Текст книги "999. Последний хранитель"

Автор книги: Карло Мартильи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

~~~

По дороге в Париж

Понедельник, 13 августа 1487 г.

Графу делла Мирандоле сразу же представился случай оценить Вальдо и Дадо Чентези, двух братьев из Болоньи, которых Ферруччо нанял сопровождать его до Парижа. В Сарцане, на первой же станции, они деликатно настояли, чтобы он поменял своего боевого коня на более крепкого и породистого. Этот жеребец не отличался особой резвостью, но его надежная иноходь обеспечивала спокойную и удобную рысь, следовательно, более длинные перегоны. Выбирая объездные дороги и тропы, они поздним вечером добрались до долины Фонтана Буона. Братья скромно поужинали в придорожной гостинице и перед сном добрых полчаса упражнялись в искусстве владения мечом.

– Мы ученики Филиппо Вади, – с гордостью заявили они. – Наш учитель всегда говорил, что нельзя пропускать ни дня тренировки.

По просьбе Джованни, который не хотел появляться во владениях семейства Чибо, они объехали Геную выше по течению реки Скривии и направились в сторону Альбенги. Оттуда их путь лежал в Кунео, что в графстве Савойя. Этот маршрут был самым надежным. Братья не раз им пользовались, нанимаясь проводниками и оруженосцами к знатным синьорам и коммерсантам. Граф вел себя с ними любезно и сдержанно, но на второй день пути не удержался и спросил у того, кто выглядел старше, почему у них такие необычные имена.

– Наш отец, болонский мельник, был религиозен на свой лад, потому и окрестил меня Вальдо в честь одного монаха, который всем по большому секрету говорил, что он святой. Когда же через год мать умерла от родов, он назвал моего брата Дадо, то есть «кубик», «игральная кость», поскольку ребенок появился на свет в таких горестных обстоятельствах. Отец считал, что его судьба должна перемениться, как переменчива фортуна при игре в кости.

– Да ваш отец скорее философ, чем мельник, – заметил граф.

– Если бы он был философом, его бы не повесили, – вмешался Дадо, пришпорив коня и выдвигаясь вперед.

Ночь они провели в Чертоза ди Казотто, где монахи всегда были рады принять путешественников, если им хорошо заплатили. Во сне Джованни впервые после долгого перерыва снова увидел светящийся шар, но на этот раз тот молчал, и Пико проснулся, полный печальных предчувствий. До Парижа было еще далеко. Он молил Великую Мать, чтобы она защитила Ферруччо и Леонору и приблизила к себе Маргериту.

До Кунео они добрались к полудню и оказались на Марсовом поле в самый разгар большой ярмарки. Прилавки ломились от посуды, тканей, оружия, сбруи для коней и быков, всевозможных сельскохозяйственных орудий. Стайки мальчишек вертелись возле бочек, норовя на них прокатиться, или гоняли палочками обручи. На каждом углу булочники и кондитеры расхваливали свой товар, виноделы предлагали бесплатную дегустацию. Акробаты и жонглеры расхаживали на ходулях, состязались между собой в искусстве подбрасывать и ловить деревянные шарики и булавы.

Джованни и его оруженосцы спешились и привязали коней. За ними вызвался присматривать карлик, одетый во все красное, в шляпе с плюмажем. Возле кафедрального собора шло представление бродячих актеров, и вокруг них собралась толпа. Путешественники, привлеченные веселым смехом, подошли поближе и поняли, в чем было дело. Двое главных актеров представляли молодого короля Франции и Папу Иннокентия. Еще один комедиант, одетый женщиной, все время появлялся и исчезал в импровизированных кулисах, пробегая между главными персонажами, которые безуспешно пытались его поймать. Наконец актеру, одетому Папой, удалось его схватить. Он дал пинка королю, задрал «даме» юбку, спустил штаны и при всем честном народе отшлепал по заднице.

Джованни скорее удивился, чем развеселился, и тут к нему подошел какой-то человек.

– Вы нездешний?

Пико на всякий случай занял оборонительную позицию.

– Нет, синьор, мы едем из Флоренции.

– Так вот почему вы сморщились! У вас во Флоренции этот монах, Савонарола, уже перевешал всех бродячих актеров.

– Может быть, но ведь еще со времен Карла Великого скоморохи могли позволить себе высмеивать власть имущих и не бояться за свою жизнь.

– Я согласен с вами, так должно быть. Да еще в придачу на Успение Богородицы, когда душа Девы упокоилась с миром. Вы ведь знаете, что, пока кот спит, мыши веселятся вовсю. Это и происходит вокруг нас.

– Рад с вами познакомиться, синьор, – сказал граф Мирандола, которому начал нравиться такой разговор. – Меня зовут Джованни Леоне, я состою на службе у правителей Флоренции.

Он назвал то имя, которое взял себе для побега из Рима. Ему казалось, что оно приносит удачу.

– Мозес Альбо. Приятно познакомиться.

Джованни на миг застыл от удивления, и его собеседник это заметил.

– Да, я еврей. Это вас смущает?

– Ничуть. У меня много друзей среди ваших единоверцев.

– Я тоже надеюсь найти друзей в этом городе. Мой отец, раввин, решил уехать из Испании, когда я был еще ребенком. Я его за это ненавидел, а теперь понимаю, что он спас мне жизнь.

– Надеемся, что так будет и дальше.

– Власти в Савойе весьма толерантны к иноверцам и иностранцам, да и во Франции тоже.

К ним подошел Вальдо и тихо шепнул:

– Надо ехать дальше, нам предстоит нелегкий путь.

Джованни протянул руку человеку, который не побоялся представиться своим настоящим именем.

– Вы справедливый человек, – сказал он. – Шалом, Мозес.

– Шалом, мессир Леоне. А у вас есть сила духа, чтобы стать справедливым человеком.

* * *

На территорию маркизов Салюццо они въехали без затруднений. После нескольких лет боевых действий между маркизами Салюццо и маркизами Савойя воцарилось вооруженное перемирие, которое подготовила и поддерживала Франция, желавшая видеть оба маркизата своими союзниками. Регентшу Анну, правившую именем малолетнего короля, Италия в данный момент не интересовала. Однако территории обоих маркизатов служили дверью, через которую французы, если понадобится, смогут пройти в глубину полуострова.

Уже под вечер, после утомительного подъема, серьезного испытания для коней, путники въехали в небольшое селение, разделенное пополам рекой По. Долину, окруженную древними холмами, уже сглаженными временем, замыкали суровые вершины. Всадники миновали копи белоснежного мрамора и остановились на ночлег на станции Гизола.

– Нам нужно попасть вон туда, – сказал Вальдо, указывая на скалистые серые горы. – Там есть туннель, о котором мало кто знает. Он позволит нам сэкономить время и обойтись без неприятных встреч на дороге. После войн кругом шатается много солдатни, отбившейся от полков. Им никто не платит, и они грабят прохожих на дорогах. Но мы пройдем здесь, через Буко-дель-Визо. [69]69
  Буко-дель-Визо ( ит.Buco del Viso) – «пасть», буквально: «дыра в лице».


[Закрыть]

– Не угодить бы в какую другую дыру, – сказал Дадо.

Вальдо искоса бросил на брата быстрый взгляд. Тот сразу отошел, но на лице его играла широкая улыбка.

– Не сердитесь на него, граф. Он ненамного меня моложе, но иногда мне кажется, что я ему вместо отца.

– Мне не за что на него сердиться. Наоборот, он своими шуточками поднимает настроение. Дадо, подожди! – крикнул Пико. – Я тебе расскажу кое-что о той дыре, которую ты имел в виду. На этот счет есть стихи одного тосканского поэта.

Дадо, удивленный таким доверием, вернулся к графу.

– Дьяволы в аду приветствуют своего повелителя. Слушай: «Per l’argine sinistro volta dienno; / ma prima avea ciascun la lingua stretta / coi denti, verso lor duca, percenno; / ed elli avea del cul fatto trombetta». «И у преграды мрачной, прикусив / зубами языки, все повернулись / к вождю. Все знака ждали. Протрубил / он задницей сигнал…» Знаешь эти стихи?

Дадо звонко расхохотался.

– Нет, граф, но тот, кто их написал, – настоящий поэт! Знаете, – продолжал он сквозь смех, – эти дьяволы напомнили мне моих товарищей по оружию. Когда мы отдыхали в казарме, многие так громко пердели, что звук и вправду напоминал бомбарду. Если бы к ним поднести огоньку, то из той дыры вырвалось бы адское пламя. С вашего позволения, граф.

Вальдо покачал головой и повел коней в стойло, решив лично позаботиться об их отдыхе. Следующий день будет длинным, полным трудностей и опасностей. Человек порой может простить легкомыслие, но горы – никогда.

* * *

Проклятое похмелье, проклятый ливорнский сидр!

Франческетто проснулся на следующий вечер от странного звука. Ему померещилось, что конь под ним громко облегчился от газов. Оказалось, что под боком у него храпит какая-то тетка, толстая, как хавронья. Он молча встал, спустился по лестнице и оказался в комнате, где еще сильнее, чем наверху, воняло дерьмом и блевотиной. Там Чибо обнаружил кое-кого из своих людей, отхлестал их по щекам и приказал немедленно выезжать.

– Ночью? – раздалось сразу несколько голосов.

Тогда Франческетто отдал себе отчет, что весь день пробыл в бессознательном состоянии. Он еще больше разозлился и велел всем седлать коней. Выспаться можно будет на какой-нибудь станции по дороге в Париж.

Теперь у графа оказался целый день форы.

~~~

Вевельсбург

Суббота, 6 ноября 1938 г.

Прошло три дня, но никто в замке не удостоил его вниманием и не счел нужным дать ему знать, что делать дальше. Начальство игнорировало лейтенанта и, похоже, делало это намеренно. Цугелю казалось, что он превратился в призрак, блуждающий среди других, точно таких же. Единственным свидетельством его реального присутствия в замке были приветствия нижних чинов военной иерархии. От скуки он перешел к тоскливому беспокойству, а оттуда до ярости и подозрений всего один шаг, хотя Вильгельм никогда не позволил бы себе и виду подать. Чаша терпения переполнилась, но надо было держать ухо востро. Он знал, что отменная организация охранных войск СС не допускала никаких случайностей. Ему надо просто понять, что происходит, и принять решение.

Год тому назад он находился в доме номер семьдесят шесть на набережной Тирпиц в Берлине, на последнем курсе стажировки, которую проходил как сотрудник абвера. Сейчас ему ничего не оставалось, кроме как применить на практике технику психологической маскировки на вражеской земле, которой их обучали, поскольку замок превратился для него в явно враждебную территорию. Первым правилом выживания и доведения задания до конца было изучение местности. Весь день, меняя тактику и стратегию, он непринужденно расхаживал по замку, где притворяясь, что несет куда-то документы, где останавливаясь покурить в коридорах. Лейтенант изучал место обитания и привычки оккупантов.

Двое простых солдат, вооруженных «Mauser Schnellfeuer», [70]70
  Скорострельный автоматический пистолет.


[Закрыть]не обращая внимания на звание, остановили Вильгельма перед входом в центральную башню, загородив дорогу скрещенными старинными копьями. Цугель не моргнув глазом отступил, но мысленно проклинал их на чем свет стоит. Он знал, что ему вряд ли еще раз представится возможность проверить, действительно ли в северной башне существовал так называемый Зал группенфюрера, где под председательством Гиммлера собирались двенадцать рыцарей Черного ордена. Это предположение подтверждал тот факт, что Вевельсбург был ориентирован с севера на юг в отличие от всех остальных замков, вытянувшихся с востока на запад. Северная башня представляла собой наконечник стрелы, указывающий дорогу в Туле – земной рай, где некогда жили мифические люди-боги ариев.

И это место принадлежало бы ему, если бы только ему удалось переговорить лично с Гиммлером! Он тоже мог бы стать одним из двенадцати. Но теперь это уже было немыслимо. Наиболее вероятная гипотеза гласила, что Хайнц заодно с Макензеном, который его завербовал, и они собираются присвоить все заслуги по отысканию рукописи себе. Гиммлер и не собирался приезжать в замок, по крайней мере в эти дни. А он, Цугель, представляет для них опасность, потому что рано или поздно истина выплывет наружу. Разве что… Нет, нельзя допустить и мысли, что в твердыне СС может орудовать пятая колонна или кто-то ведет двойную игру, не исключено, что и сам Хайнц, цель которого – завладеть книгой. В обоих случаях решение было одно, и он его принял.

Из окна, выходившего во внутренний двор, Цугель увидел Германа Хайнца. Теперь он изучил все его маниакальные привычки. План был готов, предусмотрены пути отступления.

Большой ошибкой было считать Цугеля глупой пешкой, грошовым исполнителем. Фон Макензен, этот омерзительный толстяк, который прекрасно устроился в Риме как посол рейха, его просто использовал, это ясно. Если бы Хайнц играл честно, они оба получили бы благодарность от рейхсфюрера, а может быть, и от самого Гитлера. Его оставили в живых, несмотря на то что он много знал, и никто не вспомнит о скромном офицере по имени Вильгельм Цугель. Если же Хайнц предатель… то его никак не заставишь себя разоблачить. Тем более стоило рискнуть и выжать максимум выгоды из ситуации. Он уже убивал, для него это вещь обычная, а в определенные моменты его это даже забавляло. За ним через границу Италии и Швейцарии тянется такой кровавый шлейф, что теперь вокруг него и так выжженная земля.

Германия стала опасной, гораздо опаснее Италии и Швейцарии. Но когда у тебя есть двести тысяч долларов, можешь ехать, куда захочешь, хоть в Америку. Ни больше ни меньше, чем рейх заплатил бы этому придурку Вольпе. Если такова цена книги, он ее запросит. Это будет всего лишь выкуп за некую вещь, которая кое для кого настолько ценна, что за нее заплачено многими жизнями. Он ошибся, надо было сразу действовать в одиночку, меньше было бы хлопот. Пришло время ужина, момент настал.

Он включил душ и до отказа повернул кран холодной воды, так, чтобы не возникла опасность, что напор ослабеет. Немецкая надежность – не более чем миф, как и все прочие, в которые он верил еще два дня назад. Раздевшись, он обернул себе бедра полотенцем. Если его застанут врасплох, он всегда сможет сказать, что, когда мылся, кончилась горячая вода. Цугель спустился по черной лестнице. Горничная увидела его почти голым и улыбнулась.

В другой раз, малышка, не сейчас.

Начиналась самая трудная часть плана. В полотенце он засунул «Беретту М35». Если его поймают с поличным, он выстрелит себе в висок.

Дверь в комнату Хайнца была приоткрыта. Оттуда лился слабый свет.

Это в его план не входило: почему Хайнц не в курилке вместе с остальными офицерами? Разве что оставил дверь открытой и не выключил свет… Цугель медленно подошел к двери и почувствовал, что начал замерзать. Особенно холодно было ногам на каменном полу. Из-за двери слышался шелест страниц. Он заглянул в щель и увидел, что Хайнц сидит за столом, развернутым к входу, и при свете лампы читает какие-то бумаги. Войти незамеченным не получится. Надо было разработать резервный план, но он этого не сделал. Улыбнувшись сам себе, он стянул с бедер полотенце, спрятав в него «беретту», и быстро вошел в комнату нагишом.

Герман Хайнц поднял голову, услышав звук, и вытаращил глаза. К нему приближался совершенно голый, крепко сложенный человек. У него пересохло в горле, и он вспыхнул до корней волос. Когда незнакомец обогнул стол и был уже в шаге от него, он узнал того самого лейтенанта, который передал ему книгу. Но тут голова Хайнца оказалась в руках Вильгельма, и он не успел сформулировать ни одной мысли, потому что перелом шейных позвонков погрузил его в вечную тьму.

Цугель обшарил ящик стола, надеясь, что ему повезет. Потом огляделся вокруг: если книга еще здесь, то лежит только в сейфе. Сейф он нашел сразу: плохо скрытый за занавеской старый «Герлих» с цифровой комбинацией. Открыть его не составило бы труда, но у Цугеля вспотели руки и прежде всего не было времени. Сердце билось так громко, что он даже не мог услышать тот слабый щелчок, который опытному уху говорит о смене цифр. Он посмотрел на часы: с тех пор как он вошел, прошло всего две минуты. Он постарался успокоиться, вытер руки и приложил ухо к холодному металлу сейфа. Один за другим, как челюсти жука-точильщика, три металлических зубца впились в гнезда так, как им не было положено: без ключа. Цугель повернул рукоятку, и сейф открылся. Внутри он увидел свою сумку. Книга все еще лежала в ней.

Вернувшись к столу и хорошенько обернув «беретту» полотенцем, он вложил ее в руку Хайнца и нажал на курок. Махровая ткань прекрасно заглушила выстрел. Затем он расстегнул брюки на трупе и вытащил наружу член. При тщательном осмотре у какого-нибудь честного медика и могут возникнуть сомнения, но чтобы избежать скандала, окончательным вердиктом, скорее всего, будет «самоубийство».

Никто не видел, как Цугель вернулся в свою комнату. Он выключил душ и оделся. Чемодан был уже собран, оставалось только положить туда пакет. Спокойно, с сигаретой в зубах, он спустился по лестнице. В зале первого этажа собрались офицеры в ожидании ужина. Дежурному охраннику, к которому все подходили, чтобы отдать какой-нибудь короткий приказ, он велел немедленно вывести машину. Он вышел из замка и прислушался. Если что-то и пошло не так, то всего на миг. Быстро приблизились зажженные фары. Из машины вылез солдат в форме отряда охраны и с нашивками капрала. Мотор он оставил включенным.

Отъезжая, Цугель в зеркало заднего вида бросил последний взгляд на замок и на свои мечты о славе.

~~~

Флоренция

Понедельник, 8 ноября 1938 г., и последующие дни

После дня и ночи, проведенных за рулем, Цугель подъехал к Флоренции. Он надеялся, что никогда больше сюда не вернется, но ситуация изменилась.

Однако лишняя осмотрительность не помешает. Рано или поздно в Вевельсбурге зададут себе вопрос, с чего это он вдруг так неожиданно уехал, да еще в тот самый вечер, когда покончил с собой Герман Хайнц. И если тот успел предупредить, что рукопись у него, что вполне возможно, то, не найдя документа, кто-нибудь решит, что тут замешан Цугель. Хотя вряд ли кто поймет мотив. Гестапо и СС достаточно быстро бросятся в погоню, чтобы вернуть себе книгу, и единственной возможностью от них уйти будет Америка, о которой мечтал Вольпе. Но будут нужны деньги, и де Мола их даст.

Он поселился в безымянном отеле, который облюбовали артисты, заплатил за неделю вперед, наголо сбрил себе волосы и брови. Это был единственный доступный ему способ маскировки. Доехав на трамвае до центра, он сошел на улице Торнабуони, в нескольких шагах от магазина де Мола, и представил себе, какое у того будет лицо, если он его узнает. Может, конечно, и напасть, но у Цугеля при себе был «люггер». Он не так удобен, как «беретта», зато обладает большей убедительностью.

А де Мола надо было убедить, что речь идет только о деловой стороне вопроса, а не о личных обидах. Хотя мог бы и поблагодарить Цугеля, что тот не застрелил его тогда в Лугано. Он не выстрелил, повинуясь интуиции, и оказался прав: кому бы иначе он теперь перепродал книгу? А если он встретит Вольпе? Ничего не изменится, если, конечно, Вольпе будет молчать.

Магазин никуда не делся, только вместо имени де Мола на вывеске было написано «Книжная академия». Уже у входа лейтенанта обволокли запахи старинной бумаги, клея и какой-то смолы.

– Добрый день.

Навстречу ему поднялся стриженный под бобрик человек с висевшими на шнурке очками. Лицо его было Цугелю незнакомо.

– Я хотел поговорить с синьором де Мола.

– Мне очень жаль, но доктор де Мола больше не занимается этим магазином. Здесь теперь другой владелец.

– А синьор Вольпе еще работает?

– Нет. Извините, но, сказать по правде, я такого даже не знаю.

Цугель, по свойственной ему привычке, принялся лихорадочно соображать, но на ум ничего не приходило.

Оба исчезли… Вот этого он не предусмотрел.

Однако ответ пришел сразу и совершенно неожиданно:

– Сюда все еще приходит почта на имя доктора де Мола. Кто-то ее забирает и, видимо, относит ему, вот только не знаю, куда именно. Если хотите, можете оставить письмо.

– Спасибо, вы очень любезны.

Это была та самая мысль, которой ему недоставало.

– Садитесь. Здесь, конечно, не очень удобно, но бумага и ручка всегда найдутся.

Цугель тщательно запечатал конверт, надписал его и вышел. Струйки мелкого, нудного дождика потекли по безбровому лицу, как слезы. Противнее всего было ощущать бритый череп. Вода стекала с него за шиворот так быстро, что рубашка сразу намокла. В трамвае он попытался вытереть голову рукавом, но черная кожа мало подходила для этих целей.

Надо поскорее избавиться от этого пальто, в нем он похож на немца или на итальянца, который, как мартышка, пытается подражать фашистам. Полные то страха, то зависти взгляды прохожих были более чем красноречивы. Стоит отказаться от этого символа и подумать о каких-нибудь других. Об американском орле, например. В конце концов, обе птицы похожи, только у американского орла нет над головой короны из свастики.

Едва Цугель вышел за дверь, человек в очках позвонил по телефону.

– Он здесь был и оставил письмо для Джакомо.

– Вскрой его! Что там написано?

Воцарилось долгое молчание, потом послышалось:

– Книга у него, Гавриил. Он собирается торговаться. Оставил свой адрес.

– Я же говорил, что надо надеяться! Я предупрежу Джакомо. Он снова вступает в игру.

В магазине радио продолжало во весь голос петь о любви, чередуя эти рулады с пылкими пассажами о преступлениях евреев. Все они сводились к тому, что всякое терпение небезгранично, рубеж уже перейден. Многие семьи спрашивали себя, в чем их вина. Но были и такие, кто предполагал, что это старые грехи теперь выплывают из тени веков, как древнее проклятие. В тесном кругу «Омеги» не сомневались: что-то готовится, и это «что-то» достаточно быстро омрачит весь мир.