти из города и поискать пищу. Все просто ждут смерти и превращения в зомби.

Риппингтона больше нет. У нас больше нет города, мы живем в его бренных останках, и сами неумолимо превращаясь в останки.

Малышка Земля смотрит, как мы умираем, и смеется.

* * *

Я просыпаюсь от того, что дождь барабанит по крыше, а голубая девушка уперлась мне в раны, обсасывает мой член своим пищевым отверстием, не настолько голодна, чтобы поесть, просто облизывает вагиной, восседая на мне, как резиновая кукла.

Когда она видит, что я проснулся, то дает языку отдохнуть и пристально смотрит на меня. Ее БОЛЬШИЕ глаза, как всегда, увлекают меня в свою бездну, но что-то не так в этом взгляде. Кажется, будто прибавилось что-то еще. Что-то очень похожее на… любовь.

Как только я вижу этот взгляд, то чувствую, вот он… момент любви и страсти, чего она никогда ко мне не испытывала, хотя мы занимались сексом много раз, я думал, что это невозможно, что голубые женщины не испытывают любви, потому что они – роботы.

И мы, как два любых нормальных человека, попавших в такую ситуацию, сплетаем наши шеи, объятия и губы в поцелуе.

И я снова чувствую себя человеком.

* * *

Я думал, что поцелуй отмер давным-давно, еще до Волма, люди просто перестали испытывать столь сильные эмоции, чтобы целоваться перед траханием. Любовь – это отстой. Требуется лишь старое доброе совокупление.

Но вот любовь здесь, между нами, разгорается и поражает в сердце.

И она почти прекрасна, в несколько педофилическом смысле.

* * *

Ричард Штайн говорил, что любовь появляется, когда ее совсем не ждешь.

Он также говорил, что алкоголь может сыграть БОЛЬШУЮ роль в ее зарождении, несмотря на то что любовь кажется любовью только из-за выпитого.

С уходом похмелья испаряется и это чувство.

* * *

После мгновений страсти комок густой слизи – извивающийся червячок – переползает из ее рта в мой, скользя вниз по моему горлу так быстро, что я не успел среагировать.

Он душит меня запахом свиного жира, большой рвотный комок, который катится по пищеводу в мой желудок, как бильярдный шар.

Потом я прерываю поцелуй кашлем. Отталкиваю ее, как будто она только что наложила мне в рот дерьма, и пытаюсь избавиться от неприятного вкуса.

Я наклоняю голову с кровати вниз, чтобы выблевать слизистый шар, но ничего не выходит. Я сопротивляюсь. Я поворачиваюсь к голубой девушке и смотрю ей в лицо, чтобы выяснить, что она сделала со мной. Может, она сожалеет об этом казусе, может, ей самой противно?

Но она просто улыбается и гладит мой живот в порыве нежности.

Ее прикосновение обжигает холодом.

* * *

Я прощаю мою голубую женщину, как только мерзкий вкус уходит. Я не могу иначе. Я не могу злиться на это существо. Кроме того, без нее мой мир был бы пустым и мрачным, возможно, просто ничем.

* * *

Шатаясь, я покидаю комнату, чувствуя легкий голод. И попадаю в кровавый беспредел, который крутится и вертится у меня в глазах, словно красный торнадо.

Чья-то рука свисает с Фрии, как на продажу, а ее бесформенные соседи тоже получили по куску мяса.

Гроза и безумие все еще наполняют улицы. Люди что-то бессмысленно лепечут, кромсая и убивая друг друга. Иногда капли попадают на склад через дырявую часть крыши. Снаружи происходит адский карнавал.

Мои ступни прилипают к полу, мои глаза, как всегда, преподносят все в искаженной форме, идя к туалету, я прохожу мимо пары спящих-умирающих трупов. Сегодня здесь не так много бездомных людей, совсем не много. Остальные, наверное, сбежали. Видно, им не было особого смысла оставаться: половина крыши обрушилась, вся передняя стена тоже. Здесь многим не укрыться. Если бы мне было куда уйти, я бы ушел.

Я писаю в угол, слишком слабый, чтобы раздвинуть скульптурную группу. Жжет, и мне это нравится…

Когда я оборачиваюсь, то вижу голубую, она наблюдала, как я писаю. Стоит немного позади, видимо, шла следом. Она не спит, как обычно в это время, как все голубые женщины, для развлечения.

На ее лице все то же счастливое выражение, которое я увидел, проснувшись, голубая кожа светится любовью, которая, словно кислота, проникает в меня. Я обнимаю ее за талию и привлекаю к себе. Пока я ласкаю ее ягодицы, она гладит мой живот.

* * *

Водка стонет на туалетном сиденьи, пытаясь выбраться из скульптурного плена. Он выползает, его руки покрыты пленкой запекшейся крови. Это не его кровь. Это кровь из ран скинхедов/безумцев. Затем взрывом из легких раздается его кашель. Он садится и закуривает старую сигарету рядом с трупом Джона – чудного мужика, который жил в даль ней части склада. Как и остальные трупы в помещении, Джон не совсем мертв, просто спит с небьющимся сердцем. Водка использует задницу извращенца в качестве пепельницы, сплевывая на пол. Водка всегда любил покурить. Но теперь кажется, что ему не в кайф, хотя можно издеваться над полумертвым человеком.

– Где портал? – спрашивает меня Водка. Новый тон. Нормальный голос, а не фальшивый немецкий акцент.

Я оглядываюсь вокруг, но портала нет.

* * *

Когда мой разум возвращается к моей девочке, я чувствую острую боль восприятия. Оно ползет ко мне, проникает сквозь кожу в сознание.

Глядя в глаза голубой женщине, я досконально ее изучаю. Я вижу, какие планы она имеет по отношению ко мне, и понимаю, что я не просто секс-поставщик пищи. Я теперь обладаю телепатией, как все голубые женщины. Мой разум заливается красно-зеленым, цвет подозрения, недоверия.

Ее глаза заглядывают в меня, ледяные пальцы ползают по животу.

* * *

Телепатически она говорит мне: «Ты беременный».

Она впрыснула в меня свое семя, когда испытала оргазм от нашего поцелуя, и теперь у меня внутри растет маленькая голубая женщина.

Она улыбается, гордясь собой.

* * *

Я начинаю думать. Серьезно. Только мужчины могут сеять свое семя. Я прихожу к выводу, что голубые женщины по сути мужчины, только с грудями и влагалищами. Так что… я, наверное, гомик.

* * *

В порыве гомофобии – этот страх очень силен во мне, потому что я никогда не встречался с гомосексуалистами в детстве, он желто-серого цвета. Злясь на голубую за то, что она превратила меня в беременного гомика, как будто мне и так не хватало проблем, мои кулаки решают разбить ее лицо.

Кожа не распухает, кровь не течет. Она не кажется шокированной. Но она все-таки переходит в сладкий сон, на полу, завернувшись в кровавую пелену. Костяшки моих пальцев распухают, темнеют по краям и говорят мне: «Зачем ты это сделал? Ты ведь не знаешь, как правильно бить».

* * *

– Зачем ты это сделал? – из другого конца склада спрашивает Водка.

Я сжимаю распухшие кисти.

– Теперь я – беременный гомик.

– И педофил, – добавляет он.

* * *

Вздыхаю, смотря на ее/его спящее тело. И хотя я не терплю гомосексуализм, я все равно считаю, что она/он необыкновенно привлекательна/привлекателен. А это значит, что я в пике кризиса половой идентификации.

– Сука, – это за то, что она/он меня подставила/подставил. – Я сделаю аборт.

* * *

Конечно, это самообман. Теперь я принадлежу ей/ему. Я жена четырехлетней голубой женщины, и обратного пути нет, потому что она – абсолютная красавица, даже если она мужчина, и я ее слабый раб.

– Твое место – на панели, шлюха.

Я отношу ее в мою комнату, в мою постель.

* * *

Вдруг я понимаю кое-что еще:

Божье око куда-то пропало.

Больше я не могу видеть себя со стороны.

Я в панике, мне страшно.

Меня закручивает вихрь горячей пыли. Мне оставлено только мое испорченное наркотиками зрение. От этой мысли мне плохо, меня тошнит.

Эта способность покинула меня, когда я пытался проникнуть в «Сатанбургер».

Наверное, гроза забрала мою способность, подобно тому как она обрубает электричество. Или сам Господь. Может быть, он перестал меня жалеть и теперь хочет, чтобы я пользовался только своим зрением. А может, что-то случилось с «Сатанбургером», и поэтому я не могу его увидеть.

* * *

– Наверное, что-то стряслось, – хрипло говорю я Воду. – В «Сатанбургере» то есть. Просто так портал бы не исчез.

– Это из-за грозы, – отвечает, спокойно куря.

– Наверное, безумцы ворвались в него и разгромили так же, как склад.

– Ничего не произошло, у тебя паранойя, – говорит он.

– Мне повезло, если это всего лишь паранойя. – Мои слова ломаются и звучат неровно. – Все не так. Давай поедем в «Сатанбургер».

– Я не хочу туда, – стонет он. По крайней мере, он еще может стонать.

– У тебя нет выбора. Это конец мира.

– Мы никуда не пойдем, особенно по таким диким улицам.

– Мы можем хотя бы попытаться, – я настаиваю. – Конечно, если ты не хочешь стать одним из этих живых трупов на полу.

Он отвечает:

– А что, неплохая мысль.

[СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ]
НЕИСТОВЫЕ УЛИЦЫ
* * *

Я уломал Водку встать и пойти, чтобы забраться в клетку машины. Добрый старый гремлин завелся с урчанием, у него внутри хорошая порция бензина.

Грязная канава – ближайший объект, заменяющий дорогу. Мы кое-как доскребаем до нее по камням. Люди, мусор и сделанные вручную укрытия – дешевые одеяла, полиэтиленовые платки, коробки, наваленный металлолом – занимают все остальное пространство. Кажется, что дождь имеет черно-желтый оттенок, я вглядываюсь в небо. Грязная вода хлюпает под колесами, забрызгивая ветровое стекло.

Улица безумна. Льет зловещий дождь, дерущиеся люди завернуты в одеяла или лохмотья, на голове – какой-нибудь пакет, так они стараются защититься от холода и чумного ливня. Он беспрестанно поливает бедолаг, словно растворяя их, он течет по глазам и лицам, чтобы ослепить, заразить или поселить безумное беспокойство.

Мы обнаруживаем пустое место на улице и занимаем его. Мы ныряем в океан людей, безумных зомби, которые ходят кругами, пойманные в ловушки своего разума – собственных маленьких страхов.

* * *

Мы движемся медленно.

Водка ведет машину осторожно. Я не уверен, боится ли он безумцев или просто слишком ленив, чтобы приложить больше усилий. Люди скоро окружают нас и загоняют на какую-то боковую улочку. Становится слишком тесно, чтобы двигаться дальше. Гремлин возмущенно останавливается, я дрожу и кашляю.

Дорогу пересекает мальчик без рук, и Водка решает уйти из реальности. Он уплывает в свое тихое место для отдыха.

Я говорю ему:

– При прямо на них, заставь уйти с дороги.

* * *

Гремлин прокладывает себе дорогу, не причиняя никому, вреда, по крайней мере серьезного, отпихивая только крутых. Какая-то женщина плюет в машину, мы ее задели. То ли кровь, то ли рвота. Водка хмуро на нее смотрит. Она плюет снова и смотрит на меня мертвым взглядом, будто кукла. Кажется, что у нее в глазницах больше нет глаз – я вижу две пустые желтые глазницы, они орут. Ее лицо как-то сморщивается, тянется – и растворяется. Большинство безумцев смотрят на меня таким же взглядом-ужасом, насквозь пропитанные желтым светом. Меня охватывает паранойя. Заразный дождь проникает мне в череп. Несколько дьяволов толкают и пинают машину. Кровавые когти царапают и скребут металл. Автомобиль истекает кровью.

Кажется, что Водке все равно. Он продолжает ехать, как будто движение вполне нормальное.

Небольшое племя микроволновых муравьев ползет по моей руке, я не знаю, это на самом деле или просто выверт моего зрения. Жить без Божьего ока становится невыносимо. Не могу избавиться от напряжения. Может быть, когда гроза пройдет, оно ко мне вернется. Надеюсь, молюсь…

Иначе я начну молиться о настоящей смерти.

* * *

– Так мы будем ехать вечно, – говорю я Водке.

– Я тебя предупреждал, – отвечает он.

Его голос незнаком мне, как будто это совершенно другой человек. Я не могу сказать, прежний он или изменился. Может быть, это настоящий Водка, брат Джина, такой, каким он был, пока не начал притворяться. Он говорит: «Ах, так» – более чем обыденным тоном.

* * *

– Я еду по ним, – говорит он, – я устал ждать.

По крайней мере, он может уставать.

– Наконец-то.

– Что значит наконец-то?

– Ты вел как испуганная старушка.

– Я не хотел никого сбить.

– Да кого это волнует? Да прикончи ты их, все равно никто не умирает.

* * *

Машина набирает скорость, нога Водки на педали газа. Мотор ревет, и мы начинаем ехать быстрее, прокладывая путь среди безумцев, которые разбегаются, как муравьи.

Лишь один человек попадает под колеса, машина приподнимается с моей стороны, и я чувствую небольшую боль за него, но она скоро проходит. Сейчас важнее попасть в «Сатанбургер». Значительно важнее, чем волноваться о судьбе миллионов безумцев, которые не могут умереть. Если бы люди могли умирать, проблема перенаселения решилась бы очень легко.

Скорость нарастает. Мы все еще едем медленно, но, по крайней мере, чувствуется, что мы едем, а не тащимся. Толпа относится к нам настороженно. Они убегают с дороги, когда мы приближаемся, желтые глазницы пялятся. Плотность населения становится меньше. Здесь слишком много человеческих трупов, как мусора в канаве, они не поднимутся снова.

Я не разбираю – из-за своего ломаного зрения, – среди какой расы мы находимся, пока люди не вылезают из своих темных углов и труб.

Это темные.

Очень бледные, почти обнаженные, еще больше рептилиевидные, чем по слухам: с толстой кожей, острыми ящеричными лицами, змеиными глазками – и мы видим, как самец бросается под машину. Злые белые глаза. Я считаю, что это самец, потому что у него длинные бледные волосы и жилистое тело.

Мои глаза пропускают удар.

Потом я понимаю, что мы попали в аховую ситуацию и удираем с места происшествия. Вод дал по газам – может, от страха, – когда самец приблизился. Под колесами гремлина затрещали его ребра.

Молниеносный «гремлин» ломает колесами чьи-то ноги, прорываясь сквозь безумцев; нас преследуют две самки и один самец. Оглядываюсь назад: толпу прорезал невидимый меч. Наша машина как ветер. Рассекает воздух и толпы народу…

Впереди толпа гуще. «Гремлин» разгоняется, подпрыгивая… Водка скрежещет зубами, зажмуривает глаза, сжимает руки. Я вижу, как темные остаются позади…

Машина врезается с ревом в толпу. Кто-то ударился о капот, вышибая толику жизни из гремлина. Но пока мы едем… а потом останавливаемся. А лица безумных радостно визжат.

Темные нас нагоняют. Их самки прорываются сквозь толпу людей с помощью своих кривых когтей-лезвий. Многие испуганы и убегают прочь, очищая путь и для нашего бегства.

* * *

Но темные приближаются слишком быстро, одна самка запрыгивает на крышу и начинает раскачивать автомобиль. Другая ударом разбивает окно с моей стороны, рвет мое плечо, глубоко погружая когти в мое тело.

Мне кажется, что я не испытываю никакой боли.

Потом передо мной возникает ее лицо, второй рукой она хватает меня за шею. На секунду замирает, смотрит рычащим взглядом. Зубы как клыки, глаза змеиные. А я просто таращусь на нее… на самом деле она – прекрасное создание, возможно, я так думаю от пьяного, безумного дождя, но в этот миг она кажется мне безмерно привлекательной. Белое стройное тело, точеные груди. Ее глаза кажутся темными озерами, они меня гипнотизируют. Она рвет мое плечо и рычит, будто я – ее пища.

Она просовывает голову внутрь. Меня всего трясет от боли, которую я не чувствую. Она открывает рот и выставляет наружу свои клыки, готовые впиться мне в шею. Она ближе прижимает к себе мое тело. Моя голова просовывается в окно, кожа вскрывается при встрече с осколками стекла, которые выдирают из меня куски мяса. Водка кричит где-то вдалеке…

Моя голова погружается в водоворот снаружи… он вертится вокруг… на ее лице похотливая гримаса. Во мне вспыхивает чистое чувство, словно возбуждение от рождения; наверное, таково же ощущение смерти. Я орально побежден прекрасной женщиной-змеей. Она визжит и наклоняется ближе, чтобы впиться мне в шею. Но не кусает…

Она высовывает свой БОЛЬШОЙ липкий язык, упираясь мне в грудь, язык очень длинный, толстый и упругий, но похож на человеческий. Он подлезает под мою рубаху и пробует кровь, которая струится по телу. Он настолько длинный, что может обвить и излизать все мое тело, он ласкает мое лицо и шею, распространяя запах и вкус перченой дыни. Моя рука начинает гладить ее груди. Они как резиновые, но приятны на ощупь – сосок тверже, чем человеческий. Она мощная и сильная, а не мягкая маленькая девочка, как моя голубая женщина. Она сильнее прижимает меня, глубже впиваясь когтями в тело. Я не чувствую боли, ее когти ласкают, а не терзают. Она прокусывает мой подбородок до кости. Потом ее язык притрагивается к ране, пробует, зализывает. Она ослабляет хватку и просовывает свой язык мне в рот. Она опускает мою челюсть до вывиха, просовывает язык в самое горло, болезненно двигая им вперед и назад – трахается.

* * *

Я просыпаюсь чуть позже, разлученный с темной самкой.

Водка покрыт чем-то красным, он в истерике ведет машину по ухабам и уличным людям. Они появляются и исчезают как вспышки, когда мы пролетаем мимо, как лыжники в лесу. Они распороли его от шеи до живота, разорвали яремную вену, из которой хлещет кровь. Его глаза то закатываются, то приходят в норму, но он не умирает. В его животе огромная дыра, внутренности шипят и булькают. Мое тело вроде в порядке, хотя израненное и в крови. Я оглядываюсь вокруг своим хаотичным зрением.

Голос Водки звучит бульканьем.

– Убери эту тварь с крыши, – кричит он.

На крыше восседает одна самка. Она пытается пробить крышу, крепко держась и пару раз царапнув Водку по лицу. При каждой атаке его хныканье перерастает в вопль.

Темная самка убийственно вопит прямо над моим ухом, она в ярости, и я кричу:

– Каким это образом я должен ее убрать?

Но Водка не отвечает. Он вибрирует в моих глазах, почти зомби, и ведет машину злее. Мы разрушаем все и вся на своем пути, прорываясь сквозь толпу и мусор, нас не остановить. Темная самка вновь цапает его, но он не чувствует, или это перестало его волновать. Его тело умерло, и вся кровь собралась у него на коленях.

Потом наступает Тишина.

* * *

Гремлин влетает прямо в Тишину, и все расчищается.

Нет больше толпы впереди, только тишина и пустынность. Визги темной самки слышны еще несколько секунд, потом они замирают, их съели. Даже звуки мотора глохнут, и мы чувствуем себя глухими. Машина врезает ся в стену неподалеку от кладбища машин, где я встретил голубую женщину. Я не кричу перед ударом, пускай, даже не закрываю голову руками.

Водке просто все равно, он даже не подумал затормозить.

* * *

Я просыпаюсь один, без Водки. В побитой дождем машине.

Тишина тоже ушла, незаметно, как и появилась, и уже новая толпа людей заполонила улицы, прибывая по мере того, как Тишина удаляется. Просыпается боль, сначала во лбу, который ударился о панель. Кожа свисает с плеча, где скребла когтями темная женщина.

Я херово себя чувствую.

Нужно добраться до «Сатанбургера».

* * *

Толпа слишком большая. Здесь больше людей, чем вмещает пространство. Голова кружится и звенит, я даже не могу открыть дверь машины. Я вылезаю из разбитого окна на крышу. Живой труп Водки уже там. Сидит насквозь промокший, как люди с улиц, и раскачивается из стороны в сторону, его одежда в красных пятнах.

– Я думал, что ты умер, – говорю я ему.

– Если бы это было возможно, – отвечает он.

* * *

Уличные люди волнами колышутся под дождем. На многие мили вокруг – все та же толпа-океан, переливается цветными пятнами, растворяется вдали. Сейчас она на самом деле похожа на океан. А крыша машины – наш плот.

– Нужно плыть, – предлагаю я.

Я не слышу его ответа в металлической симфонии дождя.

* * *

Я стаскиваю Водку с плота. Мы вступаем в воду – потные запахи водяных людей окружают нас. Его голова пуста, как будто от наркотиков, он не может плыть. Мне приходится поддерживать его, чтобы он не утонул.

Морские люди тесно прижимаются друг к другу, затем откатываются в стороны, чтобы мы могли продвинуться на пару шагов, потом снова сдвигают ряды. Каждый пытается идти, но никто никуда не двигается. Нас относит обратно к плоту, потом вперед вдоль стены здания. Капля воды сверлит во мне новую рану. Кровь сочится по моим пальцам, когда я прикасаюсь к лицу.

У меня слабое дыхание. Я пытаюсь оставаться на поверхности, стараюсь по возможности хоть немного дышать. Я чувствую, что рука Водки выскальзывает из моей… он уходит. Вода позади меня вновь приливает к плоту. Мое тело двигается вперед. Я внимательно смотрю Водке в глаза, изучая каменное выражение его лица. Затем отпускаю его.

Было не так уж тяжело. Я мог бы легко поддерживать нас двоих. Но я отпустил его.

Смотря ему в лицо, я не увидел там Водки. Я увидел лишь пустой контейнер. В его глазах-зеркалах не было души, лишь спокойный, равномерный шум. Так что я отпустил его, и толпа поглотила его, своего собрата. Скоро он оказывается далеко от меня, и я не могу различить его в толпе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю