Текст книги "Том 8. Сын охотника на медведей. Дух Льяно-Эстакадо"
Автор книги: Карл Май
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)
– Как они вооружены?
– Ружьями.
– Так. А теперь передайте Виннету слово в слово то, что я сейчас скажу. В каньоне только три всадника могут ехать рядом. Поэтому я прошу апача оставить коней. Как только противник исчезнет в каньоне, пусть Виннету и шошоны идут за ними, но пешком.
– А не дадим ли мы сами им преимущества таким действием?
– Нет, наоборот, все карты будут у нас в колоде.
– Но верхом они легко сомнут нас!
– Вы думаете, им это удастся? В то время как апсарока будут иметь возможность воспользоваться лишь тремя лошадьми, мы сможем выставить в одном ряду пятерых пеших. Проделаем это мы следующим образом: первые пять человек просто лягут на землю, а вторые пять станут за ними на колени. Позади них выстроится, пригнувшись, следующая пятерка, а последние пятеро выпрямятся во весь рост. В каждом таком звене будет по двадцать человек, они смогут точно прицелиться, не мешая друг другу. Остальные будут в резерве. Таким образом, все шестнадцать апсарока, если сразу не сдадутся, в один миг получат по сорок пуль спереди и сзади, но, естественно, не сразу. Стрелять будем по очереди, чтобы не тратить зря порох. Стоит принять в расчет и то, что нам придется пристрелить и лошадей без седоков, если те, взбесившись, попытаются вклиниться в наши ряды. Скажите это апачу и добавьте, что вести переговоры с врагом буду я один. В этом я могу положиться только на самого себя. Как думает Виннету, когда они прибудут?
– Он считает, что у могил они задержатся где-то на час…
– Значит, он того же мнения, что и я.
– И два часа им понадобится, чтобы добраться сюда. Но, поскольку мы оба примчались к вам за полтора часа, можно быть уверенным, что пройдет все же больше часа, прежде чем они появятся здесь.
– Я так и предполагал. Пора готовиться. А сейчас возвращайтесь!
Мартин развернул лошадь и помчался обратно. Олд Шеттерхэнд поднялся к своим спутникам, которые все еще спали, и разбудил их. Он изложил свой план, посовещался с ними и определил, что Дэви, Джемми, Фрэнк, Вокаде и один из шошонов будут в первой шеренге, которая ляжет на землю. Остальным он также указал их места и отвел всех вниз, чтобы они немного поупражнялись в предложенном им способе защиты. Самое главное заключалось в том, чтобы проделать все это как можно быстрее. Сам охотник собирался встать между своими людьми и врагом, чтобы иметь возможность вести переговоры. Для этой цели он срезал несколько длинных зеленых веток, которые во всем мире, даже у самих диких народов, используются как знак парламентера.
После нескольких повторов, убедившись, что его люди все прекрасно поняли, Шеттерхэнд вместе со всеми вернулся в укрытие.
Теперь время потянулось еще томительнее, чем прежде. Но вот наконец раздался стук конских копыт.
– Похоже, они послали в разведку всего одного человека, – заметил Джемми.
– Тем лучше, – улыбнулся Олд Шеттерхэнд. – С двумя нам пришлось бы сложнее.
Джемми оказался прав. Появился только один всадник, который медленно выехал из каньона и остановился, чтобы осмотреться. Присутствия врага он нигде не заметил, но зато прямо перед собой увидел уходящие вдаль следы, о четкости которых специально позаботился Олд Шеттерхэнд. Естественно, разведчик не удовлетворился одним лишь осмотром следов и проехал по ним довольно далеко.
– Черт возьми! – не выдержал Джемми. – Неужели поскачет до того места, где мы свернули с пути!
– В таком случае, к своим он не вернется, – заключил Олд Шеттерхэнд.
– Вы что, надеетесь проделать это бесшумно?
– А это тогда зачем? – охотник указал на лассо.
– Но вы сможете не только захлестнуть петлю на его шее, но и быстро затянуть ее так, чтобы он не смог вскрикнуть? Это дьявольски трудное дело! Вы уверены, что справитесь, сэр?
– Нет проблем. Вытяните все свои десять пальцев и только скажите, на какой из них набросить лассо. Но отсюда, сверху, нельзя увидеть, как далеко он удалился. Мне придется спуститься. Ведите себя спокойно, а если услышите мой тихий свист, быстро ко мне!
Охотник снял лассо с плеча и, пока соскальзывал по склону, в два счета свил готовую для броска петлю. Оказавшись внизу, он увидел медленно возвращающегося апсарока, который, похоже, так ничего до сих пор и не заподозрил. Охотник нашел даже время, чтобы пробраться за большой обломок скалы и присесть там на корточки. Разведчик неожиданно погнал коня рысью, пулей промчался мимо и исчез за углом узкого каньона.
Олд Шеттерхэнд подал условный знак, и его люди тотчас оказались возле него. Они принесли ему оба ружья, а также зеленые ветки, которые он оставил наверху, чтобы они не помешали ему во время броска лассо.
Охотник подошел к выходу из каньона и осторожно выглянул из-за угла. Апсарока беспрепятственно достиг конца скального коридора и исчез. Минуту спустя появились остальные его соплеменники, быстро заполнившие узкое пространство расщелины. Олд Шеттерхэнд позволил им достичь середины ущелья, затем, выхватив револьвер, как и было условленно, выстрелил из него в воздух. Оглушительное эхо прокатилось по крутым и отвесным стенам и с десятикратной силой ударило по ушам апача и его группы. Воины Токви-тея мгновенно и бесшумно вошли в каньон позади апсарока, которые пока их не видели. Услышав выстрел, всадники тотчас осадили лошадей. Тут они заметили Олд Шеттерхэнда и его людей, стоявших у них на пути и уже занявших описанную ранее позицию.
Мартин не ошибся: предводитель враждебных индейцев обладал поистине геркулесовой фигурой. На коне он восседал, как могучий бог войны. Широкие кожаные легины по линиям края скреплялись туго сплетенными косицами из скальпов поверженных врагов. Достигавшие стремян штаны были к тому же украшены еще узкими полосами человеческой кожи. Широкую грудь воина прикрывала охотничья куртка из кожи оленя, поверх которой висел настоящий панцирь из чешуеобразных, плотно закрепленных друг над другом черепных дисков, срезанных когда-то вместе со скальпами с голов многочисленных врагов. За поясом, кроме большого охотничьего ножа и томагавка, которые могла сжимать лишь рука настоящего силача, было все необходимое в прерии. Голову гиганта прикрывал череп кугуара[129], с которого вниз свисали скрученные в веревку длинные и толстые куски кожи. Лицо его было размалевано черной, красной и желтой красками, а в правой руке он держал тяжелое ружье.
Великан сразу смекнул, что направленные на него ружейные стволы несколькими залпами превратят в прах весь его отряд.
– Назад! – прогремел его голос, дошедший, казалось, до самых небес.
При этом он поднял на дыбы своего жеребца и дал ему шенкелей. Его люди проделали то же самое, одним махом ловко развернув животных на задних ногах. Но в тот же миг апсарока увидели группу Виннету и ее ружья, которые были направлены на оказавшихся в западне.
– Вакан шича![130] – вскричал в гневе предводитель последних. – Разворачиваемся снова! Там стоит человек и держит в руке Ветвь Мира, а значит, желает говорить. Наши уши услышат, что он хочет сказать.
Суровый предводитель снова резко развернул жеребца и медленно поехал навстречу Олд Шеттерхэнду. Его люди двинулись за ним. Но проницательный апач не позволил им уйти. Вместе со своими воинами он сейчас же направился следом, и апсарока оказались в еще более тесном кольце.
Олд Шеттерхэнд не сделал навстречу ни шагу. Гигант-апсарока, остановившись неподалеку, окинул его с головы до ног бесстрашным взглядом и спросил:
– Что нужно здесь бледнолицему? Почему он стоит на пути у меня и моих воинов?
Олд Шеттерхэнд улыбнулся и ответил:
– А что хочет здесь красный человек? Почему он преследует меня и моих воинов?
– Потому что вы убили двух наших братьев! – апсарока еще больше помрачнел.
– Они пришли к нам как враги и как враги были убиты.
– Откуда ты знаешь, что мы твои враги?
– Потому что вы ищете пропавшие «лекарства»!
– Кто тебе это сказал?
– Об этом нетрудно догадаться, потому что у обоих воинов, которых сразили наши пули, не было их при себе.
– Ты угадал. Я больше не тот, кем был раньше. Вместе с «лекарствами» я потерял и имя. Теперь меня называют Ойт-э-ке-фа-вакон[131], Храбрец, Ищущий Лекарство. Дай нам пройти, иначе мы убьем вас!
– Сдавайтесь, иначе та же участь постигнет вас самих, – спокойно произнес Олд Шеттерхэнд.
– Твои уста произносят гордые слова. Но способен ли ты на гордые дела?
– Ты можешь узнать это прямо сейчас. Взгляни вперед, а потом – назад! Один мой знак, и десять пуль больше пяти раз подряд ударят по твоему отряду.
– Это не храбрость, а трусость. Бывает, что вонючие койоты убивают исподтишка даже бизон ов. Что могли значить твои псы против моих воинов, если бы мои воины не попали в вашу ловушку? Я один перебью половину твоих людей!
И гигант рывком выхватил тяжелый томагавк, угрожающе взмахнув им над головой.
– А я один отправлю в Страну Вечной Охоты весь твой отряд, – снова не повышая голоса, но очень твердо произнес Олд Шеттерхэнд.
– Может быть, твое имя Итанка, Большая Пасть?
– Я сражаюсь не именем, а рукой.
Глаза апсарока тотчас вспыхнули.
– Ты хочешь сразиться со мной? – прогремел его голос.
– Я не боюсь тебя. Мне просто смешны твои пустые слова!
– Тогда подожди, пока я переговорю с моими воинами! А потом ты узнаешь: болтает Ойт-э-ке-фа-вакон или действует.
Он развернулся к своим и тихо заговорил с теми из них, кто мог слышать его приглушенный голос. Затем он снова обратился к Олд Шеттерхэнду:
– Ты знаешь, что такое «му-мохва»?
– Да, знаю.
– Хорошо! Нам нужны скальпы врагов, а потому будут бороться четыре человека: ты – со мной, и один твой красный человек – с моим воином! Если победим мы, то всех вас убьем и скальпируем, если вы – возьмете наши скальпы и жизни. Ну как, у тебя хватит мужества на такой договор?
Вопрос был задан с издевкой. Олд Шеттерхэнд, снова улыбнувшись, ответил:
– Я готов. Положи свою ладонь в мою в знак того, что твои слова имеют вес.
Охотник протянул свою руку. Гигант не ожидал подобного, поэтому подал руку после некоторого колебания. Выражение «му-мохва» заимствовано из языка юта; дословно оно означает «рука у дерева». У многих племен этот вид борьбы считается своего рода Божьим судом. Двух человек привязывают крепкими ремнями за одну руку к древесному стволу, а в другую дают оружие – томагавк или нож, по договоренности. Ремень закрепляется так, чтобы бойцы имели возможность двигаться по кругу вокруг ствола. Поскольку оба должны стоять лицом друг к другу, один из них оказывается привязанным за правую, другой – за левую руку. Тот, у кого свободна правая рука, обычно имеет преимущество. По правилам эта достаточно жестокая борьба продолжается без перерыва и заканчивается только со смертью одного из противников. Но существуют и более мягкие варианты подобных поединков.
Апсарока был убежден: раз он вызвал врагов на единоборство, то он и получал преимущества. На самом же деле все это вершилось только благодаря великодушию Олд Шеттерхэнда. С другой стороны, вождь апсарока прекрасно понимал, что если он не сдастся, то погибнет вместе со всеми своими людьми, а с помощью «му-мохвы» он надеялся не только выйти из тяжелого положения, но еще и завладеть скальпами врагов, в руки которых так глупо попал. Он был убежден, что превосходит белого во всем. Разумеется, и второго борца он выставил бы под стать самому себе.
– Ты хочешь рискнуть? Великий Дух затмил твой разум! – с видом явного превосходства сказал он белому. – Тебе известно, что по правилам борьба между двумя победителями, если они окажутся от разных групп, должна вестись до самого конца?
Олд Шеттерхэнд видел индейца насквозь. Всем присутствующим следовало ожидать, что Храбрец, Ищущий Лекарство, должен выйти победителем из первой схватки, и даже, если другой апсарока будет побежден, предводитель убьет своего противника в последнем, решающем поединке. Глядя на огромного разъяренного воина, ничего другого никому и в голову не могло прийти. Но Олд Шеттерхэнд думал иначе.
– Согласен, – быстро дал он ответ.
Гигант взглянул на него полуудивленно-полутриумфально, быстро подал ему руку и произнес:
– Тогда дай свою руку! Ты обещаешь мне, а я обещаю тебе от имени наших воинов, что мы и вы согласны на такие условия. Ни одна из сторон, чьи борцы окажутся побеждены, не имеет право сопротивляться после поединков.
– Я обещаю это. А чтобы у тебя не осталось и крошки сомнений на этот счет, мы раскурим трубку клятвы.
При этом охотник указал на висевшую на шее трубку, украшенную перьями колибри.
– Хорошо, мы выкурим ее, – согласился великан, и по его лицу пробежала презрительная усмешка. – Но трубка клятвы не станет трубкой мира, потому что мы будем бороться, а потом, после борьбы, ваши скальпы украсят наши пояса, а ваши тела будут рвать и жадно пожирать грифы.
– Но прежде посмотрим, сильны ли и дерзки твои кулаки так же, как твои слова, – заметил Олд Шеттерхэнд.
– Ойт-э-ке-фа-вакон еще никем не был побежден! – гордо вскинул голову апсарока.
– Но он не уберег своих «лекарств». Если его глаза и сегодня окажутся так же «остры», как тогда, у воды, мой скальп останется на месте.
Это было довольно резким, если не сказать бестактным, замечанием, ибо потеря «лекарств» считалась худшим из всего, что могло произойти с индейцем. Рука краснокожего легла на оружие, но Олд Шеттерхэнд пожал плечами и предупредил его:
– Убери руку! Очень скоро ты сможешь показать свою удаль. А сейчас давайте покинем это место и поищем другое, более подходящее для «му-мохвы». Мои братья приведут лошадей, а апсарока поедут как пленники верхом в середине отряда.
Охотник подал знак Виннету, и апач повел свой отряд туда, где были оставлены кони. Когда они быстро вернулись верхом, люди Олд Шеттерхэнда сходили за своими животными и привели их. Таким образом, индейцы из племени Воронов вплоть до самого отправления ни на миг не оставались без присмотра – помышлять о побеге им было просто бессмысленно. Теперь их взяли в середину отряда, который тотчас тронулся в путь.
Олд Шеттерхэнд тихо приказал своим не называть до поры до времени ни его имени, ни имени вождя апачей. Пока апсарока не должны знать, с кем им предстоит бороться. Сейчас они были убеждены, что выйдут победителями из навязанной белыми, как им казалось, схватки, а потому и не собирались возражать против договоренностей.
Толстяк Джемми находился рядом с Олд Шеттерхэндом. Он не во всем был согласен с охотником.
– Думайте обо мне, что хотите, сэр, – начал Джемми, – но сейчас вы действовали как мальчишка, хотя и благородный. Но благородство в данном случае, пожалуй, излишне.
– Вы так думаете? Неужели вы полагаете, что индеец не имеет понятия о благородстве? Я знавал многих краснокожих, с которых белые в этом отношении могли бы взять пример.
– Возможно. Исключения есть всегда и везде, но этим Воронам нельзя доверять. Они хотят вернуть свои «лекарства» или завладеть новыми, а потому с их стороны не стоит ждать милосердия. А ведь они были уже у нас в руках, не могли двинуться ни вперед, ни назад! Нам так легко было погасить их ярость – не тяжелее, чем задуть едва тлеющие угольки костра! А теперь вы вынуждены заняться этой проклятой «му-мохвой», и кто знает, от чего вы умрете: от топора этого гиганта или от его ножа!
– Хо! Вас, я вижу, обуревает жажда крови? Не поддавайтесь этому чувству. Оно делает человека слепым и жестоким. Перестрелять индейцев, когда они оказались в ловушке в окружении превосходящего их по численности противника и не имели возможности ни двигаться, ни защищаться – это же позор для вестменов!
– Хм! Вы, конечно, правы. Но разве обязательно было их убивать? Им так и так ничего не оставалось бы, как сдаться, а потому мы могли договориться с ними мирным путем.
– На это они как раз не пошли бы. Все из-за того, что они ищут новые «лекарства». Схватка была бы неизбежной. А поскольку мне и в голову не приходит истреблять людей, имеющих равные со мной права, то я предпочел пойти на соглашение с гигантом, которого знаю.
– Как? Этот парень вам известен?
– Да. Может, вы вспомните мое замечание, которое я сделал, когда мы проезжали мимо скалы Черепахи? Я рассказал, что как-то раз был в лагере вождя апсарока Шунка-шечи. Он тогда поведал мне много историй о собственном племени. При этом он с большой гордостью упомянул о своем знаменитом брате Канте-пете, Огненном Сердце.
– Канте-пета? Знаменитый и великий шаман Воронов?
– Да. Шунка-шеча рассказал мне о подвигах своего брата и описал, как он выглядит. Он представил мне его настоящим великаном! Канте-пета в одной из схваток с сиу-огаллала получил удар томагавком и потерял ухо, а кроме того, был ранен в плечо. А теперь взгляните на этого великана! У него нет левого уха, а его левое плечо, можно смело сказать, когда-то было повреждено.
– Черт возьми! Конечно, если это и совпадение, то слишком уж невероятное! Но тогда я беспокоюсь за вас, сэр. Хоть вы и самый крепкий парень, которого я когда-либо видел, этого Канте-пету тоже до сих пор никто не мог победить. Физически он вас, несомненно, превосходит, хотя я убежден, что в ловкости ему с вами не сравниться. Но когда одну руку привязывают к дереву, все зависит от силы, а не от ловкости, а потому мне кажется, что ставку сегодня надо делать на него.
– Ну, – сказал Олд Шеттерхэнд с легкой усмешкой, – если вы так печетесь обо мне, то есть очень простое средство спасти меня от неминуемой гибели.
– Какое же?
– Вместо меня схватиться с этим Вороном.
– Хо! Такое мне и во сне бы не приснилось! У меня далеко не хрупкие нервы, но сунуться смерти прямо в лапы мне что-то неохота. Эту кашу заварили вы сами, сэр, вам ее и расхлебывать. От всего сердца желаю вам приятного аппетита!
Толстяк на несколько мгновений придержал коня, чтобы еще раз не быть осмеянным. Его место рядом с Олд Шеттерхэндом занял Виннету.
– Мой белый брат знает Канте-пету, шамана апсарока? – спросил он.
– Да, – кивнул охотник. – Глаза моего красного брата были так же остры, как и мои.
– У Ворона только одно ухо. Виннету никогда прежде его не видел, но имя «Храбрец, Ищущий Лекарство» не обманет вождя апачей. Я слышал, как мой брат говорил с ним, и я готов к схватке.
– Конечно же, я рассчитывал на вождя апачей, ибо никому другому не хотел бы доверить это дело чести.
– Мой брат убьет большого Ворона?
В отличие от многих, у Виннету не было ни малейшего сомнения на тот счет, что именно Олд Шеттерхэнд выйдет из этой схватки победителем.
– Нет, – ответил охотник. – Апсарока – враги сиу-огаллала. Если мы пощадим их, они станут нашими союзниками.
– Тогда пусть живет и другой. О Виннету не должны говорить, что его белый брат снисходительнее, чем он.
Всадники удалились от каньона примерно на английскую милю, когда долина внезапно расширилась еще больше. Отряд достиг небольшой, окруженной кольцом холмов прерии, которых в тех местах много. Кругом, насколько хватает взгляда, росла только худосочная трава и редкие кусты – больше ничего. Лишь одно-единственное дерево маячило посреди равнины – довольно высокая липа из той породы, что имеют большие, светлые, словно выбеленные листья. Индейцы называют их «му-манга-тусага» – «деревья с белыми листьями».
– Мава![132] – произнес предводитель Воронов, указав на дерево.
– Хуг! – Виннету кивнул и направил коня галопом прямо к липе.
Остальные тоже последовали к месту, где должны были состояться поединки.
Напряжение испытывали все, хотя каждый делал вид, будто ничего особенного не происходит. Хладнокровие сохраняли лишь трое – те, кто уже знал, что будут участниками поединков: Виннету, Олд Шеттерхэнд и Ойт-э-ке-фа-вакон, ибо каждый из них был уверен в своей победе.
Все спешились. Лошадей расседлали, а люди расположились широким кругом. Любой посторонний, окажись он случайно рядом, и не подумал бы, что здесь, друг напротив друга, сидели смертельные враги: оружия у апсарока никто не отбирал – Олд Шеттерхэнд приказал не делать этого. Он снова поступил по-рыцарски или, как говорят американцы, «по-джентльменски».
Зачерпнув из седельной сумки приличную горсть табаку, охотник снял с шеи трубку и набил ее. Потом вышел в центр круга и произнес:
– Воину не нужно многословие, за него говорят его дела. Мои братья знают, что здесь должно произойти, и мне не нужно говорить об этом. Мы не убили воинов апсарока, хотя их жизни были у нас в руках. Мы пощадили их, чтобы показать, что мы их не боимся и даже согласны бороться один на один безо всяких преимуществ для себя. Они вызвали нас на «му-мохву», и мы приняли их вызов. Сейчас они сидят рядом с нами свободными, держа свое оружие в руках, хотя по сути – они наши пленники. Мы ожидаем, что они, как и мы, не воспользуются коварством и хитростью. В знак того, что они обещают нам это, пусть Вороны выкурят с нами трубку клятвы. Я все сказал, а теперь пусть говорят они.
Белый охотник сел, а Храбрец, Ищущий Лекарство, поднялся во весь свой огромный рост и ответил:
– Белый человек сказал от души. Нам не нужно коварство, ибо мы и так победим! Но он забыл напомнить об условиях борьбы. Участники поединков, – краснокожий сделал небольшую паузу, окинув гордым взглядом присутствующих, – будут привязаны к дереву одной рукой и смогут видеть лица своих противников. В другую руку они получат по ножу. Только этой рукой можно вести борьбу! Только так разрешено сражаться! Но если кто не сможет вдруг больше держать нож, имеет право защищаться рукой. Кто коснется дерева или упадет на землю спиной или грудью, тот побежден, не важно – жив он или мертв. Кто припадет на колено, может подняться вновь. Сражаться будут четыре человека, по двое от каждой из сторон; я – против этого бледнолицего, и один из моих людей против любого из ваших красных воинов. Двое оставшихся будут бороться друг с другом, и это решит исход схватки. Спутникам победителя принадлежит жизнь и вся собственность побежденных. И никто из тех, чьей жизни срок истек, не имеет права защищаться! На этих условиях воины апсарока готовы раскурить трубку клятвы. А чтобы борьба была честной и никто не был защищен лучше остальных, все четверо должны бороться с обнаженными торсами. Хуг! Я сказал!
Апсарока сел. Олд Шеттерхэнд еще раз ступил в круг и объявил:
– Мы согласны со всеми условиями апсарока. А чтобы у побежденных не оставалось оружия, с которым они могли бы противостоять смерти, пусть все они до единого сложат его здесь, на этом месте. Один шошон и один апсарока будут охранять его. А сейчас я зажгу свою трубку мира. Сегодня она станет трубкой клятвы, и пусть облака ее дыма унесут души побежденных в Страну Вечной Охоты! – закончил он на индейский манер.
– Хуг, хуг! – раздалось в кругу, и это означало, что почти все согласны.
Олд Шеттерхэнд достал панк и зажег табак. Затянувшись дымом, он выдохнул его в небо, в землю и в направлении четырех сторон света, после чего передал трубку предводителю апсарока. Тот также сделал шесть затяжек и объявил, что соглашение заверено клятвой и пути назад нет. Потом все по очереди сделали по одной затяжке. По окончании этой церемонии трубку воткнули мундштуком в землю за пределами круга и там же сложили оружие.
Апсарока подошел к дереву, обнажил свой могучий торс и произнес:
– Пора начинать. Прежде чем солнце продвинется по небу на рукоять моего ножа, скальп белой собаки будет висеть на моем поясе!
Теперь воочию можно было убедиться, насколько силен гигант. И он прекрасно понимал, какое производил впечатление, поигрывал узловатыми мышцами и окидывал всех вокруг себя победоносным взглядом. Произошло нечто удивительное. Не кто иной, как Мартин Бауман, юный сын Охотника на медведей, выскочил вперед и гневно воскликнул:
– Белым вы обязаны жизнью, а называете их собаками! Ты не достоин того, чтобы опытный воин боролся с тобой. Хорошо, вот здесь стоит молодая «белая собака», которая не боится показать тебе клыки, хоть ты и сильнейший воин своего племени. Прежде чем солнце продвинется так далеко, как ты говоришь, «собака» разорвет в клочья кожу большеклювого каркающего Ворона!
Его щеки залило румянцем, глаза блестели. Одним движением Мартин сбросил с себя охотничью куртку.
Восхищенное «уфф, уфф!» прокатилось по кругу.
Юноша был здесь самым молодым из всех, и его неожиданная дерзость поразила всех.
– Де мечих![133] – вырвалось даже у гиганта-апсарока.
– Вот это по-мужски! – одобрил Олд Шеттерхэнд. – Такое вам непременно зачтется, мой юный друг. Но вы же знаете, что вызвали на поединок меня, а потому я попрошу предоставить мне возможность доказать, что «белая собака» не поджимает хвост перед Вороном.
– Он вообще не стоит того, чтобы такой человек, как вы, боролся с ним, – не сдавался Мартин. – А если вы думаете, что меня напугал этот великан, то вспомните о том, сколько гризли пало от моей руки!
– Вижу, что вы в самом деле готовы на все, но ограничьтесь пока тем, что мы восхищены вашим мужеством. Поймите, меня сочтут трусом, если я соглашусь на такую замену.
– Спорить, конечно, не стану, а потому подчиняюсь вашей воле, но я не смирюсь с тем, чтобы меня называли «собакой»!
Парень снова надел куртку и отступил в толпу. Великан подал знак одному из своих. Тот вышел вперед, оголил свой торс и сказал:
– Здесь стоит Макин-о-пункре, Раскатистый Гром. Он сделал себе щит из кожи врагов. Больше чем четыре раза по десять скальпов отнял он в битвах! Кто рискнет предстать перед его ножом?
– Я, Вокаде, заставлю этот Гром замолчать! Я не прославил себя скальпами, но убил белого бизона, а сегодня мой пояс украсит первый кусок кожи с головы врага! Кто из воинов боится грома? Он – лишь трусливый отзвук молнии, и больше ничего, потому что поднимает свой голос лишь тогда, когда опасность миновала!
– Уфф, уфф! – снова зазвучало вокруг, когда юный индеец выступил вперед.
– Ступай назад! – зло усмехнулся Раскатистый Гром. – Я не сражаюсь с детьми. Одно только мое дыхание может убить тебя. Ляг в траву, и пусть тебе приснится твоя мать, которая еще не перестала кормить тебя каммас!
Есть так называемые индейцы-копатели, презираемые всеми другими краснокожими; они бродят в пустынных местах, где влачат жалкое существование в поисках луковицеобразных корней, которые в полусгнившем состоянии используются ими для приготовления начинки для тошнотворнейших пирогов, известных как «пироги-каммас». Даже собаки брезгуют прикоснуться к такому блюду. Словом, упоминание о «каммас» было оскорблением для храброго Вокаде.
Прежде чем тот смог ответить, вперед вышел Виннету. Он знаком призвал юного индейца к молчанию, и Вокаде из уважения к знаменитому вождю обуздал свой гнев. Апач произнес:
– Участь обоих апсарока уже решена. Кто вызвался сражаться? Два мальчика, в которых мы уверены, ибо они уже побеждали и белого бизона, и серого медведя, а уж двух Воронов они задушат просто голыми руками. Но если считать, что Вороны – славные воины, то им надлежит бороться с мужчинами! А Раскатистый Гром гремит сейчас в последний раз.
Названный пришел в ярость и заорал:
– Кто ты, что смеешь произносить такие слова? У тебя есть имя? В твоей одежде не видно ни одного волоса врага! Если ты умеешь лишь играть на джотунке – флейте – то иди играй, но к ножу лучше не прикасайся, а то порежешься!
– Мое имя услышит твоя душа, когда покинет тело. А потом она завоет от страха и не рискнет даже появиться на Ниве Охоты Умерших! Она будет прятаться в ущельях гор и от страха скулить и рыдать вместе с ветром!
– Пес! – гаркнул Гром. – Ты осмелился позорить душу храброго воина! Тебя постигнет кара! Мы оба будем сражаться первыми, но твоему скальпу не найдется места среди моих трофеев. Я брошу его крысам, а твое имя, которое ты мне отказываешься назвать, не услышит ухо ни одного воина!
– Да, сначала боремся мы! Итак, начнем! – прозвучал короткий ответ Виннету.
Раскатистый Гром знаком велел принести нож. Виннету разделся.
Круг стал гораздо шире. Взгляды всех присутствующих были прикованы к фигурам обоих противников. Второй апсарока ростом не был выше Виннету, но выглядел гораздо шире и мощнее стройного апача. Вороны не без удовлетворения отметили это. Они были убеждены, что Виннету обречен. Ничего удивительного, они ведь и понятия не имели, что перед ними стоит знаменитый вождь апачей.
Теперь выступил Толстяк Джемми. Как и любой вестмен, он всегда носил с собой несколько длинных, достаточно прочных ремней.
– Мой дорогой сэр, ваш шаг первый, – обратился он к Виннету, держа в руке два ремня. – Вам повезет, если к дереву вас привяжет рука товарища. Но прежде пусть все убедятся, что оба ремня одинакового качества.
Ремни пошли из рук в руки; их общупал и обследовал буквально каждый. Теперь осталось определить, кто из двоих окажется привязанным к стволу правой, а кто – левой рукой. Два травяных стебля различной длины послужили жребием. Виннету вытащил короткий, то есть оказался в невыгодном положении: у него оставалась свободной левая, менее тренированная, рука. Апсарока приветствовали это выгодное им обстоятельство радостным «у-ах!»[134].
Наконец петли захлестнули запястья обоих бойцов, после чего другие концы ремней были обмотаны вокруг древесного ствола так, чтобы руки противников могли легко двигаться и вращаться. Во время «му-мохвы» происходит следующее: бойцы в течение четверти часа, а иногда и дольше, кружат вокруг дерева, прежде чем нанесут первый удар. Обычно, как только проливается первая кровь, противники распаляются, и схватка быстро заканчивается смертью или поражением одного из них.
И вот борцы приготовились, застыв по разные стороны от липы.
Хромой Фрэнк находился рядом с Джемми.
– Послушайте, герр Пфефферкорн, – произнес он, – сейчас как раз та самая ситуация, когда мороз пробирает по коже до самых костей! Ведь не только они рискуют своими жизнями, но и мы тоже! У меня где-то под скальпом возникает чувство, будто он мало-помалу уже отмирает. Кстати, покорнейше благодарю вас за обещание не мешать им прикончить нас невиновными, после того как оба наших чемпиона проиграют!
– Фи! – скривился Джемми. – Хоть на душе у меня тоже не соловьи заливаются, все же мне кажется, на Виннету и Олд Шеттерхэнда можно положиться.
– Конечно, со стороны так кажется, у апача такое невозмутимое лицо, словно он матадор[135] с десятью пиками в руках! Но тихо! Говорит Раскатистый Гром.
Получив от своих в руки длинный острый нож, апсарока крикнул апачу приказным тоном повелителя:
– Шише![136] Или мне придется гоняться за тобой вокруг дерева, пока ты не падешь мертвым от страха, прежде чем мой нож коснется тебя?
Виннету не отвечал. Он повернулся к Олд Шеттерхэнду и произнес на языке апачей, который его противник не понимал:
– Ши дин льда сесте.[137]
В ответ Олд Шеттерхэнд громко объявил:
