Текст книги "Ада из Ада (СИ)"

Автор книги: Карина Чепурная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Я знала, что я – дефектная. Наталья Филипповна много раз говорила мне об этом. И не она одна: учителя, одноклассники, папа Егора…

Но я всегда думала, что мама считает иначе. Она же моя мама, так? Для мамы я – хорошая.

– Для тебя я тоже – господин Рыба? – невольно вырвалось у меня. – Ты тоже думаешь, что я хочу утопить тебя в своей среде обитания?

– Не мели чепухи, Ада, – отмахнувшись от моих слов, мама снова запрыгала по комнате с Настей, подбрасывая её чуть ли не до самого потолка. – Иди, вымой Мишу, а после – переоденься.

– Да, – поникнув, я вместе с Мишей скрылась в ванной.

Осторожно усадив младшего братика в раковину, я принялась мыть его, одновременно думая о том, как всё несправедливо устроено.

Написала сказку на школьный конкурс – виновата.

Купила маленькую шоколадку – виновата.

Описал Миша – опять виновата.

– Ты там скоро? – недовольно спросила из-за двери мама.

– Да, да, – заторопившись, я вытерла братика и, взяв на руки, вышла из ванной.

Задержалась в ванной – снова виновата.

Кто-нибудь объяснит мне, почему я кругом виновата?..

========== Глава 5. Куда подальше ==========

– А-А-А! – надрывался Миша, молотя кулачками в воздухе.

– У-У-У! – вторила ему Настя, запрокидывая голову.

– Ада! Немедленно помоги брату! Или сестре! Кому-нибудь! – крикнула мама, подрываясь с кровати.

– Но ты же сама сказала мне учить уроки… – пробормотала я, вставая из-за стола.

– Мало ли, что я там сказала, – нетерпеливо отмахнулась мама и, подхватив Мишу, запрыгала с ним по комнате, шипя «Тиш-ше, тиш-ше, кот на крыш-ше, а котята ещ-щё выш-ше». – Уложишь Настю, а потом можно и за уроки. Тиш-ше, тиш-ше…

Дёрнув плечом, я взяла сестру на руки и пошла с ней за ширму, где стояла моя кровать. Эта ширма появилась после того, как от нас ушёл папа и делила комнату на две части: мою и мамину. Вроде бы она должна была давать мне «личное пространство, так необходимое подросткам», но мама по-прежнему выдёргивала меня из-за неё, когда вздумается, поэтому я его совсем не чувствовала. Заплачет Миша – Ада, помоги, закашляется Настя – Ада, похлопай по спинке, зазвонит телефон – Ада, возьми трубку.

Иногда мне казалось, что маме нужен свой собственный взвод Ад, который будет ухаживать за Мишей, Настей и ей самой. А ещё – убираться по дому, ходить в магазин, на работу, и так далее.

Однако у мамы была только одна Ада, я.

Вздохнув, я уложила сестрёнку на подушку и, усевшись на кровать, стала укачивать. За ширмой продолжал плакать Миша и шипеть мама, поэтому я прикрыла ушки Насти, чтобы она ничего этого не слышала.

– Баю-бай, баю-бай, – ласково говорила сестрёнке я. – Поскорее засыпай. Баю-бай, баю-бай, дам тебе свежий каравай. Баю-бай, баю-бай, глазки свои ты закрывай. Ба-ю-бай баю-бай, не зевай, а засыпай!

Вдруг крики Миши стихли. Вместо них младший брат странно забулькал, а мама истошно завопила, напугав начавшую засыпать Настю. Осторожно выглянув из-за ширмы, я увидела маму, державшую на вытянутых руках посиневшего Мишу.

Её лицо было бледным и перекошенным. Миша же, кажется, совсем не дышал. Я читала о таком: маленькие дети иногда внезапно перестают дышать. И если такое происходит, то…

– Мама, искусственное дыхание! – взволнованно крикнула я, прижимая к себе Настю. – Массаж сердца!

– Я… я не умею… – пролепетала мама, не глядя на меня.

«Он же так умрёт!», ужаснулась я, глядя на обвисшее в руках мамы тельце братика. «Надо что-то делать!»

Положив Настю на кровать, я кинулась к маме. Вырвав Мишу из её рук, я принялась делать ему искусственное дыхание как умела, поглаживая грудку. Настя снова расплакалась, но мама ничего не сделала, чтобы её успокоить. Она продолжала стоять на месте с каким-то странным любопытством смотря как я пытаюсь спасти Мишу.

Когда же братику наконец-то удалось вздохнуть, она словно очнулась. Забрав его у меня, она кинулась к телефону, бормоча себе под нос «Скорая! Нужно немедленно вызвать скорую!». Испугавшись, что Миша снова начнёт задыхаться, а мама опять впадёт в ступор, я пошла следом, но мама принялась кричать на меня:

– Иди к сестре! Слышишь, как она плачет?! Всё из-за тебя!

– Мама, но Миша… – робко начала я.

– Сама справлюсь, – грубо оборвала меня она, набирая «103». – Иди, иди себе… Скорее, возьмите трубку! Алло, «Скорая»? Мой ребёнок чуть не задохнулся! Пожалуйста, приезжайте скорее! Адрес? Демидовская, 2/1, 90, шестой этаж. Возраст? Четыре месяца…

Дальше я слушать не стала и, вернувшись к Насте, продолжила укачивать её своей незатейливой песенкой. Правда, минут через двадцать мне опять помешали.

Врачи страшно шумели: топали, громко разговаривали и бряцали инструментами. Под конец мою ширму и вовсе отдёрнули, и Настя перекочевала в мамины руки.

– Настя не больна, – нахмурилась я, глядя на маму.

– Да, но и оставить её с тобой я не могу, – ответила мама, быстро переодевая сестрёнку. – Ты такая ревнивая… Мало ли что.

– Ты же… ты же не серьёзно? – упавшим голосом спросила я.

– Ревновать к младшим – это нормально, – казалось, мама меня не слушала. – Разное может случиться. Так, всё собрано. Веди себя хорошо, Ада. Деньги на столовую можешь занять у Нины Павловны из восемьдесят восьмой. Завтраки, обеды, ужины – там же. Постараюсь вернуться как можно скорее. Ах да, и не доставляй проблем Наталье Филипповне!

Входная дверь хлопнула в последний раз, скрыв за собой и маму, и Мишу, и Настю, и врачей «Скорой помощи». Оставшись одна, я повалилась на спину, бессмысленно таращась в потолок. Мыслей в голове почти не было, а от тех, что было хотелось расплакаться.

Когда такое происходило, на помощь мне приходили любимые герои собственных сказок: Ёжик, Зайчик, Синичка, Лисичка, и другие. Но они отчего-то поблекли, а их голоса не могли перебить мамино заявление «Мало ли что».

– Она ничего не сделала, когда Миша перестал дышать, – едва слышно произнесла я. – Просто стояла и смотрела своими большими, круглыми, рыбьими глазами. Смотрела и ничего не делала! Даже если бы умер, ничего бы не сделала. Хотя нет, я знаю, что она бы сделала. Да, да, знаю! Она бы сказала, что во всём виновата я, потому что… просто потому что.

Вся моя жизнь неожиданно показалась мне сплошной чередой упрёков. Проблемная, неуживчивая, необщительная, злая, ревнивая, неблагодарная, неуравновешенная.

Дурное «не-не-не» было повсюду, в каждом моём действии, слове или жесте. В глазах мамы, Натальи Филипповны, учителей и одноклассников я была ужасной девочкой, достойной «всяческого порицания». То, что я считала «хорошим», они упорно называли «плохим» или, вот как сейчас, с Мишей, «самим собой разумеющимся». Меня никогда ни за что не хвалили, всё только заставляли.

«При папе всё было по-другому», я зарылась лицом в подушку. «Когда он был с нами, мама улыбалась. Папа покупал мне сладости, гладил по голове, называл своей доченькой. Но потом и он предал нас, оставил меня, маму, Мишу с Настей и ушёл. А… а может он ушёл только от мамы?»

Новая мысль показалась мне настолько поразительной, что я тотчас принялась её обдумывать.

«Да, да, он ушёл от мамы! Злой, дурной, неблагодарной мамы, которая совсем не думала ни о папе, ни обо мне! Папе это не понравилось, и он ушёл к другой, которая хорошая, добрая и ласковая. Наверняка он поймёт, если я тоже приду к нему. Точно! Нужно идти к папе. Будет у меня новая мама, новые братики с сестричками и новая жизнь с новыми одноклассниками».

Вспомнив о Наталье Филипповне, объявившей меня господином Рыбой, барахтающемся в своей «среде обитания», я сделала поспешное дополнение:

«И без всяких школьных психологов!»

А затем встала с кровати и принялась выворачивать ящики маминой тумбочки, ища папин адрес. Всё равно я для неё плохая, так чего раздумывать? Возьму всё, что найду и поеду к папе. Ну, а папа потом пришлёт маме деньги по почте или сам отдаст.

Попутно я откладывала в сторонку «предметы первой необходимости»: расчёску, заколки, резинки, свидетельство о рождении. Нашлись и деньги, которых у мамы якобы никогда не было.

Целая тысяча рублей!

Папин адрес тоже нашёлся, хоть и был разорван напополам, а после – криво склеен скотчем. Наверное, мама порвала его от злости, а потом опомнилась. Она всегда так: сначала делает, а потом думает.

При этой мысли моя рука, протянутая к тысяче, нерешительно замерла. Может, мама и в этот раз не подумала? Но я тут же выбросила её из головы. У мамы было полным-полно времени на раздумья, она же постоянно дома сидит. Только она ничегошеньки не надумала, позволяя за себя думать другим. Наталье Филипповне, например.

Нет уж, будет у меня новая мама, любящая, добрая, заботливая!

Смятый адрес отправился ко мне в карман вместе с тысячей рублей. Убедившись, что больше в тумбочке нет ничего полезного, я достала из шкафа старый, потрёпанный рюкзак в виде зайца, который и был героем придуманных мною историй, я принялась складываться.

Резинки, заколки, расчёска, пижама, бельё, спортивный костюм, тетрадка, карандаши, ручки, фломастеры, пара книжек…

Под конец – свидетельство о моём рождении, единственный документ, подтверждающий, что я, Ада, когда-то появилась на свет. Маме-то оно больше ни к чему, как и я сама, а вот папе – пригодится.

Отряхнув располневшего Зайчика от пыли, я продела руки между лямками рюкзака и прошлась по комнате. Было немного тяжеловато, но я бы, скорее, ещё раз выслушала мамино «Мало ли» насчёт Миши с Настей, чем рассталась хоть с чем-то. Конечно, папа потом купит мне много новых вещей и много новой одежды, но до папы нужно сперва добраться.

Достав из кармана бумажку, я ещё раз прочла адрес: Нижний Новгород, Лунская, двадцать семь. Если бы у меня был Интернет, я бы тут же построила маршрут, но мы с мамой жили в режиме «строжайшей экономии», поэтому его не было ни на ноутбуке, ни на телефоне. А найденную тысячу нужно было приберечь на билет, еду и питьё.

«Ладно, на вокзале разберусь», подумала я, возвращая бумажку на место. «Всё ли я взяла?»

В последний раз обведя взглядом комнату с разбросанными повсюду детскими пелёнками, использованными памперсами и грязными бутылочками, я решила, что всё. И поняла, что не очень-то буду по ней скучать. Здесь почти не было «меня», зато Миши с Настей – вдоволь. Нет, я вовсе не ревновала, как того боялась мама. Скорее, грустила.

Мы могли бы хорошо жить вчетвером: мама, Миша, Настя и я. Но мама не желала быть моей мамой. Она была мамой Миши, она была мамой Насти. Не моей.

«Она как тот господин Рыба», подумала я, выходя за дверь. «Знай себе барахтается в своей среде обитания с мальками – и только».

========== Глава 6. Беглянка ==========

Ключ я оставила под дверным ковриком. Это первое место, куда мама точно заглянет. Конечно, туда мог заглянуть и кто-то другой, но красть у нас всё равно нечего. Мои учебники воров так точно не заинтересуют.

Возможно, стоило отдать ключ Нине Павловне, к которой мама иногда посылала меня кушать, но тогда всё точно пошло бы насмарку. Нина Павловна тут же принялась бы спрашивать, почему я в куртке и с рюкзаком. А я бы не нашлась, что ответить. Даже на друзей сослаться бы не получилось за их неимением.

Поэтому я просто сунула ключ под коврик и сбежала по ступенькам вниз. Ехать на лифте мне не хотелось: он слишком шумел и наверняка бы привлёк внимание Нины Павловны или кого ещё из маминых знакомых. И прощай мой чудесный план, прощай житьё с папой.

Выскочив на улицу, я с наслаждением вдохнула ночной воздух. В книжках обычно пишут, что вдыхают полной грудью, но я определённо вдыхала всем существом и каждой клеточкой. Мне казалось, что именно сейчас размыкается невидимая цепь, на которую меня, Аду, посадили мама с учителями и я могу делать всё что угодно.

На «всё что угодно» у меня была целая тысяча рублей и много, много километров весёлой поездки до Нижнего Новгорода. В том, что моя поездка окажется весёлой, я не сомневалась, потому что с уходом папы всякие «ездки» прекратились. Вдобавок карманах куртки весело позвякивала так и не отданная маме сдача, а рука нащупала несколько сложенных вдвое купюр.

«Будет мне и поездка, и шоколадка… даже две, и «Кола», не без удовольствия подумала я, шагая к остановке. «А как доберусь до папы, ещё и своя комната, большая, светлая и ни с кем не делённая».

Автобус подъехал почти сразу и я, оплатив проезд, устроилась в середине салона. Редких пассажиров разглядывать быстро наскучило, поэтому я приникла к окну. За ним неспешно проносились машины, разноцветными огоньками мелькали торговые центры с магазинами, а почти смешавшиеся с сумерками пешеходы брели по своим делам.

Некоторые – сами по себе, как и я, но большинство всё же парами, тройками, четвёрками. Многие – рука об руку, с колясками и детьми. На последних мне смотреть совсем не хотелось: мы с мамой давно так не гуляли.

Нет, конечно, она звала меня на прогулки, но мне хотелось погулять именно с ней, а не с Мишей и Настей. С ними особенно не нагуляешься – чуть чихнут или запищат, как мама тут же бросается домой, проверять всё ли в порядке. Ну, а денег на няню у нас, разумеется, нет. Не с Ниной Павловной же их оставлять, в самом-то деле! Она, хоть и добрая, но совсем не умеет обращаться с маленькими.

Будь здесь Наталья Филипповна, она бы непременно сказала, что я ревнивая, завидующая, просто испорченная девчонка, мечтающая о том, как бы поскорее избавиться от братика и сестрички. И была бы неправа, ведь я люблю и Мишу, и Настю. Они ведь такие хорошенькие, тёплые и мягкие… когда не кричат.

«Да, я хочу маминого внимания», могла бы ответить на придирки Натальи Филипповны я, если бы случилось чудо и та вдруг стала меня слушать. «Да, возможно, я немножко ревную. Но разве плохо хотеть чуточку больше маминого внимания? Или я для этого слишком взрослая?»

Я почти услышала в голове строгий голос Натальи Филипповны, говорившей, что да, слишком взрослая, тринадцатилетняя и прочие вещи, которые она говорили мне на каждом приёме и от которых я успела устать.

«С папой всё будет по-другому», с нежностью подумала я, вытаскивая замусоленную бумажку. «Для него я не буду слишком взрослой или слишком маленькой. Глядя на меня, он увидит настоящую Аду, не измеряемую никакими мерками. Достаточно взрослую, чтобы понимать, что ей говорят и достаточно маленькую, чтобы её баловать».

Тут мимо окна проехала полицейская машина с включёнными мигалками, и я невольно вздрогнула. Хоть и не преступница, но всё же нарушительница. Из дома сбежала, деньги, получается, украла…

Что если меня поймает полиция?

Стоило так подумать и мне стало казаться, что пассажиры как-то по-особенному подозрительно на меня смотрят. Словно оценивают, беглянка я или нет, звонить ли сто два или нет, есть ли у меня особые приметы или нет…

«Это мне только кажется, только кажется, только кажется…», принялась убеждать себя я, обхватывая плечи руками. «Людям редко есть дело до других людей. Учителя, Наталья Филипповна и мама пытались убедить меня в обратном, но нет, я вижу, вижу…»

Сидевшая напротив тётенька резко обернулась и вперила в меня долгий, изучающий взгляд. А затем медленно потянулась за телефоном. Проверять куда она собирается звонить я не стала, выскочив на следующей же остановке.

«Спасена», подумала я, наблюдая за тем, как автобус уносит вдаль тётеньку напротив, а вместе с ней и остальных пассажиров. «Только вот… куда теперь?»

Казавшийся очевидным ответ я отвергла: ждать следующий автобус слишком долго и зная куда и как идти, я могла сократить дорогу. Тем более, что когда-то давно, ещё при папе, мы ходили из дома до вокзала. И я была совершенно уверена в том, что помню дорогу.

«Свернуть направо, пройтись по прямой, повернуть налево…», восстанавливала по памяти маршрут я, петляя между домами, переулками и закоулками. «Здесь – налево, там – направо, прямо, прямо, вбок…»

Постепенно злые, готовые в любой момент сдать меня полиции тётеньки отошли на второй план, и я снова развеселилась. Особенно веселила мысль о том, как мама вернётся в пустую квартиру. Она-то наверняка думает, что я до сих пор решаю уравнения по алгебре или зубрю стихотворение по литре!..

Но меня нет в комнате, нет на кухне, нет в туалете, нет в ванной и в шкафах – тоже нет. Где я есть, мама не знает и не узнает до тех пор, пока ей не позвонит папа и не расскажет о том, что Адочка теперь будет жить с ним.

Возможно, мама немножко поплачет, но быстро утешится и забудет обо мне. У неё ведь есть Миша с Настей. К тому же она всегда может меня навестить… Ну, или я её.

«Хорошо всё-таки придумала», погордилась собой я. «Так всем будет удобнее. Ой, а где это я? Мы… мы здесь не ходили!»

Ноги вывели меня на большую, ровную и, что хуже всего, пустынную улочку, освещённую двумя одинокими фонарями. Желтоватый свет падал на два больших мусорных бака, выхватывал с левой стороны тёмные кусты и… нарисованные мелом классики. Почему-то именно классики показались мне самыми зловещими.

«Кто будет здесь играть и почему?», подумала я, подходя к ним вплотную. «Хоть я и взрослая, мне тринадцать… нет, почти четырнадцать, но даже мне страшно».

Остановившись рядом с классиками, я принялась их разглядывать. Они совсем не походили на те, что рисовались у нас во дворе, пускай и там, и там было по десять цифр.

Наши классики шли по порядку, без перескоков, пустых клеток и скачков по диагонали. Эти классики не только шли не по порядку, но и заставляли игрока делать длинные прыжки с клетки на клетку. Вдобавок в этих классиках не было Луны, при попадании на которую играющий «остывал», только странно нарисованное Солнце для «сгорания».

«Сложно», покачала головой я, разглядывая неправильные классики. «Разве можно пропрыгать всё правильно, никуда не заступив и ничего не стерев?»

Пока я размышляла, на улице совсем стемнело, и эта часть улицы с мусорными баками осталась единственным светлым клочком. Достав из кармана телефон, я посмотрела на часы. Десять вечера с хвостиком. Мельком глянула в «Последние» и, не найдя ни одного пропущенного вызова от мамы, сердито захлопнула крышку.

«Она совсем обо мне не беспокоится», раздражённо подумала я. «Для неё главное, чтобы с Мишей и Настей ничего не случилось, а на меня ей плевать. Всегда было плевать. Папа правильно сделал, что ушёл от неё. А теперь от неё ушла и я. Поделом ей!»

Меня всю затрясло от плохо сдерживаемой ярости. Срочно захотелось доказать кому-то или чему-то свою правоту. А так как под ногами заманчиво продолжали белеть неправильные классики, то и им заодно.

«Вот возьму и пропрыгаю вас», пригрозила я им. «Ну и что, что цифры неверные, квадратики пустые и расстояние большое? Мои Зайчик с Ёжиком и не такое придумывали!»

Мысли о Зайчике с Ёжиком пришлись как нельзя кстати. Они постоянно влипали во всякие переделки, иногда подвергаясь ужасной опасности, но всегда выходили победителями.

Разве я, Ада, та, кто придумала их, не могу поступить также? Хотя бы разочек…

Подняв с земли маленький камешек, я закинула его на цифру «один», почему-то стоявшую на месте цифры «два» и, пождав под себя ногу, поскакала в заданном классиками порядке.

«Один, два, пробела два перепрыгни-и», считала про себя я. «Три, четыре, пять, два пустых квадратика опять… Шесть! Пустота, пустота, под ногами у меня… Семь! Восемь, девять – по бокам, оп – наискосок. Десять!»

Гордая собой, я запрыгнула на «десятку», сверху которой пририсовали жгуче-красное «Солнце». Отчего-то мне показалось, что оно «пылало» гораздо ярче прежнего.

«Надо и туда запрыгнуть, чтобы уж наверняка», хмыкнула я. «Всё равно я не сгорю по-настояще…»

Но вместо того, чтобы приземлиться прямо на «Солнце», мои ноги ухнули в никуда. Вслед за ногами туда провалилось и туловище. Одни руки ещё долго цеплялись за асфальт, до крови сдирая кожу на пальцах.

– Помо… помогите! – прокричала я. – На помощь! Кто-нибудь! Пожалуйста! Папочка! Мамочка!

Напрасно я кричала, напрасно цеплялась, напрасно верила… никто так и не кинулся ко мне на помощь, никто не вытянул из ужасной, ужасной чёрной дыры, в которую я, как только руки устали, всё-таки полетела.

========== Глава 7. Алая пустошь ==========

Мне всегда казалось, что умирать – это больно. По крайней мере, в книгах писали о жуткой, невыносимой, раздирающей грудь боли. Знаменитый писатель, Гоголь, которого мы недавно проходили по литературе, тоже умер по-книжному.

Очнувшись в своём гробу, он запаниковал и принялся скрести ногтями крышку. Воздуха в гробу оставалось всё меньше, та самая «раздирающая грудь боль» доканывала всё больше, и он умер. Задохнулся в гробу, куда его положили по ошибке.

Помню, после этой истории я боялась засыпать почти месяц: вдруг задохнусь? Вдруг меня похоронят совсем живой, и я точно также буду бессильно молотить кулаками по алой обивке, а под конец – задохнусь?

Когда мама узнала о моём страхе, она только посмеялась и сказала, что вскрытие убьёт меня раньше. Потому что всех умерших принято вскрывать, чтобы установить причину смерти. Мамин ответ мне совсем не понравился, но бояться я перестала.

В конце концов, все постоянно твердят мне быть взрослой, а взрослые относятся к смерти как к неизбежности. Когда-нибудь ты да умрёшь, смирись. Для смерти не существует слов «справедливо» и «несправедливо», она просто есть.

Только мне всё равно обидно, что завтра мои одноклассники пойдут в школу, отвечать заданный стих, а я останусь лежать под землёй, холодная, мёртвая и никому не нужная.

Эх, если бы не эти дурацкие «классики»!..

А теперь меня окружает сплошная темнота и я буду в ней до самого Конца Света. Нет, наверняка ещё дольше, потому что такие как я не заслуживают воскрешения. И когда Иисус Христос будет ходить по земле в своём белом одеянии, я продолжу лежать под могильным холмиком с покосившимся крестом сверху.

– Жить хочу… – проскулила я, открывая глаза. – Домой хочу! К маме хочу! Почему я – мёртвая? Ну почему? Ой…

Мёртвые не открывают глаз. Ну, если они не стали после смерти кем-нибудь другим. Вампирами там, зомби или оборотнями.

Хотя насчёт оборотней я не совсем уверена, по-моему, в них превращаются покусанные лесными зверушками люди.

Так как меня никто не кусал, то я сделала вывод, что всё же не оборотень. Значит, вампир или зомби.

Почмокав губами, я попыталась понять, чего же мне больше хочется: крови или мозгов, но на ум шли одни шоколадки.

Едят ли вампиры шоколадки? А зомби едят? Если нет, то я, наверное, пока ещё Ада и пока ещё живая.

– Это странно, – заключила я, вставая на ноги. – Я помню, как падала. Далеко, глубоко… Очень глубоко. Может… может я просто заснула?

Однако потрескавшаяся под ногами земля, похожая на пустынную, не походила на сон. Я прошлась вперёд, потом – назад. Присела, попытавшись отковырнуть кусочек – и у меня получилось. Пальцы ощущали землю, самую обычную.

Задрав голову, я посмотрела на небо и вот его-то обычным назвать никак не получалось. Алое с голубыми прожилками, оно выглядело мрачным и угрожающим. Солнца совсем не было видно, но это небо, похоже, совсем не нуждалось в нём.

Кроме странного неба и пересушенной земли я ничего не увидела, сколько ни всматривалась. Одна земля… до горизонта и дальше. Ни деревьев, ни кустов, ни чего-то похожего на траву.

– Точно сон, – решила я, с силой ущипнув себя за руку. – Ай, ай… Дурацкий сон! Ай, ай… Да просыпайся уже! Ай…

После щипков на левой руке остались три красных пятнышка, но я так и не проснулась. Небо по-прежнему было красным, причём на нём стали собираться тучи. Вдалеке прогремел гром.

– Не сон, – мгновенно изменила своё мнение я. – Это что-то похуже, но я не знаю, что именно.

На ум тут же пришла другая девочка… нет, даже две. Они обе очутились в странных местах, похожих на сон, и обе со временем отыскали выход.

А всё потому, что они, в отличие от меня, не стояли на одном месте и шли, шли, шли, обретая новых друзей, союзников и побарывая Зло.

– Смогу ли я побороть Зло, если оно встанет у меня на пути? – задалась вопросом я, поправляя рамки рюкзака. – У меня нет волшебных туфелек и я не умею играть словами… Вдруг это Зло поборет меня, а не наоборот?

Новый раскат грома заставил меня втянуть голову в плечи и целеустремлённо зашагать вперёд. Сначала шагалось неплохо, но затем подул сильный ветер. Поднявшийся с земли песок больно хлестал по рукам, пытался залезть в глаза и всячески старался меня замедлить. Мне оставалось только порадоваться, что на мне куртка с капюшоном.

Стоило накинуть его на голову и надвинуть на глаза и – оп! – никакой песок не страшен. Иди себе вперёд, хоть под ветром, хоть под песком, хоть под проливным дождиком.

Где-то там, далеко, меня уже поджидали мои верные друзья, спутники, феи, волшебницы… Некрасиво заставлять их ждать лишь из-за какого-то дурацкого ветра с не менее дурацким дождём!

Гром продолжал грохотать, а небо из красного сделалось почти жёлтым из-за сверкавших в нём молний. Одна такая молния ударила совсем рядом со мной. Нужно было бежать, спасаться, но я застыла как вкопанная, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Прямо как мама, когда Миша начал задыхаться.

А молнии продолжали бить вокруг меня, освещая всё вокруг. Наконец, ноги всё-таки послушались, и я побежала, низко нагнув голову. Не зная куда, не зная зачем… просто бежала в надежде убежать от жутких молний, каждая из которых могла обрушиться на мою голову.

Или выбежать к тем самым добрым феям с волшебниками, на помощь которых я так рассчитывала.

Вдруг впереди появилась какая-то чёрная точка. Одинокая и стоящая посреди сухой земли, она постепенно росла, пока не превратилась в что-то покосившееся, вроде сарая, который я однажды видела в деревне, где мы отдыхали.

«Может, здесь кто-то живёт?», с надеждой подумала я, изо всех сил заколотив в дверь.

– Откройте, пожалуйста! Повсюду молнии и они…

Очередная молния, очередная вспышка. Закричав от страха, я рванула дверь на себя. Та легко поддалась, впуская меня внутрь. Я тут же захлопнула её и, сползя вниз, расплакалась.

Легко быть сильной на словах. В мыслях – ещё легче. А вот попробуй быть сильной, когда тебя в любой момент может занести песком или испепелить молнией! Когда негде укрыться и некому помочь…

Теперь я понимала маму.

Она не виновата, что застыла. Не виновата, что не подбежала. Не виновата, что не знала.

Она испугалась, как и я. Мне было легче не испугаться. Миша ведь не мой сынок, а просто брат.

– Мама… – прорыдала я, уткнувшись в колени. – Мамочка… Где же ты? И где я? Мне так страшно… так одиноко… так себя жалко!

– …ко. Жалко. Так жалко.

Мгновенно перестав плакать, я встала и прижалась спиной к двери. Кто или что могло повторять за мной? Когда я заходила сюда, то никого не видела. Сарай казался пустым.

– Жалко. Так жалко, – повторили из темноты. – Жалко. Так.

– Кто ты? – дрожащим голосом спросила я. – Покажись или я… или я тебя ударю!

– Так. Так. Жалко, – голос невидимого кого-то прозвучал совсем близко. – Жалко? Так?

– Покажись! – потребовала я.

– Жалко. Жалко.

При вспышке молний я увидела что-то непонятно-розовое с белым. Или всё-таки красное с белым? Не разобрать.

Решившись, я шагнула этому чему-то навстречу. Оно сделало тоже самое, повторив своё «жалко». Новая вспышка молнии выхватила из темноты четыре лапы, похожие на собачьи. Только вот понять, большая ли это собака я не смогла.

– Жалко? Жалко? Так? Так?

Приблизившись вплотную, собака ткнулась носом мне под коленку. Судорожно вздохнув, я присела рядом.

«Наверное, ей просто одиноко, как и мне», решила я, занеся над ней руку. «Её хозяев убила молния или ещё чего, вот она и просит ласки…»

Яркий свет молнии наконец показал, что именно я глажу.

Розоватое мясо, кое-как удерживаемое костями.

Вместо головы – череп с всё тем же ужасным розовым и двумя пустыми дырками вместо глаз. Мне даже почудился ужасный запах, как от гнилого трупа, хоть я никогда его и не чувствовала.

– Жалко? Жалко? – спросило меня уродливое создание, взмахнув обрубком хвоста. – Так? Жалко?

– Жалко, – согласилась я, чувствуя, как начинаю улетать куда-то далеко-далеко. – Очень… жалко…

«Я – колобок», успела подумать напоследок я. «Меня не убило падение. Меня не сожгли молнии. Меня не замёл песок. Поэтому меня, как и колобка, убьёт хитрое, гадкое и умное животное».

Точнее – сожрёт.

========== Глава 8. Жалик ==========

– Итак, к доске пойдёт… пойдёт… – забормотала Эльза Петровна, водя пальцем по журналу. – Шишигина. Давай-ка нам отрывок из «Песни про царя» Лермонтова.

– Хорошо, – послушно кивнув, я вышла к доске. – Михаил Юрьевич Лермонтов, «Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Ох ты гой еси… еси… Еси?

– Шишигина! – прикрикнула на меня учительница. – Тебя там что, заело? Отвечай как положено или я поставлю тебе двойку!

– Еси… еси… – беспомощно продолжила я, глядя. – Я не… не помню, что дальше!

Из класса послышались сдержанные смешки. Мои гадкие одноклассники всегда радовались чужим неудачам, а конкретно моя неудача обрадовала их вдвойне.

– Цы-ыц, – Эльза Петровна постучала ручкой по столу и повернулась ко мне: – Не помнишь, значит? Двойка, так, так!

– А? – я непонимающе уставилась на учительницу.

– Тебе дважды повторять нужно, жалко? Неси дневник, живо, жалко, жалко! Что неясного, жалко так?

– Вы… вы ненастоящая… – севшим голосом произнесла я. – Вы – как та собака.

– Я тебе сейчас покажу пса, жалко, жалко, так, так! – рыкнула Эльза Петровна, вставая из-за стола. – Шутить она вздумала, так, так!

Тихие смешки одноклассников переросли в самый настоящий гогот. Вспыхнув, я повернулась к ним лицом и, сжав руки в кулаки, прокричала:

– Вы все, все ненастоящие! Вас не существует! Никого из вас!

Гогот перешёл в не то похрюкивание, не то повизгивание. Нервно сглотнув, я собиралась было повторно объявить тем, кто притворялся моими одноклассниками, что они ненастоящие, как вдруг…

В мою руку ткнулось что-то холодное.

– Так, так? Жалко, жалко? – спросило холодное нечто, замотанное в простыню.

– Не… сон, – выдохнула я, открывая глаза. – Ты – не сон, гадкая, противная, уродливая псина!

Словно поняв мои слова, псина жалобно заскулила и попятилась в угол. Пошатываясь, я встала на ноги и тут же принялась себя ощупывать: голова, две руки, две ноги. Вроде бы ничего не отгрызено.

«А ведь оно могло меня съесть», подумала я, содрогнувшись от отвращения. «И тогда бы я точно больше никогда не увидела ни Эльзу Петровну, ни одноклассников, ни маму с Мишей и Настей».

Точно. Нужно искать выход из этого странного места.

– Я ухожу, – объявила псине я и на всякий случай прибавила: – Не смей меня преследовать!

Хотя она и так не будет. Слишком глупая.

– Так? Жалко? – переспросили из-под простыни.

– Да, жалко, – топнула ногой я. – Вот только не тебя, а меня! Это я провалилась под землю, а не ты! Это в меня чуть не попала молния, а не в тебя! Это меня напугало чудо-юдо без кожи, а не тебя!